Часть вторая. Пропаганда периода войны и средства массовой информации: техника контроля и распространения
3. Пропагандистский аппарат в государстве и партии
Каждый день, рано утром Йозеф Геббельс появлялся в своем кабинете, в министерстве пропаганды на Вильгельмсплатц. Он был не в духе, но то, ради чего он здесь находился, имело такую важность, что Геббельс быстро сосредотачивался на сообщениях и документах, разложенных перед ним. Министр готовился к главному событию дня - министерскому совещанию. До его начала Геббельс читал выдержки из радиосообщений и газет противника. На его большом столе они лежали стопками, и их содержание требовало от него быстрого принятия решений. Документы были докладными записками или официальными актами, требовавшими его подписи, резолюции или какой-нибудь заметки, которая указывала, кому их следует направлять. Геббельс внимательно изучал секретные донесения, касавшиеся состояния немецкого и иностранного общественного мнения, подготовленные для него СД, а также «Отчеты о деятельности» Имперского управления пропаганды RPA. Очень мало могло ускользнуть от его внимания. Если Геббельс узнавал от гестапо, что какие-нибудь «коммунисты» или австрийские сепаратисты приговаривались к смерти, он вполне мог использовать эту информацию у себя на совещании в министерстве. Затем министр принимал управляющего своего личного отдела, человека, ответственного за подбор документов, появлявшихся на его столе. Начальник устно докладывал обо всем, что могло представлять интерес. После этого появлялся офицер связи из ОКВ и информировал Геббельса о самых последних событиях на фронте и степени их важности. Геббельс имел прямую телефонную связь со ставками фюрера и часто пользовался ею для получения конфиденциальной информации по военным вопросам.1
Свои совещания Геббельс собирал для того, чтобы дать директивы высокопоставленным чиновникам многочисленных структурных подразделений министерства пропаганды. Корнями эти совещания уходили в последние годы «эры борьбы», но в той форме, которая была более уместна для военного времени, они стали лишь с сентября 1939 года. Когда Геббельс в годы войны расширил диапазон обсуждаемых на совещаниях вопросов, на них стали приглашаться и представители других министерств. Где-то в середине войны собирали до пятидесяти участников. До начала русской кампании их было около двадцати. Время начала совещаний варьировалось между 10 и 11 часами утра. Существовал даже своего рода рекорд - одно из совещаний, вероятно, последнее в истории, началось в 12 часов с четвертью, но это было уже в самом конце войны, когда артиллерия русских и бомбардировщики союзников свели на нет всякие попытки предварительного планирования времени. Время начала совещаний зависело от двух факторов: поступления коммюнике ОКВ и решения отдела прессы министерства провести пресс-конференцию для немецких журналистов с тем, чтобы они смогли подготовить материалы для вечерних и утренних выпусков газет. Но так как коммюнике ОКВ постоянно запаздывало, что в большой степени объяснялось вмешательством Гитлера, Геббельс был вынужден довольствоваться всего лишь его проектом.
Геббельс всегда появлялся на совещании без опозданий. Работа обычно проходила в зале совещаний министерства. Участники, рассевшись в мягких креслах вокруг стола, по форме напоминавшего латинскую букву «U», видели перед собой с иголочки одетого, лощеного министра, входившего в зал с поднятой в нацистском приветствии рукой. Геббельс при этом мог показывать определенную степень взволнованности и ожидания. Министерское совещание было своего рода спектаклем. Геббельс говорил очень доступно и сладкозвучно, активно используя жестикуляцию, подчеркивая те места, на которые должны были обратить внимание слушатели, соответствующими движениями рук. По воспоминаниям Вилли А.Бельке, даже на этих совещаниях, где присутствовал относительно узкий круг участников, манеры оратора, привыкшего к огромной аудитории спортивных залов и стадионов, давали о себе знать. Рихард Отте, бывший стенографист германского агентства новостей (DNB), записывал каждое слово министра. Протоколы Отте датируются лишь до 31 мая 1941 года, но другие источники, такие, например, как записи одного из представителей министерства иностранных дел, сохранили и отображения более поздних совещаний. Существует много таких записей, которые продолжались от получаса до сорока пяти минут, Геббельс всегда был доминирующей фигурой. Другой фигурой, которая выступала на каждом совещании, был офицер ОКВ, дававший короткий отчет о развитии событий на фронтах. Если кто-нибудь и задавал какой-либо вопрос или робко пытался возразить министру, то это почти всегда были Ханс Фриче, доктор Карл Бемер или доктор Эрнст Враувейлер, все трое являлись высокопоставленными сотрудниками министерства. Но такие вопросы или возражения были явлением не частым, также, как и вносимые предложения. Иногда и офицер ОКВ, не находившийся в непосредственном подчинении и зависимости от Геббельса, вставлял пару слов.
Если Геббельс по каким-либо причинам отсутствовал, он заботился о том, чтобы его директивы отделам и подотделам министерства дошли до совещания. Его статс-секретарь, Леопольд Гуттерер (позже это был Вернер Науман) и Ханс Фриче, если последний отсутствовал, получали стенограммы инструкций от министра и передавали их участникам совещания. Вынужденный очень тщательно планировать свое рабочее время, Геббельс питал особую склонность к этим совещаниям и редко пропускал их. Посредством этих совещаний он добивался полного контроля над немецкими средствами массовой информации, и больше всего это удавалось в отношении кино и радио. Справа от Геббельса всегда восседал статс-секретарь, фактически главное административное лицо министерства, затем, справа от него, офицер ОКВ. Если Геббельсу требовались какие-то сведения или реакция на его идею, министр обычно поворачивался к одному из них. Так, 1 июля 1942 года Геббельс повернулся к Хансу-Лео Мартину и получил от него более или менее детальный комментарий о результатах антиеврейской пропаганды среди палестинских арабов. После совещания министр принимал ответственных сотрудников министерства у себя в кабинете для конфиденциальной беседы. Темы, в основном, касались технической или специальной стороны дела, либо относились к вопросам, связанным с персоналом. Оба эти круга вопросов не предназначались для упоминания на совещании в полном его составе.2
На самых высоких постах в министерстве Геббельса находились два типа людей: «старые борцы» и специалисты, мастера своего дела. «Старые борцы» занимали обычно главные посты, но Геббельс требовал профессиональных навыков и отдачи от работы всех своих подчиненных. Карл Ханке был статс-секретарем до 1941 года, хотя в 1939 году он поступил на военную службу, дослужившись до чина оберфюрера СС. Геббельс ненавидел Ханке, потому что будущий гауляйтер Нижней Силезии выступал на стороне Магды Геббельс и настаивал на отставке министра в тяжелый для Геббельса период, связанный со скандалом вокруг Лиды Бааровой. Ханке пользовался поддержкой СС, благодаря антипатии Гиммлера к Геббельсу в тот период. В отсутствие министра он мог заменять его формально, но не фактически. К 1940 году ведущим кандидатом на должность Ханке был Леопольд Гуттерер, тридцати восьми лет. Когда Ханке принял предложение Гитлера принять на себя руководство гау Нижняя Силезия, Геббельс не стал терять времени и назначил Гуттерера на его пост.
Леопольд Гуттерер был из «старых борцов», он вступил в партию в 1925 году и носил «Золотой партийный значок», знак почета, оказанный после 1933 года тем нацистам, которые пострадали по причине их политической деятельности в период Веймарской республики. Гуттерер оказывался незаменим там, где дело касалось организации торжественных маршей и шествий, парадов и смотров, и в 1930 году он стал заведовать пропагандой в гау Ганновер. Он также имел опыт издания партийной газеты в Геттингене. Гуттерер был из давних сотрудников нового министерства пропаганды, он стал работать вместе с Геббельсом в 1933 году. В период между 1930 и 1933 годами Гуттерер специализировался на подготовке и проведении предвыборных митингов и демонстраций, теперь он занимался тем же, как консультант министерства и специалист широкого профиля по митингам и государственным предприятиям. К 1937 году советник министерства Гуттерер стал главой одного из подразделений пропаганды министерства, причем самого важного подразделения. Через год он получил должность управляющего делами министерства. В мае 1941 года никто не удивился, когда Геббельс назначил Гуттерера статс-секретарем, сделав его второй по величине фигурой в министерстве, во всяком случае, на бумаге.
Гуттерер представлял собой посредственность, по словам Бельке, - «человека, желавшего служить не противореча, и подхалима, ориентированного лишь на личный успех».3 Другой источник описывает его как «неотесанного, изрекавшего банальности оратора и личность, не способную никого вдохновить», но отдавая при этом ему должное как «человеку неописуемой энергии и способности тщательнейшим образом вникать во все детали».4 Геббельс не питал особого уважения к Гуттереру, но тем не менее, ему импонировали эти стороны его личности и отношение к работе, его рабская преданность ей. Один из коллег Геббельса охарактеризовал Гуттерера как «не поверхностного, компетентного, а в своей основе порядочного, прямодушного парня».5 Гуттерер был не единственным человеком из окружения Геббельса, чьей карьере пришел конец вследствие увлечениями операциями на черном рынке. Ирония состояла в том, что Геббельсу, начиная с 1942 года, было официально поручено всячески подавлять незаконную торговлю. И даже если бы Гуттерер не был вовлечен в теневую экономику, тем не менее, в 1943 году его дни в должности статс-секретаря были сочтены.
