Книга третья

Два фрегата, окутанные клубами порохового дыма, с ревом извергали один бортовой залп за другим по первым из китайских фортов на траверзе Бог, десятимильной протоки, охранявшей подходы к Кантону. Бог была укреплена мощными фортами и имела такое узкое устье, что могло показаться, будто, войдя в него, фрегаты поставили себя в крайне опасное положение, граничащее с самоубийством: места для маневра почти не было, и пушки фортов с легкостью могли в упор расстреливать атакующие корабли, которые, постоянно меняя галс, медленно продвигались вверх по течению. Но пушки прочно сидели на неподвижных лафетах и не могли вести прицельный огонь, а поколения продажных городских чиновников Кантона столетиями предоставляли укреплениям осыпаться и обрастать мхом. Поэтому несколько ядер, выпущенных фортами больше для вида, легли справа и слева от фрегатов, не причинив им вреда.

От кораблей отошли катеры, и морские пехотинцы лавиной хлынули на берег. Форты были взяты быстро и без потерь, поскольку их защитники, сознавая свою беспомощность, благоразумно отступили. Солдаты заклепали пушки и оставили в каждом форте по несколько человек. Остальные вернулись на борт, и фрегаты продвинулись еще на милю к северу, где начали обстрел следующих фортов, подавив их сопротивление с той же быстротой.

Позже их встретил целый флот джонок и брандеров, но и этот флот был потоплен.

Легкость, с которой два фрегата смогли расправиться с таким количеством джонок, объяснялась их превосходством в огневой мощи, а также тем, что их оснастка и паруса позволяли им двигаться в любом направлении при любом ветре. Джонки не могли лавировать, как фрегаты, не могли они идти и против ветра. Джонки строились для китайских вод и устойчивых муссонов, фрегаты - для завывающей кутерьмы Ла-Манша, Северного моря и Атлантики, где шторм был обычным делом, а буря - нормой жизни.

Глава 1

- Стрельба по сидячим уткам, и только, - с отвращением проговорил адмирал.

- Верно, - кивнул Струан. - Но их потери незначительны, а о наших вообще можно не говорить.

- Решительная победа - вот наша цель, - изрек Лонгстафф. - Вот зачем мы здесь. Горацио, напомните мне, чтобы я попросил Аристотеля запечатлеть сегодняшний штурм Бог.

- Да, ваше превосходительство.

Они стояли на квартердеке флагмана Ее Величества «Возмездие», отстав на милю от прокладывающих путь фрегатов. Позади них шли главные силы экспедиционного корпуса с «Китайским Облаком» впереди - Мэй-мэй и дети находились на его борту втайне от всей команды.

- Мы отстаем, адмирал, - недовольно заметил Лонгстафф. - Неужели вы не можете догнать фрегаты, ну?

Адмирал подавил в себе раздражение. В последнее время быть вежливым с Лонгстаффом давалось ему нелегко. Месяцы мелочной опеки, месяцы распоряжений и приказов, которые тут же отменялись, эта война, больше похожая на рядовые маневры - его уже тошнило от всего этого.

- Мы продвигаемся достаточно быстро, сэр.

- Ничего подобного. Мы все время лавируем: правый галс, левый галс, правый, левый. Абсолютно пустая трата времени. Пошлите сигнал на «Немезиду». Она может взять нас на буксир.

- Взять на буксир мой флагман?! - проревел адмирал, побагровев от возмущения. - Этому набитому опилками колбасному заводу? Тащить на буксире мой семидесятичетырехпушечный линейный корабль? Взять на буксир, вы сказали?

- Да, мой дорогой, именно на буксир, - сказал Лонгстафф. - И мы окажемся в Кантоне не в пример быстрее!

- Никогда, клянусь Богом!

- Тогда я переведу свою штаб-квартиру на пароход! Спустите катер на воду. Вся эта ревность просто смешна. Корабль есть корабль, двигает им пар или парус, а нам нужно войну выиграть. Можете подниматься ко мне на борт в любое время, какое сочтете для себя удобным. Я был бы рад, если бы вы отправились со мной, Дирк. Пойдемте, Горацио. - Лонгстафф удалился, негодуя на адмирала с его невозможными представлениями, на постоянные раздоры между армией и флотом: кто, мол, кем командует, и чье мнение имеет больший вес, и кто должен первым выбирать место для килевания кораблей и для своих палаток на Гонконге, и какая это война: морская или сухопутная, и кто перед кем должен иметь предпочтение. К тому же в глубине души он был все еще зол на этого хитрого дьяволенка Кулума за то, что тот обманом выудил у него подпись, лишившую Тай-Пэна его вожделенного круглого холма, - заставил его поверить, что Тай-Пэн одобрил решение построить там церковь, - и тем самым поставил под угрозу дружеские отношения, которые Лонгстафф так тщательно и на протяжении стольких лет выстраивал с этим опасным человеком, используя его в своих целях.

И Лонгстафф был уже сыт по горло строительством колонии, его мутило от льстивых просьб и настойчивых требований, всех этих гнусных дрязг между торговцами. И он был просто взбешен тем, что китайцы отвергли этот чудесный договор, который он, и только он, столь великодушно предложил им. Чертнязьми, думал он, вот я - тащу всю Азию на своих плечах, принимаю все решения, не даю им всем перегрызть друг другу глотки, веду войну ко славе Англии, охраняю ее торговлю, клянусь Господом, а где благодарность? Да я уже несколько лет как должен быть пэром! Затем гнев его поулегся, ибо он знал, что совсем скоро Азия вновь станет покорной, колонии Гонконг уже не будет грозить опасность, и отсюда во все стороны потянутся нити британского могущества. По непререкаемому повелению губернатора. Вместе с должностью губернаторы обычно получают и титул. Сэр Уильям Лонгстафф - черт возьми, это звучит неплохо. А поскольку губернаторы колоний являются одновременно главнокомандующими всеми колониальными силами, и их слово как прямых представителей королевы имеет силу закона, он сможет поступать с этими напыщенными адмиралами и генералами как ему заблагорассудится. Чума на них всех, подумал он и почувствовал себя лучше.

Итак, Лонгстафф разместился на борту «Немезиды».

Струан отправился туда вместе с ним. Пароход или не пароход, он будет в Кантоне первым.

Через пять дней флот бросил якорь у Вампоа, река позади них была усмирена. Тут же прибыла депутация купцов Ко-хонга для ведения переговоров, их прислал новый наместник Кантона Чинь-со. Но по совету Струана депутацию отослали обратно, так и не выслушав, а на следующий день англичане заняли кантонское поселение.

Когда торговцы появились на причале, все старые слуги ждали их у парадных дверей их факторий. Поселение выглядело так, словно европейцы оставили его только вчера. Китайцы ни к чему не притронулись в отсутствие хозяев. Все вещи были на месте.

Площадь была отдана под палатки морских пехотинцев, а Лонгстафф разместился в фактории «Благородного Дома». Вновь прибыла депутация Ко-хонга, и вновь ее отослали назад. Англичане начали открыто и с большой тщательностью готовиться к захвату Кантона.

И днем и ночью над Хог Стрит и улицей Тринадцати Факторий не умолкал людской гомон, здесь покупали, продавали, крали, дрались. Бордели и винные лавки не знали отбоя от посетителей. Многие упивались до смерти, некоторые кончали жизнь с перерезанным горлом, другие просто исчезали. Владельцы лавок дрались за место, цены поднимались и падали, но всегда оставались самыми высокими, какие только мог переварить рынок.

В третий раз депутация наместника запросила аудиенции у Лонгстаффа, и опять Струан убедил капитан-суперинтенданта отказать им в приеме. Линейные корабли расположились на траверзе Жемчужной реки, а «Немезида», спокойно попыхивая, курсировала вверх и вниз по течению, наводя ужас на китайцев. Но джонки и сампаны продолжали заниматься своим делом, поднимаясь и спускаясь по реке, как обычно. Из глубины страны поступали чай и шелка этого года; склады Ко-хонга по оба берега реки ломились от товаров.

Затем, ночью, прибыл Дзин-куа. Тайно.

- Здластвуй, Тай-Пэн, - сказал он, входя в небольшую столовую в личных апартаментах Струана. Старик опирался на руки двух своих рабов. - Харасо, что ты моя видеть есть. Почему ты моя ходить видеть нет, хейа?

Рабы помогли ему сесть, поклонились и вышли. Старик казался старше, чем всегда, морщин на лице прибавилось. Однако глаза смотрели молодо и светились умом. Он был одет в длинный шелковый бледно-голубой халат и штаны того же цвета, крохотные ноги были обуты в мягкие тапочки. Легкая куртка зеленого шелка на пуховой подкладке защищала его от сырости и холода весенней ночи. На голове красовалась многоцветная шапочка.

- Здравствуй, Дзин-куа. Мандарин Лонгстафф сильно сердитый стал. Нет хотеть, чтобы этот Тай-Пэн повидал друга. Ай-йа! Чай?

Струан нарочно принял Дзин-куа без сюртука, в одной рубашке, желая сразу показать, что очень зол на него из-за монеты By Фан Чоя. Чай разлили в чашки, и появились слуги с подносами всевозможных деликатесов, специально заказанных Струаном.

Струан положил немного дим сум на тарелку Дзин-куа, потом на свою.

- Чоу оч-чень сильно харосый, - похвалил угощение Дзин-куа, с прямой спиной сидя на своем стуле.

- Чоу сильно плохой, - извиняющимся тоном произнес Струан, прекрасно зная, что лучшего в Кантоне не найти.

Слуга принес уголь для камина и положил в огонь несколько палочек благовонного дерева. Тонкий аромат наполнил маленькую комнату.

Дзин-куа аккуратно и с большим изяществом поглощал крошечные дим сум и потягивал китайское вино, которое было нагрето - все китайские вина подавали теплыми - как раз до нужной температуры. Он был согрет вином и еще больше тем, что его подопечный вел себя безукоризненно, как вел бы себя тонкий, проницательный противник-китаец. Подав дим сум среди ночи, когда обычай предписывал есть это блюдо только в первой половине дня, Струан не только подчеркивал свое неудовольствие, но и проверял, как много известно старику о его встрече с Ву Квоком.

И хотя Дзин-куа был в восторге от того, что его наставничество - вернее, наставничество его внучки Тчунг Мэй-мэй - приносило столь изысканные плоды, его не оставляли смутные опасения. Риск, на который ты решился, когда начал обучать варвара манерам цивилизованного человека, бесконечно велик, говорил он себе. Ученик может слишком хорошо усвоить урок; глазом не успеешь моргнуть, как он сам станет управлять своим учителем. Будь осторожен.

Поэтому Дзин-куа не сделал того, что поначалу намеревался сделать: выбрать самый маленький дим сум с креветками и предложить его собеседнику на весу, повторяя жест Струана на корабле Ву Квока. Это явилось бы изящным и тонким намеком на то, что Дзин-куа во всех деталях известно о разговоре Струана с Ву Квоком. Вместо этого он взял палочками один из обжаренных в масле пельмешков, положил его себе на тарелку и не торопясь съел. Он чувствовал, что на данный момент разумнее скрыть свою осведомленность. Позже, если у него будет желание, он может помочь Тай-Пэну избежать нависшей опасности и показать, как спастись от надвигающейся катастрофы.

И, пережевывая дим сум, он в который раз подумал о невероятной тупости мандаринов и маньчжуров. Черепашье дерьмо! Презренные, питающиеся навозом, не знающие своей матери идиоты! Пусть отсохнут у них члены и пусть внутренности их источат черви!

Все было подготовлено и осуществлено так хитроумно, думал он. Мы заставили варваров воевать там, где это было нам удобно, и в нужное для нас время. Война решила их экономические проблемы, но мы, проиграв ее, не уступили им ничего значительного. Торговля, как и раньше, продолжалась только через Кантон. Таким образом. Срединное Царство по-прежнему оставалось недоступным для настырных европейских дикарей. И получили они лишь крохотный вонючий островок, который, едва только на него ступила нога первого кули, мы уже начали отвоевывать обратно.

И Дзин-куа принялся смаковать нюансы изумительного по тонкости плана, который строился на жадности императора и его страхе, что Ти-сен может стать угрозой трону, и заставил императора своими руками уничтожить собственного брата. Божественный замысел! Ти-сену расставили такую красивую ловушку, с такой проницательностью наметили его в жертвы еще задолго до последних событий. Он явился идеальным инструментом для сохранения лица императора и всего Китая. Но после стольких лет терпения и интриг, после полной победы над врагами Срединного Царства этот алчный, грязный, шелудивый пес - император - совершил чудовищную, невероятную глупость, отвергнув столь выгодный договор!

Теперь эти британские варвары по-настоящему разозлились, и это понятно: они потеряли лицо перед своей дьяволицей-королевой и ее бестолковыми приспешниками. А нам сейчас придется начинать все с начала, и выполнение древнего предназначения Срединного Царства - облагородить варварский мир, вывести его из Тьмы к Свету: одна земля с одним правительством и одним императором - опять отсрочено.

Дзин-куа не огорчался, что придется начать все заново, ибо знал, что дело это растянется на века. Он был лишь слегка раздражен ненужной задержкой и тем, что была упущена прекрасная возможность.

Ладно, сейчас самое главное Кантон, напомнил он себе. Прежде всего нужно выкупить наш любимый Кантон. Какой минимальной суммы следует добиваться? Какой?..

Струан весь кипел внутри. Он ожидал, что Дзин-куа возьмет один из дим сум с креветками и предложит ему, держа на весу. Должен ли я заключить, спрашивал он себя, что старику не известно о том, что Ву Квок использовал первую из четырех монет? Он ведь не может не понимать, что означают поданные к столу дим сум? Гляди в оба, парень.

- Многа бум-бум корабаль, хейа? - произнес Дзин-куа после долгого молчания.

- Много еще у Лонгстаффа есть, беспокойся нет. Очень плохо когда мандарин худой голова иметь.

- Ай-йа, - закивал Дзин-куа. - Мандарин Чинь-со сильно худой голова есть. Император говорить одинаковый, что Ти-сен. - Старик провел пальцем по горлу и рассмеялся. - Пффт! Когда Лонгстафф уступать нет, война есть - толговать нет.

- Война есть, торговлю брать можно. Лонгстафф сильно злой есть.

- Скок'ка тэйлов помогать сильно злой доблый есть, хейа? - Дзин-куа спрятал руки в рукава своего шелкового халата, откинулся на спинку кресла и терпеливо ждал.

- Не знаю. Сто лаков, может.

Дзин-куа знал, что сократить эту сумму вдвое к общему удовлетворению не составит труда. А пятьдесят лаков для Кантона не так уж разорительно, если учесть, что город беззащитен. Но и в этом случае он изобразил на лице ужас. И тут же услышал, как Струан сказал:

- Добавить сто лаков. Выкуп.

- Добавить сто чего? - Теперь ужас старика был неподдельным.

- Выкуп мне, - резко проговорил Струан. - Нет нравится награда за голову моей рабыни и моих чилло маленький. Мандарин Чинь-со очень сильно плохой.

- Награда за голова чилло? Ай-йа! Оч-чень сильно плохой господа мать мандарин, оч-чень! - возмутился Дзин-куа, притворяясь удивленным. Он молча возблагодарил свой йосс за то, что вовремя услышал про назначенную награду и сумел быстро и толково все уладить: сразу же известил через посредника английскую шлюху, - а значит, и Струана - на случай, если кто-нибудь попытается получить деньги за Мэй-мэй и ее детей прежде, чем они будут в безопасности.

- Дзин-куа устлоит! Нет беспокойся, хейа? Дзин-куа устлоит для длуг челез несколько день всего. Очень господа мать мандарин Чинь-со. Плохо, плохо, плохо.

- Сильно плохо, - кивнул Струан. - Трудно устроить, может, много лак нужно. Поэтому нет добавить сто лак. Добавить двести лак!

- Дзин-куа устлоит для длуг, - успокаивая его, повторил китаец. - Нет добавить сто, нет добавить двести! Устлоить сильно быстло мозна. - Он довольно улыбнулся тому идеальному решению, которое нашел и уже начал осуществлять. - Оч-чень простой. Писать другой имя на список Чинь-со. Одноглазый корова чилло и два корова чилло маленький.

- Что?! - взорвался Струан.

- Почему плохо, хейа? - Что, во имя неба, здесь не так, удивленно спрашивал себя Дзин-куа. Он подготовил простую замену: никчемная варварская женщина и две никчемные девочки, принадлежащие человеку, который поклялся уничтожить Струана, в обмен на безопасность его собственной семьи. Что здесь может быть не так? Кто в состоянии понять разум варвара?

Во имя Господа, думал Струан, как ты сможешь когда-либо научиться понимать этих языческих дьяволов?

- Нет нравится список, - сказал он вслух. - Нет мой чилло, нет Одноглазый Дьявол чилло, нет никакой чилло. Очень сильно плохо.

Разумеется, похищение - ужасная вещь, ужасная, согласно подумал Дзин-куа, который и сам жил в постоянном страхе, что его детей или детей его детей похитят, чтобы запросить за них выкуп. Но чьи-то имена все равно должны быть внесены в список. Вот только чьи же?

- Дзин-куа нет писать корова чилло на список, ладна. Я устлоить. Ладна, хейа?

- Двести лак мой налог, добавить, ладно.

Дзин-куа сделал глоток чая из чашки.

- Завтла Ко-хонг Лонстаф говорить, мозна?

- Чинь-со можно.

- Чинь-со добавить Ко-хонг, хейа?

- Завтра Чинь-со можно. Следующий день Ко-хонг можно. Говорить, сколько тэйлов. Пока говорить, мы чай покупать-продавать можно.

- Говорить конец, толговать мозна.

- Говорить торговать сразу можно.

Дзин-куа спорил, умолял, рвал на себе волосы и, в конце концов, уступил. Он уже получил согласие Чинь-со немедленно открыть торговлю и передал ему половину установленной мзды. Они договорились, что вторая половина будет выплачена через шесть месяцев. И Дзин-куа уже подсказал наместнику сохраняющее лицо извинение, которым Чинь-со воспользуется, чтобы защитить себя от гнева императора за неповиновение приказам Сына Неба: переговоры следовало затягивать до тех пор, пока последний корабль не будет загружен чаем и пока не будет выплачен последний тэйл серебра, после чего Чинь-со сразу же нападет на поселение, сожжет и разграбит его и пошлет брандеры против торговых кораблей варваров и очистят от них Жемчужную реку. Торговля убаюкает европейских дикарей, и они поверят, что им ничто не грозит; к тому же, торговля даст китайцам время стянуть к Кантону подкрепления, в которых они так очевидно нуждались. Таким образом, варвары окажутся беззащитными, и Чинь-со одержит великую победу.

Дзин-куа мысленно поцокал языком, восхищаясь изяществом своего плана. Он-то знал, что варвары будут далеко не беззащитны. И что налет на поселение приведет их в ярость. И тогда они немедленно двинутся на север и через ворота Пей Хо подойдут к Пекину. А в тот момент, когда их флот появится в устье Пей Хо, император запросит мира, и старый договор опять вступит в силу. Совершенный договор. Это произойдет, потому что «совершенный» договор нужен Тай-Пэну, а «Торчащий Пенис» - всего лишь пес Тай-Пэна.

И таким образом мне удастся избавить наш любимый Кантон от выкупа сейчас и не придется платить вторую половину мзды через полгода, потому что Чинь-со и его семья, разумеется, уже подведены за руку к самому краю могилы, где им и место - да останется этот мерзкий ростовщик из провинции Фукьен немощным на те несколько месяцев, что еще остались ему на этой земле! «Выкуп», который придется изыскать, чтобы умилостивить сейчас императора, а позже - варваров, сложится из прибыли от продажи чая, шелка и опиума в этом году. И немало еще останется. Поистине, жизнь полна радостей и захватывающей остроты!

- Нет волноваться чилло, хейа? Дзин-куа устлоить.

Струан поднялся на ноги.

- Добавить двести лак, мой налог. - Потом прибавил с любезной улыбкой: - Дзин-куа говорит Чинь-со: «Трогать один волос корова чилло мой, Тай-Пэн приводить огнедышащий морской дракон. Съест Кантон, беспокойся нет!».

Дзин-куа улыбнулся, но по спине у него побежали мурашки от этой угрозы. Он сыпал проклятиями всю дорогу домой. Теперь мне придется нанять еще больше, шпионов и охранников и потратить еще больше денег, чтобы оберегать детей Струана. Не только от явных похитителей, да поглотит земля этих скотоложцев, но и от любого бродяги, который в глупости своей решит, что может заработать легкий доллар. О горе, горе!

Поэтому, очутившись в безопасности своего дома, он наградил пинками свою любимую наложницу и раздавил тисками большие пальцы двум девушкам-рабыням, после чего почувствовал себя гораздо лучше. Некоторое время спустя он потихоньку выскользнул из дома и отправился в место тайных собраний, где сменил свой халат на багряное церемониальное облачение своей должности. Он был Тай Шан Чу - Верховным руководителем Хун Мун Тонга в южном Китае. Вместе с нижестоящими руководителями гонга он выслушал первое донесение от недавно образованной гонконгской ложи. И утвердил Гордона Чена ее главой.

Итак, к восторженной радости и облегчению китайских купцов и европейских коммерсантов, торговля возобновилась. Все солдаты, кроме отряда в пятьдесят человек, были отосланы назад на Гонконг. Туда же вернулся и флот. Только корабль флота Ее Величества «Немезида» продолжал патрулировать реку, изучая подходы к Кантону и нанося на карту все протоки и рукава, которые ему попадались.

А в поселении и на морских путях от Вампоа все бурлило от яростного соперничества, не прекращавшегося ни днем, ни ночью. Торговые корабли нужно было подготовить для такого нежного товара, как чай: заново покрасить трюмы, вычистить льяла и привести их в порядок. Нужно было запасти провизию на весь долгий путь домой. Разобраться с распределением грузового пространства.

Торговцы, не имевшие собственных кораблей, а таких было немало, осаждали судовладельцев и дрались за лучшие грузовые места на самых быстрых и надежных кораблях. Цены за фрахт устанавливались сумасшедшие, но принимались сразу и без возражений.

«Благородный Дом» и «Брок и сыновья» всегда приобретали много чая, шелка и пряностей для себя. Однако, будучи людьми практичными, и Струаны и Броки перевозили также и чужой груз, выступая не только перевозчиками, но и маклерами, банкирами, агентами на комиссии как по пути в Англию, так и обратно. На обратном пути они даже старались взять чей-то попутный груз: большей частью это были хлопчатобумажные ткани, пряжа, спиртные напитки, а в общем все, что производила промышленная мощь Англии, плюс любой товар, который, по мнению его владельца, мог найти сбыт на Востоке. Иногда другие английские фирмы отправляли им свои корабли с грузом на консигнацию, и они принимали на себя обязательство распродать его в Азии, каким бы он ни был, и, опять же за комиссионные, подыскивали на эти корабли груз для отправки в Англию. Сами Струаны и Броки везли на Восток только опиум, пушки, порох, ядра и картечь.

Начало переходить из рук в руки серебро, и Струан с Броком заработали небольшие состояния, снабжая других торговцев наличными под чеки, выписанные на лондонские банки. Правда, по условиям договора серебро передавалось не раньше, чем через сутки после того, как корабль и его груз благополучно проходили через Бог и оказывались в открытом море.

В этом году Струан не стал слушать советов Робба и придержал все грузовое пространство «Голубого Облака» для одного лишь «Благородного Дома», оставив себе весь закупленный компанией чай и шелк. Четыреста пятьдесят девять тысяч фунтов чая, бережно упакованного в пятидесятифунтовые ящики, обшитые изнутри кедровыми планками, и пять с половиной тысяч штук шелка начали круглосуточно заполнять трюмы клипера: шестьсот тысяч фунтов стерлингов при условии благополучной доставки в Лондон - если корабль придет первым; сто шестьдесят тысяч фунтов чистой прибыли - если корабль придет первым.

«Серая Ведьма» Брока в этом году тоже взяла на борт только груз своей компании. Клипер должен был доставить в столицу Англии полмиллиона фунтов чая и четыре тысячи штук шелка. Как и Струан, Брок знал, что теперь не будет спать спокойно, пока пакетбот не доставит ему через полгода весть о благополучном прибытии корабля в Лондон - и о благополучной распродаже товара.

Лонгстафф сиял от гордости: ведь это он и никто другой с такой легкостью добился возобновления торговли и заставил наместника Чинь-со лично сесть с ним за стол переговоров. «Но, мой дорогой адмирал, зачем же еще я бы отсылал эти три депутации, ну? Все дело в лице. Нужно понимать "лицо" и образ мыслей этих язычников. Переговоры и торговля почти без единого выстрела! А торговля, мой дорогой сэр, торговля - это для Англии главный источник жизненной силы». Он отменил штурм Кантона, чем еще больше обозлил и армию, и флот. Он повторил военным то, что, как напомнил ему Струан, он, Лонгстафф, сам часто говаривал в прошлом: «Мы должны быть великодушны к побежденным, джентльмены. Должны защищать слабых и кротких. Англия не может строить свою торговлю на крови беззащитных, ну? Переговоры закончатся через несколько дней, и Азия будет усмирена раз и навсегда».

Но переговоры не закончились. Струан хорошо понимал, что они и не могут закончиться в Кантоне. Только в Пекине или у ворот Пекина. К тому же он пока и не нуждался в их завершении. Сейчас его интересовала одна лишь торговля. Было жизненно необходимо закупить чай и шелка этого года и сбыть весь доставленный на Восток опиум. Прибыль от торговли в этом сезоне поможет всем Китайским торговцам восполнить потери предыдущих лет. Прибыль вернет им надежду, и тогда они решат остаться здесь еще на год и постараются расширить дело. А расширяться теперь можно только на Гонконге. Прибыль и торговля дадут англичанам столь нужное им время. Время построить пакгаузы, причалы и дома на их новом островном приюте. Время до лета, когда ветры позволят флоту вновь двинуться на север. Время переждать любую непогоду и дотянуть до нового торгового сезона в будущем году. Время и деньги, чтобы обезопасить Гонконг и сделать его открытой дверью в Азию.

Поэтому Струан всячески охлаждал восторженное нетерпение Лонгстаффа и затягивал переговоры, ввязавшись тем временем в отчаянную конкуренцию с Броком за лучший чай и шелка, за наиболее выгодные фрахтовые контракты. Нужно было загрузить и отправить восемнадцать клиперов. Решить проблемы восемнадцати команд и восемнадцати капитанов.

Брок первым закончил погрузку «Серой Ведьмы», и корабль полетел вниз по реке с переполненными трюмами. Последний грузовой люк на «Голубом Облаке» был задраен на полдня позже, и клипер Струана бросился следом. Гонка началась.

Горт громко возмущался и негодовал, потому что его корабль отправился в плавание с новым капитаном, но Брок был неумолим.

- С такой раной, как у тебя, ничего путного из твоего капитанства не выйдет, к тому же ты понадобишься мне здесь.

Горт подчинился и решил, что должен стать Тай-Пэном до срока. Тай-Пэном над всеми тай-пэнами, клянусь Богом! Он отправился на «Немезиду». С тех пор как корабль, дымя трубой, вошел в гавань, он проводил на нем все свое свободное время. Учился управлять им, драться на нем, узнавал его возможности, достоинства и недостатки. Потому что понимал, как понимал и его отец, что «Немезида» означала смерть паруса - и, если поможет йосс, смерть «Благородного Дома». Им обоим было известно, с каким отвращением Струан относился к пароходам, и, хотя они понимали, что переход от парусников к пароходам сопряжен для их компании с огромным риском, они решили крупно поставить на будущее. С тем же ветром и с тем же отливом, которые «Немезида» преодолела на пути в гавань Гонконга, в Англию отправился пакетбот. Корабль уносил с собой письмо Брока его сыну Моргану. В этом письме отменялся сделанный ранее заказ на два клипера, вместо них Брок распорядился заложить первые два судна новой пароходной линии компании «Брок и сыновья». Ориент Куин Лайн.

- Тай-Пэн, - раздался в темноте голос Мэй-мэй: они лежали на уютной кровати в их спальне, - могу я съездить в Макао? На несколько дней? Детей я возьму с собой.

- Тебе надоела жизнь в поселении?

- Нет. Только трудно здесь без всех моих одеждов и детских игрушек. Всего на несколько дней, хейа?

- Я уже говорил тебе о том, что за вас назначена награда, и я...

Она остановила поток его слов поцелуем и теснее прижалась к его теплому телу.

- Ты так приятно пахнешь.

- Ты тоже.

- Эта Мэри Синклер. Она мне понравилась.

- Она... она очень смелая девушка.

- Странно, что ты послал женщину. Это на тебя не похоже.

- У меня не было времени искать кого-то другого.

- Она фантастически хорошо говорит на кантонском и мандаринском.

- Это тайна для всех. Ты никому не должна говорить об этом.

- Конечно, Тай-Пэн.

Темнота сгустилась для них, и на время каждый погрузился в свои сокровенные мысли.

- Ты всегда спал без одеждов? - спросила она.

- Да.

- Как же у тебя нет простуды?

- Не знаю. В горах Шотландии холоднее, чем здесь. В отрочестве я был очень беден.

- Что такое «отрочество»?

- Детские годы.

Она улыбнулась.

- Мне нравится думать о тебе, как о маленьком. Но теперь ты больше не бедный. И две из трех вещей уже осуществились. Не так ли?

- Каких вещей? - спросил он, вдыхая ее тонкий аромат и ощущая телом гладкий теплый шелк ее ночной рубашки.

- Первая была - перевезти серебро, помнишь? Вторая - отвести от Гонконга все опасности. А какая третья?

Она повернулась к нему и положила ногу поверх его ноги. Он продолжал лежать неподвижно; через шелк он чувствовал прикосновение ее бедра и ждал с внезапно пересохшим горлом.

- Безопасность Гонконга еще под вопросом, - выговорил он.

Ее рука отправилась путешествовать по его телу.

- Вы торговали в этом году, значит этот вопрос решен, разве нет? Так что вторая вещь скоро осуществится.

- Если йосс будет к нам благосклонен.

Его рука неторопливо приоткрыла ее рубашку и заскользила по нежной коже. Он помог ей раздеться, зажег свечу и откинул шелковые простыни в сторону. Он смотрел на нее, завороженный загадочной, чудесной красотой ее тела, напоминающего своей ровной светящейся прозрачностью растаявший фаянс.

- О, это волнует меня - когда ты смотришь вот так, а я знаю, что нравлюсь тебе.

И они предались любви - неспешно, с томной негой. Позднее она спросила:

- Когда ты намерен вернуться на Гонконг?

- Через десять дней. - Десять дней, подумал он. Потом я отберу для нас людей Ву Квока в Абердине, а на следующий вечер - бал.

- Я поеду с тобой?

- Да.

- А новый дом уже будет готов к тому времени?

- Да. Там вы будете в безопасности. - Его рука покоилась на ее бедре, кончиком языка он легонько пробежал по ее щеке и дальше, к шее.

- Я рада, что буду жить на Гонконге. Там я смогу чаще видеться со своим учителем. Я уже много месяцев толком не разговаривала с Гордоном. Может быть, у нас опять получится начать еженедельные уроки? Мне нужно выучить много новых и красивых слов. Как он поживает?

- Прекрасно. Я видел его перед самым отъездом.

После недолгого молчания она мягко заметила:

- Это нехорошо, что ты поссорился со своим первым сыном.

- Знаю.

- Я поставила три свечи, чтобы твой гнев улетел на Яву и ты простил его. Когда ты простишь его, я бы хотела познакомиться с ним.

- Познакомишься. Со временем.

- Можно мне съездить в Макао перед Гонконгом? Пожалуйста. Я буду очень осторожна. Детей я оставлю здесь. Здесь им не будет грозить никакая опасность.

- Что это тебе так понадобилось в Макао?

- Ну, разные вещи и... это секрет, очень хороший, сюрпризный секрет. Всего на несколько дней? Пожалуйста. Если хочешь, пошли со мной Маусса и еще кого хочешь.

- Это слишком опасно.

- Теперь не опасно, - возразила Мэй-мэй, зная, что их имена вычеркнуты из списка, и до глубины души удивляясь, почему Струан не захлопал в ладоши от восторга, - как это сделала она, - когда сообщил ей, что Дзин-куа уладил дело с наградой за их головы. Ай-йа, подумала она, европейцы очень странные люди. Очень. - Теперь опасности нет никакой. Но даже и так я буду очень осторожна.

- Почему это вдруг стало важно? Что за секрет?

- Сюрпризный секрет. Я скажу тебе очень скоро. Но пока секрет.

- Я подумаю об этом. А теперь - спать.

Мэй-мэй довольно расслабилась, уверенная, что через несколько дней она отправится в Макао и что существует много способов, с помощью которых женщина может добиться своего в споре с мужчиной - хорошим или плохим, умным или глупым, сильным или слабым. Мое бальное платье будет наилучшейшим, самым наилучшейшим из всех, думала она в радостном возбуждении. Мой Тай-Пэн будет гордиться мной. Очень сильно гордиться. Он будет гордиться мной так, что женится на мне и сделает своей Тай-тай - Верховной госпожой.

И ее последняя мысль, перед тем как она погрузилась в сладкий сон, была о ребенке, зреющем в ее чреве. Ему всего несколько недель. Мой ребенок будет мальчиком, пообещала она себе. Сыном, которым он будет гордиться. Два изумительных сюрпризных секрета для него, которыми он будет гордиться.

- Не знаю, Варгаш, - просительно произнес Струан. - Тебе лучше справиться об этом у Робба. Он понимает в цифрах лучше меня.

Они находились в личном кабинете Струана, на столе лежал раскрытый гроссбух. В широко распахнутые окна врывался гул Кантона, тучи мух носились по комнате. Стоял теплый весенний день, и по сравнению с зимой заметно усилилась вонь.

- Дзин-куа очень торопит нас с окончательным заказом, сеньор, и...

- Это я знаю. Но до тех пор, пока он не передаст нам свой окончательный заказ на опиум, мы не можем назвать ему точную цифру. Мы даем лучшую цену за чай и лучшую за опиум, так в чем же задержка?

- Не знаю, сеньор, - ответил Варгаш. Он не спросил, хотя ему очень хотелось, почему «Благородный Дом» платит Дзин-куа за чай на десять процентов больше остальных торговцев и продает ему отборный индийский опиум из Падвы на десять процентов ниже текущей рыночной цены.

- А, к дьяволу все это! - воскликнул Струан, наливая себе чаю. Он жалел, что отпустил Мэй-мэй в Макао. Он послал с ней А Сам, а также отрядил им в охрану Маусса и нескольких матросов. Она должна была вернуться вчера, и до сих пор еще не появилась. Конечно, ничего тревожного в этом не было: время пути от Макао до кантонского поселения никогда нельзя было рассчитать точно. Как и любой переезд по морю вообще. Когда ты целиком зависишь от воли ветра, подумал он с сарказмом. Если бы она была на этом ночном горшке с трубой, все было бы иначе. Пароходы могут ходить по расписанию, им дела нет до ветров и отливов, черт бы их побрал.

- Да? - Он резко обернулся на стук в дверь.

- Извините, мистер Струан, - сказал Горацио, входя в кабинет. - Его превосходительство хотел бы видеть вас у себя.

- Что-нибудь стряслось?

- Видимо, его превосходительство лично сообщит вам обо всем, сэр. Он в своих апартаментах.

Струан захлопнул гроссбух.

- Мы утрясем все это с Роббом сразу же, как только вернемся, Варгаш. Вы будете на балу?

- Я бы лишился покоя на следующие десять лет, сеньор, если бы моя супруга, мой сын и моя старшая дочь не были там.

- Вы собираетесь привезти их из Макао?

- Нет, сеньор. Их препровождают в Гонконг друзья. Я же отправлюсь туда прямо отсюда.

- Как только вернется Маусс, дайте мне знать. - Струан вышел, Горацио зашагал рядом с ним.

- Не знаю, как мне благодарить вас, мистер Струан, за подарок для Мэри.

- Что?

- Бальное платье, сэр.

- А-а. Вы уже видели, что там у нее вышло?

- О нет, сэр. Она отплыла в Макао на следующий день после распродажи. Вчера я получил от нее письмо. Она шлет вам свои наилучшие пожелания. - Горацио знал, что с таким подарком у Мэри появился очень хороший шанс выиграть приз. Если бы только не Шевон. Вот бы Шевон заболела! Ничего серьезного, конечно, просто, чтобы ее не было там в этот день. Тогда Мэри достанется тысяча гиней. Какие удивительные вещи они смогут позволить себе, имея такие деньги! Съездить домой на лето. Жить, окружив себя роскошью и великолепием. О Господи, сделай так, чтобы она выиграла этот приз! Я рад, что ее нет на Гонконге, пока я здесь, подумал он. В Макао она недоступна для Глессинга. Проклятый Глессинг. Интересно, он действительно намерен просить ее руки? Каков нахал! Он и Кулум... а, Кулум... бедняга Кулум.

Горацио отстал на шаг от Струана, когда они начали подниматься по лестнице, поэтому ему не нужно было скрывать свое беспокойство. Бедный, храбрый Кулум. Он вспомнил, каким странным показался ему юноша на другой день после аукциона. Он и Мэри тогда долго искали Кулума и нашли его на борту «Отдыхающего Облака». Кулум пригласил их остаться на ужин, и всякий раз, когда они пытались завести речь о Тай-Пэне в надежде примирить их, Кулум уводил разговор в сторону. Затем, в конце концов, он сказал им:

- Давайте забудем о моем отце, хорошо? Я забыл.

- Ты не должен, Кулум, - расстроилась Мэри. - Он удивительный человек.

- Мы теперь враги, Мэри, нравится вам это или нет. Я не думаю, что его отношение ко мне переменится, а до тех пор не изменюсь и я.

Бедный, храбрый Кулум, думал Горацио. Я знаю, что это такое - ненавидеть своего отца.

- Тай-Пэн, - заговорил он, когда они вышли на площадку перед дверью, - Мэри и я ужасно сожалеем о том, как все получилось с холмом. Но еще больше нас расстраивает то, что произошло между вами и Кулумом. Кулум, видите ли, стал нашим близким другом, и...

- Благодарю вас за заботу, Горацио, но попрошу вас впредь не касаться этой темы.

Горацио и Струан молча пересекли площадку и вошли в приемную Лонгстаффа. Комната была большая и роскошная. Лепной потолок украшала роскошная люстра в центре, под нею стоял огромный стол, отсвечивающий полированной поверхностью. Во главе стола сидел Лонгстафф, справа от него расположился адмирал, слева - генерал, лорд Рутледж-Корнхилл.

- Добрый день, джентльмены.

- Очень хорошо, что вы присоединились к нам, Дирк, - приветливо встретил его Лонгстафф. - Присаживайтесь, любезный друг. Я счел, что ваше мнение может оказаться полезным.

- Что случилось, ваше превосходительство?

- Ну... э... я также попросил мистера Брока составить нам компанию. Дело может подождать до его прихода, тогда мне не придется повторяться, ну? Шерри?

- Благодарю вас.

Дверь открылась, и в комнату вошел Брок. Взгляд у него стал еще более настороженным, когда он увидел за столом Струана и офицеров в великолепных мундирах.

- Я вам понадобился, ваше превосходительство?

- Да. Пожалуйста, садитесь...

Брок кивнул Струану.

- Привет, Дирк. Добрый день, джентльмены, - добавил он, зная, что взбесит этим генерала. Он с угрюмым удовольствием принял в ответ их холодные кивки.

- Я пригласил вас обоих, - начал Лонгстафф, - потому что... э... помимо того факта, что вы являетесь признанными лидерами торговцев, ну?.. э... ваш совет может оказаться весьма ценным. Похоже, что на Гонконге обосновалась группа анархистов.

- Что?! - взорвался генерал.

- Вот те на! - воскликнул Брок, удивленный не меньше его.

- Вы только вообразите себе... самые настоящие анархисты, черт бы их побрал! Следует полагать, что даже среди язычников на нашем острове уже есть эти дьяволы. Да-да, если мы не будем смотреть в оба, Гонконг превратится в настоящий рассадник этой заразы. Только этого нам, черт возьми, не хватало, ну?

- А что за анархисты? - спросил Струан. Анархисты означали беспорядки. Беспорядки мешали торговле.

- Эти, как их... э... что там было за слово, Горацио? Танг? Тунг?

- Тонг, сэр.

- Да, так вот, этот тонг уже действует под самым нашим носом. Ужасно.

- Действует каким образом? - спросил Струан, начиная проявлять нетерпение.

- Возможно, вам лучше рассказать все сначала, сэр, - заметил адмирал.

- Прекрасная мысль. На сегодняшнюю встречу наместник Чинь-со прибыл в полном расстройстве. Он сообщил мне, что китайским властям только что стало известно, будто эти анархисты - это тайное общество - устроили свой штаб в Тай Пинь Шане - этом отвратительном бельме на нашем глазу. У этих анархистов много, очень много разных имен, и они... Горацио, расскажите-ка лучше вы.

- Чинь-со заявил, что это группа революционеров-фанатиков, поклявшихся свергнуть императора, - начал Горацио. Он передал его превосходительству около полусотни названий, под которыми в разное время и в разных местах проходило это общество: Красная Партия, Красное Братство, Общество Земли и Неба, Триады и так далее, часть названий даже невозможно перевести на английский. Некоторые зовут его просто «Хун Мун» или «Хун Тонг», «тонг» как раз и означает «тайное братство». - Он остановился, чтобы собраться с мыслями. - В любом случае, эти люди являются анархистами самого злобного толка. Воры, пираты, бунтовщики. Вот уже несколько столетий власти пытаются покончить с ними, но безуспешно. В Южном Китае, предположительно, около миллиона членов братства. Они организованы в ложи, и их церемонии посвящения отличаются особым варварством. Они разжигают восстания под любым предлогом и живут за счет страха, внушаемого ими своим же братьям. Они требуют со всех деньги за «покровительство». Каждая проститутка, купец, крестьянин, землевладелец, кули - все без исключения должны платить им мзду. Если кто-то отказывается платить, следует быстрая расправа: смерть или увечье. Каждый член братства платит взносы - весьма похоже на тред-юнионы. Где бы ни возникало недовольство, тонг раздувает его искорку в пожар восстания. Это фанатики. Они насилуют, пытают, они распространяются подобно чуме.

- Вы когда-нибудь слышали о китайских тайных обществах? - спросил у него Струан. - До того, как о них упомянул Чинь-со?

- Нет, сэр.

- Анархисты - дьяволы во плоти, тут и спорить нечего - встревоженно сказал Брок. - Это как раз такая чертовщина, на которую китаезы должны быть падки.

Лонгстафф подтолкнул через стол небольшой красный треугольный флажок. На нем были изображены два китайских иероглифа.

- Наместник сказал, что треугольник - их неизменный символ. Иероглифы на флажке означают «Гонконг». Как бы там ни было, мы столкнулись со сложной проблемой, это несомненно. Чинь-со хочет послать в Тай Пинь Шан «знаменосцев» и мандаринов, чтобы они прошлись по нему мечом.

- Вы не дали согласия? - звенящим от напряжения голосом произнес Струан.

- Боже милостивый, нет. Клянусь Создателем, мы не потерпим никакого вмешательства на нашем острове. Я заверил его, что мы не позволим анархистам прикрываться нашим флагом и в ближайшее время решим эту проблему своими силами. Итак, что же нам следует предпринять?

- Выбросить туземцев ко всем чертям с Гонконга, и делу конец, - предложил адмирал.

- Это невозможно, сэр, - возразил Струан. - И это не послужит нам на пользу.

- Верно, - кивнул Брок. - Нам не обойтись без работников, носильщиков и слуг. Китаезы на острове нужны нам, и от этого никуда не денешься.

- Есть очень простое решение, - сказал генерал, беря понюшку табаку. Это был быкоподобный, седовласый человек с красным, изрядно поношенным лицом. - Издайте приказ, что любой, кто принадлежит к этому... как его, тонгу... будет повешен. - Он раскатисто чихнул. - Я прослежу за выполнением такого приказа.

- Вы не можете повесить китайца, милорд, только за то, что он хочет ниспровергнуть династию иностранного государства. Это противоречит английскому закону, - заметил Струан.

- Иностранная там династия или нет, - вставил адмирал, - потакание бунтовщикам против императора «дружественной державы», - а она будет дружественной, и очень скоро, клянусь Богом, если нам дадут возможность выполнить то, зачем мы были посланы сюда правительством, - противоречит международному праву. И законам Англии. Возьмите, к примеру, этот чартистский сброд.

- Мы не вешаем их за то, что они чартисты. Веревки они заслуживают только тогда, когда поднимают восстания или нарушают закон, и это правильно! - Струан в упор смотрел на адмирала. - Английский закон гласит, что человек имеет право на свободу слова. И может свободно примыкать к любым политическим партиям.

- Но не к партиям, которые подбивают народ к открытому неповиновению! - гневно возразил генерал. - Вы одобряете неповиновение законной власти?

- Ваш вопрос настолько смешон, что я даже не считаю нужным отвечать на него.

- Джентльмены, джентльмены, - вмешался Лонгстафф. - Разумеется, мы не можем вешать всякого, кто является... э... ну, не важно, как их там зовут. Но в равной степени мы не можем допустить и того, чтобы Гонконг кишел анархистами, ну? Или заразился этими чертовыми тред-юнионистскими идеями.

- Все это может оказаться просто выдумкой Чинь-со, чтобы сбить нас с толку. - Струан повернулся к Броку: - Ты когда-нибудь слышал об этих тонгах?

- Нет. Но я вот тут подумал, раз эти трианги выжимают деньги изо всех и каждого, значит они выжимают деньги и из купцов и скоро примутся за нас.

Генерал раздраженным щелчком сбил несуществующую пылинку со своего безукоризненного алого мундира.

- Все это совершенно очевидно должно находиться в ведении военных, ваше превосходительство. Почему вам не издать постановление, объявляющее этот сброд вне закона? Все остальное мы возьмем на себя. То есть применим ту тактику, которую опробовали в Индии. Предложим награду за информацию. Дикарям достаточно услышать звон монеты, и они тут же выдадут всех своих противников, особенно политических. Мы публично казним первую дюжину, и потом у вас не будет никаких хлопот.

- Индийские правила здесь не годятся, - сказал Струан.

- У вас нет опыта в управлении колонией, мой дорогой сэр, поэтому вы едва ли могли составить себе мнение на этот счет. Дикари есть дикари, и толковать тут не о чем. - Генерал повернулся к Лонгстаффу. - Военные решат эту проблему без труда, сэр. Поскольку Гонконг вскоре станет нашим постоянным военным лагерем, мы с полным правом сможем этим заняться. Издайте указ, который поставит их вне закона, и мы проследим, чтобы справедливость восторжествовала.

Адмирал фыркнул.

- Я тысячу раз говорил, что Гонконг должен подпадать под юрисдикцию королевского военно-морского флота. Если мы не установим контроль за морскими путями, Гонконгу конец. Следовательно, значение флота первостепенно. Всем этим следует заниматься нам и никому другому.

- Исход кампаний решают армии, адмирал, как я уже не раз указывал. Именно сухопутные сражения кладут конец войнам. Конечно, наши военные моряки уничтожили флот Бонапарта и заставили Францию голодать. Но ставить окончательную точку в этом конфликте пришлось все-таки нам. Что мы и сделали при Ватерлоо.

- Без Трафальгара не было бы никакого Ватерлоо.

- Это спорный вопрос, мой дорогой адмирал. Однако давайте вернемся к Азии. Очень скоро нам на пятки сядут и французы, и голландцы, и испанцы, и русские, покушаясь на наше законное право господствовать в этой части света. Да, вы в состоянии контролировать морские пути и, благодарение Богу, контролируете их, но до тех пор, пока Гонконг не станет неприступным в военном отношении, Англия будет лишена надежной базы для защиты своих флотов и плацдарма для выступления против противника.

- Главное предназначение Гонконга, милорд, заключается в том, чтобы быть центром торговли со всей Азией, - вмешался Струан.

- О, я понимаю важность торговли, любезнейший, - язвительно ответил генерал. - Но мы сейчас обсуждаем стратегию, и вас это вряд ли касается.

- Не будь торговли, - заговорил Брок, и его лицо побагровело, - ни к чему были бы ни армии, ни флоты.

- Ерунда, любезнейший. Да будет вам известно...

- Стратегия это или нет, - громко прервал его Струан, - но Гонконг - прежде всего колония, и как таковая находится в ведении министра иностранных дел, так что определяться все это будет Короной. Его превосходительство вел в этом вопросе мудрую политику, и, я уверен, он считает, что и королевский флот, и солдаты Ее Величества сыграют важнейшую роль в будущем Гонконга. А будущее этого острова как удобного дока для кораблей королевского флота, неприступной военной крепости и центра торговли, - он незаметно пнул Брока под столом, - а также как свободного порта, - будущее его обеспечено.

Брок подавил гримасу и быстро добавил:

- Верно, верно, так и есть! Свободный порт принесет огромные доходы Короне, это уж будьте уверены. И даст деньги на строительство лучших доков и лучших казарм в мире. Его превосходительство свято печется о всех ваших интересах, джентельмены. Армия крайне важна... и королевский флот. А открытый порт все повернет как раз к полному вашему удовольствию. И больше всего к удовольствию королевы, да благословит ее Господь.

- Совершенно верно, мистер Брок, - сказал Лонгстафф. - Разумеется, нам нужны и флот, и армия. Торговля - это основа жизненной силы Англии, и свободная торговля - дело ближайшего будущего. Процветание Гонконга послужит интересам всех нас в равной степени.

- Его превосходительство желает открыть Азию для всех цивилизованных народов, никому не оказывая предпочтения, - сказал Струан, подбирая слова с осторожностью. - Как же лучше это сделать, чем через открытый порт, охраняемый цветом вооруженных сил Короны.

- Я не одобряю планов, которые позволят иностранцам жиреть за наш счет, - резко ответил адмирал, и Струан улыбнулся про себя: рыбка проглотила наживку. - Мы ведем войны, выигрываем их, а потом начинаем новые, потому что мир, который заключают краснобаи в штатском, всегда оказывается с гнильцой. Чума на иностранцев, таково мое слово.

- Похвальное высказывание, адмирал, - столь же резко ответил Лонгстафф, - но не слишком полезное для дел практических. Что же касается «краснобаев в штатском», то нам очень и очень повезло, что дипломаты ставят себе целью заглядывать на много лет вперед. Война, в конце концов, всего лишь длинная рука дипломатии. Когда другие средства не дают результата.

- А здесь дипломатия как раз и не дала результата, - сказал генерал, - поэтому, чем скорее мы высадимся в Китае крупными силами и установим английский закон и порядок по всей стране, тем лучше.

- Дипломатия дает самые реальные результаты, мой дорогой генерал. Переговоры продвигаются успешно и ведутся с большой осмотрительностью. И в Китае, к вашему сведению, триста миллионов китайцев.

- Один английский штык, сэр, стоит тысячи китайских копий. Черт возьми, мы управляем Индией с горсткой людей, то же самое мы можем делать и здесь - и вы только посмотрите, сколько пользы принесло наше правление этим дикарям, а? Явить им наш флаг во всей силе - вот что нужно сделать. Безотлагательно.

- Китай - это один народ, милорд, - заметил Струан. - А не десятки, как в Индии. Здесь не применимы те же правила.

- Не будь морские пути безопасными, армия потеряла бы Индию за неделю, - вставил адмирал.

- Смешно! Господи, да мы могли бы...

- Джентльмены, джентльмены, - устало проговорил Лонгстафф, - мы обсуждаем проблему анархистов. Итак, что посоветуете вы, адмирал?

- Вышвырнуть всех туземцев с острова. Если вам нужны рабочие руки, отберите тысячу или две тысячи - сколько вам понадобится - и вышлите всех остальных.

- Вы, милорд?

- Я уже изложил свою точку зрения, сэр.

- Да. Мистер Брок?

- Я согласен с вами, превосходительство, чтобы Гонконг был свободным портом и что китаезы нам нужны, и мы должны сами разобраться с этими триангами. Я согласен с генералом: вешать любого из этих триангов, кто будет сеять смуту. И с адмиралом: что нам на острове никаких тайных заговоров против императора не надобно. Поставьте их вне закона, да. И я согласен с тобой, Дирк, что это не по закону вешать их, если они ведут себя вроде как мирно. Но любого крикуна, которого поймают как трианга, выпороть, заклеймить и вышвырнуть с острова навсегда.

- Дирк?

- Я согласен с мистером Броком. Только без бичевания и клейма. Это под стать мрачному средневековью.

- Из того, что я узнал об этих язычниках, - презрительно произнес генерал, - ясно, что они и живут в средневековье. Разумеется, они должны быть наказаны, если принадлежат к группировке, объявленной вне закона. Плеть - самый обычный вид наказания. Установите экзекуцию в пятьдесят ударов. И клеймение на щеке также является законным и правильным английским наказанием за некоторые преступления. Так что пусть получают и клеймо. Но лучше повесить первую дюжину, которая попадет нам в руки, и тогда остальные растворятся в воздухе, как дервиши.

- Заклеймите их навечно, - гневно заговорил Струан, - и вы отнимете у них всякую возможность стать в будущем законопослушными гражданами.

- Законопослушные граждане не вступают в тайные анархистские общества, мой любезный сэр, - сказал генерал. - Но, опять же, только джентльмен способен понять ценность моего совета.

Кровь бросилась Струану в лицо.

- В следующий раз, когда вы позволите себе подобное замечание, милорд, я пришлю вам секундантов с вызовом, и вы закончите свой бренный путь с пулей между глаз.

Наступило жуткое молчание. С белым от шока лицом Лонгстафф забарабанил кулаком по столу.

- Я запрещаю вам обоим продолжать дальше этот разговор! Запрещаю - Он достал кружевной платок и вытер внезапно выступивший на лбу пот. В пересохшем рту горчило.

- Я вполне согласен с вами, ваше превосходительство, - сказал генерал. - И я предлагаю, чтобы эту проблему в дальнейшем решали только представители власти: вам, вместе с адмиралом и мною, следует заниматься такими вопросами. Они не... они лежат вне компетенции торговых людей.

- Вы так надули грудь, милорд генерал, - сказал Брок, - что если вас угораздит пустить ветры здесь, в Кантоне, этим ураганом снесет ворота лондонского Тауэра!

- Мистер Брок! - начал Лонгстафф. - Вы не...

Генерал вскочил на ноги.

- Я буду благодарен вам, мой любезный сэр, если вы оставите при себе замечания такого рода.

- Я вам не любезный сэр. Я Китайский торговец, клянусь Богом, и чем скорее вы это усвоите, тем лучше. Навсегда ушло то время, когда людям вроде меня приходилось лизать вам задницу из-за какого-то чертова титула, который, как пить дать, был дарован сначала королевской шлюхе или королевскому ублюдку или вообще куплен ударом ножа в спину монарха.

- Клянусь Господом, я требую удовлетворения. Мои секунданты будут у вас сегодня же.

- Ничего подобного не случится, милорд, - отрезал Лонгстафф, стукнув ладонью по столу. - Если между вами что-нибудь произойдет, я вышлю вас обоих под стражей в Англию, и вам придется отвечать перед Тайным Советом. Я представляю в Азии Ее Величество, и я здесь закон. Чертнязьми, это никуда не годится. Вы немедленно извинитесь друг перед другом! Я вам приказываю.

Адмирал скрыл довольную усмешку. Горацио ошеломленно переводил взгляд с одного лица на другое. Брок понимал, что Лонгстафф наделен достаточной властью, чтобы исполнить свою угрозу, и ему совсем не была нужна дуэль с генералом. К тому же он злился на себя за то, что не сумел сдержаться и затеял открытую ссору.

- Я приношу свои извинения, милорд. За то, что назвал вас старым п...дуном.

- А я приношу извинения, потому что мне приказано это сделать.

- Я думаю, мы закончим на этом сегодняшнюю встречу, - сказал Лонгстафф, испытывая огромное облегчение. - Да. Благодарю вас за ваши советы, джентльмены. Мы пока отложим принятие окончательного решения. Всем нам нужно время, чтобы обдумать все это, ну?

Генерал надел свою медвежью шапку, отдал честь и направился к двери, позвякивая саблей и шпорами.

- О, кстати, генерал, - самым обычным тоном заметил Струан. - Я слышал, военный флот вызвал армию на боксерский поединок.

Генерал тут же остановился, держась за ручку двери, и весь встрепенулся, словно петух, вспомнив те замечания, которые адмирал намеренно ронял при всяком удобном случае в адрес его солдат.

- Да. Боюсь только, смотреть будет особенно не на что.

- Почему же, генерал? - сердито спросил адмирал, вспомнив замечания, которые лорд Рутледж-Корнхилл при всяком удобном случае ронял в адрес его морских волков.

- Потому что, я бы сказал, наш человек выиграет бой, милорд. Без большого труда.

- А почему бы не устроить матч в день бала? - предложил Струан. - Мы почтем это за честь и будем рады назначить приз победителю. Скажем, пятьдесят гиней.

- Это очень щедро, Струан, но я не думаю, что армия успеет подготовиться к этому времени.

- В день бала, клянусь Господом, - кивнул генерал, побагровев. - Ставлю сто гиней на нашего бойца!

- Идет, - одновременно ответили адмирал и Брок.

- По сотне с каждым из вас! - Генерал круто повернулся на каблуках и вышел.

Лонгстафф налил себе шерри.

- Адмирал?

- Нет, благодарю вас, сэр. Думаю, мне пора на корабль.

Адмирал взял свою саблю, кивнул Струану и Броку, отдал честь и удалился.

- Шерри, джентльмены? Горацио, будьте добры, поухаживайте за гостями.

- Разумеется, ваше превосходительство, - ответил Горацио, радуясь возможности хоть чем-то занять руки.

- Благодарствуйте. - Брок осушил бокал и снова протянул его Горацио. - Вот это здорово, напиток так напиток. Прекрасный у вас вкус, ваше превосходительство. А, что скажешь, Дирк, дружище?

- Я в самом деле должен сделать вам выговор, мистер Брок. С вашей стороны было непростительно говорить такие вещи. Лорд...

- Да, сэр, - ответил Брок, изображая искреннее раскаяние. - Вы были правы. Я действительно виноват. Нам всем повезло, что вы занимаете этот пост. Когда вы издадите постановление насчет свободного порта?

- Ну... э... тут мы пока можем не спешить. Сначала нужно разобраться с этими проклятыми анархистами.

- А почему не решить обе проблемы одновременно? - предложил Струан. - Сразу, как только вы вернетесь на Гонконг. Почему не дать нашим новым британским подданным - китайцам право не отвечать за вину, если она не доказана. Высылайте их, но давайте не будем начинать с плетей и клейма. Это справедливо, а, Тайлер?

- Ну, раз ты так считаешь, и его превосходительство согласны… - великодушно ответил Брок. Такой торговли, как в этом году, он еще не видел. «Серая Ведьма» уже давно в пути, и пока держит первенство. Строительство в Счастливой Долине идет полным ходом. Между Струаном и Кулумом установилась открытая вражда. А теперь еще и Гонконг должен стать открытым портом. Да, Дирк, приятель, в упоении говорил он себе, ты еще на многое годишься. Хитрец ты хоть куда, ничего не скажешь. Свободный порт поправит все, что ты тут нагородил. А через пару годков наши пароходы сделают тебя банкротом. - Да, - добавил он, - если вы оба согласны. Только скоро вам все равно придется и сечь, и клеймить.

- Я от души надеюсь, что нет, - сказал Лонгстафф. - Отвратительное это дело. Однако, как бы там ни было, закон должен действовать, а преступники - получать по заслугам. Прекрасное решение, джентльмены, проблема этих... как вы их называете, мистер Брок? Ах да, Триад. В будущем мы так и будем называть их - Триады. Горацио, подготовьте список иероглифов с названиями тонга, которые передал нам Чинь-со, и мы обнародуем его вместе с постановлением. А сейчас запишите, пока я не забыл, следующее: «Все вышеперечисленные тонги объявляются вне закона и в дальнейшем будут именоваться одним общим названием "Триады". Наказанием за принадлежность к Триадам станет немедленная высылка и передача китайским властям. Виновные в подстрекательстве к открытому бунту против правительства Ее Британского Величества - или против Его Высочества императора Китая - будут повешены».

Глава 2

Деревня Абердин лежала, погруженная во мрак и тишину, свет полной луны размывал очертания лачуг во влажном воздухе. Улицы были пустынны, двери домов крепко заперты. В спокойной грязной воде у берега неподвижно застыли на привязи сотни сампанов. И хотя стояли они так же тесно, как и хижины, на них не было заметно никакого движения и оттуда не доносилось ни звука.

Струан ждал в условленном месте, сразу за деревней, там, где тропинка разветвлялась надвое рядом с колодцем. Колодец был обложен камнями, и Струан пристроил на них три фонаря. Он был один, его золотые часы-луковица показывали, что назначенное время почти наступило. Он попытался угадать, откуда появится Ву Квок и его люди: из деревни, из сампанов или со стороны пустынных холмов. Или с моря.

Он устремил в море пристальный взгляд. Его глаза не уловили никакого движения, только волны лениво перекатывались. Где-то там, в непроглядной тьме, двигался в крутой бейдевинд его клипер «Китайское Облако» с командой, стоящей по боевым местам. Корабль находился слишком далеко, чтобы с него можно было наблюдать за Струаном, но достаточно близко, чтобы видеть зажженные фонари Струан приказал, что если фонари вдруг погаснут, команда должна сесть в лодки и высадиться на берег с мушкетами и абордажными саблями.

Приглушенные голоса тех нескольких матросов, которых он взял с собой, доносились с пляжа. Они ждали его у двух катеров и тоже следили за фонарями, вооруженные и готовые по первому знаку прийти к нему на выручку. Он прислушался, но не смог разобрать, о чем они говорили. Я чувствовал бы себя спокойнее, будь я здесь один, сказал он себе. В таком деле мне вовсе ни к чему лишние пары глаз. Но высадиться на берег без охраны было бы верхом глупости. Хуже того, это означало бы испытывать свой йосс. Да. Струан замер. Тишину деревни нарушило ворчание собаки. Он прислушался и напряг зрение, пытаясь разглядеть в темноте движущиеся тени. Но не увидел ни одной и понял, что собака просто рыскала по улицам в поисках пищи. Он прислонился к колодцу и постарался расслабиться, довольный, что опять вернулся на остров. Успокоенный тем, что Мэй-мэй и дети были теперь в безопасности в доме, который построили для них в Счастливой Долине.

Робб и Кулум очень толково распоряжались всем в его отсутствие. Небольшой дом с окружающей его стеной и крепкими воротами был закончен. Двести пятьдесят человек работали на его строительстве днем и ночью.

Остались недоделанными еще много мелочей, и садом пока совсем никто не занимался, но сам дом был вполне обитаем и почти полностью обставлен. Его выстроили из кирпича, с камином и дощатой крышей. В комнатах - бревенчатые потолки. Стены большей частью были оклеены обоями, но немало было и крашеных, и во всех комнатах имелись стеклянные окна.

Дом выходил фасадом на море и состоял из кабинета хозяина, столовой и просторной гостиной. К западу от него, на другом конце сада, стоял решетчатый павильон, отделенный от остальных построек. Здесь располагались комнаты Мэй-мэй и комнаты для детей, а позади них - помещение для прислуги.

Два дня назад Струан доставил Мэй-мэй с детьми и А Сам, ее аму, в дом и разместил их там. Он также привез из Кантона своего личного повара по имени Лим Дин, которому доверял, аму для стирки и девушку-помощницу по кухне.

И хотя ни один из европейцев не видел Мэй-мэй, большинство из них были уверены, что Тай-Пэн уже перевез свою любовницу в первое постоянное жилище на Гонконге. Одни понимающе ухмылялись и перемигивались друг с другом, другие порицали его из зависти. Но своим женам ни те, ни другие не говорили ни слова. Придет время, когда и они захотят привезти на остров своих любовниц, поэтому все молча соглашались, что чем меньше об этом разговоров, тем лучше. Те жены, которые подозревали своих мужей в неверности, не показывали вида: они ничего не могли с этим поделать.

Струан остался очень доволен домом и тем, как шло строительство пакгаузов и фактории. А также результатами своей показной холодности к Кулуму. Кулум тайно сообщил ему, что Брок уже сделал первую осторожную попытку сблизиться с ним и что Уилф Тиллман приглашал его на борт роскошного плавучего склада Купера-Тиллмана, где щедро угощал его и всячески обхаживал.

Кулум рассказал, что разговор шел о торговле, о том, что будущее Азии целиком зависит от сотрудничества, особенно между представителями англосаксонских рас. Он добавил, что на ужине присутствовала Шевон и что она была обворожительна и жизнерадостна.

Из воды выпрыгнула рыба, на мгновение повисла в воздухе, потом плюхнулась обратно. Струан замер, напряженно прислушиваясь. Затем вновь расслабился и вернулся к своим размышлениям.

Шевон была бы подходящей женой для Кулума, бесстрастно рассуждал он. Или для тебя самого. Да. Из нее бы вышла прекрасная хозяйка, и она могла бы стать интересным дополнением к тем банкетам, которые ты будешь давать в Лондоне. Для лордов, леди и членов парламента. И министров Кабинета. Наверное, тебе стоит купить для себя титул барона? Твоих денег хватит на десяток таких титулов. Если «Голубое Облако» придет домой первым. Или вторым, даже третьим - лишь бы он благополучно добрался до лондонского порта. Если торговля в этом году закончится удачно, ты сможешь позволить себе и графский титул.

Шевон достаточно молода. Она принесет тебе небесполезное приданое и интересные политические связи. Но как же быть с Джеффом Купером? Он безумно любит ее. Однако, если она откажет ему, это уже его проблемы,

А что с Мэй-мэй? Закроет ли тебе жена-китаянка доступ в святая святых лондонского света? Безусловно. Она значительно снизит твои шансы на успех в этой игре. Значит, забудь об этом браке.

Вращаться в английском свете без подобающей твоему положению жены немыслимо. Высокая политика большей частью вершится в роскошных гостиных на частных приемах. Тогда, может быть, дочь лорда, или графа, или члена Кабинета? Подождать до дома, там видно будет, а? Времени у тебя много.

А много ли?

Где-то среди сампанов надрывно залаяла собака, потом лай сменился визгом, когда на нее набросились другие. Шум собачьей драки не на жизнь, а на смерть то затихал, то становился громче, потом прекратился совсем. И вновь - тишина, нарушаемая лишь сдавленным урчанием, возней и клацаньем зубов в темноте: победители принялись за дележ добычи.

Струан наблюдал за сампанами, стоя спиной к фонарям. Он заметил одну движущуюся тень, затем другую, и вскоре весь молчаливый отряд китайцев, отобранных для Струана, покинул плавучую деревню и собрался на берегу. Он увидел Скраггера.

Струан спокойно ждал, небрежно держа в руке пистолет, и всматривался в темноту, пытаясь отыскать глазами Ву Квока. Китайцы неслышно приблизились по тропинке, ведущей из деревни. Скраггер благоразумно держался в середине. Пираты остановились у колодца и уставились на Струана. Все были молоды, двадцати с небольшим лет, все в длинных черных рубашках и черных штанах, на ногах сандалии на ремешках; большие, как у кули, шляпы скрывали их лица.

- Чудный вечерок, Тай-Пэн, - тихо произнес Скраггер. Он держался настороже и был готов отступить в любую минуту.

- Где Ву Квок?

- Он приносит свои вроде как извинения, только он сегодня сильно занят. Здесь вся сотня. Выбирай давай, да и разойдемся, а?

- Скажи им, пусть разобьются на десятки и разденутся.

- Разденутся, ты сказал?

- Да. Всем раздеться, клянусь Богом!

Скраггер, моргая, недоуменно глядел на Струана. Потом пожал плечами, вернулся к своим людям и тихо проговорил что-то по-китайски. Китайцы негромко затараторили, встали группками по десять человек и разделись.

Струан сделал знак первому десятку, и они пошли к свету. Из некоторых групп он выбрал по одному человеку, из других двух или трех, из некоторых ни одного Он выбирал с предельной тщательностью, понимая, что набирает особый отряд, который станет острием его броска к сердцу Китая. Если он сумеет склонить их на свою сторону. Тех, кто опускал перед ним глаза, он исключал сразу же. Проходил и мимо тех, чьи косички были неухоженными и грязными. Слабые телом тоже в расчет не принимались. Те, чьи лица были испещрены отметинами оспы, пользовались предпочтением - Струан знал, что оспа была бичом моряков на всех морях, а человек, переболевший этой болезнью и оставшийся в живых, становился невосприимчивым к ней, сильным и хорошо знал цену жизни. Отдавал он предпочтение и тем, у кого замечал хорошо зажившие ножевые раны. Те, кто не стеснялись своей наготы, заслуживали его одобрение. Тех, в ком она пробуждала враждебность, он осматривал с особым вниманием, зная, что в этом мире море и жестокость связаны накрепко. Некоторых он выбирал из-за ненависти, горевшей в их глазах, некоторых - потому что так ему подсказывал инстинкт, когда он заглядывал им в лицо.

Скраггер наблюдал за ним с растущим нетерпением. Он вытащил нож и принялся бросать его в землю.

Наконец Струан закончил отбор.

- Вот этих людей я беру. Все могут одеться.

Скраггер рявкнул приказ, и люди оделись. Струан достал пачку листов и протянул один Скраггеру.

- Можешь прочитать им это вслух.

- А это еще что?

- Стандартный контракт. Оплата и условия их пятилетней службы. Каждый из них должен подписаться под одним таким.

- Я не умею читать. Да и к чему эти контракты, а? Ву Фан Чой сказал им, что они твои на пять лет.

Струан протянул ему другой лист, с китайскими иероглифами.

- Передай это кому-нибудь, кто умеет читать. Каждый из них подпишет контракт, или я никого не беру и сделка отменяется.

- Хочешь, чтобы все было по форме, вон как? - Скраггер взял документ и вызвал одного из отобранных китайцев - коротышку со следами оспы на лице. Тот подошел и, взяв у него бумагу, стал изучать ее при свете фонаря.

Скраггер, дернув большим пальцем, сделал знак тем, кто не прошел отбор, и они исчезли в сампанах.

Коротышка начал читать вслух.

- Как его имя?

- Фонг.

- Фонг, а дальше как?

- Как тебе угодно. Кому какое дело, под каким именем проходят эти обезьяны?

Китайцы внимательно слушали Фонга. Он зачитал очередной пункт, и это место было встречено приглушенным, нервным смехом.

- Что там смешного? - спросил их Скраггер на кантонском.

Фонг довольно долго объяснял ему в чем дело. Скраггер повернулся к Струану:

- А это еще зачем, а? Они должны обещать не спать с женщинами и не жениться все эти пять лет? Это нечестно. За кого ты их принимаешь?

- Это обычный пункт любого договора, Скраггер. Он есть во всех контрактах.

- Только не для моряков, клянусь Богом.

- Они должны стать капитанами и офицерами, поэтому обязаны заключить контракт. Для придания обучению законной силы.

- Никуда это не годится, если хочешь знать мое мнение. Что же им теперь, за пять лет и девчонку нельзя ни разу потискать?

- Это всего лишь формальность. Нельзя только жениться.

Скраггер повернулся к ним и произнес короткую речь. Снова раздался дружный смех.

- Я сказал, что они должны подчиняться вам как Господу Всепроклято-могущему. За исключением прелюбодейства. - Он вытер пот с лица. - Ву Фан Чой сказал им, что они твои на пять лет. Так что волноваться не о чем.

- Почему же ты так нервничаешь?

- Да нет, ничего. Ничего, говорю тебе.

Фонг продолжал читать дальше. Все разом замолчали, потом кто-то попросил прочитать очередной пункт с начала. Скраггера он заинтересовал еще больше. Речь шла об оплате. Те, кого будут готовить на капитана, должны были получать пятьдесят фунтов в первый год, семьдесят - во второй и третий, сто - когда получат удостоверение первого помощника и сто пятьдесят - с капитанским патентом. А также шестнадцатую доли прибыли на любом корабле, которым будут командовать. Назначалась премия в двадцать фунтов тем, кто выучит английский за три месяца.

- Полторы сотни серебром - это больше, чем они зарабатывают здесь за десять лет, - заметил Скраггер.

- Хочешь получить работу?

- Благодарствуйте, я доволен той, что имею сейчас. - Вдруг в голову ему пришла какая-то мысль, и он прищурился. - Ву Фонг не станет платить столько серебра, - настороженно проговорил он.

- Никто и не будет его об этом просить. Эти ребята отработают каждый пенни, можешь быть уверен. Или я спишу их на берег.

- Покуда моему начальнику не придется раскошеливаться, ты можешь платить им сколько угодно и пускать на ветер свои денежки.

После того как Фонг закончил читать документ, Струан заставил каждого пирата написать по-китайски свое имя на отдельном экземпляре контракта. Писать умели все. Потом он заставил каждого обмакнуть левую ладонь в густую тушь и отпечатать ее на обратной стороне листа.

- Это еще зачем?

- Ладонь каждой руки имеет свой рисунок. Теперь я знаю, кто есть кто, как бы их там ни звали. Где мальчики?

- Отвести людей к лодкам?

- Да. - Струан дал Фонгу фонарь и подтолкнул его к пляжу. Остальные молча последовали за ним.

- Умно ты обставил этот свой отбор, Тай-Пэн. Опять же, документы все эти... Да, чего-чего, а ума тебе не занимать. - Скраггер задумчиво покусывал кончик ножа. - Я слышал, ты славно поддел Брока. И с серебром тоже: посадил его голой задницей на горячую сковородку.

Струан хмуро посмотрел на Скраггера, сразу насторожившись.

- Брок говорил мне, что в нападении на него участвовали европейцы. Ты был одним из них?

- Если бы Ву Фан приказал мне заняться этим, Тай-Пэн, все бы закончилось иначе. Ву Фан не любит неудач. Должно быть, это кто-то из местных висельников. Страх, да и только. - Скраггер пристально огляделся вокруг. Убедившись, что они одни, он зашептал с заговорщицким видом: - Ву Квок родом из провинции Фукьен. Он с острова Квемой выше по побережью. Ты, наверное, знаешь этот остров?

- Да.

- В ночь на Иоанна Предтечу там будет большой праздник. Ву Квок приедет обязательно. Что-то, связанное с предками. - В глазах Скраггера появился злобный блеск. - Если поблизости случится быть одному-двум фрегатам. Господи, да он попадется, как проклятая крыса в бочонок.

Струан презрительно усмехнулся:

- Что верно, то верно!

- Говорю тебе, это правда, клянусь Господом. Даю тебе честное слово. Этот мерзавец обманул меня, заставил дать тебе клятву, хотя знал, что это будет ложь, и этого я ему не прощу. Слово Скраггера не хуже твоего!

- Ага. Конечно. Только неужели ты думаешь, что я поверю человеку, который продает своего хозяина, как крысу?

- Он мне не хозяин. Мой начальник Ву Фан Чой. и больше никто. И присягал на верность я только ему, никому другому. Даю тебе слово.

Струан внимательно посмотрел на Скраггера.

- Я подумаю насчет Иоаннова Дня.

- Я даю тебе слово. Я хочу, чтобы этот сукин сын отправился к праотцам, клянусь Богом. Честное слово человека - это все, что стоит между ним и вечным проклятьем. Эта свинья отняла у меня мое, да поразит его Господь, и я хочу, чтобы он своей жизнью заплатил за это.

- Где мальчики?

- Они станут денди, как ты говорил?

- Торопись, мне надоело торчать здесь.

Скраггер повернулся и свистнул в темноту. Три маленькие тени выскользнули из сампанов. Мальчики осторожно сошли по качающейся доске на берег и заторопились к ним по тропинке. Глаза Струана широко раскрылись, когда свет фонарей упал на их лица. Один был китайцем. Другой - евразийцем. А третий - маленьким грязным английским постреленком. Китайский мальчик, богато одетый, с толстой, аккуратно заплетенной косичкой, нес с собой сумку. Двое других были одеты в трогательные подобия европейского костюма: сюртук из домотканого сукна, маленькие помятые цилиндры, вручную сшитые брючки и маленькие туфли с грубыми застежками. На плече каждый нес палку, на конце которой болтался узелок.