Волевой, обаятельный, талантливый и амбициозный человек тенью пересек дорогу Гуттереру: доктор Вернер Науман, который с 1941 года стал «правой рукой» Геббельса. В то время Науману был лишь тридцать один год, он был «старый борец» из Силезии. В партию Науман вступил в возрасте девятнадцати лет. Он дошел до высокого поста в СА, но поддерживал тесные отношения с Гиммлером и СС. Вероятно, покровительство рейхсфюрера и спасло его от участи Эрнста Рема в период кровавой чистки СА в июне 1934 года. Науман познакомился с Геббельсом еще до 1933 года. Вернер учился в университете Бреслау и в 1934 году получил степень доктора Йенского университета, защитив диссертацию на тему трудовой повинности. Он стал директором управления пропаганды Бреслау и продемонстрировал свои организаторские способности в качестве окружного фюрера, а позднее, главного адъютанта гауляйтера. Все это происходило, когда ему не было еще и тридцати. В 1937 году Геббельс призвал этого талантливого, амбициозного молодого человека в Берлин, где Науман стал начальником отдела кадров министерства. Он дослужился до гауптштурмфюрера СС и служил в составе артиллерийской батареи на Восточном фронте, где был тяжело ранен. В октябре 1941 года Геббельс назначил Наумана управляющим делами министерства, и на следующий год этот молодой человек продолжает свой путь наверх и становится управляющим делами министерства. Вернер Науман представлял собой образец молодого нациста, Геббельс мог показывать его в качестве трофея. Он сочетал в себе скромность, стальную волю, военную выправку и фанатичную преданность Гитлеру и Геббельсу. Науман был великолепного телосложения: высокий и гибкий, он расхаживал по коридорам министерства, увешанный наградами и орденскими лентами - символами преданности партии и военного героизма. Секретари любили его: даже супруга Геббельса посвящала ему наполненные платонической любовью поэмы. В марте 1942 года Геббельс заметил: «Науман очень хорошо справляется со своими обязанностями и стал незаменимым помощником. Он энергично ухватился за мою идею взять в будущем землю в окрестностях Берлина».6 Подобные планы взять землю до войны поставили Геббельса в неловкое положение перед партией, но теперь у него в распоряжении тактичный, но настырный Науман. Когда в начале 1943 года фон Овен пришел в министерство, кто-то из умных людей посоветовал ему начать с установления добрых отношений с Науманом. Фон Овен быстро это понял, по его словам, «он самое близкое доверенное лицо министра, его единственный советник, может обсуждать с ним любые вопросы и наделен всеми полномочиями».7 Фон Овен видел кроме приятной внешности Наумана, и его ум, усердие и энергию. И Бельке, и фон Овен рассматривали Наумана как человека, достойного уважения, но вряд ли в качестве объекта симпатии или привязанности. Науман стал и любимцем Гитлера, который в своем завещании сделал его преемником Геббельса. Несмотря на его нескрываемую преданность министерству, вряд ли могло показаться невероятным, что Науман собирался стать преемником Геббельса даже в том случае, если «Третий рейх» выйдет из войны целым и невредимым. Он никогда не скрывал крепких уз, связывающих его с Гиммлером, и не исключено, что тайком собирал компромат на министра.
Науман был истинным суперменом, нацистом-фанатиком, поддерживавшим волю Геббельса к победе или смерти. Но за фасадом воли и веры крылась интриганская, карьеристская душонка... Науман всеми способами подкапывался под Гуттерера. Он бегал к Геббельсу докладывать о пьянстве последнего (сказка, специально сочиненная для приведения министра в ярость), либо представлял работу Гуттерера как чистое администрирование. Когда всплыло участие Гуттерера в сделках на черном рынке, час Наумана пробил. В апреле 1944 года Геббельс назначил его статс-секретарем.8 Ветераны министерских совещаний буквально плакали по причине отбытия Гуттерера, а Науман теперь стоял на ступеньку выше. Геббельс покрывал коррупцию Гуттерера, поскольку не желал краснеть за него перед министерством. Назначая Гуттерера статс-секретарем в 1941 году, Геббельс сорвал овации участников министерского совещания. Когда же он объявил о назначении Наумана, люди сочувствовали Гуттереру и, вероятно, в той же мере и себе. Науман работал все время и был человеком изрядного ума, того же ожидал и от подчиненных. Тем, что Геббельс получил в период войны большую власть, он частично обязан неустанной работе своего статс-секретаря.
Геббельс познакомился с майором Хансом-Лео Мартином на одном из министерских совещаний в начале 1940.9 Позже он дал свое согласие на предложение Кейтеля, чтобы Мартин стал офицером связи между ОКВ и министерством. Мартин был шефом группы в отделении пропаганды вермахта и сохранил за собой эту должность после назначения его офицером связи. Как военный пропагандист, он занимался вопросами контрпропаганды. Мартин позднее описывал Геббельса как человека, желавшего получать достоверную информацию о военном положении даже в тех случаях, когда на фронтах складывалась неблагоприятная обстановка. Как и Гуттерер, Мартин попался на связях с черным рынком. В конце 1944 года он лишился своего поста и вернулся на фронт, в действующую армию, рядовым. Основную информацию о положении на фронтах Геббельс получал из трех источников, к которым добавлял свои личные мнения: из сводки ОКВ, из устного личного рапорта Мартина (либо его заместителя) и случайных «секретных» сведений из ставки фюрера. Полагаясь, в основном, на официальную сводку, полученную от главного командования, Геббельс на своем министерском совещании редко выходил за пределы информации, полученной от Мартина в качестве предварительной сводки ОКВ. Геббельс обычно считался с мнением профессионалов, но всегда подозревал германский генералитет в недостатке национал-социалистической убежденности.
Следует вкратце представить еще нескольких сотрудников министра, чтобы дать представление об империи Геббельса. Здесь специалисты умственного труда, эдакие запоздалые националисты, сосуществовали со старыми членами нацистской партии, гордившимися тем, что согласно указу от 1941 года они были обязаны носить на рабочем месте партийные значки. Одним из таких специалистов был доктор Рудольф Землер, год рождения 1913, член НСДАП с 1937 года.10 Степень доктора Землер получил в Берлинском университете в 1939 году, защитив диссертацию на тему «Радикальные социалисты во Франции и их пресса». Геббельс обожал подчеркивать сентиментальную привязанность к «старым борцам» и холить свой образ такового, но в качестве ближайших помощников предпочитал иметь дело с докторами философии. Лучшей путевкой в ведомство Геббельса была докторская диссертация в области гуманитарных или социальных наук, в сочетании с прошлым «старого борца». Если кто-то обладал всем этим сразу и был к тому же моложе сорока, то это было еще лучше. Науман сочетал в себе необходимые атрибуты и оказался на высоте положения.
Личный адъютант министра по вопросам печати, выходец из Восточной Пруссии, магистр гуманитарных наук фон Ширмайстер, был одним из преданнейших Геббельсу людей, работал как вол и всегда был в пределах досягаемости.11 Фон Ширмайстер состоял членом партии с 1931 года и имел опыт работы в отделе новостей одной силезской газеты. На нем лежала ответственность за ведение протоколов министерских совещаний. О нем ходила слава памяти Геббельса, так как тот постоянно использовал его для проверки разного рода сведений и ссылок, а также для извлечения из глубин прошлого различных фактов и имен. Геббельс поручил фон Ширмайстеру издание второго тома его речей и статей периода войны. Фон Ширмайстер не обладал интеллектуальным и техническим уровнем Землера или национал-социалистическим порывом Наумана, но его болезненная преданность долгу и полное самоотречение гарантировало ему место в свите Геббельса до 1943 года, когда по причинам, доселе не известным, министр отправил его в отставку.
Геббельс заменил фон Ширмайстера Вильфридом фон Овеном.12 Он возлагал очень большие надежды на свой политический дневник. Как же должен был быть расстроен министр, если бы узнал, что его ближайший советник по вопросам прессы фон Овен тоже вел дневник! Фон Овен использовал любую свободную минуту, чтобы записать свои впечатления от министерства и министра, но, самое главное, новый адъютант имел обыкновение быстренько записывать слова самого Геббельса, его воспоминания, вспышки гнева или радости, его пафос и саркастический эгоизм. Если Геббельс или Науман появлялись в его кабинете без предварительного оповещения, фон Овен быстренько накрывал очередную страницу своего дневника ворохом телеграмм, конвертов или тем, что попадалось ему под руку. Высказывания Геббельса записывались слово в слово, без всяких искажений или сокращений. Вильфрид фон Овен был родом из Южной Америки. После падения «Третьего рейха» он снова обосновался там, в Аргентине. В возрасте восемнадцати лет фон Овен примкнул к СА. Фрау фон Овен позже заявила, что ее муж якобы вышел из рядов партии в мае 1932 года, но она не упомянула, вступил ли он в нее вторично. Однако непохоже на Геббельса, чтобы он заимел у себя в пресс-адъютантах беспартийного.
Фон Овен служил военным корреспондентом в роте пропаганды. Позже он сражался на Восточном фронте, и в 1943 году его вызвали в министерство, чтобы заменить Ширмайстера. По службе фон Овену приходилось сталкиваться с Рудольфом Землером, и оба не очень-то жаловали друг друга. Землер был карьеристом и видел в фон Овене приблудка, втершегося в доверие Геббельса. Фон Овен обожал своего патрона. Даже намека на критику почти не встретишь в его дневнике. Геббельс настолько захватывал воображение фон Овена, что страницы его дневниковых записей пестрели лишь именем министра. О самом себе фон Овен почти не упоминал, за исключением очень немногих чисто автобиографичных штрихов. Этот дневник представляет немалую ценность в качестве исторического документа.
До апреля 1940 года Георг-Вильгельм Мюллер был личным адъютантом и советником Геббельса. Мюллера вряд ли можно было назвать любимцем коллег, и когда его заменили на Карла Фровайна, все вздохнули с облегчением. Мюллер, 1909 года рождения, был удостоен «Золотого партийного значка» и был горлопаном-активистом. В 1933 году во Франкфурте он заявил, что немецкой молодежи учиться незачем, ей скорее требуется освоить навыки обращения с карабином. После захвата Норвегии Мюллер стал офицером связи комиссара по делам оккупированных норвежских территорий. Его преемник, Курт Фровайн, 1914 года рождения, происходил из семьи вуппертальского ремесленника. Он был выпускником имперской школы печати. В период польской компании Фровайн, уже написавший книгу о повседневной жизни нового германского солдата, служил в качестве военного корреспондента на фронте. В 1940 году он опубликовал еще одно свое произведение - «Крепость Франция пала». Геббельс одобрил ее, и Фровайн поднялся до ранга старшего правительственного советника.
Все адъютанты Геббельса либо вообще не имели в своих руках никакой власти, либо очень мало ее, в этом состояло их отличие от их коллег, которые были адъютантами у Адольфа Гитлера. Геббельс обращался со своими адъютантами как с прислугой, именно так он обходился с фон Ширмайстером. Герберт Хайдушке, в прошлом один из высоких чинов СА, павший в боях за Крит в 1941 году, работал у Геббельса до злополучного возвращения на службу. Геббельс имел правило поручать ему самые неблагоприятные поручения и видел в нем лишь лакея. Когда Хайдушке погиб во время Критской операции, Геббельс сказал о нем следующее: «Я потерял в его лице не только одного из моих самых верных и надежных сотрудников, но и доброго друга».13 Этот панегирик немало бы удивил покойного, но и очень бы его тронул, услышь он сказанное. Это может служить очень хорошим примером того, как Геббельс держал своих подчиненных, будь то мужчины или женщины. В лице принца Фридриха-Кристиана цу Шаумбурга-Липпе, сына правящей принцессы, Геббельс обрел аристократа, отдавшего себя партии и службе в рядах СА. В 1933 году двадцатисемилетний принц стал главным адъютантом Геббельса и учил нового министра премудростям этикета и церемониала. Принц был человеком «обезоруживающей наивности», поразительно доверчивым. Геббельс настолько ценил его службу, что вызывал его в свой кабинет даже после того, как принц был переведен на другую должность в министерстве. Отношение нацистов к представителям аристократии резко ухудшилось после провала покушения на Гитлера в 1944 году, и это стоило принцу должности.
А само министерство, которому служили все эти люди, было основано 12-13 марта 1933 года. В 1943 году Геббельс, оглядываясь на десятилетие пропагандистской деятельности, описывая министерство, не скупился на слова и метафоры.14 Министерство достигло успехов в деле объединения немецкого народа и повысило престиж Германии во всем мире. Геббельс заявил всем служащим министерства, что их старания и ответственность обеспечили эти достижения. Доказательство успешной работы министерства - любовь к Германии ее друзей и ненависть и бессильная злоба врагов рейха. Более объективную оценку работы министерства и его задач следует искать в других источниках. Один зарубежный специалист писал в конце 1939 года: «Будь то пресса, кино или радио, школа, партийные или промышленные организации, специфическая линия поведения, та особая политика, которую сейчас проводит правительство, постоянно выставляется перед населением в наиболее выгодном свете, в то время как взгляды противоположные, например, тех, кто жадно вслушивается в передачи из-за рубежа, либо тонут в лавине положительной пропаганды, либо искажаются до такой степени, что не могут восприниматься иначе, чем просто явная ложь или проявление ненормальности».15 Один из приговоров Нюрнбергского процесса 1946 года гласил: «Нацистское правительство прилагало огромные усилия для объединения нации, в поддержку своей политики, при помощи широчайшего использования пропагандистских средств. Было задействовано множество агентств... Все эти агентства находились под контролем геббельсовского министерства народного просвещения и пропаганды...»16
За период с 1933 по 1942 год министерство постоянно расширялось. В первые дни своего существования министерство имело пять отделов: пропаганды, радио, печати, кино и театра. В 1934 году был создан отдел по музыке и искусству, в 1937 году появились два различных отдела: один по музыке, другой - по искусству. В 1934 году был создан и отдел, занимающийся литературой. Быстро разрастался отдел прессы, и в 1938 году Геббельс решил разделить его на сектор немецкой печати и зарубежной. В 1941 году появился еще один сектор - периодической печати и печати по вопросам культуры в 1944 году. От пяти отделов в 1933 году министерство пришло к 1941 году с семнадцатью, хотя позже в период войны имело место слияние некоторых из них. Министерство все еще не закончило период организации к времени обнародования оперативного плана 10 февраля 1936 года. Отдел пропаганды всегда был и оставался самым важным отделом министерства. Это структурное подразделение занималось средствами пропаганды, распространением среди народа нацистского мировоззрения, вопросами проведения съездов и проведением унифицированной пропагандистской компании на всей территории Германии. При этом должны были приниматься во внимание сама национал-социалистическая идеология и наличие чужеродных идеологических вкраплений среди населения. Доктор Эбехард Тауберт был экспертом министерства по чуждому мировоззрению (большевизм, иудаизм, демократия, церкви, масонство). На этой должности он пробыл всю войну.17
В 1940 году Мюллер составил официальное описание министерства, в котором он называл отдел пропаганды министерства как «крупное подразделение, инициативы и работа которого чувствуется буквально везде...»18 Внутри отделов имелись секторы, занимавшиеся следующими направлениями: съезды, выставки, связь с RPA, связь с партийной канцелярией, связь с местными управлениями пропаганды, культурной и политической пропагандой, пропагандой среди этнических немцев за пределами рейха и вновь созданной в Великой Германии цензурой средств массовой информации, расширением германского этноса (Volkstum) и пропагандой в таких областях, как здравоохранение, расовая политика и социальная деятельность. Специалисты, которые отвечали за эти секторы, отвечали за поддержание контактов с сопутствующими министерствами и за расширение работы в них через пропаганду. Отдел пропаганды министерства имел ряд других важных функций. Возглавляемый доктором Шефером, он отвечал за анализ состояния общественной морали и за контрмеры в этой области, если таковые требовались, в зависимости от состояния общественного мнения. Отдел выпускал сборники «Конфиденциальной информации для окружных фюреров», это были особые информационные бюллетени, рассылавшиеся гауляйтерам, их заместителям, управлениям пропаганды, окружным фюрерам.19
Во время подготовки министром речи, сотрудники его личного отдела министерства часто обращались в соответствующий отдел министерства по какому-нибудь специфическому вопросу.20 В начале 1943 года Геббельс готовил речь, посвященную десятилетнему юбилею прихода к власти. Его личный пресс-адъютант, фон Ширмайстер, написал запрос начальнику отдела пропаганды на материалы о достижениях в социальной сфере за последние десять лет. Месяц спустя, когда Геббельс обдумывал спич перед сорока двумя начальниками региональных управлений пропаганды, отдел, занимавшийся радио, снабдил начальника отдела пропаганды соответствующими материалами. Эти материалы были переданы в личный отдел министра. Этот отдел с его адъютантами служил связующим звеном, координировавшим деятельность многих отделов и секторов министерства с другими министерствами. Три секретаря министерства несли ответственность за деятельность этого «министерамта» - личного отдела министра, но адъютанты и стенографы тянули на себе всю тяжесть, проистекающую из повседневной рутины и зависящую от прихотей распорядка дня Геббельса. Министерство пропаганды отвечало также за развлечение зарубежных знаменитостей. Эта задача была возложена на господина Циппе, обеспечивавшего им еду, напитки, удобное проживание и цветы.21