Все трое отчаянно - и безуспешно - пытались скрыть свой страх.

- Это Ву Пак Чук, - сказал Скраггер. Китайский мальчик нервно поклонился. - Он внук Ву Фан Чоя. Один из них, но не от Ву Квока. А это мои собственные ребятки. - Он с гордостью показал на постреленка, который невольно вздрогнул. - Вот этот - Фред. Ему шесть. А это Берт, ему семь.

Он слегка шевельнул рукой, и оба мальчика взяли на отлет свои цилиндры, поклонились и пробормотали что-то, запинаясь от страха, а потом посмотрели на отца, чтобы узнать, все ли они сделали правильно. Берт, евразийский мальчик, прятал свою косичку под шляпу, но теперь, после всей этой неловкой возни, она болталась у него за спиной. Грязные волосы английского мальчишки были, как и у его отца, перевязаны сзади обрывком просмоленной бечевки.

- Подойдите сюда, ребятки, - мягко подозвал их Струан.

Младший взял на руку своего сводного брата, и оба они медленно сделали шаг вперед. Потом остановились, затаив дыхание. Английский мальчик тыльной стороной ладони вытер мокрый нос.

- Тебя зовут Фред?

- Да, ваша милость, - прошептал тот едва слышно.

- Говори громче, - сказал Скраггер, и мальчишка тут же выпалил:

- Да, ваша милость, меня зовут Фред.

- А я Берт, ваша милость. - Евразийский мальчик весь сжался, когда взгляд Струана остановился на нем. Он был высокого роста, выше других, с приятным лицом, красивыми ровными зубами и золотистой кожей.

Струан посмотрел на Ву Пака. Тот опустил глаза и приблизился, едва поднимая ноги.

- Он не говорит по-английски?

- Нет. Но вот Берт говорит на его языке. И Фред знает пару слов. Мама Берта из провинции Фукьен. - С каждой минутой Скраггер чувствовал себя все более неуютно.

- А где твоя мама, Фред?

- Умерла, ваша милость, - выдавил из себя малыш. - Она умерла, сэр.

- Вот уже два года, как она померла. Цинга ее прикончила, - добавил Скраггер.

- У вас на кораблях есть англичанки?

- На некоторых есть. Ну-ка, ребятки, давайте назад, - сказал Скраггер, и его сыновья со всех ног припустили туда, куда он показал рукой, и неподвижно замерли неподалеку, где не могли слышать разговора взрослых. Ву Пак было заколебался, потом побежал за ними и встал рядом.

Скраггер понизил голос:

- Мать Фреда была заключенной. Ее выслали на десять лег за то, что она глубокой зимой крала уголь. В Австралии нас обвенчал священник, но он был отступником, так что, может, это и не считается. Но для меня мы все равно были женаты. Я поклялся ей перед смертью, что позабочусь о сыне.

Струан вынул еще какие-то бумаги.

- Эти документы делают меня опекуном этих трех мальчиков. До тех пор, пока им не исполнится двадцать один год. Ты можешь подписать их для своих сыновей, но как быть с Ву Паком? Это должен быть родственник.

- Я поставлю свое имя на всех трех. У тебя есть один листок для меня, чтобы я мог показать Ву Фану? Что я подписал?

- Да. Один можешь взять.

Струан начал вписывать имена, но Скраггер остановил его.

- Тай-Пэн, не пиши про моих ребят «Скраггер». Поставь другое имя. Любое, какое захочешь... нет, мне не говори, какое, - быстро добавил он. - Любое имя. Придумай, какое получше. - Его лоб покрылся испариной. Пальцы дрожали, когда он взял карандаш и поставил внизу свою подпись. - Фред должен забыть меня. И свою мать. Позаботься о Берте, хорошо? Его мать все еще со мной, и она неплохая женщина на свой лад. Позаботься о них, как о родных, и я твой друг на всю жизнь. Клянусь тебе в этом. Их обоих научили молиться, как положено. - Он громко высморкался и вытер пальцы о штаны. - Ву Пак должен раз в месяц писать Дзин-куа. Да, вот еще что, ты будешь пересылать Дзин-куа счета за обучение и все остальное. Раз в год. Они должны ходить в одну школу и вообще держаться друг друга.

Он махнул рукой маленькому китайцу. Ву Пак неохотно вышел вперед. Скраггер ткнул большим пальцем в направлении лодок, и тот послушно повернулся и заторопился к ним. Затем он подозвал сыновей:

- Ну, мне пора, ребятки.

Мальчики подбежали к нему, прижались к полам сюртука и наперебой стали умолять его не отсылать их; из глаз у них катились слезы, маленькие круглые мордашки перекосились от страха. Но он оттолкнул их и заставил свой голос звучать жестко:

- Ну, хватит, пора. Слушайтесь Тай-Пэна. Он теперь будет вам вместо отца.

- Не отсылай нас, папа, - жалобно тянул Фред. - Я ведь был хорошим мальчиком. Берт и я, мы оба были хорошими мальчиками, папа, не отсылай нас.

Они стояли, раздавленные громадностью своего горя, их маленькие плечи вздрагивали и судорожно вздымались.

Скраггер шумно прочистил горло и сплюнул. После секундного колебания он выдернул нож и ухватил Берта за косичку. Евразиец пискнул от ужаса и забился в его руке, как птенец, пытаясь вырваться. Но Скраггер одним ударом отсек косичку и шлепнул заходящегося в истерике сына по щеке, шлепнул достаточно сильно, чтобы привести его в чувство, но не сильнее.

- О, папа, - проговорил Фред своим высоким дрожащим голоском, - ты же знал, что Берт пообещал своей маме всегда носить волосы, как положено.

- Лучше это было сделать мне, Фред, чем ждать, когда это сделает кто-то другой, - ответил Скраггер, и голос его сорвался. - Берту она больше не нужна. Он будет денди, как и ты.

- Я не хочу быть денди, я хочу остаться дома, с тобой.

Скраггер в последний раз взъерошил волосы Берта. И Фреда.

- Прощайте, ребятки мои. - Он бросился прочь, и ночная тьма поглотила его.

Глава 3

- Зачем уходить так рано, Тай-Пэн? - спросила Мэй-мэй, подавив зевок. - Два часа сна прошлой ночью мало для тебя. Ты растеряешь всю свою силу.

- Полно, девочка, что за глупости ты болтаешь! И я же предупредил тебя вчера, чтобы ты не ждала меня.

Струан оттолкнул тарелку с завтраком, и Мэй-мэй налила ему еще чаю. Утро было чудесное. Лучи солнца проникали через зарешеченные окна, образуя на полу красивый узор.

Мэй-мэй старалась не слышать стука молотков и визга пил, доносившихся с берега Счастливой Долины, где вовсю шло строительство, но все ее старания были тщетны. Уже четвертые сутки проводили они в новом доме, и этот шум не прекращался ни днем, ни ночью, заглушая все остальные звуки.

- Дел много, а я хочу быть уверенным, что все готово к балу, - говорил Струан. - Он должен начаться через час после захода солнца.

Мэй-мэй затрепетала от восторга, вспомнив о своем тайном наряде и о том, как он великолепен.

- Завтракать с рассветом - это варваризм.

- Варварство, - поправил ее Струан. - И сейчас уже не рассвет. Девять часов пробило.

- А мне кажется, что рассвет. - Она поправила свой бледно-желтый шелковый халат, чувствуя, как напрягшиеся соски трутся о гладкую ткань. Сколько еще будет продолжаться эта ужасающая шумность?

- Через месяц или около того шум поутихнет. И по воскресеньям, разумеется, все работы прекращаются, - ответил он, слушая ее вполуха и размышляя о том, какие дела ему предстояло закончить за сегодня.

- Шумности слишком много. И что-то очень не так с этим домом.

- Что? - рассеянно спросил он, занятый своими мыслями.

- Что-то от него исходит плохое, ужасно плохое. Ты уверен, что фен шуй правильный, хейа?

- Фен что? - Он удивленно поднял глаза, отвлекшись на время от своих забот.

Мэй-мэй испуганно смотрела на него:

- Ты не приглашал сюда джентльмена по фен шуй?

- Кто это?

- Кровь Христова, Тай-Пэн! - выдохнула она в полном отчаянии. - Ты строишь дом и не спрашиваешь про фен шуй! Ты просто безумный сумасшедший! Ай-й-йа! Я займусь этим сегодня же.

- А что делает этот джентльмен по фен шуй, - едко спросил Струан, - кроме того, что стоит денег?

- Как?! Удостоверяет, что фен шуй правильный, конечно.

- А что такое, скажи на милость, фен шуй?

- Если фен шуй плохой, духи дьявола проникают в дом, и у тебя будет ужасно плохой йосс и ужасная болезнь. Если фен шуй хороший, тогда ни один дух зла не войдет внутрь. Все знают про фен шуй.

- Ты добрая христианка, и тебе не пристало верить в злых духов и всяких там мумбо-юмбо.

- Я абсолютно соглашаюсь, Тай-Пэн, но в домах фен шуй фантастически важный. Не забывай, что это Китай, а в Китае есть...

- Хорошо, Мэй-мэй, - сказал он, уступая. - Пригласи своего джентльмена по фен шуй, пусть он поворожит, если это уж так необходимо.

- Он не ворожит, - с важностью сказала она. - Он проверяет, чтобы дом стоял правильно для течений Неба - Земли - Воздуха. И чтобы его не строили на шее дракона.

- А?

- Господи всеблагой и милосердный, как ты иногда говоришь! Это было бы ужасно, потому что тогда дракон, который спит в земле, больше не сможет спать спокойно. Кровь Господня, я надеюсь, что мы у него не на шее! Или на голове! Ты бы смог спать с домом на шее или на голове? Разумеется, нет! Если потревожить сон дракона, конечно, произойдут фантастически наихудшие вещи. Нам придется переехать незамедленно!

- Это смешно!

- Фантастически смешно, но мы все же переедем. Вот я, я оберегаю вас. О да. Очень важно, чтобы каждая женщина оберегала своего мужчину и свою семью. Если мы построились на драконе, мы переезжаем.

- Тогда тебе стоит сразу сказать этому феншуйному джентльмену, что для него будет лучше, если он не обнаружит тут никаких драконов, клянусь Богом!

Она вздернула подбородок.

- Джентльмен по фен шуй не будет обучить тебя, как управлять кораблем, - почему же ты хочешь обучить его про драконов, хейа? Это очень благословенно трудно - быть джентльменом по фен шуй.

Струан почувствовал прилив радости от того, что к Мэй-мэй начинает возвращаться ее былая неукротимость. Он заметил, что со времени возвращения в Кантон из Макао и всю дорогу до Гонконга она казалась раздраженной чем-то и рассеянной. Особенно последние несколько дней. И она была права: шум с берега очень мешал.

- Ну что же, мне пора.

- Можно я приглашу сегодня Мэри Синклер?

- Да. Только я не знаю, где она сейчас и прибыла ли вообще на остров.

- Она на флагмане. Приехала вчера со своей амой, А Тат, и бальным платьем. Оно черное и очень красивое. Встанет тебе в двести долларов. Ай-йа, если бы ты позволил мне заняться этим платьем, я бы сэкономила тебе шестьдесят, семьдесят долларов, можешь не беспокоиться. Ее каюта рядом с каютой ее брата.

- Откуда ты все это узнала?

- Ее ама четвертая дочь сестры матери А Сам. А на что еще годится рабыня с таким прожорливым ротом, как у А Сам, если она не содержит свою мать в курсе и не имеет полезных знакомств?

- А каким образом мать А Сам передала ей все это?

- О, Тай-Пэн, ты такой смешной, - воскликнула Мэй-мэй. - Да это не мать А Сам, а я. Все китайские рабыни зовут свою госпожу «мать». Точно так же, как тебя она зовет «отец».

- Вот как?

- Все рабы называют хозяина дома «отец». Это древняя традиция, и это очень вежливо. Поэтому А Тат, рабыня Мэри, сказала А Сам. А Сам, которая никуда не годный, ленивый червяк и ждет хорошей порки, сказала своей «матери». Мне. Видишь, все очень просто. Ах да, и чтобы быть абсолютно правильным, если бы ты мог говорить на кантонском, ты бы называл А Сам «дочь».

- Зачем ты хочешь видеть Мэри?

- Скучно ни с кем не разговаривать. Я буду говорить только на кантонском, не тревожься. Она знает, что я здесь.

- Откуда?

- А Сам сказала А Тат, - объяснила она, словно разговаривая с ребенком. - Естественно, такую интересную новость А Тат передала своей матери - передала Мэри. Эта старая шлюха А Тат знает секретов больше, чем есть нефритов в нефритовой шахте.

- А Тат - шлюха?

- Кровь господня, Тай-Пэн. это только фигурная речь. Тебе на самом деле следует вернуться в постель. Ты что-то очень простоватый сегодня утром.

Он допил свой чай и отодвинул тарелку.

- Вот уж действительно: сижу тут и слушаю всю эту ерунду. Сегодня я обедаю с Лонгстаффом, так что я передам Мэри твое приглашение. Какое время ей указать?

- Спасибо, Тай-Пэн, но это не нужно. А Сам будет лучше. Тогда никто не узнает, кроме слуг, а они и так все знают, ладно.

Лим Дин открыл дверь. Он был не только поваром, но и личным слугой Струана - невысокий крепкий человечек на шестом десятке, выглядевший очень аккуратно в своих черных штанах и белой рубашке. На его круглом, довольном лице прыгали туда-сюда хитрые глазки.

- Масса. Мисси и Масса приходить твоя видеть. Мозна?

- Масса какой? - Струан был поражен тем, что кто-то мог оказаться настолько невежливым, чтобы прийти к нему в дом без приглашения.

Лим Дин пожал плечами.

- Масса и Мисси. Хотеть спросить какой Масса, какой Мисси?

- Нет, ладно, - ответил Струан и поднялся из-за стола.

- Ты разве ждешь гостей? - спросила Мэй-мэй.

- Нет.

Струан вышел из комнаты и очутился в небольшой передней. Он открыл дверь в противоположной стене и плотно прикрыл ее за собой. Теперь он находился в коридоре, который вел к прихожей и его отдельным апартаментам в передней части дома. Выйдя в коридор, он сразу понял, что его гостьей была Шевон. Тонкий аромат ее духов - она специально выписала их из Турции и таких не было больше ни у кого - распространился по всему дому.

Его сердце забилось быстрее, а недовольство быстро улеглось, пока он шел по коридору, постукивая каблуками коротких сапог из мягкой кожи по каменным плитам пола. В конце коридора он свернул в гостиную.

- Хэллоу, Тай-Пэн, - приветствовала его Шевон, когда он появился в дверях.

Двадцатилетняя Шевон была грациозна, как газель. Ее темно-рыжие, темнее, чем у Струана, волосы длинными завитыми локонами падали на плечи. Полная грудь под скромно декольтированным платьем зеленого бархата вздымалась над восемнадцатидюймовой талией. Из-под доброй дюжины нижних юбок выглядывали крошечные ножки и точеные щиколотки. Она надела зеленый капор в тон платью, а ее зонтик от солнца оказался неожиданно яркого, оранжевого цвета.

Да, подумал Струан, девушка хорошеет с каждым днем.

- Доброе утро, Шевон, Уилф.

- Доброе утро. Извините, что пришли без приглашения. - Уилф Тиллман чувствовал себя крайне неловко.

- О, ну полно вам, дядя, - беспечно заметила Шевон. - Это просто добрая старая американская традиция пожелать новому дому счастья и процветания.

- Мы не в Америке, дорогая. - Тиллман ничего так не желал, как оказаться дома, особенно сегодня. Больше всего ему хотелось, чтобы Шевон наконец благополучно вышла замуж за Джеффа Купера, и он смог бы сложить с себя ответственность за это сумасбродное создание. Черт бы побрал эту девчонку. И Джефф тоже хорош, мысленно добавил он. Ради всего святого, чего дожидается этот человек, почему он официально не попросит ее руки? Тогда я смог бы просто-напросто объявить о свадьбе, и дело с концом. Все это хождение вокруг да около выглядит смешно. Джефф только и знает, что твердит: «Дадим ей время. Времени у меня много». Но ведь я-то, черт побери, прекрасно вижу, что теперь, когда Струан овдовел, времени у него совсем нет. Готов голову дать на отсечение, что Шевон навострила свои коготки на Тай-Пэна. Зачем же еще ей так настаивать на визите сюда сегодня утром? И зачем постоянно расспрашивать о нем?

Всю дорогу до дома Струана он размышлял о том, насколько разумен был бы союз между Струаном и Шевон. Естественно, это сулит прямую финансовую выгоду, но Струан совершенно не приемлет нашего образа жизни в Америке, он просто не желает его понять.

Разумеется, он настроит Шевон против нас, думал Тиллман. И станет через нее вмешиваться в наши дела. Джефф будет взбешен тем, что потеряет ее, и, скорее всего, выйдет из компании «Купер и Тиллман». И я никак не смогу ему помешать. Если компания окажется на мели, откуда брать деньги для брата Джона на те роскошные приемы, которые он регулярно устраивает в Вашингтоне. Политика - вещь дорогая, а без связей в политических кругах жизнь для семьи станет по-настоящему тяжелой. К тому же нам отчаянно нужна любая помощь против этих чертовых северных штатов. Нет, клянусь Небом. Шевон выйдет замуж за Джеффа, а не за Тай-Пэна. И никаких разговоров.

- Извините, что пришли незваными, - повторил он.

- Я очень рад видеть вас обоих. - Струан знаком показал Лим Дину на графин и бокалы. - Шерри?

- М-м, благодарю вас, но мне кажется, нам уже пора бы откланяться, - сказал Тиллман.

Шевон рассмеялась и премило наморщила свой вздернутый носик.

- Но мы же только что пришли. Я хотела первой поприветствовать вас в вашем доме, Тай-Пэн.

- И вам это удалось. Присаживайтесь. Вы очень хорошо сделали, что пришли.

- Мы купили кое-какие подарки для нового дома. - Она открыла свою сумку и извлекла оттуда маленькую буханку хлеба, крошечную солонку с солью и бутылку вина. - Это старинный обычай, он принесет дому удачу. Я бы пришла одна, но дядя сказал, что это было бы проявлением самого дурного вкуса. Это вовсе не его вина.

- Я рад, что вы пришли. - Струан взял в руки хлеб. Хлеб был душистый, с хрустящей золотисто-коричневой корочкой.

- Я испекла его вчера вечером.

Струан отломил кусочек и попробовал.

- Да он просто превосходен!

- О, вообще-то есть его не полагается. По крайней мере... видите ли... это только символ. - Она опять рассмеялась и взяла свою сумку и зонтик. - Ну, а теперь, когда я выполнила свою обязанность, мы действительно пойдем.

- Мои первые гости могут даже не надеяться, что я отпущу их просто так. Я настаиваю: хотя бы глоток шерри.

Лим Дин поднес им бокалы. Шевон взяла свой и удобно устроилась в кресле, Уилф Тиллман нахмурил брови. Лим Дин удалился, шаркая ногами.

- Вы в самом деле испекли его сами? И никто не помогал? - спросил Струан.

- Я считаю, что каждая девушка должна уметь хорошо готовить, - ответила она и с вызовом посмотрела ему прямо в глаза.

Тиллман потягивал шерри.

- Шевон готовит очень хорошо, - заметил он.

- Я с удовольствием буду брать по буханке в день, - сказал Струан. Он сел в большое кожаное кресло и поднял бокал: - Долгих и счастливых вам лет!

- Вам тоже.

- У вас очень милый дом, Тай-Пэн.

- Благодарю вас. Когда он будет закончен, я бы хотел показать его вам - Струан догадался, что Шевон сгорала от желания удостовериться, насколько правдивы слухи о переезде Мэй-мэй. - Аристотель во время нашей последней встречи говорил, что вам нездоровится.

- О, это была всего лишь простуда.

- Он пишет для вас еще один портрет?

- Пока еще я только думаю об этом, - невозмутимо ответила она. - Ах, дорогой мистер Квэнс, меня так восхищают его картины. Дядя и я, мы все время пытаемся уговорить его провести один сезон в Вашингтоне. Мне кажется, он заработал бы там целое состояние.

- В таком случае я бы сказал, что вам удалось заполучить к себе этого гостя. - Глядя на невинное выражение ее лица, Струан никак не мог определить, была ли эта невинность искренней или девушка только кокетничала. Он перевел взгляд на Тиллмана: - Как идут дела?

- Превосходно, благодарю вас. Джефф возвращается из Кантона сегодня днем. Жизнь в поселении бьет ключом. Вы намерены вернуться туда?

- Через несколько дней.

- Я слышал, «Голубое Облако» и «Серая Ведьма» идут голова в голову. Один из наших кораблей, возвращавшийся из Сингапура, встретил их два дня назад, они летели на всех парусах. Желаю вам удачи.

Пока мужчины вежливо беседовали о делах, не интересуясь по-настоящему мнением друг друга, Шевон потягивала шерри и разглядывала Струана. Он был в легком шерстяном костюме, хорошо сшитом и элегантном.

Ты редкий мужчина, думала она. Ты можешь и не знать этого, Дирк Струан, но я собираюсь выйти за тебя замуж Интересно, что представляет собой эта твоя восточная наложница; я чувствую ее присутствие в доме. Наложница там или нет, я - та девушка, которая нужна тебе. И когда я стану твоей женой, тебе долго не понадобится смотреть на сторону. Очень долго...

- Ну что же, думаю, нам пора, - сказал Тиллман, поднимаясь. - Еще раз извините, что мы пришли без приглашения.

- Мой дом всегда открыт для вас.

- О, кстати, Тай-Пэн, - обронила Шевон. - Насколько я понимаю, леди не приглашены на сегодняшний поединок. Не поставите ли вы за меня гинею на бойца от нашего флота?

- Господи милосердный, Шевон, - возмутился пораженный Тиллман. - Разве можно говорить о таких вещах? Это просто верх неприличия для дамы!

- Тогда вы, дядюшка, являете нам верх нечестности и старомодности, - живо парировала она. - Вы, мужчины, находите удовольствие в призовых схватках, почему же нам нельзя? Вы, мужчины, любите держать пари, почему же нам запрещается это делать?

- Хороший вопрос, Шевон. - Струана забавляло замешательство Тиллмана.

- В конце концов, это и восточная традиция тоже. - Она с невинным видом посмотрела на Струана: - Я слышала, китайцы все время играют на деньги, особенно женщины.

Струан с непроницаемым лицом пропустил замечание мимо ушей.

- Азартные игры - это очень вредная привычка, - назидательно изрек Тиллман.

- Я совершенно с вами согласна, дядя. Сколько вы поставили?

- Это здесь абсолютно ни при чем.

Струан расхохотался.

- С вашего позволения, Уилф, мы уважим ее просьбу. Гинея за флот?

- Благодарю вас, Тай-Пэн, - произнесла она, прежде чем Тиллман смог что-либо ответить, и протянула Струану руку в перчатке. - Тут все дело в принципе. Вы отнеслись ко мне с огромным пониманием.

Он задержал ее руку в своей на мгновение дольше, чем было необходимо, затем коснулся ее губами, завороженный мыслью о том, сколько удовольствий сулит будущему владельцу приручение этой своенравной лошадки, и проводил их до двери.

- До встречи сегодня вечером.

- Предупреждаю, если я не получу ваш приз на сегодняшнем балу, я рассержусь не на шутку. И к тому же окажусь в долговой яме.

- Тебе это не грозит, Шевон, а вот твоим несчастным, многострадальным отцу и дяде - пожалуй, - заметил Тиллман.

Когда они ушли, Струан вернулся в покои Мэй-мэй. Та встретила его холодным взглядом.

- Что случилось?

- Эта сладкоречивая чертовая кукла ухлестывает за тобой. Вот что случилось!

- Прекрати болтать глупости и сквернословить! Да и как ты вообще могла ее видеть?

- Ха! У меня что, глаз нет? Носа нет? Зачем бы я сидела над планами дома, а? Час за растреклятым часом, а? Затем, чтобы он получился таким, чтобы я видела, кто сюда приходит, кто проходит мимо. А они меня нет. Ха! Эта начиненная навозом кукла с коровными выменями ухлестывает за тобой, чтобы замужествовать.

- Выйти замуж, - поправил он.

- Руку целовать, а? Мою руку почему не целовать, а? - Она с громким стуком поставила чайник на стол. - Почему сидеть там смотреть на нее коровными глазами, хей? Ай-й-йа!

- Прибереги свое «ай-йа» для себя самой. Услышу что-нибудь подобное еще хоть раз - получишь шлепка. Тебе хочется быть отшлепанной?

- Муч-чины! - Она гневно вскинула голову. - Муч-чины!

- Мужчины, а не муч-чины. Сколько раз тебе нужно повторять?

- Мужчины! - Мэй-мэй дрожащей рукой налила себе чаю, потом с треском поставила чашку и вскочила на ноги. - «Я слышала, китайские муч-чины играют на деньги, особенно женчины», - передразнила она Шевон, приподняв руками свои маленькие груди, чтобы они казались больше, и виляя задом. - А ты рассиживаешься там и пожираешь глазами ее грудь. Почему на мой грудь ты так не уставляеваешься, хейа?

Струан аккуратно поставил свою чашку на стол и поднялся на ноги. Мэй-мэй тут же отступила к противоположному концу стола.

- Я ничего и не говорю, ладно, - торопливо добавила она.

- Я так и подумал. - Он спокойно допил свой чай, а она, не шевелясь, следила за ним, готовая убежать в любую минуту.

Он опустил чашку на блюдце.

- Подойти сюда.

- Ха! Я тебе не верю, когда твои глаза горят зеленым огнем.

- Подойди сюда. Пожалуйста.

Ее глаза сделались почти косыми от ярости, она сейчас казалась ему похожей на одну из тех сиамских кошек, которых он видел в Бангкоке. Точь-в-точь, как они, и такая же злобная, подумал он.

Она осторожно приблизилась к нему, готовая тут же броситься прочь или пустить в дело ногти. Он нежно потрепал ее по щеке и пошел к двери.

- Вот послушная девочка.

- Тай-Пэн! - Мэй-мэй повелительным жестом протянула ему руку для поцелуя.

Сдерживая улыбку, он вернулся и галантно поцеловал протянутую руку. Затем, прежде чем она сообразила, что происходит, он развернул ее и звонко шлепнул пониже спины. Она ошеломленно разинула рот, вырвалась из его рук и метнулась назад, ища спасения по другую сторону стола. Очутившись в безопасности, она швырнула в него чашку. Чашка ударилась в стену рядом с его ухом, она тут же подняла другую.

- Не бросай ее.

Она медленно поставила чашку на место.

- Вот умница. Одна - это нормально. Две - уже излишество. - Он взялся за ручку двери.

- Я только говорю тебе это, чтобы защитить тебя, - в отчаянии крикнула она. - Защитить от сладкоречивой, безобразной куклы с выменями, как у старой коровы!

- Спасибо, Мэй-мэй, - сказал он, закрывая дверь за собой. Струан потопал ногами на месте, показывая, будто удаляется по коридору, а сам, стараясь не расхохотаться, осторожно приложил ухо к двери. Вторая чашка вдребезги разбилась о нее с другой стороны. За этим звуком последовал поток китайских ругательств, потом он услышал имя А Сам и вслед за ним новые ругательства.

Счастливо улыбаясь, Струан на цыпочках зашагал к выходу.

Вся Счастливая долина, словно некий живой организм, пульсировала, охваченная бурной деятельностью, и, легко шагая под уклон от своего дома к берегу, Струан чувствовал, как гордость переполняет его. Были заложены уже многие постройки. Среди них выделялись огромные трехэтажные фактории «Благородного Дома» и компании «Брок и сыновья», выходившие фасадом на Куинз Роуд. В их просторных помещениях располагались склады, пакгаузы, конторы и жилые комнаты; она напоминали фактории кантонского поселения, удобство и надежность которых могли по достоинству оценить все китайские торговцы. Пока что они представляли собой лишь голые стены в строительных лесах из бамбука, на которых копошились сотни китайских рабочих. Вокруг этих громадин располагались десятки других зданий, жилых домов и причалов.

Струан разглядел вдалеке, что на полпути к Глессинг Пойнту уже началось строительство дока: нескончаемая череда носильщиков насыпала камни для первого из глубоководных причалов. Напротив маленького домика начальника гавани, уже целиком готового, если не считать крыши, возвышались каменные стены тюрьмы, законченные на три четверти. А за доком были видны строительные леса первой из армейских казарм.

Струан повернул на запад к веренице больших палаток, в которых располагалась их временная главная контора. Палатки были раскинуты у самою края долины. К строительству церкви еще не приступали, хотя Струан заметил людей, обмерявших вершину круглого холма.

- Доброе утро, Робб, - сказал он, входя в палатку.

- С возвращением. - Робб был небрит, под глазами залегли черные тени. - Ты разобрался с Абердином?

- Да. Как у тебя тут дела?

- И хорошо, и плохо. По Куинз Роуд теперь не пройти без того, чтобы тебя не окружила вонючая толпа попрошаек. И что еще хуже, мы ежедневно доставляем сюда джонками и сампанами десять тысяч кирпичей из Макао, так к утру больше двух тысяч штук исчезает бесследно. - Он сердито взмахнул руками. - И не только кирпичи. Бревна, столы, цемент, перья, бумага - они воруют все. Если так пойдет и дальше, наши расходы на строительство удвоятся. - Он перебросил ему листок с цифрами. - Подарок для тебя: расчеты за твой дом - предварительные. Втрое больше, чем предполагал Варгаш.

- Почему так много?

- Ну, ты же хотел, чтобы он был закончен за три недели.

- Да за тысячу фунтов я, черт возьми, могу приобрести почти пятую часть клипера.

- Если «Голубое Облако» не доберется до Лондона, мы попадем в чудовищную переделку. Снова.

- Он доберется.

- Мне бы твою уверенность. - Робб тяжело опустился на стул.

Струан сел за свой стол.

- Ну, а теперь скажи мне, в чем заключается настоящая проблема, парень?

- О, я не знаю. Эти воры и нищие... и дел слишком много. И этот проклятый несмолкающий шум. Наверное, я устал... Нет, дело не в этом. Две вещи. Во-первых, Сара. У нее задержка на две недели, а ты даже не представляешь, какой раздражительной становится женщина в этом случае; к тому же бедная девочка боится, что умрет. И боится не напрасно. А помочь ничем нельзя, кроме как твердить постоянно, что все будет хорошо. Потом, опять же, это мое решение остаться. Все это время у нас только и были что нескончаемые жуткие ссоры. Она твердо намерена уехать не позже, чем через месяц, ну, может, чуть больше - как только будет в состоянии.

- Хочешь, я с ней поговорю?

- Нет. Тут уже ничего не поможет. Она все решила для себя, и говорить больше не о чем - ты знаешь Сару. Конечно, она в восторге от того, что мы снова богаты, но домой все равно возвращается. Даже бал не помог: она злится на свой живот, на то, что она, по ее выражению, «толстая и противная». Что бы ты ни говорил, для нее это остается пустыми звуками.

- Это первое. Что же второе?

- Кулум. Ты и Кулум.

Струан посмотрел на дверь палатки, на многочисленные корабли, ровными рядами стоящие на якоре.

- Он кажется мне вполне окрепшим после болезни.

- Я не об этом.

- Давай отложим этот разговор на время.

- Ситуация получается очень скверная. Скверная и для вас, и для компании.

- Повремени с этим, Робб.

- Я прошу тебя. Пожалуйста, прости его.

- Подожди, Робб. - Струан повернулся к нему. - Немного подожди.

- Хорошо, Дирк. - Робб засунул руки в карманы. - Что произошло вчера ночью в Абердине?

Струан рассказал и передал ему контракты и бумаги на опекунство. Но о Ву Квоке и о празднике на острове в день святого Иоанна Крестителя не сказал ни слова. Иоаннов день наступит, когда он еще будет Тай-Пэном, а решать, что делать со всем этим, должен Тай-Пэн - и только он.

Робб забеспокоился:

- Где сейчас мальчики?

- На борту «Отдыхающего Облака». Я передал их Вольфгангу. Остальные девятнадцать человек на «Китайском Облаке».

- Чем скорее мы отправим мальчиков домой, тем лучше. Если всем станет известно о том, что мы связаны с этим пиратским сбродом... уф-ф, одному Богу ведомо, чем все это кончится.

- Погрузка «Грозового Облака» почти завершена. Он будет готов к отплытию через четыре-пять дней. На нем они и отправятся.

- Я сегодня же переправлю их на Вампоа.

- Нет, парень. Я сам захвачу их с собой завтра. Так безопаснее. Слишком многое поставлено на карту в Кантоне, так что мне лучше вернуться туда не мешкая. Хочешь поехать со мной?

- Я не могу, Дирк. Не сейчас, когда у Сары срок так близко. Почему тебе не взять с собой Кулума?

- Здесь и так хватает дел.

- Ему нужно многое узнать о чае, шелках, фрахте. Всего четыре месяца осталось.

- Хорошо.

- Что ты намерен делать с теми, кого отобрал?

- Сначала Вольфганг и Гордон обучат их английскому. Через три месяца мы определим их на клиперы. Ни в коем случае не больше, чем по одному на корабль. Пораскинь-ка своим хитрым умом, как нам понадежнее перетянуть их на свою сторону.

- Постараюсь. Эх, разгадать бы, что за чертовщину задумали Ву Квок и Скраггер. Я не верю им ни на грош.

- Это правильно.

Интересно, подумал Струан, что бы ты стал делать, Робб, с днем святого Иоанна, если бы знал о нем. Ты бы послал фрегаты, я уверен. И, может быть, послал их прямиком в ловушку. А я? Нет, пока не знаю.

Робб выглянул из палатки и окинул взглядом строящиеся дома.

- Если Бог в этом году будет с нами, мы далеко обгоним Брока.

- Да. - Но что делать с ним самим? И с Гортом?

- Я думаю нам следует отвоевать часть земли у моря и протянуть причал до глубоководья, - сказал Робб. - Можно заняться этим прямо сейчас, не дожидаясь следующего года.

- Хорошая мысль, парень.

- Извините, сэр, - сказал Кьюдахи, торопливо подходя к палатке, - но вы приказали, чтобы я доложил немедленно.

- Входите, мистер Кьюдахи, - пригласил его Робб. - Как все прошло?

- Черт побери, мы обернулись быстрее ветра, сэр. Пакетбот оказался в точности там, где вы говорили. У меня с собой список пассажиров, о котором вы просили. Наш катер перехватил его у Поклью Чау. В гавань Гонконга корабль придет через три часа. - Кьюдахи улыбнулся и положил на стол небольшой мешок с почтой. - Э... прошу прощения, сэр, но как вы узнали, что пакетбот на подходе. Он ведь пришел на день раньше.

- Предчувствие, мистер Кьюдахи, - ответил Робб. - Будьте добры, подождите снаружи. - И он со значением посмотрел на мешок. Кьюдахи отдал честь и вышел.

- Это была великолепная идея, - сказал Робб, - поставить наблюдательный пост на горе.

- Кулум, я вижу, не забыл об этом? - Струан был доволен. Он рассортировал почту и остался еще больше доволен тем, что Робб и Кулум сумели тайно осуществить его план. - Каким образом вы передаете сигнал?

- Мы дали задание одному из клерков, племяннику старого Варгаша, Иезушу Варгашу, каждые четверть часа смотреть на вершину горы. Разумеется, в подзорную трубу и, разумеется, под большим секретом. Кулум придумал систему флаговых кодов. Теперь мы сразу знаем, является ли корабль почтовым пакетботом, одним из наших или кораблем Брока или Купера-Тиллмана.

Они просмотрели содержимое мешка. Газеты и периодические издания за три месяца были отложены в сторону, ими можно будет насладиться на досуге. Кроме этого, они обнаружили книги, ноты, пьесы, модные журналы для Сары, новинки судостроения для Струана, финансовые документы для Робба.

Сначала бизнес.

Цены лондонского рынка на пряности - имбирь, мускатный орех, перец, корицу - заметно возросли. На мелиссу упали. Розничная цена на чай из-за оскудения его запасов стала выше на пятьдесят процентов - это означало, что «Голубое Облако» принесет им двести сорок тысяч фунтов прибыли, если придет первым. Крупные выступления чартистов серьезно снизили производительность хлопчатобумажных мануфактур Ланкашира и угольных шахт Уэльса. Как следствие, цена на минеральное масло для ламп поползет вверх, и цена хлопчатобумажной ткани окажется выше, чем ожидалось. Цены на опиум в Калькутте упали, потому что было собрано невиданное доселе его количество. Поэтому Струан тут же изменил распоряжение для «Морского Облака», одного из их клиперов, курсировавшего вблизи Гонконга, и вместо Вампоа, где он должен был взять на борт груз чая, срочно отправил его в Манилу за пряностями с приказом лететь потом в Англию на всех парусах через мыс Доброй Надежды. Робб дал указания Варгашу скупить всю, какую удастся найти, хлопчатобумажную ткань до последнего ярда, а также все нитки и хлопчатобумажную пряжу, избавиться от мелиссы, увеличить заказ на калькуттский опиум и как можно быстрее сбыть имеющиеся у них запасы.

И прежде чем пакетбот бросил якорь в гавани, «Морское Облако» уже был на пути к Маниле, а три часа непрерывной купли-продажи должны были в ближайшем будущем принести им около сорока тысяч фунтов. Поскольку за эти три часа они монополизировали рынок, скупив все наличные запасы привозного масла для ламп, хлопчатобумажных товаров, пряжи, ниток, пряностей и заранее забронировали все свободное грузовое пространство на всех американских и английских кораблях, за исключением кораблей Брока. Они знали, что как только пакетбот прибудет на Гонконг и все узнают последние новости, у их дверей соберется толпа торговцев, жаждущих купить хлопок и пряности и зафрахтовать корабли, чтобы немедленно доставить все это домой. И никто, кроме братьев, не будет знать, что «Морское Облако», обгоняя конкурентов по меньшей мере на сутки, летит, закусив удила, как чистокровный скакун, в Англию, и сливки с лондонского рынка опять снимет именно «Благородный Дом».

- Жаль, что нам понадобится как минимум два дня, чтобы выполнить заявки наших клиентов и отправить в путь корабли из Манилы, - радостно улыбаясь, заметил Робб.

- Печально это, Робби, прямо очень грустно.

- Я бы сказал, что мы неплохо поработали сегодня утром.

Они стояли у входа в палатку и наблюдали, как пакетбот отдает якоря. Корабль окружали десятки катеров, набитых людьми, нетерпеливо ожидавшими своей почты.

Струан взглянул на список пассажиров:

- Господи, ты только посмотри сюда! - Он сунул бумагу Роббу.

Робб пробежал глазами список. На одном из имен он остановился: Его императорское высочество, Великий князь Сергеев.

- Что делает в Азии русский вельможа, а?

- Да нет, я не о нем, парень, хотя это и любопытно, спора нет. Читай дальше.

Робб опустил глаза ниже. Жены коммерсантов, три возвращающихся торговца, другие пассажиры, чьи имена ему ни о чем не говорили. Наконец он нашел то, что искал.

- Морин Квэнс с семьей? - Он громко расхохотался.

- Черт возьми, по-моему, тут не до смеха, - озабоченно заметил Струан. - Как теперь быть с конкурсом?

- О Боже!

Шесть лет назад жена Аристотеля в ярости села на корабль, отплывавший из Макао домой, будучи уверенной - как и все они, - что Аристотель, живший в смертельном страхе перед супругой, удрал от нее в Англию. Однако художник вместо этого прятался в Учреждении миссис Фортерингилл для благородных девиц, или «УФ», как называли бордель местные завсегдатаи, расшифровывая сокращение по-своему: «Укротительницы Фаллоса». Аристотель покинул свое убежище через неделю после отъезда Морин, и ему понадобились месяцы, чтобы вновь стать самим собой и справиться с «ваперами». Торговцы приписывали «ваперы» тому, что он совершенно бездумно пользовался оказанным ему в этом доме гостеприимством. Он страстно отрицал подобные обвинения: «Когда человек оказывается в такой крайности, клянусь Богом, в нем едва ли может появиться склонность к тому, что - за неимением лучшего слова - я могу описать лишь как куэнтус. Восхитительный, без сомнения, но все же куэнтус. Нет, мои дорогие заблуждающиеся друзья, ужас и беспутство в одну постель никогда и нигде не улягутся». Ему никто не поверил.

- Что же нам делать? - спросил Робб.

- Если Аристотель прослышит об этом, он непременно исчезнет. Улизнет в Кантон, а мы останемся с носом. Нам нужно разыскать его первыми и спрятать подальше до самого вечера.

- Где он сейчас?

- Даже не представляю. Рассылай поисковые группы. Возьми всех людей до последнего. Отвези его на «Грозовое Облако» - под любым предлогом - и держи там, пока не придет время судить конкурс. Немедленно отправь Кьюдахи на пакетбот. Скажи Морин, что она и ее семья - наши гости, доставь их на меньший из плавучих складов. Возможно, мы сумеем задержать ее до завтра.

- Ничего не выйдет. Она Аристотеля носом чует.

- Придется попробовать. Ты готов быть судьей?

- А что с сегодняшним поединком? Он ни за что не захочет его пропустить!

- Если заказать ему портрет Сары или кого-нибудь из детей, захочет.

Робб выбежал из палатки.

Струан взглянул на часы. До его визита на флагман оставался целый час. Он послал за Гордоном Ченом и попросил его набрать три десятка китайских сторожей.

- Я считаю, было бы разумно, Тай-Пэн, в качестве дополнительной предосторожности нанять сторожей и для вашего дома, - сказал Гордон. - Я чувствовал бы себя спокойно, если бы вы это сделали.

- Хорошая мысль, Гордон. Увеличь число людей до тридцати пяти.

- Боюсь, большинство китайцев, поселившихся в Тай Пинь Шане, очень плохие люди. Многих из них разыскивают за разные преступления в Квантуне, ну а здесь, на Гонконге, мандарины не могут до них добраться. - Из широкого рукава своего халата он достал свиток пергамента. - Да, кстати, я заключил соглашение с Королем нищих относительно вашего бала сегодня вечером. - Он положил свиток на стол. - Это расписка. Могу я надеяться получить эти деньги назад у компрадора?

- Расписка? За что?

- За три тэйла. Эта скромная мзда гарантирует, что ни одного из ваших гостей не будут беспокоить сегодня вечером. Я также заключил с ним месячное соглашение на очень приемлемых условиях - три тэйла - от вашего имени; теперь нищие будут держаться в стороне от вашего жилища и построек «Благородного Дома».

- Я не стану платить этих денег, - взорвался Струан. - Мне наплевать на то, что у нищих есть свой Король в Макао или в любом другом городе Китая. Мы не станем начинать с того же здесь, на Гонконге, клянусь Богом.

- Но Король здесь уже есть, и все уже организовано, - спокойно возразил Гордон Чен, - кто же еще будет управлять нищими? Кто будет отвечать за них? Кому еще платить мзду, чтобы обеспечить особое отношение, которого заслуживают люди богатые и занимающие высокое положение, такие, как мы с вами? Я умоляю вас пересмотреть свое решение, Тай-Пэн. Я бы самым настойчивым образом рекомендовал вам согласиться. Уверяю вас, эти деньги не пропадут даром. По крайней мере, попробуйте это в течение месяца. Такая просьба не может быть чрезмерной. Потом вы и сами убедитесь в мудрости такого обычая. К тому же, разумеется, эта мера поможет уберечь вашу собственность, поскольку нищие будут доносить вам о ворах. Это очень необходимо, поверьте мне.

- Очень хорошо, - сказал Струан после недолгого раздумья. - Но только на один месяц, не больше. - Он поставил свои инициалы на расписке, зная, что плата Королю нищих станет постоянной. Бороться с этим обычаем было невозможно - разве что изгнав всех китайцев с Гонконга.

- Деньги ты можешь получить у Чен Шеня завтра.

- Благодарю вас.

- А что дает именно этому человеку право быть Королем нищих?

- Полагаю, остальные доверяют ему, Тай-Пэн. - Гордон мысленно отметил про себя, что нужно сегодня же днем поговорить с Королем нищих и убедиться, что в следующем месяце все будет идти, как задумано. Он был очень доволен: не только удивительно малой мздой, которую выторговал от имени Струана - два тэйла за сегодняшнюю ночь и два тэйла за месяц, разница в один тэйл составляла его собственную законную прибыль, - но также и своим предвидением, которое заставило его попросить Дзин-куа прислать на остров «Короля» из Кантона. Этот человек был младшим братом кантонского Короля нищих, а это означало, что он профессионал, то есть человек, изрядно поднаторевший в методах получения наибольшей прибыли наименьшими усилиями. И этот человек, разумеется, был утвержден в должности младшего чиновника Хун Муна в гонконгской ложе. Безупречная комбинация, сказал себе Гордон. Деньги, получаемые от нищих, станут постоянной и весомой частью доходов тонга. Затем его ухо поймало вопрос, которого он ждал от отца с самого начала их разговора:

- Ты слышал о Триадах, Гордон?

- Я читал постановление, конечно, - спокойно ответил Гордон. - Почему вы спрашиваете?

- Ты знаешь о них что-нибудь?

- Видите ли, Тай-Пэн, я слышал, что в историческом плане тайные общества всегда были одной из форм борьбы против иноземных захватчиков. И что у них есть много разных названий.

- Держи уши открытыми и сообщай мне тайно обо всех их делах, если таковые будут. И вот еще что: я завербовал двадцать китайцев на свой флот. Попробую сделать из них помощников капитана. Ты должен будешь поработать вместе с мистером Мауссом и обучить их английскому. Еще десять человек отправятся в Англию изучать судостроение.

- Слушаюсь, сэр. - Гордон радостно улыбнулся. Тридцать человек. Безусловно, тридцать новых Триад. Да, «Триады» звучит хорошо, лучше, чем Хун Мун. А два десятка таких людей, с умом размещенных на кораблях «Благородного Дома», явятся дополнением огромной ценности к могуществу его ложи. Он был очень доволен своими успехами. Набор новых членов в тонг выглядел многообещающе. Все слуги, бывшие Триадами, переданы в его подчинение - ибо нет нужды говорить, что со времени первого появления варваров в Азии все их слуги отбирались только из числа преданных членов тонга. Следующим шагом Гордон наметил создание гильдии корабельных грузчиков, каждый из которых станет членом тайного братства. Гильдия строительных рабочих уже создавалась. Скоро все рабочие, все китайцы на Гонконге вступят в члены тонга и будут платить взносы - ко славе родной страны и ко всеобщему благу. Да, возбужденно говорил он себе, здесь, на Гонконге, не опасаясь мандаринов, мы станем самой влиятельной ложей во всем Китае. И когда мы выбросим маньчжуров, руководители ложи будут среди первых, кому новый император почтет себя обязанным. Смерть Циням - пусть скорее вернется время наших законных правителей, последней китайской династии Минь. - Когда я могу приступать?

- Завтра.

- Превосходно. Вы можете быть уверены в моей прилежности. - Он слегка поклонился. - Может быть, если вы сочтете это удобным, мне будет позволено поклониться и засвидетельствовать свое почтение госпоже Тчунг. И детям. Я не видел их уже много месяцев.

- Разумеется, Гордон. Приходи завтра в полдень. Почему бы вам опять не возобновить ваши еженедельные занятия? Думаю, это пошло бы ей на пользу.

- Я бы с радостью согласился. И с удовольствием поговорил бы с детьми. - Гордон извлек из рукава еще два свитка. - Я принес отчет за прошедший месяц по нашему частному соглашению. Не хотите ли ознакомиться с цифрами?

- Да.

Гордон развернул свитки. Один был написан по-китайски, другой по-английски.

- Я счастлив доложить, Тай-Пэн, что первый вклад в десять тысяч долларов принес нам совместную прибыль в шесть тысяч пятьдесят восемь долларов и сорок два цента.

Глаза Струана расширились:

- Это более чем неплохо для одного месяца.

- Я тоже весьма горжусь этим достижением. Наши вклады в землю также оцениваются очень высоко. Они сулят огромную прибыль.

- Но ты же не покупал никакой земли.

- На распродаже участков - нет. Но... э... я скупал землю в поселении Тай Пинь Шан. На прошлой неделе эти приобретения были одобрены... э... управлением по землепользованию. Нам также принадлежат значительные земельные участки вокруг деревни Абердин и у залива Дипуотер Бэй.

- Но их еще не предлагали к распродаже.

- Эти участки... э... принадлежат местным жителям, Тай-Пэн. Я скупил все документы на право владения землей, какие существуют, - по крайней мере, все, о существовании которых я знаю на данный момент.

- Но они утратили законную силу, парень. Вся земля отошла королеве.

- Да. Но, разумеется, предстоит заключить определенные соглашения, которые... э... компенсируют жителям деревни эту потерю. Деревня стоит здесь много лет, и... ну, Корона так великодушна. - Его глаза простодушно смотрели на Струана. - Мистер Кулум, кажется посчитал, что его превосходительство благосклонно отнесется к купчим, которые... э... заверены - кажется, так следует сказать - старейшинами деревни.

Интересно, сколько этой «заверенной» земли не принадлежит и никогда не принадлежало ни деревне, ни кому-то еще, спросил себя Струан.

- Все «наши» купчие «заверены»?

- О, абсолютно, Тай-Пэн. С большой тщательностью. В противном случае они бы не стоили ни гроша, не так ли? - Гордон улыбнулся. - Наши участки записаны на имена... э... наших различных «доверенных лиц», и мы, естественно, никакой землей не владеем в открытую. Нам принадлежит только исходный документ. Передаточные документы на вторые, а также третьи и четвертые лица могут выдержать самую строгую проверку. Здесь я был предельно осторожен.

- Я бы сказал, что в бизнесе тебя ждет большое будущее, Гордон - Он внимательно просмотрел финансовый отчет. - А это что за статья? Две тысячи девятьсот семьдесят восемь долларов?

- Арендная плата за нашу земельную собственность в Тай Пинь Шане.

- Ты сделал ошибку. По твоим датам получается, что этот отчет охватывает период в два месяца, тогда как землей ты владеешь всего месяц.

- Видите ли, Тай-Пэн, как только китайцы начали селиться на нашей земле в Тай Пинь Шане, я начал брать с них арендную плату. То, что в течение месяца земля формально нам не принадлежала, не должно их заботить. Не так ли?

- Нет, не должно. Только это называется мошенничеством.

- О нет, сэр. Нет, если придерживаться фактов. Прибывающий на остров житель, естественно, хотел взять в аренду лучший из имеющихся участков. Мы приняли от него аванс - предоставив ему возможность пользоваться этой землей раньше срока под честное слово. Он был счастлив, заплатив «ренту», поскольку всякому ясно, что за аренду земли необходимо платить. Эта сумма фактически является платой за услугу. Я пошел на немалый риск, чтобы эту услугу им оказать. Если бы мне не удалось купить эту землю и дать им таким образом все преимущества долгосрочной аренды, Господи, да они непременно попали бы в лапы ростовщиков, воров и разбойников.

Струан хмыкнул.

- Что ты намерен делать с остальными деньгами?

- Если мне будет позволено воспользоваться вашим терпением, я предпочел бы отложить этот разговор до следующего месяца. Я буду продолжать пользоваться кредитом, который вы были так добры устроить для меня, но всегда с большой осмотрительностью.

Струан свернул свиток и протянул его сыну:

- О нет, Тай-Пэн. Это ваш экземпляр.

- Очень хорошо.

Струан на мгновение задумался. Потом он осторожно заметил:

- Я слышал, китайцы имеют привычку занимать наличные деньги под очень высокие проценты. Я надеюсь, что ни одно из наших капиталовложений не будет использовано подобным образом. - Он в упор посмотрел на Гордона. Последовало длительное молчание. - Ростовщичество - это плохо.

- Одалживание денег людям, которые в них нуждаются, - очень важное дело.

- Под умеренные проценты.

Гордон поиграл концом своей косички.

- На один процент ниже обычного?

- На два.

- Один с половиной было бы очень, очень справедливо.

- Да. Очень справедливо. Ты с умом ведешь дела. Гордон. Возможно, в следующем году я смогу увеличить размеры твоего кредита.

- Я постараюсь добиться наивысшей прибыли, чтобы оправдать ваше решение.

- Уверен, что ты этого добьешься, Гордон, - сказал Струан. Он взглянул на дверь палатки и с удивлением увидел, что к ним спешит главный старшина корабельной полиции.

- Мистер Струан? - Главный старшина сухо отдал честь. - Его превосходительство шлет вам наилучшие пожелания и просит присоединиться к нему на флагмане без промедления.

Струан посмотрел на часы. До назначенного часа еще оставалось время, но он сказал в ответ лишь короткое «конечно».

Глава 4

Лонгстафф стоял спиной к двери и смотрел через окна своей каюты на пакетбот. Струан заметил, что обеденный стол накрыт на четверых. Рабочий стол был завален официальными депешами.

- Доброе утро, Уилл.

- Привет, Дирк. - Лонгстафф повернулся и протянул ему руку. Струан отметил, что сегодня капитан-суперинтендант выглядит особенно свежим и помолодевшим, каким он не видел его уже много месяцев. - Итак, все это крайне любопытно, не так ли?

- Что именно? - спросил Струан, догадываясь, что речь должна идти о русском. Но он не стал лишать Лонгстаффа удовольствия самому сказать ему об этом. К тому же он хотел услышать его мнение, потому что, хотя Лонгстафф и был чужим человеком в Азии и никуда не годился как капитан-суперинтендант торговли, Струан знал о его поразительной осведомленности в вопросах европейской дипломатии и не раз удивлялся глубине и точности его суждений.

С той самой минуты, как Струан разрешил неожиданно возникшую проблему с Аристотелем и убедился, что Робб благополучно доставил художника на корабль, он не переставал думать о том, что могло заставить русского появиться в этих краях. Он обнаружил, что этот визит странным образом тревожит его, хотя и не смог разобраться почему.

- Вы, конечно, еще не знаете об этом, но у нас появился незваный гость.

- О, и кто же?

- Великий князь, ни больше, ни меньше. Русский Великий князь Алексей Сергеев. Он прибыл с почтовым пакетботом.

Струан изобразил на лице крайнее изумление.

- С чего это мы удостоились такой чести здесь, в Азии?

- Действительно, с чего? - Лонгстафф радостно потер руки. - Он согласился отобедать с нами. Клайв сопровождает его.

Клайв Монсей был заместителем Лонгстаффа как капитан-суперинтенданта торговли. Государственный чиновник по профессии, он, как и Лонгстафф, был назначен на Восток министром иностранных дел. Обычно обязанности Монсея удерживали его в Макао, где Лонгстафф имел свое постоянное представительство.

- Есть также и некоторые весьма любопытные депеши, - сказал Лонгстафф, и в глазах Струана сразу же сверкнул живой интерес. Он знал, что ни в одной из них не может содержаться официального одобрения Договора Чуэн-пи и назначения Лонгстаффа первым губернатором колонии Гонконг, поскольку весть об успешном окончании войны только сейчас должна была достичь Англии.

Струан принял бокал шерри.

- Ближний Восток? - спросил он и затаил дыхание.

- Да. Кризис разрешен, клянусь Богом! Франция приняла план урегулирования, предложенный нашим министром иностранных дел, и угрозы всеобщей войны больше не существует. Турецкий султан так благодарен нам за поддержку, что подписал с нами договор, отменив все ограничения на торговлю с Турцией, по сути, распахнув Оттоманскую империю для Британской торговли.

Струан издал победный клич.

- Клянусь всеми святыми сразу! Это лучшая новость, какую нам довелось услышать за многие и многие нескончаемые дни!

- Я знал, что вы будете довольны, - сказал Лонгстафф.

Затянувшийся кризис, о котором шла речь, касался Дарданелл - пролива, находившегося под контролем турецкой Оттоманской империи. Пролив служил ключом к европейскому Средиземноморью и являлся постоянным casus belli¹ для пяти великих держав: Британии, Франции, России, Австро-Венгрии и Пруссии, поскольку Дарданеллы открывали русским военным кораблям короткий путь в Средиземное море, имевшее жизненно важное значение для безопасности европейских стран, а также обеспечивали военным флотам других стран доступ в Черное море с прямой угрозой уязвимому подбрюшью России. Восемь лет назад Россия принудила Турцию подписать договор, дававший русским совместное с турками господство над проливом, и напряженность в отношениях между пятью странами с тех пор не ослабевала. Затем, три года назад, Мехмет Али, самонадеянный воин-паша Египта, поддерживаемый французами, выступил в поход на Константинополь, объявив себя халифом Оттоманской империи. Франция восторженно приветствовала это выступление и открыто поддержала его в войне с султаном. Но сильный союзник Франции по ту сторону Дарданелл угрожал интересам остальных великих держав, и вся Европа вновь оказалась на грани открытого военного конфликта.

Британский министр иностранных дел лорд Каннигтон убедил правительства великих держав - исключая Францию и даже не проконсультировавшись с ее представителями - использовать свое влияние на стороне султана против Мехмета Али. Французы пришли в ярость и стали угрожать войной. Предложенный Каннингтоном план предполагал отвод войск Мехмета Али в Египет, передачу ему пожизненного сюзеренитета над Сирией, утверждение его как самостоятельного правителя Египта, выплату чисто номинальной ежегодной дани турецкому султану и, самое важное, то, что древнее правило для Дарданелл должно быть гарантировано всеми пятью державами раз и навсегда. Это правило гласило: пока Турция не находится в состоянии войны, пролив остается закрытым для военных кораблей всех стран.

Принятие Францией этих условий и вывод из Турции войск ее египетского союзника сулили «Благородному Дому» несметные богатства. Теперь сложный финансовый механизм, над созданием которого Робб и Струан трудились два года и в который вложили столько средств, начнет работать. По протянутым щупальцам финансовых соглашений их торговое могущество проникнет в самое сердце почти всех крупнейших держав, дав компании возможность без ущерба переждать непрекращающийся кризис в международных отношениях и открыть новые огромные рынки для сбыта чая и шелка. Более того, если британские интересы в настоящее время доминируют в Оттоманской империи, возможно, удастся остановить там производство опиума. Без турецкого опиума, который уравновешивает их затраты в звонкой монете, американские компании вынуждены будут увеличить товарооборот с Британией, и более тесные связи с Америкой, которых добивался Струан, станут реальностью. Да, радостно повторял про себя Струан, сегодня счастливый день. Он был несколько озадачен тем, что Лонгстафф получил официальное сообщение раньше него: обычно информанты Струана в парламенте с большим упреждением извещали его о событиях такой важности.

- Это превосходно, - сказал он.

- Теперь мир установился надолго. Пока Франция не попытается выкинуть еще какой-нибудь фортель.

- Или Австро-Венгрия. Или Пруссия. Или Россия.

- Да. Что приводит нас назад к Сергееву. С какой стати столь значительному лицу при российском дворе появляться в Азии в это время? И как могло случиться, что мы не получили ни официального, ни какого-либо иного уведомления? Когда мы контролируем все морские пути к востоку от Африки?

- Вероятно, он совершает поездку по государственным делам в русскую Аляску и прибыл сюда не со стороны мыса Доброй Надежды.

- Готов поставить сто гиней, что именно это он и скажет, - заявил Лонгстафф. Он удобно расположился в кресле и закинул ноги на стол. - Сергеев имеет большой вес в Санкт-Петербурге. Я жил там в течение пяти лет, когда был еще ребенком, - мой отец служил дипломатом при царском дворе. Дворе тиранов. Весь их род таков. Нынешний царь, Николай I, типичный его представитель.

- А что придает Сергееву такое значение? - спросил Струан, удивленный тем, что за все годы их знакомства Лонгстафф никогда не упоминал о Санкт-Петербурге.

- Их семья владеет огромными землями. К тому же они царские родственники. Если память мне не изменяет, им «принадлежат» десятки тысяч рабов и сотни деревень. Помню, отец как-то говорил, что князь Сергеев - наш должен быть из той же семьи - входит в ближайшее окружение царя и является одним из самых могущественных людей во всех трех Россиях. Любопытно встретить одного из них - и где? Здесь, подумать только, ну?

- Вы считаете, что Россия собирается предпринять попытку проникнуть в Азию?

- Я бы сказал, что этот человек слишком удобен для этой цели, чтобы все это оказалось простым совпадением. Теперь, когда на Ближнем Востоке восстановлен status quo², и вопрос с Дарданеллами решен, хлоп! - откуда ни возьмись выскакивает великий князь.

- Вы полагаете, тут есть связь?

Лонгстафф мягко рассмеялся.

- Ну, мир на Ближнем Востоке начисто перекрывает русским все пути на запад, однако они могут позволить себе посидеть и подождать. Франция так и лезет в драку, то же самое можно сказать о Пруссии. Старый дьявол Меттерних переживает тяжелые времена, пытаясь удержать австрийские владения в Италии, и он взбешен тем, что Франция и Британия помогли бельгийцам основать свое собственное государство за счет голландцев. Грядет серьезный конфликт между Францией и Британией в вопросе об испанском наследстве - испанской королеве двенадцать лет, и скоро ее выдадут замуж. Луи-Филипп прочит ей в мужья своего ставленника, но мы не можем допустить объединения тронов Франции и Испании. Пруссия жаждет расширить сферу своего влияния в Европе, а Франция на протяжении всей своей истории считала это своим исключительным и божественным правом. О да, - добавил он с улыбкой, - Россия может позволить себе подождать. Когда Оттоманская империя развалится, она без всякого шума приберет к рукам все Балканы - Румынию, Болгарию, Бессарабию, Сербию, а также такой кусок Австро-Венгерской империи, какой только сумеет проглотить. Конечно, мы не можем позволить ей этого, следовательно, разразится новая большая война, если только Россия не удовлетворится разумными уступками. Поэтому, с точки зрения русских, Европа на данный момент не представляет для них опасности. Россия оказалась плотно блокированной, но это не имеет никакого значения. Исторически ее политика всегда сводилась к тому, чтобы побеждать хитростью - подкупать лидеров какой-нибудь страны, а заодно и лидеров оппозиции, если таковая имелась. Расширяться за счет «сфер влияния», а не прямыми военными захватами, а затем устранять этих лидеров и переваривать народ в своей утробе. Теперь, когда угрозы с запада нет, я бы решил, что ее взгляд повернется к востоку. Поскольку она тоже считает, что занимает на земле исключительное место, что и она, как Франция или Пруссия, самим Богом назначена править миром. На востоке между нею и Тихим океаном нет ни одной крупной державы.

- Исключая Китай.

- А мы оба знаем, что Китай слаб и беспомощен. Это нам не на руку, не так ли? Слабый Китай и очень сильная Россия, возможно контролирующая его?

- Никак не на руку, - согласился Струан. - Тогда она но своему желанию сможет прижимать и нас. И Индию.

Они замолчали, задумавшись каждый о своем.

- Но зачем посылать сюда такого знатного вельможу? - спросил Струан.

- Чтобы прощупать нас. Если заглянуть в историю, ответ будет ясен. Россия - это вечный рассадник недовольства в соседних государствах, и всегда будет им, пока не решит, где, по ее мнению, пролегают ее естественные границы Она соседствует с Турцией - в Турции беспорядки, она соседствует с Индией - там тоже самое. Она соседствует с Китаем - по крайней мере, насколько мы знаем - значит должна начаться cмута и здесь. Сергеев появился, чтобы выяснить, чего мы достигли, как далеко продвинулись. Чем слабее покажется ему Китай, тем больше у них будет причин торопиться с экспансией на восток. Поэтому нам нужно попытаться нейтрализовать российского посланника, сбить его со следа, заставить думать, будто Китай могуществен. Мне понадобится вся ваша помощь. Не могли бы мы пригласить его на бал сегодня?

- Ну, конечно.

- В любом случае, мы должны дать ему понять, что Китай является частной сферой влияния британской короны и что правительство Ее Величества не потерпит здесь ничьего вмешательства.

Мысли Струана быстро перенеслись вперед. Чем глубже будут связи Короны в Азии, тем больше это будет способствовать его генеральному плану - ввести Китай в семью народов как великую державу. Чем сильнее будет Китай, поддерживаемый Англией и ею обученный, тем лучше для мира в целом. Да. И мы не можем допустить вмешательства этих деспотичных русских теперь, когда стоим на пороге успеха.

В дверь постучали, и в каюте появился Клайв Монсей, худощавый человек на середине пятого десятка, спокойный, непритязательный, с жидкими волосами и огромным картофелеобразным носом.

- Ваше превосходительство, - сказал он, - позвольте представить вам его высочество Великого князя Алексея Сергеева.

Лонгстафф и Струан поднялись. Лонгстафф сделал несколько шагов навстречу великому князю и сказал на безупречном русском языке:

- Я счастлив познакомиться с вами, ваше высочество. Проходите, прошу вас, и присаживайтесь. Приятно ли прошло ваше путешествие?

- Изумительно, ваше превосходительство, - ответил Сергеев, не выказав ни малейшего удивления. Он пожал протянутую руку, слегка поклонившись с чрезвычайным изяществом. - С вашей стороны было бесконечно любезно пригласить меня к обеду, тогда как мне можно поставить в упрек известную неучтивость, ибо я не уведомил вас о своем прибытии. Тем более, что визит мой неофициален и даже случаен.

- Значит случай был благосклонен к нам, ваше высочество.

- Я надеялся, что вы окажетесь сыном достойного друга России сэра Роберта. Это поистине счастливое совпадение.

- Да, действительно, - сухо ответил Лонгстафф. - А как здоровье князя, вашего отца? - спросил он, положившись на свою интуицию.

- Рад сообщить, что он в добром здравии. А вашего?

- Он умер несколько лет назад.

- О, простите. Но ваша матушка, леди Лонгстафф?

- Чувствует себя превосходно, благодарю вас.

Струан тем временем рассматривал русского. Сергеев был изящным высоким человеком с широкими плечами и узкими бедрами. Его одежда отличалась богатством и безупречным вкусом. Высокие скулы и странные, чуть-чуть раскосые голубые глаза придавали его лицу несколько необычный вид. У пояса под мундиром он с большой ловкостью носил парадную шпагу. Вокруг шеи, ниже белоснежного галстука на тонкой алой ленте висел скромный знак какого-то ордена. Да, такого человека не станешь задирать по пустякам, подумал Струан. Бьюсь об заклад, он фехтует как дьявол и превращается в сущего демона, если затронута его честь.

- Позвольте представить вам мистера Дирка Струана, - сказал Лонгстафф по-английски.

Князь протянул руку, улыбнулся и добавил тоже по-английски с едва уловимым акцентом:

- А, мистер Струан, рад познакомиться с вами.

Струан пожал протянутую руку и убедился, что у Сергеева стальная хватка.

- Вы имеете передо мной преимущество, ваше высочество, - произнес он с грубоватой прямотой, намеренно выбрав этот тон. - У меня складывается стойкое впечатление, что вы знаете обо мне очень много, тогда как я о вас не знаю ничего.

Сергеев рассмеялся.

- Молва о знаменитом Тай-Пэне «Благородного Дома» докатилась даже до Санкт-Петербурга. Я надеялся, что удостоюсь знакомства с вами. И я с удовольствием побеседую с вами и расскажу о себе, если вам это интересно. - Он улыбнулся Лонгстаффу. - Вы крайне любезны, ваше превосходительство. Уверяю вас, я непременно доложу Его Императорскому Величеству о том теплом приеме, который был оказан мне полномочным представительством Ее Британского Величества. Теперь же, когда я поимел удовольствие встретиться с вами, я спешу откланяться, чтобы не отрывать вас от государственных дел.

- О нет, ваше высочество, прошу вас. Мы надеемся, что вы не откажетесь с нами отобедать. - У Лонгстаффа потеплело на сердце: наконец-то перед ним стояла одна из тех задач, для которых его готовили и которые были ему понятны. - Пожалуйста, не разочаровывайте нас. Вы и сами можете видеть, все это вполне неофициально.

- Что же, благодарю вас. Почту за честь составить вам компанию.

Дверь открылась, и вошел стюард, неся шампанское в ведерке со льдом и наполненные бокалы. Он подошел с подносом к Сергееву, потом к Лонгстаффу, Струану и Монсею.

- За благополучное возвращение домой, - произнес Лонгстафф.

Они выпили.

- Изумительное шампанское, ваше превосходительство. Изумительное.

- Пожалуйста, прошу к столу.

Обед проходил строго по протоколу, без единой неточности. Сергеев сидел по правую руку от Лонгстаффа, Струан - по левую. Стюарды подносили копченые колбасы и устриц, йоркширские окорока, дымящееся, прямо с огня рагу из свежезабитой говядины, жареную ногу ягненка, вареный картофель и квашеную капусту.

- Сожалею, что не могу предложить вам икры, - сказал Лонгстафф.

- Я охотно поделюсь ею с вами, ваше превосходительство, как только прибудет мой корабль. Мы имели несчастье попасть в шторм в проливе Сунда. Корабль дал течь, и лишь с большим трудом нам удалось добраться до вашего порта Сингапура. Почтовый пакетбот уходил с тем же отливом, поэтому я купил место на его борту.

И тем самым не дал нам заранее узнать о своем приезде, подумал Лонгстафф. Пролив Сунда означал путешествие через мыс Доброй Надежды. Что у него, черт побери, за планы?

- Я слышал, климат Сингапура неблагоприятен в это время года, мистер Струан, - говорил между тем Сергеев.

- Да, это так, - ответил Струан. - Это ваша первая поездка в Азию, ваше высочество?

- Да.

- Что ж, может быть, нам удастся сделать ваше пребывание здесь приятным. Сегодня вечером я даю бал. Я почту за честь, если вы примете мое приглашение. Это даст вам возможность познакомиться сразу с нашим обществом.

- Вы очень любезны.

- Как долго вы рассчитываете пробыть здесь?

- Только до тех пор, пока не прибудет мой корабль. Я совершаю неофициальную поездку в наши владения на Аляске.

- А ваш корабль сильно пострадал?

- Даже и не знаю, мистер Струан. Я не слишком хорошо разбираюсь в таких вещах. Он проследует сюда сразу же, как только это станет возможным.

- Значит вам понадобится жилье, - заключил Струан, подозревая, что Сергеев разбирался, и очень хорошо, в «таких вещах», а «непригодность» его корабля к морскому плаванию являлась для него удобным способом изменять по своему желанию длительность своего пребывания на Гонконге. Интуиция также подсказывала Струану, что Сингапур был первым портом, где русские остановились на пути из Санкт-Петербурга. - Мы будем счастливы предоставить вам каюту на одном из наших судов, постоянно стоящих в гавани. Не обещаю, что она будет очень роскошной, но мы приложим все силы, чтобы вам было удобно.

- Это в высшей степени любезно с вашей стороны. Нас всего пятеро: я сам и четверо слуг. Они могут спать где угодно.

- Я позабочусь, чтобы им нашлось место. А, благодарю вас, - сказал Струан стюарду, наполнившему его пустой бокал. - У вас четырехмачтовый бриг?

- Трех.

- Я сам предпочитаю трехмачтовики. Они гораздо послушнее в открытом море. И рифы на парусах брать легче. Ваш несет брамсели и бом-брамсели?

- Кажется, там достаточно парусов, мистер Струан. Как бы они ни назывались.

Струан уловил короткое, в долю секунды колебание перед ответом и понял, что Сергеев моряк. Да, но с какой стати ему это скрывать?

- Я слышал, ближневосточный кризис наконец-то разрешен, - сказал Сергеев, меняя тему.

- Действительно, - ответил Лонгстафф. - Известие об этом прибыло сюда с пакетботом.

- Большая удача. Франция проявила редкое благоразумие, отказавшись от своей воинственной позиции.

- Значение Дарданелл для Британии очевидно, - кивнул Лонгстафф. - Поддержание мира там послужит на благо всем нам.

- Жаль, что Франция и Пруссия, видимо, уверили себя в обратном. Да и Габсбурги тоже. Британия и Россия - традиционные союзники, и их интересы во многом совпадают. Я рад, что в будущем нам предстоит более тесное сотрудничество.

- Да, - вежливо согласился Лонгстафф. - Конечно, Париж очень близко от Лондона.

- Ну разве не достойно сожаления то, что этот славный город постоянно оказывается под пятой самых несуразных правителей? - подосадовал Сергеев. - Прекрасный народ, прекрасный. И, однако, все его вожди неизменно преисполнены самого губительного тщеславия и жаждут, как видно, только одного - разодрать мир в клочья.

- Крупнейшая проблема нашего времени, ваше высочество. Европа, и как обуздать тщеславие ее властителей. Конечно, в Британии мы, по счастью, имеем парламент, и британскую мощь уже не бросают в бой по прихоти одного человека.

- Согласен. Это великий и славный эксперимент, отвечающий превосходным качествам вашей державы, сэр. Но он подходит не для всех стран. Кажется, еще древние греки пришли к выводу, что наиболее совершенной формой правления является благонамеренная диктатура, нет? Власть одного человека?

- Благонамеренная, да. Но при этом выборная. Не диктатура по божественному праву.

- Кто возьмется утверждать, с абсолютной уверенностью, что божественного права не существует?

- О, ваше высочество, - ответил Лонгстафф, - никто не ставит под сомнение существование Бога. Речь идет лишь о праве короля делать, что он пожелает и когда пожелает, не спросив мнения народа. История Англии знает длинную череду «божественных» монархов, которые, как выяснилось впоследствии, отнюдь не были непогрешимы. Народу очень трудно переносить ошибки правителей. Вы не находите? Столь многим приходится расплачиваться за них своей кровью.

Сергеев весело хмыкнул.

- Мне очень нравится юмор англичан. - Он взглянул на Струана: - Вы, кажется, шотландец, мистер Струан?

- Да. Британец. В наши времена уже не существует разницы между шотландцами и англичанами. - Он сделал глоток вина. - Мы устали красть их коров и овец. Решили, что уж лучше сразу украсть всю страну. Поэтому оставили Шотландию и перебрались на юг.

Все дружно рассмеялись и выпили еще. Лонгстаффа забавляло то, что Монсей, выбитый из колеи грубоватым добродушием Струана, не проронил за столом ни слова.

- А что думаете по этому поводу вы, мистер Струан? - спросил Сергеев. - Могли бы вы управлять «Благородным Домом», имея под рукой «парламент», с которым постоянно приходится бороться?

- Нет, ваше высочество. Но я вовлекаю в конфликт - в соперничество - с другими торговцами только компанию. Я рискую только собой и своим торговым домом. А не жизнью других людей.

- И, однако, сейчас у вас война с Китаем. Именно потому, что язычники набрались безрассудства мешать вашей торговле. Разве это не так?

- Отчасти. Разумеется, решение объявить войну едва ли было моим.

- О, конечно. Я говорю о том, что вы один имеете исключительное право управлять крупным торговым концерном и что это действенный способ добиться успеха. Власть одного. Это разумно для компании, флота, страны.

- Пожалуй. При условии, что вы действительно добиваетесь успеха, - ответил Струан, сводя все к шутке. Затем добавил уже серьезно: - Возможно, в настоящем парламентская система и не подходит для России - и некоторых других стран, - но я убежден, что земля никогда не будет жить в мире, пока все народы не примут английскую парламентскую систему, пока каждый человек не получит право голоса и пока кто-то один будет распоряжаться судьбой целого государства - по божественному ли праву или по праву, дарованному ему глупым голосованием глупых избирателей.

- Согласен, - кивнул Сергеев. - Ваше предположение верно. Но в нем есть один большой недостаток. Вы подразумеваете просвещенное население земли, когда каждый получает образование наравне со всеми и, как и все, преуспевает, что, конечно же, невозможно, не так ли? Вам следовало бы проехать по России, чтобы увидеть своими глазами, насколько это невозможно. И вы совершенно не принимаете в расчет национальные чувства и различия в вере. Если бы вы добавили «пока все народы не станут христианскими», тогда, возможно, вы были бы правы. Но как вы представляете себе французского католика, живущего в согласии с английским протестантом? Или русскую ортодоксальную церковь - с испанскими иезуитами? Или всех их вместе взятых - с ордами мусульманских нехристей, а тех в свою очередь - с несчастными евреями, а тех - с идолопоклонниками и язычниками?