Нацистские лидеры обожали «бюрократический дух». Министерство пропаганды Геббельса являло собой главное качество бюрократии: тенденцию к росту. Адольф Гитлер писал: «Чем лучше сработала пропаганда, тем меньше может быть организация, чем больше сочувствующих, тем меньше и число членов, и наоборот: чем хуже пропаганда, тем крупнее организация и тем меньше становится число последователей движения и число ее членов должно быть намного больше, если она все еще вообще надеется на какой-нибудь успех».22 В вопросах расширения своей министерской ответственности Геббельс напрочь отметал это указание. Значительный рост министерства с 1939 года был обязан той роли, которую министр отводил ему вследствие своего восприятия войны. Усилия по тотальной мобилизации всех резервов на нужды войны и потребности в людях для фронта вынуждали министерство идти на некоторые сокращения, но история его существования с 1933 года была историей увеличения бюджетных ассигнований и числа сотрудников. В министерстве сначала было занято около 350 человек, к 1941 году их число возросло до 1900 человек.23
Геббельсовское министерство было отражением национал-социалистического культа молодости.24 Средний возраст старших сотрудников не превышал сорока пяти лет, и будущее принадлежало людям, родившимся около 1910 года. Геббельс, который бился насмерть за отсрочки от призыва для людей искусства, хотя они непосредственно в министерстве не работали, весьма осторожно шел на предоставление подобных льгот своим сотрудникам, непосредственно занятым в министерстве, за исключением тех случаев, когда их присутствие было жизненно необходимым, или речь шла об уже испытанных в битвах людях. Министр был провозвестником тотальной войны, и вряд ли смог избежать того, чтобы служить добрым примером проявления желания к упрощению и разукрупнению структурных подразделений и предоставлению вооруженным силам дополнительных людских резервов. Ламмерс, глава рейхсканцелярии, поздравил Геббельса с тем, что у него так мало мужчин моложе тридцати пяти лет, имеющих отсрочку от призыва. Такое благоприятное положение имело место отнюдь не во всех министерствах рейха.25 Несмотря на умение пустить пыль в глаза, министерство хотя и работало достаточно эффективно, к 1942 году оно представляло собой огромную империю. Но проколы случались, хотя и происходили редко по вине самого министерства. Классический пример бюрократической путаницы: в 1941-42 годах, когда Имперская лига германской семьи, следуя указке министерства, пыталась убедить своих членов не использовать сокращение RPA, когда они обращались в расовополитическое ведомство НСДАП (тоже имевшее сокращение RPA). Это приводило к тому, что почта путала адреса. В апреле 1942 года RPA в Байрейте жаловалось, что учреждения, включая и само расовополитическое ведомство, все еще продолжали использовать сокращение RPA. На протяжении нескольких месяцев в конце 1944 года никто в министерстве не мог выяснить, что такое «Европейская служба прессы и рекламы» и работала ли она на министерство.26
Рост министерства нашел свое отражение и в постоянно растущих расходах. Они увеличились с 14 250 000 рейхсмарок в 1933 финансовом году до 28 000 000 в 1934, а цифры 1942 финансового года уже превышали 187 000 000. Даже если принять во внимание умеренные темпы инфляции, увеличение расходов было огромным. В канун войны министерство, вероятно, тратило на себя в год около 95 000 000 рейхсмарок, то есть наибольшие темпы роста расходов пришлись на период с 1939 по 1942 год. Министерство различало «обычные» и «особые» расходы, и во время войны последние превысили первые. Регулярные отчисления и необходимые государственные субсидии из министерства финансов покрывали дефицит. «Особые» расходы и весьма умеренное использование фондов Геббельсом на свои собственные политические цели были спланированы таким образом, чтобы избежать отчетности перед партийными и имперскими ревизионными управлениями. Все это происходило в рамках закона, но требовало тщательной работы «министерамта». Геббельсу удавалось покрывать обычный бюджет министерства за счет пропущенных через ревизионные инстанции доходов. Благодаря высокому статусу в нацистской партийной иерархии, он имел право обратиться к министерству финансов за фондами, которые обеспечивали ему покрытие любых расходов, о которых он отчитывался весьма туманно, либо вообще не представлял никаких объяснений.
Основным источником финансирования министерства была Имперская радиокомпания. Министерство получало 55 процентов от всех средств, собираемых радиокомпанией в виде налоговых поступлений от слушателей. Когда в годы войны число абонентов превысило семь миллионов, доля министерства автоматически возросла до 75 процентов. Эта доля еще более возросла вследствие резкого увеличения числа определенных категорий слушателей (налогов) после 1939 года. За период с 1933 по 1943 годы министерство передало Имперской радиокомпании от 41 до 42 процентов своих доходов от радио. Это послужило причиной для, в общем-то, безосновательной похвальбы Геббельса, что министерство оплачивает свои расходы из «заработанных им самим денег». Свыше 98 процентов прошедшего ревизию бюджета министерства в течение десяти лет поступало из налоговых поступлений за радио. Геббельс отчитался перед своими сотрудниками, но при этом умолчал об использовании своих личных фондов или фондов на секретные расходы: активная пропаганда (21,8%), служба новостей и коммуникаций (17,8%), музыка, искусство, литература (6,2%), кино (11,5%), театр (26,4%), здания и сооружения (4,3%), оклады и деловые расходы (7,5%), учреждения контроля за кино (0,1%), учреждения пропаганды (4,4%).
Геббельс заявил, что 88,5% всех этих расходов покрыты за счет собственных источников дохода министерства. В 1933 году персонал бюджетного отдела составляли 8 работников, из которых 4 продолжали работать в бюро «Г». Бюджет на 1933 год предусматривал наличие 473 сотрудников: чиновников, рядовых работников и рабочих. Бюджет на 1942 год уже предусматривал, что министерство располагало 3441 человеком.27 Одно лишь бюро «Г» имело в своем штате 73 сотрудника. Цифра в почти 3500 работников не противоречит ранее приводимой цифре в почти 2000 человек, относящейся к тому же самому периоду. Геббельс включал работников подчиненных учреждений. Эти учреждения не являлись частью министерства, но в полной мере получали от него субсидии и контролировались им. Они включали в себя такие единицы, как Имперская палата культуры, Управление лейпцигской ярмаркой, Германскую библиотеку, Германский институт международных отношений и Имперское объединение германской прессы.28
Геббельс и его секретари информировали работников министерства обо всех делах, касавшихся персонала и организационных мероприятий, посредством так называемого «Бюллетеня новостей», со скрупулезной точностью формировавшего всю информацию. Тысячи распоряжений, важных и не очень, появлялось на его страницах. Они печатались мимеографическим способом и выходили восемнадцатого числа каждого месяца. Краткое изложение некоторых из этих заметок указывает на ежедневную работу и касается министерства. Одна из заметок в бюллетене от 18 сентября 1941 года предписывала всем работникам министерства и подчиненным учреждений следовать указаниям местных полицейских органов и выполнять свои обязанности по дежурству во время воздушных тревог. Октябрьское распоряжение предостерегало работников министерства от того, чтобы те не бросали бритвенные лезвия и другие колющие или режущие предметы в корзины для мусора, потому что среди персонала уборщиц появились жалобы на ранения, полученные от предметов во время уборки рабочих помещений. Далее распоряжение гласило о том, что каждый, по чьей вине произошло подобное происшествие, обязан выплачивать компенсацию пострадавшему лицу. Часто «Бюллетень новостей» содержал некрологи бывшим сотрудникам министерства, погибшим на фронте. 18 января 1943 года «Бюллетень» сообщал, что П.Карстенсен, погибший в Африке, посмертно возведен в ранг министерского советника самим Гитлером. Это обеспечивало его оставшимся в живых родственникам большую пенсию. Нам это повышение может показаться иронией судьбы, но не исключено, что оно способно было по-настоящему растрогать персонал министерства.
Инструкция от июля 1943 года указывала на то, что библиотека была предназначена строго для служебного пользования и только для работников Promi.29 Лишь в особых случаях это право предоставлялось сотрудникам подчиненных учреждений. Работники имели право брать книги на срок до трех недель, но этот срок мог быть сокращен, если речь шла об изданиях, пользующихся повышенным спросом. Иногда в бюллетене появлялись и важные заявления самого Геббельса. Однажды министр напомнил своим сотрудникам, что они должны служить примером воплощения в жизнь программы тотальной войны. Простота и действенность и в общественной, и в частной жизни должна быть характерной для работников министерства. Что касалось Геббельса, то он выставлял напоказ свой аскетизм задолго до объявления тотальной войны в 1943 году. В 1941 году Геббельс заставил своих товарищей по партии принести свой собственный хлеб и карточки на мясо на празднование пятнадцатой годовщины назначения его гауляйтером Берлина. И никакого сибаритства в духе Германа Геринга.
Успешной работе министерства в немалой степени способствовало и то, что по счастливой случайности зданию удалось уцелеть, несмотря на жестокие налеты авиации союзников, хотя во время массированных налетов ноября 1943 года оно серьезно пострадало. Статс-секретарь Гуттерер успешно руководил работами по пожаротушению, но это не спасло его от увольнения. Однако работа его произвела впечатление на Геббельса. Повреждение здания, которое раньше служило дворцом-резиденцией принца, не сделало его непригодным для работы. Геббельс всегда верил, что относительное везение и отсутствие разрушений являлось добрым предзнаменованием для его дела. Но к началу 1945 года счастье изменило ему. Гостиницы, служившие пристанищем для приезжих по делам службы в министерство сотрудников, были разрушены в результате бомбардировок. 13 марта 1945 года министерству был нанесен такой сильный ущерб, что уже не было возможности размещать в том, что от него осталось, персонал отделов. Тогда Геббельс превратил в министерство свою резиденцию на Германгерингштрассе. Уменьшившееся, в результате значительного сокращения, число работников сделало этот переезд возможным. Сам Геббельс сохранял работоспособность, а вот Магда утратила чувство реальности. После того, как Гитлер нанес им в январе визит, особенное удовольствие ей доставляло осознание того, что он никогда бы не отправился в гости к Герингам! 14 марта она осматривала развалины на Вильгельмсплатц, а одета была, будто собиралась на коктейль.30
* * *
В течение тяжелых последних лет войны Геббельс имел мало времени, чтобы отдаться своим самым большим увлечениям: музыке, искусству, литературе, театру. С 1933 года по 1938 он видел свою задачу, как министра, в возвращении народу его искусства. Точно так же, как его Михаэль обрел свой путь к нации, и германское искусство должно очиститься от всего чуждого эгоистического влияния и стать связанным с народом. В августе 1933 года Геббельс витийствовал о Вагнере именно в этом смысле, выбрал эту фигуру, зная, как благоговел перед ним Гитлер. Молодой министр превратил музыкальную классическую драму Вагнера «Мейстерзингеры» в эталон всего лучшего и великого в немецком искусстве вообще: глубины и разума, романтизма, трагичности, торжества и триумфа, «звенящего пафоса празднества нации». Геббельс, позаимствовав эту фразу у Гитлера, назвал Вагнера «одним из величайших композиторов всех времен». Что же касается возвращения народу его искусства, то в глазах Геббельса это включало в себя такие аспекты, как очищение от евреев, отмежевание от космополитов и их влияний, подъем роли государства для того, чтобы национальные интересы, а не эгоизм индивидуалистов и не жажда наживы, создавали условия для психического здоровья немецкого народа.31
Через несколько месяцев после его высказываний о Вагнере, Геббельс представил прежнюю систему как «либеральную». Новая система отбрасывала ее, провозгласив приоритет блага общественного перед благом индивидуальным. Построение народной общности братьев по расе создавало прецедент господства коллективного над индивидуальным: «Чем более нация свободна, тем более свободно могут перемещаться ее представители».32 Геббельс заявил, что новое искусство представляло собой духовный отказ от упаднической современной анархии. Действительно, «проникнутые народным духом» художники могут подняться к свету новой эры: они могут вернуться к народу. Геббельс желал стать добрым покровителем нового искусства, которое сможет утолить духовный голод нации.
Нацисты намеревались осуществить эту задачу посредством централизованного института культуры под названием «Имперская палата культуры» - RKK, которая была создана и наделена полномочиями законом от 22 сентября 1933 года. Геббельс считал главной задачей этой организации сплочение всех творческих личностей в «духовно-творческое объединение». Работающие руками и работающие головой должны сплотиться под заботливой защитой государства. RKK состояла из семи подпалат: музыки, искусства, театра, литературы, прессы, радио, кино. Впоследствии подпалата радио была упразднена. Декрет Геббельса от 31 мая 1938 года объяснял отношение этих подпалат к министерству. Министерство пропаганды становилось главным надсмотрщиком над RKK и ее подпалатами, в то время как центральный орган RKK, президентом которого был Геббельс, координировал работу многочисленных подпалат в той мере, в какой это касалось выполнения ими общих функций. Начиная с 1938 года, каждая подпалата была подотчетна непосредственно Геббельсу, а не RKK и не через RKK. Те, кто руководил RKK или ее подпалатами, обычно были людьми из министерства пропаганды, и, в конце концов, Геббельс планировал постепенно поглотить RKK, введя ее в состав министерства. Если попытаться изложить это проще, то не было поэта или художника, писателя или артиста, который бы мог заниматься своим искусством в «Третьем рейхе» и не быть членом одной из подпалат. К 1939 году палаты насчитывали 65000 членов. Эта система использовалась Геббельсом для обретения контроля над всем немецким искусством. С ее помощью он манипулировал вопросами назначений и льгот так же, как и составлением черных списков предстоявших гестаповских акций. Когда границы Германии расширились, то вслед за ними расширились границы RKK. Многочисленные группы и подчиненные организации внесли свой вклад в разбухание RKK. Один из документов периода войны сообщает, что «в Великой Германии в сфере искусства было занято 410 000 человек и что всем им государство помогало советом и делом».33
Гитлер обладал определенной, хотя и носившей высокомерный характер терпимостью к эгоистическим и политическим отклонениям, если они имели место в среде художников или актеров. В конце концов, это были представители богемы, эксцентрики. Геббельс не разделял этого мнения и безжалостно использовал свою власть для надзора, а в случае необходимости, и для прямого уничтожения этих творческих личностей. За глаза актеры называли его «Микки Маус», но подчинялись его требованиям сыграть ту или иную роль или заключить тот или иной контракт. Ходили слухи, что министр пользовался своим положением и заставлял актрис, желавших получить главную роль, уступать сексуальным домогательствам. Еще одна проблема встала для Геббельса с начала 1942 года. Было весьма сложно заполучить отсрочку от призыва в армию для людей искусства. В лучшем случае, можно было добиться отправки в поездку с фронтовой группой. Бедолага Фриц Заукель, новый имперский комиссар по вопросам рабочей силы, человек далекий от искусства, был наделен полномочиями декретом от 30 июля 1942 года. Вооруженные силы имели право последнего слова в решении ходатайств о предоставлении отсрочек, и если кого-то отмазывали от фронта, то другой мог получить за это повышение по службе.
Когда началась война, Геббельс похвально отзывался о многих сотрудниках министерства, решивших отправиться на фронт. Но он приказал им оставаться за рабочими столами. В начале 1940 года министру стало ясно, что в его ведомстве приспособленцев не меньше, чем героев. Он предупредил всех, что никто не смеет подать прошение об уходе для того, чтобы принять предложенную ему должность в другом министерстве, даже если предложенное место означало повышение ранга или более высокое жалованье. К этому вынудил начавшийся призыв резервистов. Архивы министерства и RKK были забиты документами, свидетельствовавшими о состоянии ситуации с отсрочками.
К 1943 году центральное управление партийной пропаганды теряло многих работников-мужчин среднего возраста, которые были призваны в армию, и министерство оказалось не в силах предотвратить это. Даже когда ОКВ уступило, признав, что это крайний случай, армия требовала, чтобы запрашивающая инстанция заменяла работника человеком, у которого есть отсрочка от призыва. ОКВ редко расставалось с человеком, стоило ему только быть призванным, хотя на какое-то время мог быть оформлен «рабочий отпуск». Министерство имело особый список лиц, без которых действительно не могло обходиться, но партийные учреждения по милости армии теряли все больше и больше музыкантов и художников-плакатистов. Редкий и забавный случай произошел в 1944 году, когда министерство выяснило, что получение отсрочки некоего Ханса Альбрехта больше не представляет проблемы. Он был арестован после покушения на жизнь фюрера. Иногда сам Гитлер вмешивался для обеспечения возможности получения отсрочки или демобилизации из армии. Важность, которую и Гитлер, и Геббельс приписывали кино, наглядно подтверждается тем фактом, что даже в 1944-45 годах в кинопромышленности было занято 1944 человека, имевших отсрочку от призыва на фронт.34
Еще одна проблема в области культуры возникла во время войны. Проблема, имевшая отношение к попыткам некоторых слишком уж ретивых нацистов местного масштабы подвергать произвольной обработке пьесы, оратории и оперы. Причем они это делали на свой страх и риск, без санкции соответствующих инстанций. Местные нацистские душители или самозваные борцы за очищение культуры могли, например, урезать Шекспира, переписывать Шиллера, менять текст в ораториях Генделя или вносить изменения в «Реквием» Моцарта. Мартин Борман соглашался с Геббельсом, что это недопустимо, во всяком случае, во время войны (религией мы займемся потом, после победы). Местным провинциальным театрам было запрещено вносить изменения в тексты пьес. Если кто-то находил нечто недопустимое, то следовало об этом уведомлять Имперскую палату театра или Комиссию по переводу иностранных произведений драматургии, или Имперское агентство по принятию музыкальных произведений.35 Несмотря на атаки на интеллектуализм, Геббельс питал отвращение к полуграмотным типам, из под пера которых вышло так много произведений нацистской литературы. Он считал себя музыкально одаренным человеком и тонким литератором-стилистом. Что еще важнее, Геббельс противопоставлял примитивному, грубому давлению льстивый патронаж, это обеспечивало министру имидж человека, защищавшего и поощрявшего германское искусство.