Струан сделал глубокий вдох.

- Я рад, что вы задали этот вопрос, - сказал он и решительно умолк.

- Я вижу, впереди нас ждет много интересных бесед, - с легкостью подхватил разговор Лонгстафф. - Чай, ваше высочество? Через час назначен боксерский поединок. Если вы не слишком утомлены дорогой, возможно вы захотите посмотреть его. Бой обещает быть весьма захватывающим. Флот против армии.

- О, с большой охотой, ваше превосходительство. На кого вы ставите в этой схватке? Я поставлю на противную сторону.

- Гинея - на флот.

- Идет.

После обеда был подан чай и сигары, и через некоторое время Монсей проводил великого князя на пакетбот. Лонгстафф отпустил стюардов.

- Я думаю, один из наших фрегатов должен немедленно нанести «случайный» визит в Сингапур, - сказал он Струану.

- Я подумал о том же, Уилл. Он моряк, я в этом уверен.

- Да. Это вы тонко разыграли, Дирк. - Лонгстафф покрутил в руках чашку. - И он производит впечатление на редкость хитрого и осмотрительного человека. Такой, вероятно, будет крайне осторожен в отношении всякого рода официальных бумаг.

- Я пришел к тому же выводу.

- Я с удовольствием вспоминаю о времени, проведенном в Санкт-Петербурге. За исключением долгих часов учебы. Мне пришлось учиться читать и писать по-русски, помимо, разумеется, занятий французским. Русский - очень трудный язык.

Струан налил чаю им обоим.

- Вас ведь никогда не привлекали боксерские поединки, не правда ли, Уилл?

- Нет, не привлекали. Думаю, я просто провожу его на берег и вернусь назад. Спокойно вздремну в одиночестве. - Лонгстафф сухо рассмеялся: - Подготовлюсь к вечерним празднествам, ну?

Струан поднялся.

- А я должен поразмыслить над тем, как мне со своей стороны вернее заронить в его душу семена обеспокоенности, чтобы увидеть потом дружные всходы.

Пока стюарды убирали со стола, Лонгстафф лениво разглядывал темные чайные листья на дне своей чашки.

- Нет, - произнес он, показывая жестом, чтобы и чашку, и чайник ему оставили. - И проследите, чтобы меня не беспокоили. Зайдите ко мне через час.

- Слушаюсь, сэр.

Он подавил зевок, в каюте стало тихо, и приятные мысли неспешной чередой потянулись в его голове. Чес-с-слово, это замечательно, что Сергеев здесь. Теперь можно немного насладиться жизнью. Поупражняться в парировании и нанесении уколов в тонкой дипломатической беседе. Исследовать ум этого русского - вот чем непременно следует заняться. Забыть на время нескончаемые заботы колонии, этих чертовых торговцев и проклятого императора с его языческим отребьем, черт бы побрал всю эту шайку разбойников.

Он прошел в свою личную каюту и удобно улегся на постель, закинув руки за голову. Как это там Дирк сказал? Ах да, семена обеспокоенности. Это он удачно выразился. Какие же семена можем мы посеять? Сдержанно-мрачные намеки на могущество Китая? На неисчислимость его жителей? На то, что правительство Ее Величества может аннексировать всю страну в случае вмешательства любой из держав? На сложности торговли опиумом? Чаем?

Над его головой раздался топот ног: сменялась вахта; на палубе начал репетицию оркестр морской пехоты. Он снова зевнул и удовлетворенно закрыл глаза. Нет ничего лучше, чем короткий сон после обеда, сказал он себе. Благодарение Господу, я джентльмен - не приходится ковыряться в земле, сажая настоящие семена, как какому-нибудь вонючему крестьянину или грязному фермеру. Черт, ты только вообрази себе - работать руками весь день! Сажать всякую всячину, потом выращивать. Кругом навоз хлюпает. От одной мысли обо всем этом в дрожь бросает. Сеять семена в дипломатии не в пример важнее, и это действительно работа для джентльмена. Так, на чем я там остановился? Ах да. Чай. Жизнь, наверное, была просто невыносимой до того, как у нас появился чай. Абсолютно несносной. Не могу понять, как люди вообще могли существовать без чая. Жаль, что он не растет в Англии. Это избавило бы нас от многих хлопот.

- Господи милосердный! - вырвалось у него, и он, выпрямившись, сел на постели. - Чай! Ну конечно же, чай! Сколько лет он был у тебя под самым носом, а ты даже не замечал его! Ты гений! - Он пришел в такое возбуждение от только что зародившейся мысли, что вскочил с койки и станцевал джигу. Облегчившись в ночную вазу, он вернулся в главную каюту и сел за рабочий стол, чувствуя, как колотится сердце. Теперь ты знаешь способ, как положить конец этому британо-китайскому кошмару, заключавшемуся в шаткости сложившегося баланса чай-серебро-опиум. Ты знаешь, говорил он себе, потрясенный и изумленный простотой и гениальностью той идеи, которую подсказала ему прощальная шутка Струана.

- О Боже мой, Дирк, - произнес он вслух, фыркнув от смеха, - если бы ты только знал. Ты своими руками перерубил сук, на котором сидишь вместе со всеми Китайскими торговцами. Подарив Британии славу, а мне - Бессмертие!

Да, именно так. Однако тебе лучше держать язык за зубами, предостерег он себя. У стен есть уши.

Идея была удивительно проста: уничтожить монополию Китая на чай. Купить, выпросить или украсть - разумеется, под большим секретом - тонну семян чайного куста. Тайком перевезти их в Индию. Там можно найти десятки районов, где чай будет прекрасно расти. Десятки. И еще при моей жизни у нас появятся богатейшие плантации - мы станем выращивать свой собственный чай на своей земле. Обеспечив себя чаем, мы больше не будем нуждаться ни в серебре, ни в опиуме, чтобы расплатиться за него с китайцами. Прибыль, от торговли индийским чаем быстро уравняется, а потом превысит и вдвое, и втрое прибыль от продажи индийского опиума, так что тут мы ничего не теряем. Мы будем выращивать лучший чай в мире и будем продавать его всему миру. Короне от этого прямая выгода, ибо доходы от чая возрастут фантастически: ведь мы, вне всякого сомнения, будем выращивать его и дешевле, и лучше - британский подход, сметка и все такое! - а цена у нашего чая будет ниже, чем у китайских сортов. И, кроме этого, мы поднимем свой моральный престиж в глазах всего мира, положив конец торговле опиумом. Проклятые контрабандисты окажутся не у дел, ибо, лишив их этого чертова зелья, какой пользы можно от них ожидать; поэтому опиум мы сможем объявить вне закона. Индия от этого выигрывает невероятно. Китай тоже выигрывает, потому что прекратится контрабандный ввоз опиума, а свой чай китайцы и так прекрасно потребляют.

А ты, Уильям Лонгстафф - единственный человек, который в состоянии осуществить этот план - ты удостоишься великих почестей. При самом скромном везении - герцогский титул, предложенный благодарным парламентом, ибо ты и только ты разрешишь неразрешимое.

Но кому я могу доверять настолько, чтобы поручить достать семена чая? И как уговорить китайцев продать их? Они, разумеется, сразу же догадаются о последствиях. И кому доверить перевозку семян? Ни к одному торговцу обратиться нельзя - стоит им только заподозрить что-нибудь подобное, как они тут же мне все испортят! И как теперь привлечь на свою сторону вице-короля Индии, чтобы он не присвоил себе всю заслугу в этом деле?

Глава 5

Когда два соперника и их секунданты поднялись на ринг, устроенный рядом с флагштоком на Глессинг Пойнте, вся огромная масса зрителей замолчала, затаив дыхание.

Оба бойца были шести футов роста - огромные парни немногим старше двадцати лет с суровыми лицами. Голова у каждого была гладко выбрита, чтобы противники не смогли схватить друг друга за волосы. И когда они сняли свои грубые рубахи, все увидели одинаково могучие торсы с буграми стальных мускулов и на спинах у обоих старые шрамы, оставленные плеткой-девятихвосткой. Противники были достойны друг друга, и каждый понимал, что ставка высока. Адмирал и генерал лично проследили за отбором бойцов и предупредили их, что ждут только победы. Честь целого вида вооруженных сил легла на их плечи и вместе с нею все сбережения их товарищей. Победитель мог рассчитывать на завидное будущее. Для побежденного будущего не будет вообще.

Генри Харди Хиббс пролез под единственным канатом и встал в центре ринга, где мелом был отмечен квадратный ярд.

- Ваше превосходительство, ваше высочество, милорды и ваши милости, - начал он. - Бой до победы. В этом углу - боцман Джем Грам от королевского флота...

Раздался гром приветственных криков из толпы моряков с восточной стороны ринга и свист и улюлюканье из плотных рядов английских и индийских солдат с западной. Лонгстафф, великий князь, адмирал и генерал сидели в креслах на почетных местах у северной стороны, их окружал караул отборных морских пехотинцев, застывших с бесстрастными лицами. За спиной великого князя стояли два его телохранителя в ливреях, вооруженные и настороженно посматривающие по сторонам. Струан, Брок, Купер, Тиллман, Робб, Горт и все тай-пэны сидели у южной стороны ринга. Позади них теснились торговцы рангом пониже, а также морские и армейские офицеры - все они энергично работали локтями, чтобы пробиться поближе. А поодаль с каждой минутой росла толпа китайцев, высыпавших на берег из лачуг Тай Пинь Шана, они весело переговаривались между собой, смеялись и ждали.

- А в этом углу - представляющий армию Ее Величества сержант Билл Тинкер...

И вновь голос его потонул в буре криков. Хиббс воздел руки, и его грязный сюртук отделился от шарообразною брюшка. Когда подбадривания и насмешка стихли, он выкрикнул:

- Лондонские правила для призовых схваток: каждый раунд кончается с падением одного из участников; перерыв между раундами тридцать секунд, и после гонга дается еще восемь секунд на то, чтобы боец вышел к черте и встал у нее; удары ногами, головой и ниже пояса запрещаются, а также тычки пальцем в глаз. Тот, кто не выйдет из своего угла или чьи секунданты выбросят полотенце, считается побежденным.

Он с важным видом сделал знак секундантам, которые осмотрели кулаки соперников, чтобы убедиться, что они смазаны соком грецкого ореха, как то полагалось, и в них не спрятан камень, а потом проверили, чтобы на подошвах их бойцовских ботинок было не больше трех положенных шипов.

- А теперь пожмите руки, и да победит сильнейший!

Боксеры вышли на центр ринга. Их плечи подрагивали от едва сдерживаемого нетерпения, брюшные мышцы напряглись и стали твердыми, как камень, ноздри раздувались... в нос каждому ударил тяжелый кислый запах пота соперника.

Они встали на линию и коснулись рук друг друга. Затем сжали гранитные кулаки и замерли в напряженном ожидании, все их рефлексы обострились до предела.

Хиббс и секунданты нырнули под канат и оставили ринг.

- Ваше высочество? - сказал Лонгстафф, предоставляя честь Сергееву.

Великий князь встал с кресла и подошел к корабельному колоколу, установленному рядом с рингом. Он сильно ударил в него, и режущий уши звон прокатился по пляжу.

Едва лишь раздался звук колокола, боксеры на ринге заработали кулаками. Их ноги - носки строго на линии - словно вросли в землю, похожие на корни могучих дубов. Костяшки кулака Грама врезались в лицо Тинкера, оставив за собой кровавый рубец, а кулак Тинкера яростно влип в живот Грама. Они беспрерывно молотили друг друга, подстегиваемые ревом голосов, а также своей собственной злобой и ненавистью. Их бой был лишен всякого искусства, ни один даже не пытался уклониться от ударов.

Восемь минут спустя их тела сплошь покрывали багровые синяки, лица были в крови. У обоих были сломаны носы, костяшки пальцев ободрались и осклизли от пота и крови. Противники жадно ловили ртом воздух, их груди вздымались, как кузнечные мехи, рты у обоих наполнились кровью. На девятой минуте Тинкер обрушил на боцмана чудовищный хук правой, который попал Граму в горло и повалил его. Раздались радостные крики солдат и громкие проклятия матросов. Грам вскочил на ноги вне себя от гнева и боли и бросился на своего врага, забыв, что первый раунд закончился, забыв обо всем на свете, кроме того, что он должен убить этого дьявола. Он обхватил Тинкера за шею, и в следующий миг оба бойца, сцепившись, уже пинали друг друга ногами и выдавливали глаза, а армия вопила: «Неправильный удар!» Секунданты бросились на ринг и попытались растащить дерущихся. Между солдатами и матросами, а также их офицерами едва не началась потасовка.

- Клянусь Господом, - прокричал Глессинг, не обращаясь ни к кому в отдельности. - Этот ублюдок ткнул нашего человека пальцем в глаз!

- А кто затеял всю эту свару, клянусь Богом? Раунд-то закончился! - вспылил майор Тернбулл, положив руку на эфес сабли. Этот подтянутый тридцатипятилетний офицер был главным магистратом Гонконга. - Вы, значит, думаете, что если вас назначили начальником гавани, это сразу дает вам право прикрывать запрещенный удар?

- Нет, клянусь Богом! Но только не пытайтесь привнести все величие вашей должности в неофициальные дела. - Глессинг повернулся к нему спиной и начал протискиваться через толпу.

- Хэллоу, Кулум!

- Хэллоу, Джордж. Отличный бой, не правда ли?

- Ты видел, как этот ублюдок ткнул нашего человека пальцем в глаз?

- По-моему, и его глазу тоже досталось, разве нет?

- Не в этом дело, клянусь Богом!

В этот момент полминуты истекли, и бойцы вновь бросились друг на друга.

Второй и третий раунды были почти такими же длинными, как первый, и зрители знали, что ни один человек не в состоянии долго выносить такую пытку. В четвертом раунде размашистый хук левой достал сержанта пониже уха, и он рухнул на парусину. Звякнул колокол, и секунданты подхватили своего подопечного. Через безжалостно короткие полминуты отдыха солдат встал на линию, обрушил на матроса град ударов, потом обхватил его за грудь и со страшной силой швырнул наземь. Затем снова в угол. Следующие короткие тридцать секунд - и опять в бой.

Раунд за раундом. Выигрывая по числу падений, проигрывая по числу падений.

В пятнадцатом раунде кулак Тинкера дотянулся до сломанного носа Грама. В голове боцмана полыхнул взрыв, ослепив его, он закричал от боли и в панике бешено замолотил руками. Его левый кулак попал в цель, взгляд на мгновение очистился, и он увидел, что его противник раскрылся и тупо топчется на месте, услышал заполнивший весь мир рев голосов, радостных и негодующих, услышал его совсем рядом и при этом словно издалека. Грам выбросил вперед свой правый кулак, стиснув его так, как никогда еще не стискивал. Он увидел, как этот кулак врезался в живот сержанта. Его левая пошла сбоку, обрушилась на лицо противника, и он почувствовал, как какая-то маленькая косточка в его руке вдруг хрустнула, и потом перед ним уже никого не стало. В который раз до него долетело ненавистное звяканье колокола, чьи-то руки подхватили его, кто-то сунул в его разбитый рот горлышко бутылки, он глубоко глотнул обжигающую жидкость, тут же изверг ее обратно, только уже красную от крови, и прохрипел: «Какой раунд, приятель?», и кто-то ответил ему: «Девятнадцатый», и он поднялся на ноги, чтобы еще раз дотащиться до линии, где его опять будет ждать противник, причиняющий ему дикую боль, убивающий его, а он должен выстоять и победить или умереть.

- Здорово дерутся, а, Дирк? - проревел Брок, перекрывая общий шум.

- Да.

- Может, передумаешь и поставишь-таки?

- Нет, спасибо, Тайлер, - ответил ему Струан, преклоняясь в душе перед мужеством бойцов. Оба находились на пределе своих сил, оба были зверски избиты. Левая рука Грама почти не служила ему, у Тинкера заплыли оба глаза, и он едва мог видеть. - Не хотел бы я встретиться с одним из них на ринге, клянусь Богом!

- Да, в храбрости они никому не уступят! - Брок рассмеялся, показав сломанные коричневые зубы. - Кто выиграет бой?

- Выбирай сам. Но готов поспорить, что они не сдадутся до конца, и выброшенных полотенец мы сегодня не увидим.

- Это верно, клянусь Богом!

- Двадцать четвертый раунд, - нараспев объявил Хиббс, и бойцы тяжело шагнули к центру ринга, с трудом переставляя будто налитые свинцом ноги, и возобновили схватку. На ногах их удерживала единственно сила воли. Тинкер нанес левой чудовищный удар, который свалил бы быка, но его кулак скользнул по плечу Грама, и сержант поскользнулся и упал. Флот восторженно закричал, а армия зарычала в бешенстве, когда секунданты отнесли солдата в его угол. Тридцать секунд истекли, и армия, затаив дыхание, наблюдала, как Тинкер ухватился за канат и начал поднимайся на ноги. Вены у него на шее вздулись от напряжения, но он все-таки поднялся и, пошатываясь, вернулся на линию.

Струан почувствовал на себе чей-то взгляд и, обернувшись, увидел великого князя, который знаком подозвал его к себе. Он начал проталкиваться к нему вокруг ринга, напряженно размышляя, сумел ли Орлов, которого он послал «помочь» переезду великого князя на плавучий склад, перехитрить слуг и обнаружил ли он какие-нибудь интересные бумаги.

- Вы выбрали победителя, мистер Струан? - спросил Сергеев.

- Нет, ваше высочество. - Струан посмотрел на адмирала и генерала. - Оба бойца делают честь вашим родам войск, джентльмены.

- Боец от флота полон мужества, клянусь Богом, замечательно, - добродушно произнес генерал, - но, я думаю, у нашего человека хватит сил выстоять.

- Нет. Наш боец будет тем парнем, который выйдет на линию последним. Но, клянусь Богом, ваш сержант хорош, милорд. Он сделает честь любому командиру.

- Почему бы вам не присоединиться к нам, мистер Струан? - предложил Сергеев, показывая на свободное кресло. - Возможно, вы могли бы объяснить мне некоторые тонкости призовой схватки?

- С вашего позволения, джентльмены, - вежливо проговорил Струан, садясь в кресло. - А где же его превосходительство?

- Он рано ушел, клянусь Богом, - ответил генерал. - Что-то связанное с депешами.

Колокол прозвонил снова.

Сергеев неуютно пошевелился в кресле.

- А каково наибольшее количество раундов, отмечавшееся за один поединок?

- Я видел бой Берка с Бирном в тридцать третьем году, - коротко сказал адмирал. - Девяносто девять раундов. Клянусь кровью Христовой, это была королевская схватка. Фантастическое мужество! Бирн потом скончался от полученных ударов. Но он так и не сдался.

- Ни один из этих двух тоже не сдастся… они оба так избиты, что уже ничего не соображают, - сказал Струан. - С нашей стороны было бы неразумно дожидаться, когда умрет один из них - или оба, - как вы считаете, джентльмены?

- Остановить бой? - недоверчиво спросил князь.

- Суть поединка состоит в том, чтобы испытать силу и мужество двух человек, поставив их лицом к лицу, - продолжал Струан. - Они оба одинаково сильны и одинаково храбры. По-моему, оба доказали, что не зря были выбраны для такой схватки.

- Но тогда у вас не будет победителя. Это, конечно же, несправедливо, слабовольно и ничего не доказывает.

- Несправедливо убивать мужественного человека, да, - спокойно возразил Струан. - Только мужество позволяет им еще держаться на ногах. - Он повернулся к остальным: - В конце концов, они оба англичане. Сохраните их для настоящего врага.

Неожиданный взрыв радостных криков отвлек адмирала и генерала, но не Сергеева.

- Это звучит почти как вызов, мистер Струан, - сказал он, улыбаясь с убийственным спокойствием.

- Нет, ваше высочество, - любезно ответил Струан, - это просто факт. Мы уважаем мужество, но в данном случае победа менее важна, чем сохранение их человеческого достоинства.

- Что скажете, адмирал? - Рутледж-Корнхилл повернул голову в его сторону. - В словах Струана есть свой смысл, а? Какой у нас теперь раунд? Тридцать пятый?

- Тридцать шестой, - ответил Струан.

- Скажем, мы ограничим схватку пятьюдесятью. Кто-то из них должен упасть до того времени - невозможно столько продержаться на ногах. Но если они оба смогут встать на линию в пятьдесят первом раунде, мы бросаем полотенца вместе, идет? Объявим поединок ничейным. Хиббс может огласить это решение.

- Я согласен. Но ваш человек столько не протянет.

- Еще сотня гиней на то, что протянет, клянусь Богом!

- Идет!

- Хотите пари, мистер Струан? - предложил князь, когда адмирал и генерал сердито отвернулись и замахали Хиббсу: - Называйте сумму и выбирайте бойца.

- Вы наш гость, ваше высочество, поэтому выбирать первым - ваша привилегия. Если, только вас устроит заклад: один вопрос - проигравший ответит на него сегодня вечером в частной беседе. Искренне, как перед Богом.

- Что за вопрос? - медленно спросил Сергеев.

- Любой вопрос, который захочет задать победитель.

Великий князь испытывал огромное искушение принять вызов, с другой стороны, его пыл охлаждали серьезные опасения. Риск был непомерно велик, но ему казалось, что игра стоит свеч. Он очень многое хотел бы узнать от Тай-Пэна «Благородного Дома».

- Идет!

- Кто ваш боец?

Сергеев без промедления указал на боцмана Грама.

- Я поставлю свою честь на него! - И он тут же закричал моряку: - Прикончи его, клянусь Богом!

Раунды шли один за другим. Сорок третий. Сорок четвертый. Сорок пятый. Сорок шестой. Сорок седьмой. Сорок восьмой Сорок девятый. Теперь уже и зрители обессилели почти так же, как сами участники схватки.

Наконец солдат упал. Он рухнул, как подрубленный дуб, и звук его падения далеко разнесся по пляжу. Боцман, пьяный от боли, все еще слепо размахивал руками, безуспешно отыскивая противника. Потом упал и он, оставшись лежать так же неподвижно. Секунданты оттащили бойцов каждого в свой угол, тридцать секунд миновали, и армия во всю глотку закричала своему человеку, чтобы он вставал, а генерал колотил ладонью по парусине ринга и с раскрасневшимся лицом взывал к Тинкеру: «Вставай, ну, ради Бога, вставай, парень!» Адмирал побагровел, когда Грам заставил себя подняться, и, шатаясь, встал в своем углу. «На линию, парень, давай на линию!» Струан подбадривал сержанта, а великий князь во весь голос, путая английские слова с русскими и французскими, кричал матросу, чтобы тот шел к линии в центре ринга.

Каждый из боксеров знал, что его противник побежден. Оба кое-как дотащились до линии и стояли там, раскачиваясь, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Наконец оба подняли руки и попытались нанести удар. Но силы окончательно покинули их. Оба упали.

Последний раунд.

Толпа безумствовала, потому что было совершенно очевидно, что ни один из бойцов не сможет через полминуты оставить свой угол и вернуться на линию.

Звякнул колокол, и над пляжем повисла пронзительная тишина. Противники с трудом поднялись на ноги, уцепились за канат и, шатаясь, стояли каждый в своем углу. Моряк всхлипнул и сделал первый мучительный шаг к линии. Потом, после целой вечности, во время которой все следили за ним, затаив дыхание, другой. Солдат все еще стоял в своем углу, дрожа, раскачиваясь, едва не падая. Но вот его нога, описав высокую дугу, передвинулась вперед, и раздался сумасшедший рев: понукания, подбадривания, просьбы, молитвы, проклятия - все слилось в один общий ураган человеческих страстей, когда оба соперника стали дюйм за дюймом продвигаться к цели. Вдруг солдат беспомощно покачнулся, едва не потерял равновесие, и генерала чуть было не хватил удар. В следующую секунду моряка, как пьяного, повело в сторону, и вот уже адмирал закрыл глаза и зашептал молитву, по лицу его струился пот.

Пляж превратился в ад кромешный, когда оба бойца встали на линию и полотенца полетели через канат. И только когда на ринге началось столпотворение, и люди запрыгали вокруг них, соперники по-настоящему поняли, что схватка закончена. И только тогда позволили они себе погрузиться с головой в пучину кошмарной боли, не представляя, кто из них победитель, кто побежденный, сон это или явь, живы они или мертвы - зная только одно: они сделали все, что могли.

- Клянусь бородой святого Петра, - произнес великий князь. Он охрип и говорил с трудом, его одежда взмокла от пота. - Вот это был поединок!..

Струан, тоже покрытый потом и обессилевший, вытащил плоскую фляжку и подал ее князю. Сергеев запрокинул голову и сделал большой глоток рома. Струан выпил вслед за ним и передал фляжку адмиралу, который протянул ее генералу, и они вместе опорожнили ее.

- Кровь господня, - хрипел Струан. - Кровь господня.

Глава 6

Солнце уже опустилось ниже гор, но гавань еще купалась в золотистом свете. А Сам отняла бинокль от глаз и встревоженно засеменила к дому от потайного отверстия в стене сада. Она пробежала между грудами камней и огромными кучами земли, которые скоро станут настоящим садом, и торопливо проникла через дверь в гостиную.

- Мать! Лодка Отца подходит к берегу, - сказала она. - О-ко, он выглядит таким сердитым.

Мэй-мэй перестала подшивать нижнюю юбку своего бального наряда.

- Он прибыл с «Китайского Облака» или с «Отдыхающего Облака»?

- С «Отдыхающего Облака». Вам лучше самой посмотреть.

Мэй-мэй схватила бинокль, выбежала в сад, нашла крошечное зарешеченное окошко в стене и стала разглядывать море у берега. Она поймала Струана в фокус. Он сидел посередине баркаса, на корме за его спиной трепетал на ветру «Лев и Дракон». А Сам была права. Он действительно выглядел очень сердитым.

Она закрыла отверстие смотрового окошка маленькой ставенкой, закрепила ее и бегом вернулась назад.

- Приберись тут и смотри, чтобы все было хорошо спрятано, - распорядилась она. И когда А Сам небрежно сгребла в охапку бальное платье и юбки, она больно ущипнула ее за щеку. - Не помни их, сладкоречивая потаскушка. Они стоят целое состояние. Лим Дин! - пронзительно выкрикнула она. - Быстро приготовь Отцу ванну и проследи, чтобы чистая одежда для него была аккуратно сложена, да не забудь ничего. Ах да, смотри, чтобы ванна была горячей, если не хочешь нажить неприятностей. Положи новый кусок душистого мыла.

- Да, Мать.

- И берегись. Похоже, что гнев Отца ступает впереди него!

- О-ко!

- Вот тебе и о-ко! Все должно быть готово к приходу Отца, или вы оба отведаете кнута. И если что-нибудь помешает моему плану, вас обоих ждут тиски для пальцев, и я сама буду пороть вас до тех пор, пока у вас глаза не вывалятся. Убирайтесь!

А Сам и Лим Дин бросились исполнять ее приказания. Мэй-мэй прошла в свою спальню и спрятала все следы своей работы. Она взяла флакон духов, открыла его, коснулась пробкой за ушами и постаралась успокоиться. О Господи, думала она, мне совсем не нужно, чтобы он был в плохом настроении сегодня вечером.

Струан раздраженно приблизился к ворогам в высокой стене. Он протянул было руку к дверной ручке, но дверь распахнулась сама собой, и он увидел сияющего Лим Дина, который приветствовал его низким поклоном.

- Класивый этот закат есть, хейа, масса?

Струан лишь что-то угрюмо буркнул в ответ.

Лим Дин запер ворота и стремглав бросился к парадной двери дома, где улыбнулся еще шире и поклонился еще ниже.

Струан механически взглянул на корабельный барометр, висевший на стене в холле. Барометр был укреплен на шарнире, и тонкий, заключенный в стекло столбик ртути показывал успокоительные 29,8 дюйма, «ясно».

Лим Дин мягко прикрыл входную дверь, засеменил по коридору впереди Струана и открыл дверь в спальню. Струан вошел в комнату, пинком захлопнул дверь и запер ее на засов. Глаза Лим Дина закатились под лоб. Он постоял несколько секунд, приходя в себя, затем исчез на кухне.

- Сегодня кто-то получит порку, - тревожно прошептал он А Сам. - Это так же неизбежно, как смерть и вымогательство.

- Можешь не беспокоиться из-за нашего варварского дьявола-Отца, - зашептала в ответ А Сам. - Я готова поспорить на твое жалованье за следующую неделю, что через час он у Матери заворкует, как голубок.

- Идет!

У двери появилась Мэй-мэй.

- О чем это вы тут шептались, бездомные шелудивые собаки и нерадивые рабы? - прошипела она.

- Мы просто молились, чтобы Отец не рассердился на нашу бедную, дорогую, прекрасную Мать, - ответила А Сам, захлопав ресницами.

- Тогда пошевеливайся, льстивая шлюха. За каждое грубое слово, которое он мне скажет, ты получишь щипок!

Струан стоял посреди комнаты, не сводя глаз с грязного носового платка, завязанного в тяжелый узел, который он достал из кармана. Гром и молния, что же мне теперь делать, спрашивал он себя.

После поединка он показал князю его новые апартаменты на «Отдыхающем Облаке». Оставаясь с Орловом наедине, он с облегчением узнал, что тому без всякого труда удалось покопаться в багаже великого князя.

- Только бумаг там никаких не оказалось, - сказал Орлов. - Я нашел небольшую запертую шкатулку, но вы распорядились ничего не ломать, поэтому я оставил ее как есть. Времени у меня было достаточно - ребята постоянно находили для слуг какое-нибудь занятие.

- Спасибо. Теперь слушай, никому об этом ни слова.

- Ты за дурака меня принимаешь! - возмутился Орлов, сочтя свое самолюбие уязвленным. - Кстати, миссис Квэнс и все пятеро детей размещены на малом плавучем складе. Я сказал ей, что Квэнс в Макао и должен появиться завтра с полуденным приливом. Ох, и пришлось же мне попотеть, пока я отвязался от нее с ее расспросами. Она способна исторгнуть ответ даже из морской раковины.

Струан расстался с Орловом и направился в каюту мальчиков. Детей помыли и переодели во все новое. Вольфганг по-прежнему был с ними, и они не боялись его. Струан сказал им, что завтра они отправятся с ним в Кантон, где он определит их на корабль, отплывающий в Англию.

- Ваша честь, - произнес вдруг английский мальчик, когда Струан уже собрался уходить, - можно мне сказать вам что-то? Наедине чтобы?

- Да, - кивнул Струан и отвел его в другую каюту.

- Мой папа велел передать вам вот это, ваша милость, и никому не говорить, ни мистеру Ву Паку, ни даже Берту. - Фред дрожащими пальцами развязал узелок, все еще болтавшийся на палке, и разложил тряпицу на столе. В ней оказался небольшой нож, тряпичная собачонка и носовой платок, завязанный в еще один основательный узел Он нервно протянул платок Струану и, к удивлению шотландца, повернулся спиной и зажмурил глаза.

- Что это ты делаешь, Фред?

- Папа сказал, что я не должен смотреть. И чтобы повернулся спиной, ваша милость, и не видел ничего, - объяснил Фред, еще плотнее сжав веки.

Струан развязал платок и, разинув рог, уставился на ею содержимое: рубиновые серьги, алмазные подвески, кольца, усыпанные бриллиантами, крупная брошь с изумрудами и множество сломанных, погнутых золотых пряжек с алмазами и сапфирами. На сорок-пятьдесят тысяч фунтов. Пиратская добыча.

- Что он хотел, чтобы я с этим сделал?

- Можно мне открыть глаза, ваша милость? Только чтобы я не видел.

Струан опять завязал платок и спрятал его в карман сюртука.

- Да. А теперь скажи мне, что твой папа хотел, чтобы я с этим сделал?

- Он сказал, что это мое... я слово забыл. Оно было... было как-то вроде намс... наст... - Глаза Фреда наполнились слезами. - Я был хорошим мальчиком, ваша милость, но я забыл.

Струан присел перед ним на корточки и твердо и по-отечески взял за плечи:

- Не нужно плакать, дружок. Давай-ка подумаем вместе. Это было «наследство»?

Мальчик поднял на Струана широко раскрывшиеся глаза, словно тот был волшебником.

- Да. Наследство. А вы как узнали?

- Не нужно плакать. Ты же мужчина. Не плачь.

- А что такое настледство?

- Это подарок - обычно, деньги - отца сыну.

Фред долго обдумывал его слова. Потом спросил:

- Почему мой папа сказал не говорить братцу Берту?

- Даже не представляю.

- Что, ваша милость? - переспросил мальчуган.

- Может быть, потому что он хотел подарить его тебе, а не Берту.

- А может настледство быть сразу для многих сыновей?

- Может.

- А можем мы с братцем Бертом поделить это настледство, если получим такое?

- Да. Если получите, сможете.

- Вот хорошо, - сказал Фред, вытирая слезы. - Братец Берт - мой самый лучший друг.

- А где жили ты и твой отец? - спросил Струан.

- В доме. С мамой Берта.

- А где стоял этот дом, дружок?

- Рядом с морем. Рядом с кораблями.

- А название у этого места было какое-нибудь?

- Ага, оно называлось Порт. Мы жили в доме в Порте, - гордо произнес малыш. - Папа сказал, я должен рассказать вам все, по правде.

- Давай теперь вернемся в каюту, хорошо? Или есть еще что-то?

- Да, вот. - Фред быстро связал тряпицу в узелок. - Папа сказал завязать ее как было. Потихоньку. И не говорить никому. Я готов, ваша милость.

Струан снова раскрыл платок. Смерть господня, что же мне делать с этим сокровищем? Выкинуть его? Этого я сделать не могу. Разыскать владельцев? Но как? Это могут быть испанцы, французы, американцы, англичане. И как я объясню, откуда у меня все эти драгоценности?

Он подошел к огромной кровати под балдахином на четырех столбах и отодвинул ее от стены. Он обратил внимание, что его новый вечерний костюм был разложен на ней с предельной аккуратностью. Струан опустился на колени рядом с кроватью. В пол был вмурован стальной сейф. Он отпер его и положил узелок вместе со своими личными бумагами. На глаза ему попалась Библия с тремя оставшимися половинами монет, и он вполголоса выругался. Закрыв сейф и заперев его на ключ, он задвинул кровать на место и подошел к двери.

- Лим Дин!

Лим Дин появился тут же, преданно посверкивая глазами на сияющем лице.

- Ванну сильно быстро!

- Ванна узе готовый, масса! Беспокоица нет!

- Чай!

Лим Дин исчез. Струан прошел через спальню к отдельной комнатке, которая предназначалась только для принятия ванн и отправлений естественных надобностей. Робб расхохотался, когда увидел ее на плане. Тем не менее Струан настоял, чтобы это нововведение было построено в точности, как он задумал.

Высокая медная ванна стояла на небольшом возвышении, от нее через стену был протянут желоб, отводивший воду в глубокую, заполненную крупными камнями яму, которую специально для этого отрыли в саду. Над ванной с потолочного бруса свисало железное ведро с продырявленным дном. К этому ведру тянулась труба от бака с пресной водой на крыше. Труба была снабжена краном. Туалет представлял собой отгороженный со всех сторон закуток со съемной крышкой, ведро можно было вынимать и использовать его содержимое как удобрение для сада.

Ванна была уже наполнена. Струан скинул пропахшую потом одежду и с наслаждением вступил в горячую воду. Он лег на спину и расслабился.

Дверь спальной открылась, и вошла Мэй-мэй. За ней следовала А Сам, неся поднос с чаем и горячими дим сум, рядом семенил Лим Дин. Все они прошли в ванную, и Струан закрыл глаза в немом отчаянии: никакое количество объяснений и увещеваний не могло заставить А Сам понять, что ей нельзя входить в ванную, когда он моется.

- Хэллоу, Тай-Пэн, - приветствовала его Мэй-мэй с восхитительной улыбкой. Все его раздражение как рукой сняло. - Мы будем пить чай вместе, - добавила она.

- Хорошо.

Лим Дин собрал грязную одежду и исчез. А Сам с веселым видом поставила поднос: она уже знала, что выиграла спор. Повернувшись к Мэй-мэй, девушка сказала несколько слов на кантонском, и ее хозяйка расхохоталась, после чего А Сам хихикнула, выбежала из ванной и закрыла за собой дверь.

- Что, черт возьми, она тебе сказала?

- Так, женские разговоры! - Он поднял губку, намереваясь запустить ею в нее, и Мэй-мэй торопливо добавила: - Она сказала, что ты очень могучий мужчин.

- Почему, ради всего святого, А Сам не может понять, что ванна не для посторонних глаз?

- А Сам очень непосторонняя, не беспокойся. Зачем ты стыдишься, хей? Она так гордится тобой. Тебе нечего стыдиться. - Она сняла свой халат, вступила в ванну и опустилась в нее с другого конца. Затем разлила чай и подала ему чашку.

- Спасибо. - Он выпил чай, протянул руку и съел один дим сум.

- Бой был интересный? - спросила Мэй-мэй. Она заметила зажившие шрамы, которые ее зубы оставили на его предплечье, и спрятала улыбку.

- Превосходный.

- Почему ты был такой сердитый?

- Так, без всякой причины. М-м, это вкусно, - сказал он и съел еще один дим сум. Потом улыбнулся ей: - Ты прекрасна, и я не могу вообразить себе более приятного чаепития.

- Ты тоже прекрасен.

- Что наш дом? Его профеншуили?

- Когда будет конкурс платьев?

- В полночь. Зачем тебе?

Она пожала плечами.

- За полчаса до полуночи ты можешь зайти сюда?

- Зачем?

- Я хочу увидеть своего мужчину. Забрать его подальше от этого коровногрудного тараканьего рта. - Ее нога скользнула вперед под водой. Струан дернулся от неожиданности, атакованный в интимном месте, и едва не уронил свою чашку.

- Прекрати это и будь осторожнее, черт побери. - Он перехватил ее руку и рассмеялся. - Ну же, будь послушной девочкой.

- Хорошо, Тай-Пэн. Если и ты будешь осторожен. - Мэй-мэй сладко улыбнулась и оставила свою руку покоиться в его руке. - На меня ты не пялишь глаза, как на ту дьявольскую женчину, хотя я и без одеждов. Что тебе не нравится в моей груди?

- Она совершенна. Ты вся совершенна. Даже и говорить нечего. А теперь перестань дразнить меня.

- Так ты придешь на полчаса раньше?

- Все, что угодно, за минуту покоя. - Струан отпил еще несколько глотков из своей чашки. - Ах, да, ты мне не ответила. Дом профеншуили?

- Да. - Она взяла мыло и начала намыливать свое тело. Но больше не произнесла ни звука.

- Так да или нет?

- Да. - Она опять умолкла, излучая восхитительное очарование, бесившее его в эту минуту.

- Ну, что случилось?

- Мне ужасающе жаль, Тай-Пэн, но мы прямо на самом оке дракона, и нам придется переехать.

- Мы никуда не будем переезжать, и я больше не хочу слышать об этом.

Заканчивая намыливаться, она начала напевать себе под нос какую-то песенку. Потом смыла мыльную пену и нежно посмотрела на него широко открытыми глазами.

- Повернись, я намылю тебе спину, - сказала она.

- Мы не станем переезжать, - повторил он, подозрительно прищурившись на нее.

- Мэри приходила сегодня днем, и мы чудесно поболтали.

- Мы не будем переезжать! И делу конец!

- В самом деле, Тай-Пэн, я не глухая. Я фантастически хорошо расслышала тебя и в первый раз. Ты хочешь, чтобы я потерла тебе спину, или нет?

Он повернулся, и она принялась намыливать его.

- Мы переедем, и делу конец. Потому что твоя старая Мать так решила, - сказала она на кантонском наречии.

- Что? - спросил он, слегка шевельнув шеей. Он наслаждался осторожными прикосновениями ее рук, которые искусно массировали ему плечи.

- Старая кантонская пословица: «Когда ласточки вьют гнездо, рассветное солнце улыбается».

- Что же она означает?

- Только то, что сказано. - Она была довольна собой. - Просто пришла вдруг в голову, вот и все. - Мэй-мэй зачерпнула воды в ладони и смыла пену - А Сам-м-ма! - крикнула она с придыханием в конце. Вбежала А Сам с огромными полотенцами в руках. Мэй-мэй встала в ванне, А Сам обернула одно полотенце вокруг нее и развернула второе для Струана.

- Скажи ей, что я, черт возьми, сам это сделаю! - громко произнес Струан.

Мэй-мэй перевела, и А Сам положила полотенце, хихикнула и выбежала из комнаты.

Струан вылез из ванны, и Мэй-мэй укутала его в полотенце. К его удивлению, оно оказалось горячим.

- Я сказала А Сам на будущее немного подогревать их, - пояснила Мэй-мэй. - Полезно для здоровья.

- Ощущение превосходное, - сказал он, вытираясь насухо. Струан открыл дверь в спальню и увидел, что кровать разобрана, а его чистая одежда переложена на бюро.

- У тебя есть время для короткого отдыха, - сказала Мэй-мэй и, когда он начал возражать, добавила повелительным тоном: - Ты отдохнешь!

Струан взглянул на часы. Времени довольно, подумал он. Он забрался в постель и блаженно вытянулся.

Мэй-мэй знаком подозвала А Сам, которая вошла в ванну и закрыла дверь. Опустившись на колени, А Сам развязала стопы Мэй-мэй и вытерла их сухим полотенцем. Она напудрила крохотные ножки, наложила чистые сухие повязки и надела на них новые вышитые тапочки.

- Они так прекрасны, Мать, - сказала она.

- Спасибо, А Сам. - Мэй-мэй ласково ущипнула А Сам за щеку. - Только, пожалуйста, не делай впредь так много замечаний по поводу мужских достоинств Отца.

- Это была простая вежливость, и они куда как достойны уважения. - А Сам распустила волосы своей госпожи и принялась расчесывать их. - Обычно любой Отец будет очень рад, если ему сделают такой комплимент. Нет, в самом деле, я ни на вот столечко не понимаю нашего варварского Отца. За все время он ни разу не брал меня к себе в постель. Разве я такая отвратительная?

- Я сто раз говорила тебе, что у варваров Отцы не спят со всеми женщинами в доме, - устало сказала Мэй-мэй. - Ему просто нельзя этого делать. Это против его религии.

- Вот уж действительно плохой йосс, - А Сам засопела носом. - Иметь такого Отца, так богато награжденного богами, и чтобы это было против его религии.

Мэй-мэй рассмеялась, передавая ей полотенце.

- Беги, маленькая льстивая лгунья. Принеси нам чаю через час, и, если ты опоздаешь хоть на минуту, я тебя хорошенько высеку!

А Сам умчалась.

Мэй-мэй надушилась и, возбужденно думая о бальном платье и своем втором сюрпризе, направилась в спальню.

Лиза Брок открыла дверь каюты и подошла к койке. Она чувствовала, как холодный пот бежит у нее из-под мышек. Настал момент, когда все решалось для Тесс: теперь или никогда.

- Ну, дорогой, - сказала она и еще раз потрясла Брока за плечо. - Пора вставать.

- Оставь меня в покое. - Брок опять повернулся на другой бок, укачанный приливом, мягко подталкивающим корму «Белой Ведьмы». - Я оденусь, когда придет время.

- Ты говоришь это уже целых полчаса. Поднимайся-ка, а то опоздаешь.

Брок зевнул, потянулся и сел на койке.

- Еще даже и солнце не село, - невнятно проворчал он, посмотрев в окно.

- Горт скоро приедет, а ты хотел пораньше приготовиться. Потом еще нужно просмотреть книги с компрадором. Ты же сам просил разбудить тебя.

- Ну, хорошо, Лиза, довольно. - Он опять зевнул и посмотрел на жену. Она была в новом платье из темно-красной шелковой парчи с большим турнюром. Ее волосы были собраны сзади в пучок. - Ты смотришься расчудесно, - механически проговорил он и потянулся еще раз.

Лиза помяла в руках свою шляпу с огромными перьями, потом положила ее на стол.

- Я помогу тебе одеться, - предложила она.

- Это еще что! Я же сказал тебе, что и старый костюм вполне сойдет, - взорвался он, увидев на стуле новую одежду. - Или ты думаешь, денежки так легко достаются, что ты можешь тратить их как соленую воду?

- Нет, дорогой, тебе был нужен новый парадный костюм, а сегодня ты должен выглядеть как нельзя лучше. - Она подала ему маленький корсет. Мода того времени требовала, чтобы каждый мужчина надевал такой, подчеркивая талию. Брок чертыхнулся и встал с кровати. Затянув корсет поверх длинного шерстяного белья, он с ворчанием позволил облачить себя во все новое.

Однако, посмотрев на себя в зеркало, он остался очень доволен тем, что увидел. Новая рубашка с оборками белоснежным облаком топорщилась на груди, и темно-бордовый бархатный сюртук с шитыми золотом отворотами сидел безукоризненно: огромный в плечах и узкий в талии. Тесные белые брюки подтягивались штрипками к вечерним туфлям из мягкой черной кожи. Расшитый оранжевый жилет, золотая цепочка и брелок довершали костюм.

- Честное слово, дорогой, ты выглядишь как король английский!

Он расчесал бороду, отчего она стала напористо торчать вперед.

- Ну, - грубо сказал он, стараясь скрыть свое удовлетворение, - может, ты была и права. - Он повернулся в профиль и пригладил бархат на груди. - Кажется, в груди широковато, а?

Лиза расхохоталась.

- Ладно-ка тебе, дружок, - сказала она, чувствуя, что ей уже не так страшно. - По-моему, рубиновая заколка больше подойдет к твоему галстуку, чем бриллиантовая.

Он поменял заколку и продолжал любоваться собой. Затем рассмеялся, обхватил Лизу за талию и, низко гудя себе под нос мотив вальса, закружил ее по каюте.

- Ты у меня принцесса бала, милая, - сказал он.

Лиза постаралась забыть на мгновение о своих страхах и изобразила на лице веселость в тон его настроению, но Брок заметил по ее глазам, что что-то не так.

- В чем дело?

Она достала платок, вытерла пот со лба и села.

- Это... в общем, это касается Тесс.

- Она заболела?

- Нет. Это... ну... мы берем ее с собой на бал!

- Ты совсем рехнулась?

- Я приготовила для нее платье... о, оно просто восхитительное... и волосы ей уложила, и она ждет, когда ты одобришь ее наряд, прежде чем...

- Тогда скажи ей, пусть идет спать, клянусь Богом! Ни на какой бал она не пойдет, черт меня подери! Ты ведь знала, как я к этому отношусь! Так ты приготовила для нее платье, вон как? - Он поднял руку, чтобы ударить ее.

- Подожди, послушай, - заговорила Лиза, превозмогая свой страх. - Послушай сначала. Нагрек... и она.

Поднятая рука остановилась на полдороге.

- Нагрек?

- Хорошо, что он умер в ту ночь. Тесс... видишь ли, Тесс, она... - Ее глаза наполнились слезами. - Я не хочу волновать тебя, но она...

- У нее будет ребенок?!

- Нет. Весь этот месяц с тех пор, как ты уехал в Кантон, я изнывала от тревоги. Боялась, что вдруг я ошиблась. Но ее месячные начались на прошлой неделе, так что этот страх позади.

- Но она не девственна? - спросил он, оцепенев от ужаса.

- Она еще девственна. - Слезы покатились по ее лицу.

- Тогда, раз она девственна, объясни мне, ради Создателя, чего ты, черт возьми, так переживаешь. Ну, Лиза, ну, полно, - сказал он и потрепал ее по щеке.

Лиза знала, что никогда не сможет сказать мужу правду. Но она благословляла Господа Бога за то, что он подсказал ей нужные слова и дал силы убедить девочку, что в ту ночь все происходило больше в ее воображении, чем на самом деле, и она по-прежнему чиста, как должна быть чиста любая девушка.

- Этот месяц был ужасным, - проговорила она. - Ужасным. Но это предупреждение нам, Тайлер. Я тревожусь за тебя, за то, что ты не видишь, как она выросла, и мне страшно. Ты словно нарочно закрываешь глаза на то, что делается у тебя перед самым носом. - Он открыл рот, чтобы заговорить, но она торопливо продолжала: - Пожалуйста, Тайлер. Я умоляю тебя. Только взгляни на нее, и, если ты согласишься, что она уже взрослая девушка, тогда мы возьмем ее с собой. Если ты решишь, что нет, она никуда не поедет. Я сразу сказала ей, что решать будешь ты.

- Где Тесс сейчас?

- В главной каюте.

- Ты оставайся здесь и жди меня.

- Да, милый.

Глава 7

Когда ночь окончательно опустилась на Гонконг, Кулум подошел к краю палубы полуюта «Грозового Облака» и взмахнул рукой. Громыхнула пушка. После выстрела в гавани на мгновение установилась полная тишина. Он нервно взглянул в сторону Счастливой Долины. Его возбуждение нарастало. Он увидел вспыхнувший огонек, потом другой, и вскоре весь прибрежный участок номер восемь превратился в сплошное море танцующих огней.

Слуги на берегу торопились зажечь остальные фонари. Сотни их засветились вокруг огромного круга из струганых досок, который образовывал площадку для танцев, и свет их был мягким и завлекающим. Столы и стулья были расставлены уютными группами, на каждом - лампа и цветы, доставленные из Макао. Многочисленные лампы свисали также с веревок, натянутых меж тонкими бамбуковыми шестами рядом с большими столами на козлах, буквально ломившимися от всякой снеди. Другие фонари были красиво задрапированы и освещали бочонки португальских и французских вин, рома, бренди, виски; сака и пива. Сорок ящиков шампанского стояло во льду наготове.

Всюду сновали слуги, аккуратно одетые в одинаковые черные штаны и широкие белые рубашки, их косички плясали на ходу. Ими надменно распоряжался Чен Шень, компрадор «Благородного Дома», неимоверно толстый человек в богатом платье и шапочке, сверкавшей драгоценными камнями. Пряжкой его ремня служила бесценная пластина чисто белого нефрита, ноги были обуты в черные шелковые тапочки на белой подошве. Он сидел как огромный паук в центре танцевального круга и играл длинными волосками, которые росли у него из маленькой бородавки на подбородке. В эту тихую, безветренную ночь рядом с ним находился его личный раб с веером.

Когда все приготовления к его удовлетворению были закончены, он грузно поднялся и воздел руку. Слуги бросились по местам и замерли, неподвижные, как статуи, пока он производил последний заключительный осмотр. Еще одно мановение руки, и слуга заторопился из круга света во тьму пляжа с фитилем в руке.

Блеснула яркая вспышка, и загремела канонада шутих, которая продолжалась несколько минут. Все на кораблях и на берегу бросились смотреть. За шутихами настал черед огненных шаров и цветных огней, шум и гром еще больше усилились. Потом в сгустившемся дыму опять затрещали шутихи. За ними завертелись огненные колеса, и сказочные вулканы стали извергать столбы разноцветных огненных брызг. Треск и громыхание длились еще несколько минут, потом раздался оглушительный грохот, словно целый флот дал залп изо всех пушек, и сотня ракет сорвалась в небо. Их дымные шлейфы взмыли ввысь и растаяли. На мгновение все стихло, потом небо взорвалось алыми, и зелеными, и белыми, и золотыми огненными перьями. Эти перья, величественно покачиваясь, опустились вниз и с шипением угасли в море.

Слуга поджег последний фитиль и со всех ног бросился бежать. Красный и зеленый огонь зазмеились вверх по огромному бамбуковому каркасу, и он вскоре вспыхнул, начертав во тьме Льва и Дракона. Этот флаг ярко полыхал несколько минут и погас, взорвавшись целиком, так же неожиданно, как и возник.

На некоторое время все поглотила черная тьма, прорезаемая лишь бурей восторженных криков, которые эхом катились по утесам, окружавшим долину. Когда глаза зрителей немного привыкли к темноте, вновь уютно засветились фонари танцевального круга, и весь Гонконг охватило радостное ожидание.

Шевон плакала от боли в своей каюте.

- Довольно, - взмолилась она.

Ее горничная покрепче ухватилась за шнурки корсета и уперлась коленом пониже спины Шевон.

- Выдохни, - приказала она и, когда девушка подчинилась, в последний раз поддернула шнурки и завязала их.

Шевон судорожно вздохнула.

- Ну вот, моя милая, - сказала горничная в капоре. - Вот и готово.

Горничная была маленькой аккуратной ирландкой с железной хваткой. Ее звали Катлина О'Рурк. Она была няней и горничной Шевон с самых пеленок и обожала ее. Каштановые волосы Катлины обрамляли приятное лицо со смеющимися глазами и ямочкой на подбородке. Ей было тридцать восемь.

Шевон выпрямилась, держась за спинку кресла, и застонала: она едва могла дышать.

- Я не выдержу до конца бала и упаду в обморок.

Катлина достала портновский метр и измерила талию Шевон.

- Семнадцать с половиной дюймов, клянусь благословенной Девой Марией! И когда будешь падать, голубушка, не забудь, что ты должна быть грациозна, как облачко, и позаботься, чтобы каждый это увидел.

Шевон стояла в панталончиках с оборками, шелковые чулки облегали стройные ноги. Корсет с пластинами из китового уса охватывал бедра, яростно ужимал талию и поднимался выше, чтобы поддержать и приподнять грудь.

- Мне нужно присесть на минутку, - чуть слышно проговорила девушка.

Катлина разыскала флакон с нюхательной солью и помахала им под носом у Шевон.

- Ну вот, сердечко мое. Как только эти куколки увидят тебя, тебе сразу же расхочется падать в обморок. Клянусь благословенной Девой Марией, святой Анной и Иосифом, ты будешь первой красавицей на этом балу.

В дверь резко постучали.

- Ты еще не готова, Шевон? - спросил Тиллман.

- Нет, дядя. Я уже скоро.

- Поторопись, дорогая. Мы должны прибыть, туда раньше его превосходительства! - Он отошел от двери.

Катлина мягко хохотнула.

- Глупый человек, сердечко мое. Он не понимает, что это такое - вступить в бальную залу.

Квэнс отложил кисти в сторону:

- Готово!

- Превосходно, Аристотель, - сказал Робб и поднял маленькую Карен на руки, чтобы она могла взглянуть на свой портрет. - Не правда ли, Карен?

- Неужели я такая? - разочарованно протянула Карен. - Это ужасно.

- Это бессмертное творение, Карен, - сказал шокированный Квэнс. Он взял девочку у Робба и крепко прижал ее к себе. - Вот посмотри, какой восхитительный румянец играет у тебя на щечках, посмотри, как светятся твои прекрасные глаза. А это счастье, окружающее тебя подобно ореолу? Клянусь бородой Альказабедабра, портрет дивно хорош, как и ты сама.

- Ой, здолово. - Она обняла Квэнса за шею, и он поставил ее на пол. Карен посмотрела на картину еще раз. - А кто этот Альказа... ну, пло котолого вы говолили?

- Мой друг, - серьезно ответил Квэнс. - Бородатый друг, который присматривает за художниками и красивыми девочками и мальчиками.

- Ты получилась очень, очень хорошенькой, - произнесла Сара натянутым голосом. - Ну, а теперь бегом в постель, тебе уже давно пора спать.

- Еще лано, - надула губки Карен. - И ты обещала, что я могу не ложиться, пока папа не уедет.

Квэнс улыбнулся, протер пальцы скипидаром и снял рабочий халат.

- Я заберу краски завтра, Робб.

- Конечно.

- Ну что же, нам, пожалуй, пора. - Квэнс расправил на себе свой яркий, расшитый пурпуром жилет и надел сюртук из золотого шелка.

- Вы мне нлавитесь, мистел Квэнс, - со взрослым видом сказала Карен. - Вы очень класивый в этом наляде, хотя калтина все лавно ужасная.

Он расхохотался, коротко обнял ее и надел цилиндр.

- Я подожду тебя в баркасе, Робб.

- Почему бы тебе не показать мистеру Квэнсу дорогу, Карен? - предложил Робб.

- Ой, да, - ответила она и, танцуя, подбежала к двери.

Квэнс вышел из каюты, ступая важно, как павлин.

- Ты хорошо себя чувствуешь, Сара? - заботливо спросил Робб.

- Нет, - холодно ответила она. - Но это не важно. Тебе лучше идти. А то опоздаешь.

- Я могу остаться, если это тебе поможет, - сдерживая раздражение, проговорил Робб.

- Единственное, что мне поможет, это благополучные роды и корабль домой. - Сара отбросила со лба выбившуюся прядь. - Подальше от этого проклятого острова!

- О, только не говори глупостей! - вспылил он, и его твердое намерение не ссориться сегодня с женой утонуло, как в болоте, в озлоблении, охватившем его. - Причем тут Гонконг!

- С того самого дня, как он стал нашим, мы ничего, кроме бед, не видели, - сказала она. - Ты стал другим, Дирк стал другим, Кулум, я. Ради всего святого, да что же это такое творится? Только мы окончательно решили уехать - вдруг выясняется, что мы банкроты. Мы все напуганы до смерти, дикие ссоры следуют одна за другой, а несчастная Рональда и вся семья Дирка умерли. Потом серебро спасает нас, но нет же. Дирк загоняет тебя в угол, а ты слишком слаб, чтобы выбраться оттуда, и поэтому даешь ему клятву остаться. Кулум теперь ненавидит Дирка, Дирк ненавидит Кулума, а ты глупо болтаешься посередине, не имея мужества взять то, что принадлежит нам по праву, и уехать домой, где мы могли бы в покое и радости жить на эти деньги. Раньше у меня никогда не было задержек с ребенком, а здесь я уже переходила свой срок. Никогда раньше я не чувствовала себя больной и несчастной, а теперь сама жизнь стала мне в тягость. Если тебе нужна точная дата, когда начались все наши беды, то это 26 января 1841 года!

- Все это идиотская чепуха, - огрызнулся он, взбешенный тем, что она произнесла вслух те самые мысли, которые уже давно не давали ему покоя, осознав вдруг, что и он точно так же проклинал этот день долгими бессонными ночами. - Глупейший предрассудок, - добавил он, больше для того, чтобы убедить в этом себя самого. - Чума случилась в прошлом году. Банк лопнул в прошлом году. Мы просто получили известия об этом уже после того, как завладели Гонконгом. И я не дурак. Деньги нам нужны, много денег, и год в нашей жизни ничего не прибавит и не убавит. Я думаю в первую очередь о тебе, о детях и об их детях. Мне нужно остаться. Все решено.

- Ты уже заказал нам места домой?

- Нет.

- Тогда я буду рада, если ты сделаешь это немедленно. - Я не изменю решения, если ты на это надеешься!

- Нет, Сара, - холодно ответил Роб, - я не надеюсь, что ты изменишь свое решение. Я просто жду, когда ты почувствуешь себя лучше. Кораблей, отправляющихся домой, у нас предостаточно. Как ты прекрасно знаешь.

- Через месяц я уже буду в состоянии уехать.

- Нет, не будешь, и такой поспешный отъезд слишком опасен. И для тебя, и для ребенка!

- Тогда, может быть, тебе стоит сопровождать нас в этом путешествии.

- Я не могу.

- Ну, конечно, не можешь. У тебя есть дела поважнее. - Сара окончательно вышла из себя: - Наверное, очередная языческая шлюха уже наготове и ждет.

- О, замолчи, ради Бога. Я тысячу раз говорил тебе…

- Дирк уже привез свою на остров. Чем же ты хуже.

- Разве привез?

- А разве нет?

Они с ненавистью смотрели друг на друга.

- Тебе лучше идти, - сказала она наконец и отвернулась.

Дверь распахнулась, и в каюту, все так же танцуя, влетела Карен. Она прыгнула на руки к отцу, потом подбежала к Саре и обняла ее.

- Папочка готовит нам корабль, чтобы мы могли поехать домой, дорогая, - сказала Сара, чувствуя, как малыш яростно толкается у нее в животе. Время родов наконец-то подошло вплотную, и ее вдруг охватил необъяснимый страх. - В этом году мы будем праздновать Рождество дома. Будет снег, и рождественские гимны, и чудесные подарки. И Санта-Клаус.

- Ой, здолово, я так люблю Санту-Клауса. А что такое снег?

- Это когда все кругом белое - и деревья, и дома, - дождик, который превратился в лед. Это очень красиво, а в магазинах будет полным-полно игрушек и всяких замечательных вещей. - Голос Сары дрогнул, Робб почувствовал ее боль, и она словно ножом полоснула его. - Это будет так здорово - вновь оказаться в настоящем городе. А не... не в пустыне.

- Ну, я пойду, - произнес Робб с тяжелым сердцем. Он легко коснулся щеки Сары поцелуем, а она едва уловимо отвернулась в сторону, опять разозлив его. Он прижал к себе Карен и вышел из каюты.

Мэри Синклер несколькими движениями придала своей прическе законченный вид и приколола на место крошечную корону из диких цветов, которые прислал ей Глессинг.

Ее платье с турнюром из черного, как крыло ворона, шантунгского шелка ниспадало поверх множества нижних юбок, шелестевших при каждом движении. Низкий вырез обнажал гладкие плечи и верх округлой груди.

Она равнодушно изучала свое отражение. Лицо, смотревшее на нее из зеркала, казалось ей чужим. Глаза пьянили прелестью, немыслимой для всех, кто ее знал, в щеках - ни кровинки. Карминные губы влажно блестели.

Мэри знала, что никогда еще не выглядела так очаровательно.

Она вздохнула и взяла календарь, понимая в душе, что бессмысленно пересчитывать дни заново. Результат всегда будет один и тот же, и открытие, как молния, поразившее ее сегодня утром, останется неизменным: ты беременна.

О Боже, о Боже, о Боже.

Глава 8

Кулум вежливо поклонился.

- Добрый вечер, - механически произнес он, и очередной гость растворился в праздничной толпе. Вот уже почти целый час как он стоял рядом с отцом и дядей, официально приветствуя гостей бала, и никак не мог дождаться окончания церемонии.

Он окинул взглядом танцевальный круг. Среди обнаженных плеч, роскошных платьев всех цветов, великолепных мундиров и постоянно подрагивающих вееров он нашел Мэри Синклер. На мгновение он почувствовал раздражение, увидев, что она беседует с Глессингом. С другой стороны, сказал он себе, ты не должен ревновать. Мэри безусловно самая прекрасная женщина из всех присутствующих на балу, и Джордж совершенно прав, выбрав себе место подле нее. Я ни капли не сержусь на него.

С двух сторон танцевального круга, прямо напротив друг друга, были сооружены два помоста: один - для морского оркестра, другой - для армейского. Услышав, что адмирал согласился предоставить для бала свой оркестр, генерал сделал то же самое.

Сейчас играли солдаты, все в алых мундирах. Всем не терпелось начать танцы, но приходилось ждать, когда прибудет Лонгстафф. А он опаздывал, что являлось его привилегией.

Кулум поклонился следующему гостю, потом следующему и с облегчением заметил, что их поток редеет. Он взглянул в сторону берега, туда, где полоска огней освещала гостям путь от их баркасов к дому, и увидел, как катер Лонгстаффа мягко ткнулся в песок. Лонгстафф, великий князь и адмирал сошли на берег. Хорошо, подумал Кулум. Теперь уже не долго. Вновь его взгляд заскользил по площадке для танцев и на этот раз остановился на Мануэлите де Варгаш. Девушка наблюдала за ним, прикрыв лицо веером. Она была очень красива - белоснежная кожа, темные глаза, мантилья поверх черных волос. Кулум улыбнулся и чуть заметно поклонился ей. У глаз Мануэлиты появились морщинки, веер затрепетал, и она отвернулась. Кулум дал себе слово, что обязательно протанцует с ней хотя бы один танец.

Он стряхнул пыль с лацканов, сознавая, что одет по последней английской моде, далеко опережая в этом большинство из собравшихся мужчин. Его сюртук был небесно-голубого цвета с темно-синими отворотами, узкий в талии и расширяющийся над бедрами. Бледно-голубые брюки в обтяжку были заправлены в черные короткие сапоги. Кудрявые волосы прикрывали уши и спускались на высокий накрахмаленный воротник. Портной Робба замечательно поработал, подумал он. И так дешево. Да на сто пятьдесят гиней в месяц я мог бы позволить себе несколько дюжин отличных костюмов и сапог. Жизнь прекрасна!

Он поклонился еще одной группе гостей, они прошли мимо, оставив после себя тяжелый запах застарелого пота, смешавшийся с ароматом духов и помад. Странно, подумал он. Теперь он чувствовал запах других людей, и от них действительно воняло. Его уже поражало, что он не замечал этого раньше. Он определенно чувствовал себя лучше, гораздо лучше, с тех пор, как начал ежедневно принимать ванну и менять одежду. Тай-Пэн оказался прав.

Он посмотрел на отца, который о чем-то беседовал с Морли Скиннером. Кулум сознавал, что за ним наблюдают и что выражение его лица враждебно. Никто из гостей не мог бы заметить, что отношения между отцом и сыном потеплели. Наоборот, их вражда стала глубже, превратившись в холодную вежливость. С той поры, как началась эта игра, Кулум обнаружил, что с каждым разом ему все легче и легче дается его роль в этом обмане. Отец перестал быть твоим кумиром, говорил он себе. Ты по-прежнему уважаешь его - но он еретик, прелюбодей, и влияние его опасно. Поэтому ты не притворяешься, ты действительно холоден. Холоден и осторожен.

- Полно тебе, Кулум, дружище, - встревоженно прошептал Робб.

- О чем вы, дядя?

- Да нет, ни о чем. Просто сегодняшняя ночь - это праздничная ночь.

- Да, вы правы.

Кулум прочел озабоченность на его лице, но не сказал ничего и отвернулся, чтобы приветствовать новых гостей, поглядывая на Мэри и, время от времени, на Мануэлиту. Он уже решил не говорить Роббу о том, что произошло между ним и Тай-Пэном на вершине утеса.

- Вы еще не знакомы с моим племянником Кулумом, - услышал он позади себя голос Робба. - Кулум, познакомься с мисс Тесс Брок.

Кулум повернулся. Сердце его остановилось, и в тот же миг он влюбился без памяти.

Тесс присела в реверансе. Юбка ее платья из белой парчи вздымалась поверх пышного каскада нижних юбок, выбивавшихся из-под края подобно морской пене. Под низким лифом, приоткрывавшим высокую грудь, талия казалась невероятно узкой. Волосы мягкими кольцами ложились на обнаженные плечи. Кулум увидел голубые глаза и чувственные губы. И она смотрела ему прямо в лицо, пока он разглядывал ее.

- Для меня большая честь познакомиться с вами, - услышал он свой голос, показавшийся ему чужим и ненастоящим. - Может, вы удостоите меня первого танца.

- Благодарю вас, мистер Струан, - услышал он ее ответ, прозвеневший, как колокольчик, и она отошла.

Лиза, затаив дыхание, наблюдала эту сцену. Она видела выражение лица Кулума и ответную реакцию Тесс. О Господи, пусть это случится, сделай так, чтобы это случилось, думала она, следуя за Броком через зал.

- Я и не узнал малышку Тесс, а ты? - говорил тем временем Струан Роббу. Он тоже заметил взгляды, которыми обменялись его сын и дочь Брока, и в голове его сразу закрутились мысли о преимуществах и опасностях, заключавшихся в союзе Кулума и Тесс. Господи Иисусе!

- Я тоже. Ты только посмотри на Брока. Его прямо-таки распирает от гордости.

- Что верно, то верно.

- А Мэри-то, Мэри. Никогда бы не подумал, что и она может быть такой... такой потрясающей.

- Да. - Струан на мгновение задержал взгляд на Мэри. Черное платье выгодно подчеркивало светящуюся матовую бледность ее кожи. Потом он пристально рассмотрел Мануэлиту. Потом его взгляд вернулся к Тесс. Она улыбалась Кулуму, который так же открыто улыбался ей. Боже милостивый, подумал он, Кулум Струан и Тесс Брок.

- Черт бы побрал Шекспира, - невольно вырвалось у него.

- А, Дирк?

- Нет, ничего. Я бы сказал, что Мэри действительно с полным правом может претендовать на приз.

- Она не в том классе, клянусь Богом, - заметил проходивший мимо Квэнс и подмигнул ему. - Ее никак не сравнишь, скажем, с Мануэлитой де Варгаш.

- Или с Шевон, готов поспорить, - продолжал Струан, - когда она снизойдет до того, чтобы удостоить нас своим присутствием.

- А, обворожительная мисс Тиллман. Я слышал, она собирается появиться в одних только панталончиках и прозрачной газовой накидке. И больше ничего! О, великие сфероиды Юпитера, какое это будет зрелище, а?

- Аристотель, я ищу тебя, - сказал Джефф Купер, подходя к ним. - Могу я поговорить с тобой? Речь пойдет о заказе на картину.

- Да благословит Боже мою светлую душу! Нет, я решительно не понимаю, что это на вас всех нашло, - подозрительно прищурившись, сказал он. - Весь день прямо-таки отбоя нет от заказчиков.

- Мы вдруг оценили непревзойденное совершенство твоих работ, - быстро ответил Купер.

- Ну что ж, самое время, клянусь Богом, ибо то, что ты сказал, бессмертная истина. Мои расценки возросли. Пятьдесят гиней.

- Давай обсудим это за бокалом шампанского, а? - Купер украдкой подмигнул Струану поверх головы Квэнса и, взяв старичка под руку, увел его с собой.

Струан усмехнулся. Он заранее позаботился о том, чтобы Квэнса постоянно кто-то занимал и не давал ему трепать языком - до объявления результатов конкурса. И ему удалось надежно привязать Морин Квэнс к ее временному жилищу на борту его плавучего склада, убрав с него все баркасы.

В этот момент Лонгстафф, великий князь и адмирал появился в полосе света.

Барабаны забили дробь, все встали, и оба оркестра сыграли «Боже, храни королеву». Потом они, слегка запинаясь, исполнили российский гимн и под конец - «Правь, Британия». Все дружно зааплодировали.

- Я ценю такое внимание с вашей стороны, мистер Струан, - сказал Сергеев.

- Благодарю вас, ваше высочество. Мы хотим, чтобы вы чувствовали себя как дома. - Струан знал, что сейчас все глаза устремлены на них и отметил про себя, что действительно удачно выбрал костюм для бала. В противоположность всем гостям он был одет в черное, лишь волосы сзади у воротника были перехвачены узкой зеленой лентой. - Может быть, вы согласитесь вести первый танец?

- Почту за честь. Но боюсь, я не представлен ни одной из дам. - Сергеев прибыл на бал в великолепном казачьем мундире, рубашка была элегантно присборена на одном плече, с унизанного драгоценными камнями пояса свисала парадная шпага. Двое слуг в ливреях незаметно держались поблизости.

- Ну, это легко поправимо, - улыбнулся Струан. - Не хотите ли выбрать. Я буду рад официально представить вас.

- Это было бы очень невежливо с моей стороны. Может быть, вы сами решите, кто согласится удостоить меня этой чести.

- Чтобы остальные потом выцарапали мне глаза? Что же, очень хорошо.

Он повернулся и зашагал через танцевальный круг. Самой подходящей кандидатурой была бы Мануэлита. Это принесло бы огромную честь и доставило удовольствие португальской общине, из которой и «Благородный Дом», и все другие торговцы набирали своих клерков, бухгалтеров, кладовщиков - всех тех, без кого не может существовать ни одна компания. Мэри Синклер была бы почти столь же хорошим выбором, ибо она выглядела сегодня как-то необычайно интригующе и была самой прекрасной женщиной в зале. Но с этим выбором он ничего не выигрывал, если не считать поддержки Глессинга. Струан заметил, что Глессинг не отходит от Мэри ни на шаг. С тех пор, как он стал начальником гавани, его значение сильно возросло. И он мог бы оказаться весьма ценным союзником.

Струан увидел, как широко раскрылись глаза Мануэлиты и как Мэри Синклер затаила дыхание, когда он направился в их сторону. Но он остановился перед Броком.

- С твоего позволения, Тайлер, может быть Тесс согласится вести первый танец в паре с великим князем? - Струан с удовольствием услышал за спиной шорох изумления.

Брок кивнул, весь вспыхнув от оказанной ему чести. Лиза была в экстазе. Тесс зарделась и едва не лишилась чувств. А Кулум проклинал и ненавидел отца и одновременно благословлял его за то, что он так выделил Тесс перед всеми. Торговцы же, все без исключения, спросили себя, уж не собрался ли Тай-Пэн помириться с Броком. И если так, то зачем?

- Я не верю своим глазам, - сказал Глессинг.

- Да, - озабоченно кивнул Купер: мир между Броком и Струаном не сулил ему ничего хорошего. - Это просто не укладывается в голове.

- Это очень хорошо укладывается в голове, - возразила Мэри. - Она моложе всех нас, ей и следует предоставить эту честь.

- Все не так просто, мисс Синклер, - сказал Глессинг. - Тай-Пэн никогда и ничего не делает без причины. Возможно, он надеется, что она упадет и сломает ногу или еще что-нибудь в этом роде. Он ненавидит Брока.

- Мне кажется, с вашей стороны очень жестоко так думать, капитан Глессинг, - резко заметила Мэри.

- Да, вы правы, и я прошу извинить меня; я сказал вслух то, о чем сейчас думает каждый. - Глессинг посетовал на свою глупость: он должен был предвидеть, что такое возвышенное, чистое создание, конечно же, бросится защищать этого дьявола. - Меня раздражает только то, что вы здесь самая красивая леди, и, вне всякого сомнения, эта честь принадлежит вам.

- Вы очень любезны. Но вы не должны думать, что Тай-Пэн способен делать что-то злонамеренно. Это не так.

- Вы правы, а я ошибался, - покорно опустил голову Глессинг. - Может быть, я могу рассчитывать на первый танец - и вы позволите сопровождать вас к ужину. Тогда я буду знать, что прощен.

Прошло уже больше года с того дня, когда Мэри впервые задумалась о Джордже Глессинге как о возможном муже. Он ей нравился, но любви к нему она не испытывала. И вот теперь все кончено, думала она.

- Благодарю вас, - произнесла она вслух. - Если вы пообещаете впредь быть более... более мягким.

- Идет, - кивнул Глессинг со счастливой улыбкой.

Струан вел Тесс через танцевальный круг.

- Ты умеешь вальсировать, девочка?

Она кивнула и постаралась не смотреть на сына Тай-Пэна.

- Позвольте представить вам мисс Тесс Брок, ваше высочество. Великий князь Алексей Сергеев.

Тесс стояла парализованная, колени ее дрожали. Но мысль о Кулуме. о том, как он смотрел на нее, подстегнула ее уверенность в себе и вернула ей самообладание.

- Я польщена, ваше высочество, - сказала она, приседая в реверансе.

Великий князь поклонился и галантно поцеловал ей руку.

- Это я чувствую себя польщенным, мисс Брок.

- Приятно ли прошло ваше путешествие? - спросила она, обмахиваясь веером.

- Да, благодарю вас. - Он посмотрел на Струана: - Скажите, все юные леди Англии так прекрасны?

Едва он договорил, как в зал вплыла Шевон, держа под руку Тиллмана. Платье из зеленого газа окутывало ее подобно облаку, его колоколообразная юбка была огромна. Верхнее платье имело длину всего до колена, чтобы подчеркнуть пирамиду из дюжины пышных нижних юбок изумрудного цвета. Руки были в длинных зеленых перчатках, в рыжих волосах - перья райской птицы. И совершенно невероятная деталь: лиф ее платья не поддерживался рукавами.

- Простите нас за опоздание, ваше превосходительство, мистер Струан, - извинилась она, приседая в поклоне среди общего молчания. - Перед самым уходом я потеряла пряжку с туфли.