Йозеф Геббельс всю войну неустанно трудился над созданием образа лидера, который всегда проявляет заботу, министра, который стоит за пострадавших от бомбежек и который помогает художникам и актерам, попавшим в беду. Этим министр снискал себе популярность, создавая особую структуру взятия под покровительство. Конечно, никакие массы не повернутся к человеку такого типа, каким был Геббельс: сложный характер и интеллектуальная холодность. Но если он примется защищать немецкий народ и его артистов и художников, он сможет изменить представление о себе и стать человеком из народа. Возможно, Геббельс никогда не позволял себе об этом задуматься, однако его покровительство времен войны казалось точнейшим образом рассчитанным заранее ходом, обеспечившим ему переход в более выгодное положение, причем неважно, будет ли эта борьба за власть происходить «после победы» или после ухода Адольфа Гитлера. Свой секретный фонд, «Фонд доктора Геббельса», он использовал для оказания помощи тем, кого постигла беда. Геббельс жертвовал средства из фонда оставшимся в живых родственникам военных корреспондентов и фоторепортеров, погибших на фронте. В 1942 году Геббельс; выдал по 100 рейхсмарок родственникам нацистов, сложивших головы в «эру борьбы». Кроме того, он выдавал от 50 до 500 рейхсмарок, в зависимости от размера семьи, тем, кто носил «Почетный значок» и кто был тяжело ранен в «эру борьбы». Каждое местное управление пропаганды было обязано представить на рассмотрение до шестидесяти пяти человек, попадавших под вышеупомянутые категории. Геббельс сочетал манеры покровителя в духе Гэмени-холла с имиджем защитника жертв и оставшихся в живых их родных и близких.36
Деньги, поступавшие в «Фонд доктора Геббельса», большей частью являлись результатом операции с «DW» (Германским еженедельным обозрением). Контора под названием «Дойче вохеншау ГМБХ» платила 1 миллион рейхсмарок в казну, деньги, выделенные для фонда Геббельса. Когда газета Юлиуса Штрайхера «Дер Штюрмер» сделала запрос относительно репортажа с фронта, она узнала от министерства, что может опубликовать этот материал без всякой оплаты, но желательно сделать некий взнос в фонд Геббельса на нужды родственников погибших солдат - корреспондентов пропагандистской роты. В другом случае, должностное лицо министерства, Вернер Штефан, проинформировал одного книготорговца и издателя из Миндена, что тот может пожелать сделать взнос в фонд Геббельса в размере 25 рейхсмарок. В письме одного чиновника армейской пропаганды, датированном 1940 годом, утверждалось, что службы выпуска фотоновостей обязаны ежемесячно отчислять в фонд далеко не небольшую сумму. Министр опасался, что частные издатели и газеты попытаются собрать деньги у своих бывших сотрудников, пребывавших ныне в составе пропагандистских рот, и использовать их нечестным путем. Геббельс был готов взять на себя финансовую поддержку семей этих людей и, таким образом, исключить любой намек на фаворитизм и обеспечить себе более или менее постоянный круг лиц, работающих на его фонд. «Дойче вохеншау ГМБХ» платило специальные субсидии репортерам-одиночкам, служившим в пропагандистских ротах, но Геббельс рассматривал это в качестве приемлемого варианта, поскольку лично контролировал эту корпорацию. К июню 1940 года в фонд Геббельса пришло десять процентов рентного дохода или 270 тысяч рейхсмарок за популярный документальный фильм «Крещение огнем».37
Во время поездок на фронт доктор Геббельс щедро раздавал ребятам в форме коньяк и сигареты. Генерал Дитль, чьи подвиги обеспечивали ему статус любимца Геббельса и постоянную возможность красоваться в кадрах «DW», обнаружил, что в 1942 году его войска получили алкогольных напитков на 600 тысяч рейхсмарок. И все до единой бутылки были доставлены по линии RKK! Умница Геббельс прекрасно понимал, как благодарны будут ему солдаты, несущие службу на далеком севере или Восточном фронте, за такие презенты. Часть средств из своего фонда Геббельс жертвовал и «Национал-социалистической благотворительной организации» (НСВ). Такое целевое использование денежных средств Геббельсом очень напоминало по технике поведения Гиммлера, который предпочитал помещать высокопоставленных эсэсовцев в различные министерства, а также заманивать в свои ряды неэсэсовцев, пообещав им высокое звание в СС. В феодальном мире национал-социалистического соперничества каждый лидер стремился поддержать и повысить свое влияние и расширить власть.38 Поддержать собственный статус на должном уровне было невозможно без обладания определенной властью. Риббентроп и Розенберг открыли для себя эту истину только в 1943 году.
Геббельс использовал свое высокое положение в министерстве для завоевания авторитета в среде тех, кто занимался кино и искусством. Он был создателем Фонда пожертвования радиоприемников тем, кто в них нуждался, но не мог приобрести на собственные средства. За период с 1933 по 1942 год ему удалось собрать тысячи приемников, которые жаловали самые разные люди, занятые в сфере радиовещания. Во время войны Геббельс дарил радиоприемники, запасы которых постепенно истощались, раненым солдатам и оставшимся в живых родственникам погибших на фронтах. Однажды за день он пожертвовал пять тысяч радиоприемников.
Геббельс имел в своем распоряжении миллионы марок, так как лично контролировал «Фонд актеров доктора Геббельса» и «Благодарность художникам». Геббельс использовал эти деньги для оказания финансовой помощи актерам и художникам, оказавшимся в затруднительном положении. Его министерство очень эффективно использовало эти жесты, противопоставляя социальную справедливость в Германии жестким порядкам Англии, жертвой которых становились многие безработные или оставшиеся без крова актеры, музыканты, художники. В 1943 году Геббельс направил, через RKK почти миллион марок на нужды людей искусства. «Фонд доктора Геббельса», для самых активных в культуре, обеспечивал своим членам, раненым или пострадавшим от воздушных налетов союзников, бесплатный трехнедельный отдых для восстановления сил.
Особенно высоко поднялся рейтинг Геббельса после того, как он взял на себя роль утешителя оставшихся без крова людей и беженцев. В 1943 году он организовал и оплатил кампанию «Имперский музыкальный поезд». В поезде по городам севера и запада Германии разъезжали с концертами музыканты, внося вдохновение в души усталых, издерганных людей. Кроме того, Геббельс верил, что показ кинофильмов может оказаться полезным в деле подъема боевого духа в опустошенных бомбежками районах. Тогда же он обязал соответствующие власти попытаться обзавестись киноустановками, которые впоследствии должны были перейти в собственность общественных организаций, которые того заслуживали. Геббельс и его подручные давали на это санкцию.
Во время общественных выступлений Геббельс постоянно подчеркивал, что население северных и западных районов Германии пострадало от бомбардировок особенно сильно. Люди в остальных частях рейха не должны ворчать по поводу сокращения рационов - ведь 7 миллионов на севере и юге постоянно вынуждены жить в страхе перед очередным террористическим налетом. Геббельс считал эту проблему еще большим вызовом себе, чем Сталинград. Эта проблема, с другой стороны, была возможностью для Геббельса проявить себя покровителем и защитником. Он уже приобрел достаточный опыт для того, чтобы выступить в этой роли, работая с контингентом этнических немцев, переселявшихся в рейх между 1939 и 1941 годами. На рождество 1941 года он организовал доставку и распределение почти 165 тысяч подарков переселенцам. Эта акция стоило Геббельсу почти 400 тысяч рейхсмарок, которые были использованы местными отделениями пропаганды на различные цели, включая закупку водки, рома, нот, песенников и тысяч портретов Гитлера.39
Йозеф Геббельс питал глубокий личный интерес к культурным запросам тех немцев, кто участвовал в «величайшей эмиграции всех времен», как он называл переселение, вызванное бомбежками союзников. В 1943 году Геббельс взял на себя руководство культурной и пропагандисткой деятельностью RPL (Главного управления пропаганды). Бюллетень для внутреннего пользования сообщал в конце 1943 года, что обеспечение всем необходимым беженцев и жертв бомбардировок - важнейшая задача партии. Частью этой работы являлись кинопоказы, постановки пьес, ознакомление с творчеством ведущих артистов. Работа в сфере культуры, как утверждал бюллетень, поможет сохранить и укрепить стойкость и несгибаемость нации. Симпатии Геббельса к жертвам этого массированного сдвига навела его на мысль об утверждении нового знака отличия, который должен был вручаться гражданским лицам, отличившимся в службе тыла. В конце октября 1944 года Геббельс и Науман пытались продвинуть эту идею с медалью, но партийная канцелярия отказалась от нее.40 Борман и Гитлер, видимо, опасались, что неизбежность придания вручению этой медали публичного характера выставит на показ страдания миллионов немцев и может повлиять на судьбу Германии в войне. Геббельс понимал всю абсурдность подобных обоснований, но изменить ничего не мог по причине нехватки власти.
* * *
Министерство держало под контролем свой пропагандистский аппарат посредством управлений имперской пропаганды, расположенных во всех сорока двух гау Великой Германии военного времени. Эти управления обязаны своим существованием декрету от июля 1933 года, согласно которому основывались тридцать одно управление на периферии, подчинявшиеся вновь созданному министерству. В 1937 году эти управления стали называться RPA или Имперские отделения пропаганды.41 На протяжении войны Геббельс и чиновники отдела пропаганды министерства старались расширить полномочия сорока двух управлений. В одном из циркуляров конца 1942 года утверждалось: «Глава отделения пропаганды является представителем министерства. В соответствии с этим, он должен иметь в своем распоряжении средства для подтверждения своей роли в случае необходимости проведения мероприятий особого характера (приемы, государственные церемонии, юбилеи и т.д.).42 Геббельс намеренно поддерживал определенную степень автономии и элементы децентрализации, с целью усиления RPA. Если местное отделение не проявляло активности или же целиком попадало под влияние местных партийных боссов, власть самого министерства, тем самым, преуменьшалась.