Лонгстафф оторвал взгляд от глубокого декольте и спросил себя, вместе со всеми остальными, как, черт возьми, держится на ней это платье и не свалится ли оно в один прекрасный момент.

- Вы всегда появляетесь вовремя, Шевон. - Он повернулся к Сергееву: - Позвольте представить вам мисс Шевон Тиллман из Америки. О, и мистера Тиллмана. Его высочество великий князь Алексей Сергеев.

Тесс, которая в этот момент стояла рядом, всеми забытая, смотрела, как Шевон приседает перед князем, и ненавидела ее всем своим существом за то, что та украла у нее миг славы. Впервые она почувствовала ревность к другой женщине. И впервые она подумала о себе как о женщине, а не как о девушке.

- Какое восхитительное платье, мисс Тиллман, - пропела она. - Вы сами его сшили?

Глаза Шевон зло блеснули, но она ответила с не меньшей любезностью:

- О нет, дорогая, боюсь, у меня нет вашего таланта. - Грязная ты потаскушка, недомерок, договорила она про себя.

- Не окажете ли вы мне честь, подарив мне свой первый танец, Шевон? - спросил Лонгстафф.

- С удовольствием, ваше превосходительство. - Зависть и ревность, которые она вызывала, кружили ей голову, упоительно будоражили кровь. - Здесь все так красиво, Тай-Пэн. - Она улыбнулась Струану.

- Э... благодарю вас, - ответил Струан. Он повернулся и сделал знак дирижеру флотского оркестра.

Тот взмахнул палочкой, и по залу поплыли первые волнующие такты венского вальса. Хотя вальсы все еще заставляли хмуриться благовоспитанную публику, они уже прочно заняли главенствующее место среди других танцев.

Великий князь повел Тесс по центру круга, и Шевон от души помолилась, чтобы Тесс оступилась и упала или, еще лучше, танцевала, как корова. Но Тесс заскользила по залу, словно лепесток, подхваченный легким ветром. Лонгстафф вывел Шевон на круг. Грациозно закружившись в танце, она заметила, как Струан направился к темноглазой португальской красавице, которую она никогда раньше не видела, и это привело ее в ярость. Но когда она опять на мгновение оказалась к нему лицом, она увидела, что Струан пригласил Лизу Брок, и подумала про себя: «О, Тай-Пэн, ты умный человек. Я люблю тебя за это». Затем на глаза ей попались Тесс и великий князь, уверенно занимавшие центр круга, и она направила туда Лонгстаффа, превосходного танцора, который, однако, так и не понял, что его куда-то направляют.

Кулум стоял в стороне и наблюдал за танцующими. Он взял бокал шампанского, залпом осушил его, даже не почувствовав вкуса, и в следующий миг застыл в поклоне перед Тесс, приглашая ее на второй танец.

Он не заметил, как нахмурился Брок и как Лиза торопливо отвлекла мужа разговором. Или как в глазах Горта вдруг вспыхнуло любопытство.

Вальсы сменялись польками, польки - рилами и галопами. В конце каждого танца Шевон окружала толпа поклонников; такая же толпа - но более осторожная - окружала Мануэлиту. Кулум протанцевал с Тесс в третий раз, а четыре танца за вечер были тем пределом, который дозволялся приличиями.

Когда был объявлен последний танец перед ужином, Струан плечом проложил себе дорогу сквозь толпу, окружавшую Шевон.

- Джентльмены, - объявил он со спокойной непререкаемостью, - сожалею, но этот танец - привилегия хозяина.

Мужчины застонали в ответ и дали ему забрать ее. Он не стал ждать, когда заиграет музыка, а сразу повел ее на круг.

Джефф Купер проводил их ревнивым взглядом. Это был его танец.

- Они хорошо смотрятся вместе, - заметил он Тиллману.

- Да. Почему ты не настаиваешь на женитьбе? Ты знаешь мое мнение. И мнение моего брата.

- Время еще есть.

- Теперь, когда Струан овдовел, уже нет.

Глаза Купера превратились в узкие щелки:

- Ты бы одобрил такой союз?

- Разумеется, нет. Но для меня вполне очевидно, что Шевон увлечена этим человеком. - Помолчав немного, Тиллман раздраженно добавил: - Пора ей угомониться. С того дня, как она прибыла сюда, я не знал ни минуты покоя, и мне надоело исполнять при ней роль сторожевого пса. Я знаю о твоих намерениях, поэтому официально попроси ее руки, и давай покончим с этим.

- Не раньше, чем я буду уверен, что она готова меня принять - с радостью принять - по собственной воле и без понукания. Она не вещь, которую можно покупать и продавать.

- Согласен. Но при этом она остается женщиной, младшим членом семьи, и она поступит так, как сочтут нужным ее отец и я. Должен признаться, я не одобряю твоего отношения ко всему этому, Джефф. Ты напрашиваешься на неприятности.

Купер промолчал. Он смотрел на Шевон, и весь низ живота у него сводило от боли.

- Из них получилась идеальная пара, - сказала Мэри, мучительно желая оказаться на месте Шевон. И в этот момент она вдруг почувствовала себя нечистой: из-за своей тайной жизни, из-за ребенка и из-за Глессинга. Сегодня он весь вечер был таким внимательным, нежным и мужественным, и очень англичанином, очень чистым. Она едва не разрыдалась от боли, которую ей причиняла ее безнадежная любовь к Тай-Пэну.

- Действительно, - согласился Глессинг. - Но если только на свете существует справедливость, приз достанется вам, мисс Синклер.

Она сумела улыбнуться и вновь постаралась разобраться, кто же отец ее ребенка - не то чтобы это имело какое-то значение, потому что в любом случае его отец был китайцем. Родить китайского ублюдка! Я раньше умру, твердо сказала она себе. Еще два или три месяца, а потом это станет заметно. Но я не доживу до этого дня, чтобы не видеть ужаса и упрека на их лицах. Ее глаза наполнились слезами.

- Ну же, Мэри, полно, - сказал Глессинг, мягко касаясь ее руки. - Вы не должны плакать потому, что я сделал вам комплимент. Вы в самом деле самое прекрасное создание в этом зале - прекраснейшее из всех, кого я знал. Это чистая правда.

Она рукой смахнула слезы, прикрывшись веером. И в ее затуманенном ужасом сознании возник образ Мэй-мэй. Может быть, Мэй-мэй сумеет ей помочь? Наверное, у китайцев есть лекарства, с помощью которых можно избавиться от ребенка. Но это же убийство. Убийство! Нет, это мое тело, и никакого Бога нет, и если я рожу, меня ждет проклятие.

- Извините, Джордж, дорогой, - сказала она, несколько успокоившись теперь, когда приняла решение. - Я на мгновение почувствовала, что у меня кружится голова.

- Вы уверены, что сейчас вам уже лучше?

- О да, вполне.

Глессинга переполняли любовь и желание защитить и утешить ее. Бедная хрупкая девочка, думал он. Ей нужен человек, который будет заботиться о ней, и этот человек - я. Только я.

Струан становился в пустом центре танцевального круга.

- Я все спрашивала себя, когда же я удостоюсь этой чести. Тай-Пэн. - В глазах Шевон светилось лукавство.

- Этот танец посвящается вам, Шевон, - любезно сказал он.

В тот же миг прозвучал первый такт самой зажигательной музыки на свете. Канкан. Необузданный, веселый, буйный танец с высоким выбрасыванием ног, который появился в тридцатые годы в Париже и тут же стал излюбленным танцем парижан, а потом штурмом взял остальные столицы Европы, но оставался под запретом в высшем свете как слишком несдержанный.

- Тай-Пэн! - ошеломленно воскликнула она.

- Я подкупил дирижера, - прошептал он ей на ухо.

Она колебалась, но, чувствуя на себе шокированные взгляды гостей, небрежно взяла Струана за руки, подстегиваемая пульсирующей музыкой.

- Я надеюсь, у вас ничего не свалится? - сказал Струан.

- Если свалится, вы меня защитите, я надеюсь?

И в следующий момент они заскакали по кругу. Шевон отпустила руки Струана, подхватила юбки и выбросила вверх ногу, показав кружевные панталончики. Раздался ликующий крик, и мужчины бросились разбирать партнерш. Теперь уже танцевали и вскидывали ноги все до единого, захваченные заразительным, безудержным ритмом.

Музыка в одночасье подчинила себе и развратила всех. Всех без исключения.

Когда она окончилась, раздались бешеные аплодисменты и непрекращающиеся крики «бис!», и оркестр заиграл снова. Мэри забыла о ребенке, а Глессинг решил, что сегодня же вечером он попросит - нет, черт побери, потребует, - чтобы Горацио благословил их брак. Танцующие продолжали кружиться, высоко задирать ноги, подбадривать друг друга, восторженно вскрикивать - и потом все разом кончилось. Молодежь окружила Струана и Шевон, наперебой благодаря его и поздравляя ее. Она с видом собственницы держала его под руку и обмахивалась веером, бесконечно довольная собой. Он вытер вспотевший лоб, радуясь, что обе его карты оказались выигрышными: Тесс и канкан.

Все вернулись к своим местам за столами, и официанты начали разносить подносы с едой. Копченый лосось, копченые окорока, рыба, устрицы, съедобные моллюски и колбасы. Свежие фрукты, которые Чен Шень выкрал с лорки, совершившей опасное путешествие из Манилы. Говяжьи бока, приобретенные у королевского флота и зажаренные на открытом огне. Молочные поросята. Маринованные свиные ножки в сладком желе.

- Клянусь жизнью, - заметил Сергеев, - давно уже не видел я такого изобилия за столом и не проводил время так чудесно, мистер Струан.

- Ла-ла, ваше высочество, - сказала Шевон, приподняв одну бровь, - а по-моему, «Благородный Дом» сегодня как раз решительно ничем не смог нас удивить.

Струан рассмеялся вместе с остальными и сел во главе стола. Сергеев опустился на стул по правую руку от него, Лонгстафф - по левую, рядом с великим князем расположилась Шевон. Мэри Синклер села подле Лонгстаффа, следом за ней - Глессинг, внимательный и заботливый. За тем же столом сидели Горацио, Аристотель, Мануэлита и адмирал. Потом Брок с Лизой и Джефф Купер. Робб и Кулум были хозяевами за своими собственными столами.

Струан посмотрел на Аристотеля, удивляясь про себя, как это старику удалось уговорить Варгаша позволить Мануэлите быть дамой Аристотеля за обеденным столом. Господи всемогущий, подумал он, неужели это Мануэлита позирует ему для той картины?

- Канкан, - говорил между тем Лонгстафф, - нет, чес-с-слово. Это был дьявольски рискованный трюк, Тай-Пэн.

- Отнюдь, ваше превосходительство, ведь здесь собрались вполне современные люди. Мне кажется, все получили массу удовольствия.

- Но если бы мисс Тиллман - не взяла на себя инициативу, - вставил Сергеев, - сомневаюсь, что кто-то из нас нашел бы в себе достаточно мужества.

- Что еще оставалось делать бедной девушке, ваше высочество? - ответила Шевон. - Честь была поставлена на карту. - Она повернулась к Струану: - С вашей стороны это было очень нехорошо, Тай-Пэн.

- Верно, - кивнул он. - Прошу вас извинить меня на минуту, я должен проследить, чтобы о гостях позаботились должным образом.

Он обошел столы, приветливо кивая всем. Когда он приблизился к столу Кулума, наступило молчание, и Кулум поднял глаза.

- Хэллоу, - произнес он.

- Все в порядке, Кулум?

- Да, благодарю вас. - Кулум был безукоризненно вежлив, но голос его звучал холодно.

Горт, сидевший напротив Тесс за его столом, спрятал довольную усмешку. Струан кивнул и отошел.

Когда ужин закончился, дамы удалились в большую палатку, поставленную специально для них. Мужчины собрались группами у столов. Они курили, потягивали портвейн, отдыхали, довольные тем, что ненадолго остались одни. Разговор в основном шел о поднявшихся ценах на пряности, и Робб и Струан между делом заключили несколько выгодных сделок на их поставку, а также на предоставление другим торговцам скупленного ими грузового пространства на торговых судах. По поводу предстоящего конкурса все сходились во мнении, что победительницей будет Шевон, но Аристотеля это, как будто, ни в чем не убеждало.

- Если вы не отдадите ей приз, - говорил Робб, - она убьет вас.

- Ах, Робб, дорогая ты моя простота! - возражал Аристотель. - Вы все не можете оторвать взгляд от ее грудок - они и в самом деле дивно хороши, - но конкурс-то объявлен на лучшее платье, а не на полное отсутствие такового!

- Но ее платье восхитительно. Самое лучшее здесь, даже думать нечего.

- Ах, бедняга ты бедняга, ты не обладаешь глазом художника - и чувством ответственности, которую налагает на человека бессмертный выбор.

Так что шансы Шевон стали расцениваться несколько ниже. Многие отдавали предпочтение Мэри. Мануэлита также имела своих сторонников.

- А кого выбрал бы ты, Кулум? - спросил Горацио.

- Мэри Синклер, разумеется, - ответил Кулум, как того требовала вежливость, хотя, насколько это касалось его, в мире теперь существовала лишь одна леди, достойная этой чести.

- Это очень любезно с твоей стороны, - сказал Горацио. В этот момент его окликнул Маусс, и он отвернулся со словами: - Прошу прощения.

Кулум присел за одним из столов, радуясь возможности побыть наедине со своими мыслями. Тесс Брок. Какое очаровательное имя! Как она была прекрасна! Какая совершенная леди! Он увидел приближающегося к нему Горта.

- Пару слов с глазу на глаз, Струан? - произнес Горт.

- Конечно. Присаживайтесь, пожалуйста. - Кулум старался скрыть охватившее его беспокойство.

- Благодарствуйте. - Горт сел, положив свои огромные руки на стол. - Лучше уж я сразу выложу все, как есть. Я по-другому и не умею. Дело касается твоего отца и моего. Они враги, тут ничего не попишешь. И ничего мы с этим поделать не сможем, ни ты, ни я. Но, только потому что они враги, нам-то вовсе не обязательно так же относиться друг к другу. По крайности, такая у меня мысль. Китай большой, хватит его и на твою, и на мою долю. По крайности, такая у меня мысль. Мне до смерти надоело смотреть на те глупости, которые они вытворяют. Возьми, к примеру, этот холм - да они оба были готовы всем на свете рискнуть, все поставить на один удар молотка из-за этого своего лица. Если мы не поостережемся, нас обоих втянут в эту вражду, и тебя, и меня, хотя нам-то друг друга ненавидеть и не за что. Что скажешь? Давай решать сами за себя. Что мой Па думает или что твой Па думает - ну, это их личное дело. Давай мы с тобой начнем все по-честному. В открытую. Кто знает, может, когда-нибудь мы станем друзьями? Но, я думаю, не по-христиански это - нам вот так друг друга ненавидеть, из-за наших только отцов. Что скажешь?

- Я с тобой согласен, - ответил Кулум, сбитый с толку этим неожиданным предложением дружбы.

- Я не говорю, что мой отец не прав, а твой прав. Я только говорю, что мы как мужчины должны постараться жить своей жизнью, а уж там, как получится. - Грубое, словно вытесанное из камня лицо Горта сложилось в улыбке: - Я, видать, тебя здорово огорошил, парень.

- Прошу прощения. Просто я... ну... да, я бы хотел, чтобы мы были друзьями. Я просто не ожидал, что... ну, что ты смотришь на это по-иному, чем наши родители.

- Вот видишь? Я как раз об этом и речь веду, клянусь Богом. Мы за всю жизнь друг другу и четырех слов не сказали, а ты уже думал, что я ненавижу тебя со всеми потрохами, да и только.

- Да.

- Нелегко это - ну, то, что мы затеем. Не забывай, у нас с тобой жизнь была разная. Моей школой стал корабль. В десять лет я уже ушел в свое первое плавание. Так что придется тебе попривыкнуть к моим манерам, да и к речи. Но даже и так, я знаю про Китайскую торговлю больше многих, и я лучший моряк в этих водах. Не считая моего Па - да еще этого дьяволова отродья Орлова.

- Орлов так хорош?

- Да. Этот мерзавец, наверное, зачат от акулы, а выродила его русалка. - Горт взял щепоть просыпанной на стол соли и суеверно бросил ее через плечо. - У меня от этого сукина сына мурашки по коже бегают.

- У меня тоже, - кивнул Струан.

Горт помолчал немного, потом сказал:

- Нашим отцам никак не понравится, что мы стали друзьями.

- Да. Я знаю.

- Скажу тебе прямо, Струан. Это Тесс мне сказала, что сегодня подходящий вечер, чтобы поговорить с тобой по душам. Так что поначалу это была и не моя идея - поговорить с тобой сегодня в открытую-то. Но я прямо рад, что теперь выговорился. Что скажешь? Давай попробуем, а? Вот моя рука.

Кулум с радостью пожал протянутую руку.

Глессинг раздраженно потягивал бренди, стоя в нетерпеливом ожидании по другую сторону танцевального круга. Он уже готов был прервать беседу Горацио с Кулумом, когда Маусс подозвал Синклера к себе. И что это ты, черт возьми, так разнервничался, спрашивал он себя. Да нет, я не нервничаю. Просто мне не терпится высказать то, что у меня на сердце. Клянусь Юпитером, Мэри сегодня выглядит потрясающе. Совершенно потрясающе!

- Извините, капитан Глессинг, - отрывисто произнес у его плеча Тернбулл, сероглазый, всегда безукоризненно одетый человек, главный магистрат Гонконга, который с крайней серьезностью относился к своему назначению.

- Прекрасный вечер, ну?

- Да.

- По-моему, сейчас самое время, если вы не против. Его превосходительство свободен. Нам стоит попробовать перехватить его, пока есть такая возможность.

- Хорошо. - Глессинг автоматически поправил пояс с саблей и последовал за Тернбуллом меж столов в сторону капитан-суперинтенданта торговли, стоявшего неподалеку.

- Вы не уделите нам минуту времени, ваше превосходительство? - обратился к нему Тернбулл.

- О, разумеется.

- Извините, что речь на праздничном вечере пойдет о делах, но все это весьма важно. Один из наших патрульных фрегатов захватил шайку грязных пиратов.

- Отлично. Дело, как будто, яснее ясного?

- Да, ваше превосходительство. Негодяи были захвачены у южного берега, недалеко от Абердина. Они грабили джонку, перебив ее команду.

- Проклятые свиньи, - возмутился Лонгстафф. - Суд уже состоялся?

- В этом-то и заключается проблема, - доложил Тернбулл. - Капитан Глессинг считает, что это должен быть военно-морской трибунал - я полагаю это гражданским делом. Но мои полномочия распространяются лишь на мелкие правонарушения и уж никак не на уголовные преступления какого бы то ни было рода. Это дело должно слушаться в присутствии присяжных и обязательно настоящим судьей; оно по всем оценкам достойно сессии.

- Верно. Но мы не можем иметь своего судью, пока официально не станем колонией. А это, как вы понимаете, займет еще не один месяц. С другой стороны, мы не можем держать преступников в тюрьме без скорого и справедливого суда - это незаконно. - Лонгстафф ненадолго задумался. - Я бы сказал, что дело это гражданское. Если присяжные вынесут обвинительный приговор, пришлите мне бумаги на утверждение. Вам лучше сразу начать возводить рядом с тюрьмой виселицу.

- Я не могу сделать этого, ваше превосходительство. Это было бы серьезным нарушением законности. Закон в данном случае предельно ясен - только настоящий судья полномочен выносить приговор по такому важному делу.

- Однако мы не можем бесконечно долго держать под замком людей, обвинив их в преступлении и лишив открытого и справедливого суда. Что вы предлагаете?

- Я не знаю, что делать, сэр.

- Чертовски досадно все это! - сказал Лонгстафф. - Вы правы, конечно.

- Возможно, нам следует передать их китайским властям, пусть они с ними разбираются, - предложил Глессинг, стремясь поскорее решить этот вопрос, чтобы поговорить наконец с Горацио.

- Я не одобряю этого шага, - резко возразил Тернбулл. - Преступление было совершено в британских водах.

- Вполне с вами согласен, - кивнул Лонгстафф. - Пока что держите всех таких обвиняемых под стражей, а я отправлю срочную депешу в министерство иностранных дел и запрошу их указаний.

- Слушаюсь, ваше превосходительство. - Тернбулл замолчал на секунду. - Далее, я бы хотел получить средства на расширение тюрьмы. У меня десятки случаев ограблений с нанесением телесных повреждений и одна вооруженная кража со взломом.

- Очень хорошо, - апатично сказал Лонгстафф. - Давайте обсудим это завтра.

- Возможно, мне тоже следует попросить ваше превосходительство об аудиенции на завтра, - сказал Глессинг. - Мне необходимы какие-то деньги, чтобы нанять лоцманов, и нам нужно определить сумму портовых и причальных сборов. Кроме того, мне требуются полномочия на то, чтобы реквизировать несколько быстрых охотников за пиратами. Ходят упорные слухи, что флот этого дьявола Ву Фан Чоя стоит где-то недалеко на севере. Мне также понадобится ваше разрешение расширить мою юрисдикцию на все воды Гонконга. Существует настоятельная необходимость ввести единообразные таможенные свидетельства для порта и решить все вопросы, связанные с взиманием таможенных пошлин.

- Очень хорошо, капитан, - кивнул Лонгстафф. - В полдень. - И затем Тернбуллу: - Девять часов?

- Благодарю вас, ваше превосходительство.

К досаде Глессинга, Лонгстафф повернулся и направился к Горацио. Господи милостивый, подумал он, я так и не доберусь до него сегодня.

Струан смотрел на корабли, стоящие на якоре, и время от времени поглядывал на небо. Погода хорошая, сказал он себе.

- Прекрасная гавань, мистер Струан, - дружелюбно заметил Сергеев, подходя к нему.

- Да. Хорошо, что после стольких лет мы наконец имеем собственную гавань и свои воды. - Струан с появлением князя насторожился, но внешне его манеры оставались такими же спокойными. - Гонконг станет подлинной жемчужиной в королевской короне. Со временем.

- Не хотите ли немного прогуляться?

Великий князь направился вниз к воде, Струан поравнялся с ним и зашагал рядом.

- Насколько я понимаю, островом вы владеете чуть больше двух месяцев. - Князь махнул рукой в сторону многочисленных построек, заложенных в Счастливой Долине. - И, однако, у вас тут уже почти целый город. Ваша энергия и трудолюбие превосходят всякое воображение.

- Что ж, ваше высочество, если вы решаете, что что-то должно быть сделано, без толку сидеть и ждать, теряя время, не так ли?

- Вы правы. Мне только кажется странным, что вы удовлетворились лишь этой пустынной скалой, когда Китай так беспомощен. Война должна была бы принести вам много куда более значительных призов.

- Мы не гонимся за призами в войне с Китаем. Нам достаточно просто небольшой базы, где мы сможем килевать и переоснащать свои корабли. К тому же я едва ли назвал бы беспомощной нацию, насчитывающую триста миллионов человек.

- Значит, коль скоро война еще не завершена, вы, я полагаю, ожидаете прибытия крупных подкреплений. Вам понадобятся здесь армии, а не несколько тысяч солдат. И целые флоты, а не тридцать или около того кораблей.

- Его превосходительство осведомлен на этот счет лучше меня. Но со своей стороны могу сказать, что любая держава, которая решит померяться силами с Китаем, должна настроиться на долгую и упорную борьбу. Если у нее нет необходимых планов и необходимых людей. - Струан показал рукой через гавань на материк: - Эта земля не имеет конца.

- Россия тоже не имеет конца, - сказал Сергеев. - Но только иносказательно. На самом деле даже России положены пределы. Северным Ледовитым океаном и Гималаями. Балтийским морем и Тихим океаном.

- Вы заняли северные земли? - Струан был ошеломлен, но постарался не выдать голосом охватившей его тревоги. Где это, ради Создателя? К северу от Маньчжурии? Маньчжурии? Или Китая, моего Китая?

- Мать-Россия простирается от моря до моря. Под Богом, Тай-Пэн, - без всякой выспренности произнес Сергеев. - Нужно своими глазами увидеть землю моей родины, чтобы понять мои слова. Она черна, плодородна и наполнена жизнью. И все же мы превратили в пустыню полторы тысячи миль этой земли, чтобы сдержать Бонапарта и его Grande Armee³. Ваша стихия - море. Моя - земля. Море я оставляю вам, Тай-Пэн. - Взор Сергеева затуманился. - Сегодня днем мы наблюдали великий поединок. И заклад был любопытный. Крайне любопытный.

Струан улыбнулся, глубокие линии, прорезавшие его щеки, стали еще глубже.

- Жаль, что схватка закончилась вничью. Теперь мы так и не узнаем - не правда ли, ваше высочество, - кто же из бойцов был лучшим?

- Вы нравитесь мне, мистер Струан. Я бы хотел быть вашим другом. Мы могли бы очень пригодиться друг другу.

- Я почту за честь быть вам полезным везде и во всем.

Сергеев расхохотался, обнажив ослепительно белые зубы?

- Времени впереди достаточно. Единственное преимущество, которое Азия имеет перед Европой, кроется в отношении азиатов ко времени. Мой род происходит из Караганды. Город лежит по эту сторону Урала, так что, возможно, я отчасти азиат. Мы казаки.

- Я не понимаю. Урал?

- Горная цепь, которая тянется от Северного Ледовитого океана до Каспийского моря. Она делит Россию на восточную и западную части.

- Я так мало знаю о России... да и о Европе, если уж на то пошло, - сказал Струан.

- Вам непременно нужно побывать в России. Подарите мне шесть месяцев своего времени и позвольте быть вашим гостеприимным хозяином. У нас есть, на что посмотреть: города... бескрайние моря колышущейся травы. Поездка могла бы оказаться очень выгодной. Огромные рынки для чая, шелка и вообще всех видов товаров. - Его глаза весело сверкнули: - И женщины просто несравненны.

- На этой неделе я немного занят, но вот, может быть, на следующей?

- А теперь давайте оставим шутки и поговорим серьезно. Прошу вас, подумайте о моем предложении. На будущий год или через год. Я полагаю это очень важным. Для вас, для вашей страны и вообще для будущего. Россия и Британия никогда не воевали друг с другом. На протяжении веков мы были союзниками, и у нас обоих постоянно возникали трения с Францией, нашим традиционным противником. Россия располагает громадными земельными ресурсами и миллионами людей, сильных людей. У вас земли мало, поэтому вам нужна ваша империя, и мы ничего не имеем против этого. Вы правите морями, мы признаем и одобряем это. Ваша промышленная мощь возросла неимоверно и приносит вам огромные богатства. Это доставляет нам искреннее удовольствие. Вы имеете товары и средства их доставки, мы имеем рынки. Но у нас тоже есть товары, которые могут пригодиться вам: сырье для ваших невероятных машин и пища для вашего поразительного народа. Вместе мы несокрушимы. Вместе мы сможем держать Францию в узде. И не только ее, но и священную Римскую империю, и Пруссию, и турецких нехристей. Вместе мы сможем установить прочный мир. И расти и процветать на благо всех.

- Да, - столь же серьезно ответил Струан. - Я тоже за это. Но вы рассуждаете в масштабах целой нации. С исторической точки зрения. Это ничего не дает на практике. И я не считаю, что можно винить французов в честолюбии их королей. Или оправдать обращение турков в христиан посредством огня и меча. Я уже высказал свои взгляды за обедом. Если говорить о всех государствах сразу, то я уверен, что без какой-либо формы контроля за действиями королей - и королев - войн окончательно не избежать. Его превосходительство сегодня очень удачно выразился на этот счет. Короли - да и вообще любые вожди - проливают не свою кровь, а кровь других людей. Говоря же о практической стороне, я мало что могу сделать. Мой торговый дом не решает государственных проблем - и я не обладаю никакой реальной властью в парламенте, как вам хорошо известно.

- Но во всем, что касается Азии, к вашему мнению прислушиваются очень внимательно. А власть - и огромная власть - есть у меня в Санкт-Петербурге.

Струан глубоко затянулся сигарой, потом выпустил длинную струю дыма:

- Что вам нужно в Азии?

- Что вам нужно в Китае?

- Торговля, - ответил Струан тут же, словно не задумываясь, хотя внутренне весь собрался, чтобы случайно не выдать своей истинной цели. Существует, черт возьми, огромная разница, сказал он себе, между Азией и Китаем.

- Я, возможно, сумел бы добиться, чтобы «Благородному Дому» было даровано исключительное право поставлять чай на рынок всех трех Россий. И такое же право на вывоз пушнины и зерна изо всех трех Россий.

- В обмен на что? - спросил Струан, ошеломленный огромностью этого предложения. Подобная монополия означала бы миллионные доходы. И столь сильная позиция обеспечила бы ему влиятельное положение в английских политических кругах и подняла бы его престиж на недосягаемую высоту.

- Дружбу, - ответил Сергеев.

- Это слово включает в себя множество значений, ваше высочество.

- У него есть только одно значение, мистер Струан. Хотя, конечно, существует много способов, как друг может помочь другу.

- Какую конкретную помощь вы конкретно хотите получить в обмен на конкретное соглашение с моей компанией?

Сергеев рассмеялся.

- Этак у нас получится слишком много конкретностей для одного вечера, мистер Струан. Но, согласитесь, мое предложение стоит того, чтобы над ним поразмыслить и серьезно его рассмотреть. А также обсудить, выбрав для этого конкретный момент, а? - Он устремил взгляд мимо кораблей через гавань на материк. - Вы непременно должны побывать в России, - повторил он.

- Когда вам понадобится перевод, ваше превосходительство? - Горацио поднял глаза от бумаги, которую минуту назад протянул ему Лонгстафф.

- В любое время, мой милый. Скажем, как-нибудь на днях, ну? Только поставьте китайские иероглифы над английскими словами, хорошо?

- Слушаюсь, сэр. Мне следует отправить его кому-нибудь?

- Нет. Просто вернете его мне. Разумеется, дело это приватное. - Лонгстафф отошел, довольный тем, как продвигается вперед его план. Письмо гласило: «Его превосходительство английский капитан-суперинтендант торговли желает приобрести пятьдесят фунтов семян тутового дерева или тысячу саженцев, которые должны быть доставлены ему как можно быстрее». Все, что ему останется сделать, когда Горацио вернет текст переведенным, это подставить «чая» вместо «тутового дерева». С этим он и сам справится: китайский иероглиф, обозначающий чай, можно найти на каждом ящике, который отправлялся домой. А потом он будет ждать, пока не решит, к кому можно и обратиться с таким посланием.

Оставшись один, Горацио перечел письмо. Интересно, зачем это Лонгстаффу вдруг понадобились тутовые деревья? Десятки тысяч этих деревьев вместе с шелковичными червями росли на юге Франции, и было бы проще простого получить семена оттуда. В то время как в Китае раздобыть их будет совсем не просто. Или Лонгстафф намерен посадить рощу этих деревьев прямо здесь? Но зачем ему тогда пятьдесят фунтов семян? Это же громадное количество, а он никогда не увлекался садоводством. И зачем подчеркивать, что это частное дело и не должно разглашаться?

- Горацио?

- А, привет, Джордж. Как поживаешь?

- Прекрасно, благодарю тебя.

Горацио заметил, что Глессинг был весь в поту и заметно нервничал.

- Что случилось?

- Ничего. Просто, видишь ли... ну, в жизни каждого человека наступает день... когда он должен... ну, ты вдруг встречаешь кого-то, кто... нет, я говорю все не то. Это касается Мэри. Я хочу жениться на ней, и мне нужно твое благословение.

Горацио вспыхнул, но тут же заставил себя успокоиться и сказал то, что уже решил сказать. Сегодня он весь вечер особенно остро ощущал то внимание, которое Глессинг оказывал Мэри; и вспоминал выражение лица капитана в самый первый день на острове. Он ненавидел Глессинга за то, что тот осмелился осложнить жизнь ему и Мэри, осмелился возомнить, будто Мэри хотя бы на мгновение может им всерьез заинтересоваться. - Я крайне польщен, Джордж. И Мэри тоже будет польщена. Но она... видишь ли, я думаю, она еще не вполне созрела для супружеской жизни.

- Да что ты! Конечно же, она к ней готова, давно готова, тут и думать нечего. А у меня прекрасные перспективы, и мой дед собирается отказать мне родовое поместье. Достаток у меня будет весьма приличный, и служебная карьера выглядит чертовски заманчиво, к тому же...

- Поостынь немного, Джордж Мы должны очень тщательно все обдумать и взвесить. Ты уже говорил об этом с Мэри?

- Господи милостивый, нет. Хотел сначала узнать о твоем отношении. Как же иначе.

- Тогда дай мне время во всем разобраться. Я и не предполагал, что у тебя серьезные намерения. Боюсь, я должен попросить тебя запастись терпением - для меня Мэри всегда была гораздо младше, чем на самом деле. Да ведь и совершеннолетия она еще не достигла, - небрежно добавил он.

- Значит, в общем и целом ты одобряешь? Так я понимаю?

- О да... просто мне никогда не приходило в голову, что... ну, в положенное время, когда она станет совершеннолетней, я уверен, она почтет за честь и с радостью примет твои ухаживания.

- Так ты считаешь, что мне следует подождать, пока ей исполнится двадцать один?

- Как ты понимаешь, я пекусь только об ее интересах. Она моя единственная сестра, и... мы очень близки друг другу. С тех пор, как умер отец, ее воспитанием занимался я.

- Да, конечно, - сокрушенно произнес Глессинг. - И из тебя, черт побери, вышел отличный воспитатель. Чертовски признателен, что ты вообще не отверг меня с ходу. Она такая... о, по-моему, она удивительная. Да, она удивительная.

- И все же лучше набраться терпения. Брак - это слишком ответственный шаг. Особенно для такой девушки, как Мэри.

- Да. Ты прав, конечно. Ну что ж, давай выпьем за будущее, а? Я не спешу с... э-э, но я хотел бы получить официальный ответ. Ведь нужно все распланировать, не так ли?

- О да, разумеется. Итак, за будущее!

- Дьявол меня забери, - выругался Брок, когда Горт подошел к нему. - Струаны прибрали к рукам каждый проклятый фут грузового пространства на всех кораблях, кроме наших. Как это у них получается? Еще сегодня утром? Уму непостижимо!

- Такое чувство, что узнал обо всем заранее - только это невозможно.

- Ну да ладно, клянусь Богом, это не так уж важно, - произнес Тайлер Брок, самодовольно улыбаясь и думая о своем корабле, спешившем в Манилу. Он не знал, что Дирк Струан и здесь опережает его на несколько часов. - Потанцевали и порезвились мы тут на славу, что скажешь?

- Кулуму, похоже, сильно приглянулась наша Тесс, Па.

- Н-да... я это тоже заметил. Пора ей, пожалуй, домой.

- Не раньше, чем пройдет конкурс. - Горящий взгляд Горта впился в глаза отца. - Если эта парочка поженится, то это как раз будет нам на руку.

- Никогда, клянусь Богом, - отрезал Брок, и его лицо побагровело.

- А я говорю - да, клянусь Богом. До меня дошел слух. От одного из наших португальских клерков, который узнал об этом от одного из клерков Струана: через полгода Тай-Пэн уезжает домой.

- Что?!

- Уезжает навсегда.

- Я в это не верю.

- Когда этот дьявол выйдет из дела, кто станет Тай-Пэном, а? Робб. - Горт смачно сплюнул. - Робба мы слопаем с потрохами. До земельной распродажи я был готов сказать, что и Кулума мы разжуем, как кусок солонины. Теперь я уже не так уверен. Но если Тесс будет его женой, тогда это будет «Брок, Струан и компания». После Робба Тай-Пэном станет Кулум.

- Дирк никогда не уедет. Никогда. Ты, видать, умом тронулся, парень. Только то, что Кулум танцевал с ней, не означает еще...

- Постарайся же понять, Па, - прервал его Горт. - Когда-нибудь Струан уедет. Все знают, что он метит в парламент. Как и тебе нужно будет уйти. Когда-нибудь.

- Ну, до этого-то еще далеко, клянусь Богом.

- Верно. Но когда-нибудь ты ведь все-таки уйдешь? Тогда Тай-Пэном буду я. - Голос Горта не был грубым, в нем звучала лишь спокойная уверенность. - Я буду Тай-Пэном «Благородного Дома», клянусь Богом, а не второй после него компании. И союз Кулума и Тесс в самый раз мне это устроит.

- Дирк ни за что не уедет, - повторил Брок, ненавидя сына за намек на то, что Горт преуспеет там, где у него самого ничего не получилось.

- Я же о нас думаю, Па! И о нашем доме. О том, как ты и я работаем день и ночь, чтобы обойти его. И о будущем. Женитьба Кулума на Тесс отлично решит все наши проблемы, - твердо добавил Горт.

Брок весь словно ощетинился, уловив вызов в его словах. Он понимал, что наступит день, когда ему придется передать в другие руки бразды правления. Но это будет не скоро, клянусь Господом. Ибо, лишившись своей компании, перестав быть Тай-Пэном торгового дома «Брок и сыновья», он зачахнет и умрет.

- С чего ты решил, что это будет Брок-Струан? Почему не Струан-Брок, где Тай-Пэном будет он, а ты окажешься за бортом?

- Не беспокойся. Па. С тобой и этим дьяволом Струаном все обстоит как в сегодняшней схватке. Вы стоите один другого. Оба одинаково сильны, одинаково хитры. Но я и Кулум?.. Тут все иначе.

- Я подумаю о твоих словах. Потом приму решение.

- Конечно, Па. Ты - Тай-Пэн. Если йосс поможет, ты станешь Тай-Пэном «Благородного Дома» раньше меня. - Горт улыбнулся и направился к Кулуму и Горацио.

Брок поправил повязку на глазу и посмотрел вслед сыну, такому высокому, энергичному, сильному и такому молодому. Он перевел взгляд на Кулума, потом огляделся, отыскивая Струана. Он увидел Тай-Пэна стоящим в одиночестве на берегу бухты, Струан всматривался в ночь. Любовь к Тесс и желание видеть ее счастливой боролись в душе Брока с сознанием справедливости всего, что говорил Горт. Он ни на минуту не сомневался в том, что Горт уничтожит Кулума, когда между ними вспыхнет конфликт, - а Горт обязательно доведет дело до ссоры, едва лишь настанет подходящий момент. Правильно ли это? Отдать в руки Горту мужа Тесс, которого она, возможно, полюбит?