В 1944 году один из циркуляров министерства для внутреннего пользования поднял этот вопрос.43 Он напоминал, что согласно указу от 26 февраля 1942 года все отделы министерства были обязаны информировать RPA относительно их работы, должны были использовать местные органы управления для проведения политической работы и работы в сфере культуры своих гау. Руководители отделов культуры министерства, начиная с октября 1941 года, получили указание сотрудничать с представителями местных отделений по культуре. Циркуляр напоминал, что игнорирование местных отделений принижает их престиж. Геббельс видел в RPA инструмент для проведения политики министерства на местах. Но гауляйтеры не собирались уделять особого внимания вопросу о том, слабо ли местное отделение культуры. Геббельсу так никогда и не удалось решить эту проблему, ибо большинство из руководителей RPA были давнишними закадычными приятелями гауляйтеров. И они, по сути дела, становились пропагандистами не от министерства, а от партии, ибо подчинялись гауляйтеру по службе и в дисциплинарных вопросах. RPA были поделены на четыре сектора: административный, пропаганды, прессы и культуры. К 1941 году общее число работников RPA достигло почти 1400 человек, и их бюджет увеличился до десяти миллионов рейхсмарок, то есть в два раза превысил сумму 1939 года. Берлинское отделение представляло для гауляйтера Геббельса особый интерес: до 1941 года Вернер Вехтер руководил им, его сменил Эрих Бекер.44
Одним из основных источников информации для министерства являлся так называемый «Отчет о деятельности», отчет RPA о моральном состоянии и лояльности гражданского населения. Каждое местное отделение было обязано предоставлять такой отчет в сектор пропаганды политического отдела министерства для последующей оценки. Эти отчеты иногда становились основой для выработки политики Геббельсом и его помощниками. На своих министерских совещаниях Геббельс нередко распоряжался о проведении тех или иных мероприятий на основе выводов, сделанных из одного или нескольких таких отчетов. В сентябре 1942 года он высказал опасения, что слухи, упоминавшиеся в отчетах нескольких RPA, настроят население Германии против Берлина. Слухи эти касались якобы имевшего место пакта между Британией и рейхом о взаимном предохранении столиц от разрушения. По этому поводу министр, продемонстрировав в очередной раз сардонический, язвительный юмор, заявил, что, когда осенью британцы приступят к массированным бомбардировкам Берлина, слухи рассеются сами собой. Местные руководители несли ответственность и за другие рапорты - «отчеты о деятельности», в которых должны были информировать Берлин о положении на местах и языком политики и пропаганды выдвигать соответствующие предложения министерству, для обеспечения принятия им соответствующих мер.
К концу 1944 года Шефер, на которого была возложена обязанность анализировать эти отчеты, признал их неудовлетворительный характер. Они длинны, в них явно ощущается недостаток деловых предложений. Он указал, что отчеты должны содержать практические идеи и предложения, которые могли быть незамедлительно реализованы. Большинство руководителей RPA весьма неуверенно высказывали такие предложения, а сам доктор Шефер неоднократно клал их под сукно. В сентябре 1944 года один из чиновников дрезденского RPA, Эльснер, жаловался на то, как пресса комментировала советско-финское перемирие. Казалось, все газеты пытаются привить своим читателям ощущение, что его условия, выдвинутые русскими, были весьма благоприятны. По мнению Эльснера, это могло внушить немцам мысль, что большевики вовсе не такие уж и плохие. Шефер возразил Эльснеру, заявив, что если бы тот внимательнее подошел к оценке ситуации, то наверняка бы заметил, что необходимые меры уже приняты. Месяц спустя представитель RPA Ольденбурга предложил, чтобы министерство выпустило пропагандистскую брошюру, разъяснившую бы, кто в действительности виновен в войне. Шефер ответил, что вряд ли это может служить главной задачей текущего момента.
Многие отчеты RPA содержали не только весьма эксцентричные предложения, слухи, служившие лишь для оправдания собственной деятельности или бездеятельности, но и факты, имевшие место в действительности. В июне 1944 года (6 июня, в день высадки союзников) один из авторов отчета предложил, каким образом следует отвечать на террористические бомбардировки немецких городов: заселить военнопленными, из числа союзников, дома, представляющие наибольшую культурную ценность и оставлять на время бомбардировки в них. Это предложение не приняли всерьез, несмотря на призывы Геббельса «линчевать их» и сходные настроения в конце войны. В октябре один из бывших сотрудников министерства заявил о случаях коррупции в армии на территории оккупированной Норвегии. Он сообщал о якобы лучших условиях жизни офицеров и использовании ими служебного положения в корыстных целях. Проявления антивермахтовских настроений особенно подогревалось Геббельсом и Шефером после попытки покушения на фюрера 20 июля 1944 года. Несколько месяцев спустя один из авторов письма из отделения в Мозельланде дал министерству информацию, которая могла послужить министерству для сообщений о жестокостях, чинимых союзниками. Речь шла о том, что союзники якобы разбомбили немецкий санитарный поезд. Отчеты RPA страдали одним общим недостатком. Если в них сообщалось об эффекте, произведенной речью какого-нибудь нацистского бонзы, они все как один говорили об энтузиазме и вдохновении народных масс.45
Шефер также снабжал местные RPA сведениями, которые могли бы оказаться полезными в их работе по выполнению пропагандистских задач, поставленных перед министерством. В 1943 году он и его коллега Дице сумели получить тысячи отзывов от профессионалов из сотрудников RPA и сочли необходимым составить тайный, объективный отчет, который не был запланирован для широкого опубликования в средствах массовой информации. Среди этих людей - доктора, адвокаты, владельцы аптек, инженеры, архитекторы, химики и вообще авторитетные люди. Они получали отчеты о положении в Италии, об оборонительных мерах в воздушной войне, о положении в Африке, о циркулировании и распространении разного рода слухов. Хотя в этом направлении было сделано не очень много, кое-что из этой информации дошло до лидеров активистов нацистских профобъединений. В этом же году Шефер высылал руководителям RPA длинные фрагменты переводов книги Уэнделла Уилки «Единый мир», чтобы продемонстрировать, как Запад продал Европу на откуп большевизму. В мае 1943 года RPA получило конфиденциальные материалы, касавшиеся недавнего роспуска Сталиным Коминтерна, который трактовался как провал старой тактики старых коммунистов - «Единого фронта». Пропагандистская машина все еще функционировала и в феврале 1945 года, когда признаки краха везде были налицо. Один разгневанный чиновник министерства писал местному эксперту по вопросам антисемитизма, сообщая ему, что его антисемитский материал не может быть распространен среди руководителей местных RPA: «Откуда у начальника RPA, который сталкивается с такими трудностями, может найтись время для прочтения материала на семнадцати машинописных листах?»46
Начальники местных RPA время от времени собирались в Берлине для обсуждения своей работы и проблем. Геббельс был хозяином. Программа одной из таких встреч, состоявшейся 28-29 февраля 1944 года, дает некоторое представление о теоретическом уровне начальника местного RPA. Эти люди подслушивали сообщения об экономической политике, о положении с продовольствием, о вопросах призыва в вермахт, о мерах, касающихся действий местной противовоздушной обороны, о «современном состоянии немецкой культурной жизни», о германских Люфтваффе. Имелось два мероприятия в запасе: беседа с министром внутренних дел рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером по вопросам внутренней политики и участие в дискуссии с Альфредом Розенбергом по «философским вопросам». Война вынуждала министерство делать эти совещания короче. Заканчивались совещания обращением к участникам Йозефа Геббельса.47 Повышенный интерес Геббельса к жертвам воздушных налетов вдохновил в апреле 1942 года начальника отдела пропаганды министерства на послание ему докладной записки. Озаглавленная «Культурные мероприятия среди населения с целью отвлечения его от тягот бомбардировок», эта докладная записка в сжатой форме информировала о мероприятиях, которые проводились в Киле местным RPA после жестоких английских бомбардировок.48 Различные хоровые и музыкальные ансамбли вермахта давали каждое воскресенье концерты, для чего за городом было устроено нечто вроде театральной сцены. Все это должно было приободрить население и внушить ему чувство единства. Мероприятия в Киле оплачивались из особого, предназначенного именно для подобных целей фонда. Угрожающе-катастрофический характер воздушной войны заставлял сменить акценты в работе RPA. Их первичной функцией было: 1) проведение пропагандистской политики министерства путем «активной пропаганды», 2) укрепление чувства немецкой народности, 3) управление особыми расходами. В некоторых регионах, особенно сильно пострадавших от воздушных налетов, RPA были поглощены мероприятиями по решению вопросов простого выживания. Наоборот, в районах, удаленных от опасных зон, местные RPA часто впадали в спячку, почти бездействовали, чему способствовало пренебрежительное отношение к ним со стороны гауляйтеров.