Он спросил себя, что же он действительно предпримет, если любовь Кулума и Тесс окажется не пустячным увлечением, и что предпримет Струан. Этот брак нам, как будто, на руку, сказал он себе. Ничего худого в этом нет, а? Да. Только ты-то знаешь, что старина Дирк никогда не уедет из Китая - как и ты, - и сведение счетов между тобой и им обязательно состоится.

Он ожесточил свое сердце, злясь на Горта за то, что тот заставил ею почувствовать себя стариком. Зная, что и в этом случае он должен уничтожить Тай-Пэна. Ибо при живом Струане у Горта против Кулума нет ни единого шанса.

Когда леди вернулись в зал, танцы возобновились, но канкан больше не повторялся. Струан сначала протанцевал с Мэри, и ее наслаждение было бесконечным; сила, исходившая от него, успокоила и очистила ее и придала ей мужества.

Для следующего танца он выбрал Шевон. Она приникла к нему достаточно близко, чтобы возбуждать, но недостаточно близко, чтобы показаться неделикатной. Ее тепло и аромат обволакивали его. Он мельком заметил, как Горацио увел Мэри с круга, а повернувшись к ним лицом вновь, увидел, что они не торопясь спускаются к берегу. Затем до него донеслось звяканье корабельного колокола. Половина одиннадцатого. Пора идти к Мэй-мэй.

Когда танец окончился, он проводил Шевон к столу.

- Вы извините меня, если я на мгновение оставлю вас, Шевон?

- Конечно, Дирк. Возвращайтесь скорее.

- Непременно, - ответил он.

- Дивная ночь, - искусственно восхитилась Мэри, нарушив гнетущее молчание.

- Да. - Горацио легко придерживал ее под руку. - Я хотел рассказать тебе нечто забавное. Джордж только что отвел меня в сторону и попросил, официально попросил твоей руки.

- Тебя поражает, что у кого-то может возникнуть желание жениться на мне? - холодно спросила она.

- Конечно же нет, Мэри. Я просто хотел сказать, что это чудовищно самонадеянно с его стороны считать, будто ты можешь всерьез заинтересоваться таким помпезным ослом, как он, вот и все.

Она опустила глаза на веер, потом, встревоженная, устремила взгляд в темноту ночи.

- Я ответил ему, что, по-моему, он...

- Я знаю, что ты ему ответил Горацио, - резко оборвала она брата. - Ты был очень любезен и оставил его ни с чем разговорами про «время» и «мою милую сестрицу». Знаешь, наверное, я выйду замуж за Джорджа.

- Но ты не можешь! Я никогда не поверю, что этот зануда нравится тебе настолько, чтобы ты хоть на мгновение могла подумать о нем как о своем муже.

- Наверное, я выйду замуж за Джорджа, - повторила она. - На Рождество. Если Рождество будет.

- Что ты хочешь сказать этим «если Рождество будет?»

- Ничего, Горацио. Он нравится мне достаточно, чтобы стать его женой, и я... я думаю, пришло мне время уезжать отсюда.

- Я не верю этому.

- Я сама этому не верю. - Ее голос задрожал. - Но если Джордж хочет жениться на мне... я решила, что этот выбор меня устраивает.

- Но, Мэри, ты нужна мне. Я люблю тебя, и ты знаешь...

Ее глаза вдруг яростно сверкнули, и вся накопившаяся за долгие годы горечь и боль заклокотала у нее в горле:

- Не смей говорить мне о любви!

Он смертельно побледнел, и губы его задрожали.

- Я миллион раз молил Господа простить нас.

- Твои просьбы к нему простить «нас» несколько запоздали, тебе не кажется?

Это началось после очередной порки, когда он был еще маленьким, а она - совсем маленькой. Они вместе забрались в постель, изо всех сил прижимаясь друг к другу, чтобы прогнать от себя ужас и боль. Жар их тел успокоил и убаюкал ее, а потом она испытала новую боль, которая заставила ее забыть даже о плети. Это повторялось потом несколько раз, и ей уже не было больно, она стала находить в этом удовольствие - Мэри была тогда слишком мала, чтобы понимать что-то, но Горацио - Горацио вырос уже достаточно. Потом он уехал учиться в Англию. После его возвращения они ни разу не заговаривали о том, что произошло между ними. Ибо к тому времени они оба уже знали, что это было.

- Перед Богом клянусь, я столько молил Его о прощении.

- Что ж, рада это слышать, милый братец. Только никакого Бога нет, - сказала она, и голос ее был бесстрастен и жесток. - Я прощаю тебя. Но это не вернет мне моей невинности, не так ли?

- Мэри, прошу тебя, умоляю, ради Создателя, пожалуйста...

- Я прощаю тебе все, братец мой дорогой. Кроме твоего отвратительного лицемерия. Мы не грешили - ты согрешил. Молись за свою собственную душу, мою оставь в покое.

- За твою душу я молюсь больше, чем за свою. Мы согрешили, да поможет нам Господь. Но Бог простит нас. Он простит, Мэри.

- В этом году, если йосс мне поможет, я стану женой Джорджа, забуду тебя и забуду Азию.

- Но ты несовершеннолетняя. Ты не можешь уехать. Я твой законный опекун. Я не могу отпустить тебя. Со временем ты сама поймешь, как это разумно. Так будет лучше для тебя же самой. Я запрещаю тебе уезжать. Этот подонок недостоин тебя, слышишь? Ты никуда не уедешь!

- Когда я решу выйти за Джорджа, - прошипела она, и он отшатнулся, словно тигрица полоснула его своими когтями, - тебе лучше поторопиться с твоим вонючим «благословением», потому что если ты этою не сделаешь я всем расскажу... нет, сначала я расскажу Тай-Пэну, и он придет за тобой с плетью. Мне терять нечего. Нечего! И все твои насквозь прогнившие молитвы, которые ты возносишь своему несуществующему Богу и блаженному Христу нашего отца, не помогут тебе. Потому что никакого Бога нет, никогда не было и никогда не будет, а Христос был всего лишь человеком - святым, но человеком!

- Ты не Мэри. Ты... - его голос треснул, - ты само зло. Конечно, Бог существует. Конечно, у нас есть душа. Ты еретичка. Ты дьяволица! Это все ты, ты наделала, не я! О Господи Боже, яви нам милость Твою...

Она ударила его по щеке всей ладонью.

- Прекрати это, дорогой братец. Меня тошнит от твоих пустых молитв. Ты слышишь? Сколько лет при виде тебя меня бросало в дрожь. Потому что каждый раз я читаю в твоих глазах похоть и знаю, что ты все так же хочешь меня. Даже понимая, что это кровосмешение, как ты понимал это и в тот день, когда впервые сотворил это со мной. - Она зашлась в жутком хохоте. - Ты еще хуже, чем отец. Он-то обезумел от веры, а ты... ты только притворяешься, что веришь. О, я надеюсь, что твой Бог существует, потому что тогда ты будешь вечно гореть в адском пламени. И поделом тебе.

Она ушла.

Горацио долго смотрел ей вслед, потом, ничего не видя перед собой, бросился в темноту.

Глава 9

- Хейа, масса! - с цветущей улыбкой произнес Лим Дин, широко распахивая дверь.

- Хейа, Лим Дин, - ответил Струан, бросая взгляд на барометр. 29,8 дюйма, «ясно». Превосходно.

Он двинулся по коридору, но Лим Дин загородил ему дорогу и с важностью показал на гостиную:

- Мисси говолит зде-ся мозна. Мозна?

- Можно, - весело хмыкнул Струан.

Лим Дин подал ему его бренди, уже налитое в бокал, с поклоном проводил до кожаного кресла с высокой спинкой и заторопился из комнаты, Струан забросил ноги на оттоманку. Старое уютное кресло пахло кожей, его резкий запах приятно смешивался с ароматом духов Шевон, который, казалось, все еще окружал его.

Часы на каминной доске показывали без двадцати минут двенадцать.

Струан начал напевать матросскую песню.

Он услышал звук открывшейся двери и приближающийся шелест шелкового платья. Ожидая, когда Мэй-мэй появится на пороге, он опять стал сравнивать ее и Шевон. Этим сравнением он занимался весь вечер, пытаясь непредвзято оценить каждую из них. Шевон была прелестной игрушкой, без сомнения, энергичной и полной жизни. Он бы с удовольствием занялся приручением такой женщины, да. И как жена Шевон была бы в его доме превосходной хозяйкой - уверенная в себе, наделенная тонким умом, она открыла бы ему многие двери. Брать с собой в Англию Мэй-мэй - как жену - означало бы пойти на крайний риск. Как любовницу - другое дело. Н-да, сказал он себе. Но даже и в этом случае я все равно женюсь на ней. Имея за спиной могущество «Благородного Дома» и с лицензией на монопольное право торговли с Россией в кармане, я могу рискнуть показать длинный нос условностям светской морали и разрушить почти непреодолимый барьер между Западом и Востоком. Мэй-мэй, вне всякого сомнения, докажет - на все времена - тем людям, которые действительно определяют общественное мнение, что Восток во всем достоин нас и способен обогатить нашу жизнь и наш быт. Самим своим появлением Мэй-мэй приблизит день равенства. И он наступит еще при моей жизни.

Да, загораясь, думал он. Мэй-мэй будет чудесным ходом в моей игре. Вместе мы добьемся успеха. На все времена. Чуть-чуть йосса, и весь Лондон будет у ее ног.

Он поднял глаза, и окрылившая его радость разлетелась на тысячу осколков, словно хрустальная птица, рухнувшая на пол.

Мэй-мэй, вертясь туда-сюда, стояла в дверях с лучезарной улыбкой на лице. Ее европейское платье с огромной юбкой и турнюром было бешено разноцветным и вдобавок все сверкало драгоценными камнями. Волосы завитыми колечками опускались на голые плечи, на голове сидела шляпа с перьями. Она выглядела чудовищно. Кошмарно.

- Кровь Господня!

Мгновение они смотрели друг на друга посреди жуткого молчания.

- Это... это очень красиво, - спотыкаясь, выговорил он с фальшивой улыбкой, раздавленный болью в ее глазах.

Мэй-мэй ужасно побледнела, лишь высоко на щеках запылали два багровых пятна. Она знала, что страшно потеряла лицо перед Струаном. Она покачнулась, едва не потеряв сознание. Потом зарыдала и бросилась прочь.

Струан рванулся следом за ней по коридору. Не разбирая дороги, он пробежал через ее комнаты и остановился перед дверью в спальню, запертую изнутри на задвижку.

- Мэй-мэй, девочка. Открой мне.

Ответа не последовало, и он почувствовал, что за спиной у него появились Лим Дин и А Сам. Когда он обернулся, они исчезли, до смерти напуганные выражением его глаз.

- Мэй-мэй! Отопри дверь!

По-прежнему никакого ответа. Он был в ярости на себя за то, что не сумел скрыть своих чувств, за то, что оказался так глуп и неподготовлен. Он должен был догадаться, что Мэй-мэй непременно захочет по-своему принять участие в бале, и, конечно, все ее вопросы должны были подсказать ему, что она собирается сшить себе бальное платье, и... о, Господи!

- Отопри мне!

Вновь молчание. Его каблук с треском врезался в дверь. Она распахнулась и повисла на искореженных петлях.

Мэй-мэй стояла подле кровати, глядя в пол прямо перед собой.

- Не следовало тебе запирать дверь, девочка. Ты... видишь ли, ты... это платье и ты просто ошеломили меня на мгновение. - Он знал, что должен вернуть ей лицо, или она умрет. Умрет от горя или от собственной руки. - Пойдем, - сказал он. - Мы отправляемся на бал.

Мэй-мэй захотела упасть на колени, чтобы поклониться ему и вымолить прощение, но запуталась в юбках и споткнулась. Она открыла рог, чтобы заговорить, но не смогла произнести ни звука. Шляпка с перьями соскользнула на пол.

Струан бросился к Мэй-мэй и постарался поднять ее на ноги.

- Полно, девочка моя, не нужно этого.

Но она не хотела подниматься. Она еще глубже уткнулась лицом в ковер и попыталась зарыться в него, вцепившись в ворс ногтями.

Струан неловко поднял ее и встал рядом, поддерживая. Мэй-мэй отвернулась. Он твердо взял ее за руку.

- Пойдем?

- Что? - тупо спросила она.

- Мы отправляемся на бал. - Он понимал, что это станет катастрофой и для него, и для нее. Понимал, что после этого он перестанет существовать для европейцев как член их общины и что над ней будут смеяться. Но и в этом случае он знал, что должен взять ее с собой или дух ее умрет и никогда больше не воскреснет. - Пойдем, - повторил он, и голос его дрогнул на опасной грани. Но она лишь продолжала смотреть себе под ноги, дрожа всем телом.

Он мягко потянул ее за руку, но она едва не упала. Тогда Струан мрачно сжав губы, поднял Мэй-мэй на руки. Ее тело бессильно привалилось к его груди, словно мертвое. Он понес ее к двери.

- Мы идем на бал, и точка.

- Подожди, - всхлипнула она. - Я... я... я должна, ш... ш... шляпка.

Он отпустил ее, и она вернулась в спальню. В этом платье ее раскачивающаяся семенящая походка казалась безобразной. Отныне между ними все будет уже не так, как прежде, с горечью признал Струан. Она совершила ужасную ошибку. Он должен был бы предвидеть ее, но...

Он вдруг увидел, как она метнулась к острому, как бритва, стилету, которым пользовалась при вышивании. Струан оказался рядом в тог самый миг, когда Мэй-мэй направила его себе под сердце, и ухватился за рукоятку. Острие скользнуло вдоль костяной пластинки ее корсета. Он отшвырнул нож и попытался обнять ее, но она, исступленно затараторив что-то по-китайски, оттолкнула его и стала раздирать на себе платье. Струан быстро повернул ее к себе спиной и расстегнул крючки. Мэй-мэй разорвала перед платья пополам, выбралась из него, скинула корсет и вцепилась в панталоны. Освободившись от них, она принялась топтать платье, заходясь в безумном, диком крике.

- Прекрати! - крикнул он, хватая ее в охапку, но она уперлась руками ему в грудь и с неистовой силой отшвырнула от себя. - Прекрати!

Он с размаху хлестнул ее по лицу ладонью. Она пьяно покачнулась и рухнула на кровать. Веки ее затрепетали, и она потеряла сознание.

Струан остановился на мгновение, чтобы справиться с молотом, стучавшим у него в ушах. Сорвав простыни с постели, он накрыл ими Мэй-мэй.

- А Сам! Лим Дин!

Два перекошенных от страха лица появились у сломанной двери.

- Чай - быстро раз-раз! Нет. Принеси бренди.

Лим Дин вернулся с бутылкой. Струан бережно приподнял Мэй-мэй и помог ей сделать глоток. Она поперхнулась и слегка закашлялась. Затем веки ее задрожали и открылись. Глаза неподвижно смотрели на него, не узнавая.

- С тобой все в порядке, девочка? Мэй-мэй, ответь мне!

Она словно не слышала его. Ее пугающий, застывший взгляд упал на изуродованное платье, и лицо жалобно сморщилось. Из приоткрывшихся губ вылетел стон, и она что-то пробормотала по-китайски. А Сам с круглыми от ужаса глазами заставила себя шагнуть вперед. Опустившись на колени, она начала лихорадочно собирать разбросанную одежду.

- Что она сказала? Что мисси говорит? - спросил Дирк Струан, не сводя с Мэй-мэй встревоженного взгляда.

- Дьявольские одежды огонь, масса.

- Нет огонь, А Сам. Моя комната класть. Прятать. Прятать. Ясно?

- Ясна, масса.

- Потом иди сюда.

- Ясна, масса.

Струан махнул рукой Лим Дину, отпуская его, и он тут же исчез.

- Ну же, девочка, - мягко проговорил он, напуганный неподвижностью и безумием ее взгляда. - Давай-ка мы оденем тебя в твое обычное платье. Ты должна пойти со мной на бал. Я хочу познакомить тебя с моими друзьями.

Он шагнул к ней, но она резко дернулась назад, словно изготовившаяся к обороне змея. Он замер на месте. Ее лицо исказилось, пальцы скрючились и превратились в когти. В углу рта блеснула капелька слюны. Выражение ее глаз внушало ужас.

Его вдруг охватил страх за нее. Он уже видел однажды этот взгляд. В глазах морского пехотинца за миг до того, как его мозг разлетелся в клочья. В тот первый день на Гонконге.

Он быстро вознес немую молитву Господу и собрал всю свою волю.

- Я люблю тебя, Мэй-мэй, - мягко сказал он, потом повторил это еще раз, еще и еще, медленно двигаясь через комнату. Ближе. Медленно, очень медленно. Вот он уже вырос перед ней и увидел занесенные для удара когти. Подняв руки, он нежно коснулся ее лица. - Я люблю тебя, - повторил он. Его глаза, которые он даже не пытался как-то защитить, подчиняли ее себе неиссякаемостью струившейся из них силы.

- Ты нужна мне, девочка, нужна мне.

Безумие в ее глазах сменилось болью, и она, рыдая, упала к нему на грудь. Он обнял ее и, обессиленный, возблагодарил Бога.

- Мне... я... прости, - всхлипывала она.

- Не надо извиняться, девочка. Ну же, ну, полно. Он отнес ее к кровати и сел, держа ее на руках и мягко покачивая, как ребенка.

- Ну же, ну.

- Оставь... меня... теперь. Все... все теперь хорошо.

- Ни за что не оставлю, - сказал он. - Давай-ка сначала соберись с силами, а потом мы оденемся и пойдем на бал.

Не переставая плакать, она покачала головой:

- Нет... не могу. Я... пожалуйста...

Потом плач стих, она мягко высвободилась из его объятий и встала рядом, пошатываясь. Струан подхватил ее и подвел к кровати, где помог снять остатки разорванной одежды. Уложив ее в постель, он заботливо укутал ее простынями.

Ее тело безжизненно обмякло на кровати, и она закрыла глаза, лишенная последних сил.

- Пожалуйста. Сейчас хорошо. Должна... спать. Ты иди.

Он ласково погладил ее по голове, убрав с лица нелепые завитки волос.

Позже он ощутил спиной, что в дверях стоит А Сам. Он обернулся, и девушка вошла в комнату, по щекам ее катились слезы.

- Твоя уходить, масса, - прошептала она. - А Сам смотреть, нет беспокойся. Бояца нет. Мозна.

Он устало кивнул. Мэй-мэй глубоко спала. А Сам опустилась на колени рядом с кроватью и осторожно, с нежностью, погладила голову Мэй-мэй.

- Бояца нет, масса. А Сам оч-чень смотреть, когда масса приходить.

Струан на цыпочках вышел из комнаты.

Глава 10

Кулум первым встретил Струана, когда тот опять появился на балу.

- Можем мы наконец начать конкурс? - отрывисто спросил он. Ничто не могло нарушить его радостного настроения по поводу вновь обретенной возлюбленной и ее брата, вновь обретенного друга. Но он продолжал играть свою роль.

- А чего вы дожидались все это время? - в тон ему ответил Струан. - Где Робб? Кровь господня, неужели я должен все делать сам?

- Ему пришлось уйти. Сообщили, что у тети Сары начались схватки. Кажется, там не все благополучно.

- Что именно?

- Не знаю. Но с ним отправилась миссис Брок - посмотреть, не сможет ли она помочь.

Кулум отошел. Струан едва заметил его отсутствие. К нему вернулась тревога за Мэй-мэй, а теперь к ней добавились и переживания за Сару и Робба. Но Лиза Брок слыла лучшей повивальщицей в Азии, поэтому если какая-то помощь понадобится, Сара ее получит.

Подошла Шевон. Она принесла ему бренди. Молча протянув Струану бокал, она невесомым движением взяла его под руку. Шевон понимала, что собеседник был ему сейчас не нужен. В такие минуты лучше не говорить ничего: размышляй, сколько угодно, но никаких вопросов. Ибо даже самые, сильные натуры, как она знала, временами нуждаются в теплоте молчаливого, понимающего, терпеливого сочувствия. Поэтому она ждала, стараясь окружить его своим присутствием, словно неким облаком.

Струан медленно потягивал бренди. Его взгляд быстро пробежал по оживленной толпе гостей, и он увидел, что все было в порядке: взрывы смеха то здесь, то там, порхающие веера, сверкающие эфесы. Он понаблюдал за Броком, занятым приватной беседой с великим князем. Брок слушал русского с предельной сосредоточенностью, время от времени кивая головой. Что говорил ему Сергеев? Предлагал ту же самую лицензию? Мэри обмахивалась веером рядом с Глессингом. Там что-то не так, отметил он про себя. Тесс, Кулум и Горт весело смеялись, стоя тесной группой. Хорошо.

С последним глотком бренди к Струану полностью вернулось самообладание, и он посмотрел на Шевон.

- Благодарю вас, - произнес он, сравнивая уродливую гротескность Мэй-мэй в европейском платье и с европейской прической с тем совершенством, которое такой наряд придавал облику Шевон. - Вы очень красивы и наделены глубоким пониманием.

Его голос звучал отрешенно, и она догадывалась, что это должно быть как-то связано с его любовницей. Ну и пусть, подумала она и ободряюще сжала его руку.

- Теперь все хорошо, - сказал он.

- Сюда направляется мистер Квэнс, - предупредила она его вполголоса. - Пора назвать победительницу.

Яркая зелень его глаз потемнела.

- Вы не только прекрасны, Шевон, но и умны.

Она уже приготовилась поблагодарить его, но сдержалась. Слова замерли на кончике языка, и она лишь слегка шевельнула веером. Шевон чувствовала, что бренди, молчание и понимание - прежде всего то, что не было задано ни одного вопроса - сделали много, чтобы подвести его вплотную к принятию решения.

- А, Тай-Пэн, мой дорогой друг, - заговорил Квэнс, подходя к ним. От него изрядно несло спиртным. В глазах плясало веселье, лицо раскраснелось. - Настало время судить конкурс!

- Очень хорошо, Аристотель.

- Ну так объявляйте, и давайте приступим к делу!

- Мистер Квэнс! - Слова прокатились в ночи подобно раскатам грома.

Все повернулись к выходу, пораженные.

Квэнс испустил громкий стон.

В дверях стояла Морин Квэнс и ее глаза, устремленные на мужа, буквально испепеляли его. Морин была высокой, широкой в кости ирландкой с лицом, напоминавшим дубленую кожу, крупным носом и ногами, которые упирались в пол, как дубовые столбы. Одних с Квэнсом лет, она сохранила недюжинную силу. Ее седые, стального цвета волосы были собраны сзади в неопрятный пучок.

В молодости она слыла привлекательной, но картофель и пиво сделали свое дело, и сейчас ее раздавшееся вширь тело внушало лишь почтительный трепет.

- Добрейший вам вечер, мистер Квэнс, муженек мой разлюбезный, - сказала она. - Вот и сама здесь, славен будь Господь!

Она двинулась через зал, не обращая внимания на шокированные взгляды и неловкое молчание, и встала прямо перед супругом.

- Долгонько же я тебя искала, мой сладкий.

- О? - выдавил Квэнс из себя дрожащим фальцетом.

- "О" и есть. - Она повернула голову. - Добрый вечер, мистер Струан, и я хочу поблагодарить вас за жилье и провизию. Слава Господу, сама поймала-таки проказника.

- Вы... э... выглядите превосходно, миссис Квэнс.

- И верно, на здоровье пожаловаться не могу и чувствую себя неплохо. Не иначе как сам святой Патрик в благости своей сотворил чудо, послав самой туземную лодку и направив ее стопы в это бессмертное место. - Она обратила на Аристотеля скорбный взгляд, и он мелко задрожал. - Ну, а теперь мы будем прощаться, дорогой мой!

- Но, миссис Квэнс, - быстро проговорил Струан, вспомнив о конкурсе. - Мистера Квэнса удерживают здесь некоторые...

- Мы будем прощаться, - повторила она, и в голосе ее послышалось угрожающее ворчание львицы, у которой отнимают ее добычу. - Пожелай хозяевам доброй ночи, мой мальчик.

- Доброй ночи, Тай-Пэн, - пискнул Аристотель. Съежившись, он позволил Морин взять себя под руку и увести.

После того, как они ушли, зал взорвался дружным хохотом.

- Смерть господня, - выругался Струан. - Бедный старина Аристотель.

- Что случилось с мистером Квэнсом? - спросил Сергеев.

Струан посвятил его в семейные неурядицы художника.

- Может быть, нам следует прийти к нему на помощь? - предложил Сергеев. - Он мне определенно понравился.

- Мы едва ли вправе вмешиваться в супружеские отношения, как вы думаете?

- Пожалуй. Но кто же тогда будет судьей конкурса?

- Видимо, придется мне взять это на себя.

Глаза Сергеева весело прищурились.

- Позвольте мне вызваться добровольцем. Как другу?

Струан внимательно посмотрел на него. Затем повернулся на каблуках и вышел на центр круга. Оба оркестра взяли громкий мажорный аккорд.

- Ваше превосходительство, ваше высочество, леди и джентльмены. Сегодня вечером у нас проводится конкурс среди леди на лучшее бальное платье. Боюсь, что наш бессмертный Квэнс занят в данный момент другими делами. Но ею высочество великий князь Сергеев предложил разрешить наше затруднение и сделать выбор. - Струан повернулся к великому князю и захлопал в ладоши. Его аплодисменты были тут же подхвачены, и вышедшего вперед Сергеева встретил одобрительный рев.

Сергеев взял мешок с тысячью гиней.

- Кого мне выбрать, Тай-Пэн? - спросил он углом рта. - Тиллман для вас, Варгаш для меня, Синклер - потому что она самая интригующая дама в зале? Выбирайте, кто будет победительницей.

- Это ваш выбор, мой друг, - сказал Струан и отошел с безмятежной улыбкой.

Сергеев подождал немного, продлевая приятное волнение. Он знал, что выбор должен пасть именно на ту, кого наметил в победительницы Струан. Наконец он принял решение, прошел через притихший зал, поклонился и положил мешок с золотом к ее ногам.

- Полагаю, это принадлежит вам, мисс Брок.

Тесс ошеломленно смотрела на великого князя. Потом тишина лопнула, и ее лицо густо зарделось.

Раздались шумные аплодисменты, и те, кто поставил на Тесс вопреки настроениям большинства, громко закричали от восторга.

Шевон хлопала вместе со всеми, скрывая свое разочарование. Она понимала, что выбор был сделан действительно мудро.

- Идеальный политический ход, Тай-Пэн, - спокойно прошептала она. - Вы очень умны.

- Это решение принял не я, его принял великий князь.

- Вот вам еще одна причина, по которой вы мне так нравитесь, Тай-Пэн. Вы все время невероятно рискуете, и ваш йосс никогда вас не подводит. Это удивительно.

- А вы и сами редкая женщина.

- Да, - призналась она без всякого тщеславия. - Я очень хорошо понимаю политику. Это у нас семейное. Когда-нибудь мой отец - или один из моих братьев - станет президентом Соединенных Штатов.

- Вам следует быть в Европе, - сказал он. - Здесь вы растрачиваете себя.

- В самом деле? - Ее глаза, дразня, посмотрели на него.

Глава 11

Струан вошел в дом, стараясь не шуметь. Близился рассвет. Лим Дин спал возле самой двери и, вздрогнув, пробудился.

- Чай, масса? Завтлак? - спросонья забормотал он.

- Лим Дин кровать, - мягко сказал Струан.

- Да, масса. - Китаец засеменил к себе.

Струан пошел по коридору, но, проходя мимо гостиной, заглянул в открытую дверь и остановился как вкопанный. Мэй-мэй, бледная и неподвижная, сидела в кожаном кресле и смотрела на него.

Когда он вошел в комнату, она поднялась и изящно поклонилась. Ее волосы были собраны сзади в тяжелый пучок, большие темные глаза аккуратно подведены, брови выгнулись двумя ровными дугами. Она надела длинное простое китайское платье.

- Как ты себя чувствуешь, девочка? - спросил он.

- Благодарю вас, ваша раба теперь чувствует себя хорошо. - Бледность и прохладный зеленый цвет ее шелкового платья подчеркивали то огромное достоинство, с которым она держалась. - Вы не хотите ли бренди?

- Нет, спасибо.

- Чай?

Струан покачал головой, пораженный ее величавостью.

- Я рад, что тебе лучше. Наверное, тебе не следовало вставать, час уже поздний.

- Ваша раба умоляет вас простить ее. Ваша раба...

- Ты не раба и никогда не была ею. А теперь запомни, девочка, прощения тебе просить не за что, поэтому давай-ка живо в постель.

Мэй-мэй терпеливо ждала, когда он закончит говорить.

- Ваша раба умоляет вас слушать. Она должна сказать сама все, что должно быть сказано. Пожалуйста, садитесь.

Две слезинки выступили в уголках глаз и сбежали вниз по бледным, как мел, щекам.

Он сел, почти завороженный ее видом.

- Ваша раба просит своего господина продать ее.

- Ты не раба, и тебя нельзя покупать или продавать.

- Пожалуйста, продать. Кому угодно. В притон или другому рабу.

- Ты не продаешься.

- Ваша раба оскорбила вас так, что этого нельзя вынести. Пожалуйста, продать.

- Ты ничем меня не оскорбила. - Он встал, и в его голосе зазвучали металлические нотки. - А теперь иди спать.

Она упала на колени и склонилась перед ним.

- Ваша раба больше не имеет лица перед своим господином и владельцем. Она не может жить здесь. Пожалуйста, продать!

- Встань! - Лицо Струана окаменело. Она поднялась на ноги. На ее лицо легла тень, оно казалось лицом призрака.

- Тебя нельзя продать, потому что тобой никто не владеет. Ты останешься здесь. Мне ты не нанесла никакого оскорбления. Ты удивила меня, вот и все. Европейская одежда не идет тебе. Те платья, что ты обычно носишь, мне нравятся. И ты нравишься мне такая, как есть. Но если ты не хочешь оставаться, ты вольна уйти.

- Пожалуйста, продать. Это ваша раба. Пока хозяин не продаст, раба не может уйти.

Струан едва не взорвался. Держи себя в руках, отчаянно крикнул ему внутренний голос. Если ты сейчас не совладаешь с собой, то потеряешь ее навсегда.

- Иди ложись.

- Вы должны продать вашу рабу. Продайте вашу рабу или прогоните ее.

Струан понял, что уговорами и убеждением он ничего не добьется. С Мэй-мэй нельзя обращаться, как с европейской женщиной, сказал он себе. Веди себя с ней так, как если бы ты был китайцем. Но как это? Я не знаю. Обращайся с ней как с женщиной, приказал он себе, решив наконец, какую тактику ему избрать.

- Ты никуда не годная рабыня, клянусь Богом! - разразился он в притворном гневе. - И я, пожалуй, продам тебя на улицу Голубых Фонарей, - словно распаляясь, проорал он, выбрав улицу самых грязных притонов в Макао, - хотя кто захочет покупать такую грязную никчемную рабыню, как ты, я не знаю. От тебя одни беды, и я подумываю, уж не отдать ли тебя прокаженным. Вот именно, прокаженным, клянусь Богом! Я заплатил за тебя восемь тысяч полновесных серебряных тэйлов, а ты осмеливаешься сердить меня? Клянусь Богом, меня обманули! Ты не стоишь даже комка грязи! Презренная рабыня - не представляю, как я терпел тебя все эти годы! - Он бешено потряс кулаком перед самым ее лицом, и она отшатнулась. - Разве я плохо обращался с тобой? А? Был недостаточно щедр? А? А? - рычал он, с удовлетворением заметив, как в ее глазах промелькнул страх. - Отвечай!

- Нет, господин, - прошептала она, кусая губы.

- Ты осмеливаешься заказывать наряды за моей спиной, а потом надевать их, не спросив моего разрешения, клянусь Богом! Ну, отвечай?

- Да, господин.

- Я продам тебя завтра же. Меня даже подмывает вышвырнуть тебя из дома прямо теперь, презренная подлая шлюха! На колени! Сейчас же на колени, клянусь Богом!

Она еще больше побледнела при виде его ярости, рухнула на колени и быстро поклонилась.

- А теперь продолжай кланяться, пока я не вернусь!

Он вихрем вылетел из комнаты и направился в сад. Выхватив нож, он выбрал тонкий побег бамбука из только что посаженной рощицы, срезал его, со свистом рассек воздух раз-другой и бегом вернулся в гостиную.

- Снимай одежду, презренная раба! Я собираюсь сечь тебя до тех пор, пока рука не отвалится!

Дрожа всем телом, она разделась. Он вырвал у нее платье и швырнул его на пол.

- Ложись сюда! - он показал на оттоманку.

Она сделала, как он приказал.

- Пожалуйста, не сечь меня слишком сильно, я уже два месяца ношу ребенка. - Она уткнулась лицом в оттоманку.

Струану захотелось сжать ее в объятиях, но он знал, что, сделав это, потеряет перед ней лицо. И порка теперь была единственным способом вернуть ей ее достоинство.

Поэтому он хлестнул бамбуковым прутом по ягодицам, рассчитав силу так, чтобы причинить боль, но ни в коем случае не повредить. Скоро она уже громко кричала, плакала навзрыд и извивалась от боли, но он продолжал наказание. Дважды он нарочно промахивался и со всей силы ударял по кожаной поверхности оттоманки; ужасающий звук, который при этом получался, был предназначен для ушей Лим Дина и А Сам, подслушивающих, как он знал, у двери.

После десяти ударов он приказал ей оставаться на месте, а сам подошел к буфету и достал бутылку бренди. Сделав глубокий глоток прямо из горлышка, он запустил бутылку в стену и возобновил порку. Неизменно соразмеряя силу удара.

Наконец он остановился и, ухватив ее за волосы, поставил на ноги.

- Одевайся, презренная рабыня!

Когда она оделась, он проревел:

- Лим Дин! А Сам!

Через мгновение они, нервно дрожа, появились на пороге.

- Почему нет чай, нет еда, ленивые рабы! Нести еду!

Он швырнул бамбуковый прут к двери и повернулся к Мэй-мэй:

- На колени, развалина несчастная!

В ужасе от его неукротимого гнева, она торопливо подчинилась.

- Приведи себя в порядок и возвращайся сюда. Тридцать секунд, или я начну все сначала!

Лим Дин подал чай, и хотя напиток был приготовлен как подобает, Струан объявил, что он слишком холодный, и швырнул чайник в стену. Мэй-мэй, Лим Дин и А Сам бросились на кухню и торопливо принесли новый чайник.

Еда появилась с той же невероятной быстротой, и Струан позволил Мэй-мэй прислуживать ему. Она всхлипнула от боли, и он тут же закричал:

- Замолчи, или я буду пороть тебя каждый день до скончания века!

Потом он замолчал со зловещим видом и принялся за еду, предоставив им умирать от страха в гнетущей тишине.

- Подай мне палку! - завопил Струан, насытившись.

Мэй-мэй принесла бамбуковый прут и протянула ему. Он уперся его концом ей в живот.

- В постель! - хрипло приказал он, и Лим Дин и А Сам выскочили вон из комнаты, твердо уверенные, что Тай-Пэн простил свою Тай-тай, которая приобрела безграничное лицо, терпеливо снося его справедливый гнев.

Мэй-мэй обернулась вся в слезах и пошла по коридору в свои комнаты, но он зарычал:

- В мою постель, клянусь Богом!

Она испуганно вбежала в его спальню. Он проследовал за ней, с треском закрыл дверь и запер ее на задвижку.

- Так, значит ты ждешь ребенка. Чьего ребенка?

- Вашего, господин, - прошептала она.

Он сел на кровать и вытянул обутую в сапог ногу:

- Ну, шевелись.

Она упала на колени и стянула с него сапоги, потом встала рядом с кроватью.

- Как ты осмелилась думать, что я захочу представлять тебя своим друзьям? Когда я захочу вывести тебя на люди, я сам скажу тебе об этом, клянусь Богом.

- Да, господин.

- Место женщины в доме. Здесь! - Он ткнул кулаком в постель.

- Да, господин.

Он позволил себе чуть-чуть смягчить выражение своего лица.

- Вот так-то лучше, клянусь Богом.

- Я не хотела идти на бал, - едва слышно зашептала она. - Только одеться, как... мне и не нужен никакой бал. Зачем ходить на бал - никогда-никогда не нужно. Только чтобы делать удовольствие. Простите. Очень простите.

- Почему я должен прощать тебя, а? - Он начал раздеваться. - А?

- Нет причины, никакой нет. - Теперь она тихо, жалобно плакала.

Но он чувствовал, что сейчас еще слишком рано смягчаться окончательно.

- Возможно, раз уж у тебя ребенок, я и дам тебе еще один шанс. Только это должен быть сын, а не девочка. Кому нужна девочка.

- О да... пожалуйста, пожалуйста. Пожалуйста, простите. - Она бросилась на колени и стукнулась лбом в пол.

Ее плач разрывал ему сердце, но он продолжал раздеваться с сердитым видом. Потом задул лампу и забрался в постель.

Ее он оставил стоять у кровати.

Прошла минута, вторая, потом он грубо сказал:

- Ложись в постель. Я замерз.

Позже, когда Струан уже больше не мог выносить ее слез, он нежно обнял ее и поцеловал:

- Ты прощена, девочка моя.

С мокрыми от слез глазами она уснула в его объятиях.

1 Повод к войне (лат.).

2 Исходное положение вещей (лат.).

3 Великая армия (фр.).

микротоковая терапия

Пользователь, раз уж ты добрался до этой строки, ты нашёл тут что-то интересное или полезное для себя. Надеюсь, ты просматривал сайт в браузере Firefox, который один правильно отражает формулы, встречающиеся на страницах. Если тебе понравился контент, помоги сайту материально. Отключи, пожалуйста, блокираторы рекламы и нажми на пару баннеров вверху страницы. Это тебе ничего не будет стоить, увидишь ты только то, что уже искал или ищешь, а сайту ты поможешь оставаться на плаву.