Наиболее впечатляющим был единственный проект RPA, который возник в начале войны и фигурировал под названием «народническая работа», или укрепление немецкого народного самосознания, одна из форм национал-социалистического строительства. На ранее аннексированных польских территориях, принадлежавших тогда рейху, интересы немецких поселенцев приобретали первостепенное значение. Многие из них не очень жаловали Западную Пруссию или Вартеланд и предпочитали переселяться подальше на запад. Одно из предложений, поступивших, в этой связи, к Геббельсу, состояло в том, чтобы построить сеть немецких клубов и культурных центров на востоке (ну, как у англичан). Кроме того, необходимо было открыть книжные магазины, а все города с населением более двух тысяч человек должны были обеспечиваться еженедельной кинопрограммой, пусть даже это осуществлялось бы при помощи передвижной киноустановки. Для этого требовалось 55 кинопередвижек. Кроме того, требовался и обслуживающий персонал для них. Получить кинопередвижки было делом не очень простым, также как и радиоприемники, несмотря на проведенную у польского населения конфискацию. Для немецких клубов и социальных центров нужны были знамена и портреты. Передвижные выставки должны были информировать население о культурных, экономических и политических достижениях. Следовало перевозить их от одной общины до другой по железной дороге. Те же принципы соблюдались и при организации концертов, спектаклей, лекций, поэтических чтений, выступлений хоровых коллективов, при проведении вечеров отдыха членов общин, включая празднование дней, священных для рейха и партии. Такие мероприятия предназначались для содействия росту осознания восточными немцами своей «народности». Докладная записка, содержащая эту программу и адресованная Геббельсу, предусматривала проведение согласованной компании министерства и RPA в тесном сотрудничестве с другими партийными органами. Образ новых земель на Востоке должен был подаваться в прессе в более приглядном виде; плакаты должны были показать немцам, живущим в «старом рейхе», что восточные провинции станут красивыми местами, в которых хочется жить. Выпуски кинохроники, а также лекции, чтение которых сопровождалось бы показом диапозитивов, могли бы очень содействовать программе заселения восточных областей рейха, Восточный отдел министерства выделил на 1941 финансовый год свыше 11 миллионов рейхсмарок. Большую часть этих денег предполагалось использовать именно в восточных землях, для создания их более привлекательного образа.
Министерство пропаганды в особенности было заинтересованно в укреплении этнического самосознания и соответствующей работе RPA в «пограничных» зонах, то есть в отделениях регионов, где проживало большое количество населения немецкой национальности, граничивших с Францией, Бельгией, Италией, Польшей и Чехией. Советник по вопросам «Volkstum» в каждом местном RPA пользовался своей частью бюджетных ассигнований, выделенных на эти цели в 1941 году общим объемом в 810 тысяч рейхсмарок. Эти деньги поступали из Берлина, но использование их, в большинстве случаев, предоставлялось каждому RPA, который распределял их в зависимости от местных условий и конкретной ситуации. В июне 1941 года доктор Хопф из министерства уведомил начальников RPA, что задач советников по вопросам «Volkstum», в основном, четыре: поддержка германизации, оказание содействия усилиям Гиммлера как верховного комиссара по вопросам укрепления германского народного духа, поднятие культурного уровня и национального самосознания населения, предупреждение контактов немцев с иностранными рабочими, не носящее дискриминационного характера. Пиком этой работы были 1941-42 годы. После 1943 года дотации в местные RPA на эти цели стали уменьшаться. Но далее в 1943 году они все еще составляли большую часть расходов RPA, в особенности, если речь шла о приграничных районах. В таких приграничных районах, как Восточная Пруссия, Верхний Дунай, Нижний Дунай, Каринтия, Триоль, Судеты, Данциг, Вартеланд и Верхняя Силезия деньги, получаемые RPA на этническую работу, составляли от 44% до 77% от общей суммы бюджета на 1943 финансовый год. Средней цифрой для всех RPA можно считать примерно 38%.
RPA делали запросы на бюджет на следующий финансовый год в марте и апреле текущего. RPA Бранденбурга запрашивало в 1942 году дополнительные фонды, вследствие демографических изменений, произошедших в этом регионе, начиная с 1939 года. Район с традиционным преобладанием сельского населения населяли теперь многочисленные сельскохозяйственные рабочие, как немцы, так и иностранные крестьяне, последнее обстоятельство и вызвало особую необходимость в проведении работы «в духе народничества». Это отделение производило не очень хорошее впечатление. Выходило так, что люди предпочитали отступать перед трудностями, с которыми, они сталкивались, вместо того, чтобы противостоять им. Для такого отделения геббельсовская система децентрализации являлась чуть ли не благословением. Главной проблемой, с которой местные RPA сталкивались во Франкфурте-на-Майне, была возродившаяся оппозиция нацизму в среде духовенства. В марте 1942 года исполняющий обязанности начальника RPA писал Геббельсу из Вюрцбурга, обращаясь с просьбой об особой в субсидии в размере 24 тысяч рейхсмарок на то, чтобы искоренить христианское влияние. Эта кампания должна была включать субсидирование нацистских клубов и хоровых обществ, проведение лекций, представлений кукольных театров и открытие в деревнях книжных лавок. RPA обещала мобилизовать ассоциации ветеранов, спортивные общества, местный гитлерюгенд и Союз германских девушек.
К 1941 году отделения каждого гау обрело особый подотдел, занимавшийся этнической работой. Ежемесячные субсидии на специальные проекты, такие, как премьеры новых фильмов, давали дорогу единому подходу к планированию бюджета. Проблемы общества, которое вело войну, изнуряли все отделения RPA, и жалобы о потерянных метриках и свидетельствах и канцелярская волокита - сковывали их. Такие сбои стали наиболее очевидны, когда RPA в Данциге - Западной Пруссии, заказало 1400 экземпляров брошюры «Возвращение знамени», предназначенной для переселенцев-рабочих женщин, 500 из которых раньше жили в Берлине. Некоторые отделения RPA были склонны ограничивать работу по «Volkstum», с целью увеличения бюджета или избежания сокращения денежных сумм, предназначенных им. В 1940-41 годах директор одного из отделений в Восточной Баварии (Байрейт) признал, что Бавария больше не является приграничным районом, вследствие того, что бывшая граница с Чехией уже не существовала, но тем не менее здесь проживало очень много чехов, 17 тысяч переселенных детей из Гамбурга и Берлина и 11 тысяч этнических немцев из восточных территорий. По этой причине начальник RPA требовал увеличения первоначально отведенной суммы в 1000 рейхсмарок ежемесячно на пропаганду «народничества». Министерство пошло на увеличение бюджета этого отделения, но не настолько, насколько желал его начальник.
В начале 1941 года начальник отделения пропаганды Нижнего Дуная (Вена) запросил для себя особый фонд для издания брошюры «Сохраните чистоту своей крови». Начальник обосновывал необходимость этого шага тем, что приток иностранной рабочей силы в крестьянские хозяйства требует незамедлительного применения подобных мер, поскольку немецкие сельскохозяйственные рабочие склонны видеть в иностранцах таких же крестьян, как и они сами. Министерство согласилось на это. Условия военного времени затрудняли выполнение других требований. В начале 1942 года министерство поставило все RPA в известность о том, что обеспечение кинопоказов для переселенцев невозможно по причине нехватки горючего и автомобилей для их перевозки. К 1943 году общие бюджетные ассигнования для всех RPA стали снижаться. По сравнению с 1942 годом отчисления на «Volkstum» снизились на 100 тысяч рейхсмарок, хотя это было на 8% выше пропорционально бюджету RPA в целом по рейху.
Умные руководители RPA сумели обойти эти сокращения, нагоняя на министерство страху. В мае 1944 года отделение в Восточной Пруссии сообщало об усилении большевистской агитации, в особенности среди иностранных рабочих. Пресса была недостаточно эффективна, чтобы побороть эту тенденцию. Не хватало плакатов, которые изображали бы зверства большевиков, причем графически наиболее выразительно. Хотелось иметь и аналогичные диапозитивы. И месяц спустя Шефер одобрил внеплановое повышение выделяемых средств на эту кампанию на 60 тысяч рейхсмарок. Молчаливой предпосылкой этого запроса стало то обстоятельство, что Восточная Пруссия вскоре могла стать частью восточного фронта.49
Йозеф Геббельс проявлял особый интерес личного характера к состоянию дела в культурной пропаганде на бывших польских территориях. Он был официальным покровителем «страны немецкого порядка», организации, сформированной в Данциге (Западная Пруссия) для проведения германизации. К началу 1942 года около полумиллиона рейхсмарок выделено на нужды RPA для работы в этом направлении. Это деньги, которые Геббельс сумел раздобыть, используя свои личные связи. Работа в сфере культуры была общим усилием для осуществления плана германизации со стороны самого министерства, руководства гау, немецких общин и отделений RPA. Отдел пропаганды министерства считал эту работу успешной, поскольку она явилась стимулом к созданию аналогичных организаций в Вартеланде, Кельне-Аахене и Мозельланде. Начальные результаты работа по наведению «германского порядка» уже дала в этих районах к 1942 году, но завершить ее предстояло после победы Германии. В октябре 1942 года статс-секретарь Гуттерер хвалил работу по германизации на Востоке, заявляя, что лишь в условиях национал-социализма стало возможным провести такую важную кампанию: «Мы уже давно не живем в романтической среде на облаках, где царствуют поэты и мыслители, над которой хохочет весь мир».50 И это в то время, когда в России грохотали кровавые битвы.
Программа германизации финансировалась не только министерством Геббельса, но и другими министерствами и ведомствами. Если речь шла о недавно присоединенных к рейху территориях или его приграничных регионах, средства на знамена, украшения и оборудование интернатов гитлерюгенда приходили из министерства внутренних дел или из фонда германизации. Министерство пропаганды дало ясно понять, что на некоторые виды «активной пропаганды», как-то: украшение зданий и залов, в случае проведения партийных съездов (знамена, бюсты Гитлера, подиумы), спортивные мероприятия, благотворительные акции, - оно средств выделять не будет. И RPA, желавшие провести у себя спортивные соревнования, обращались за помощью к министерству внутренних дел или к местному спортивному фюреру, ибо фонды для оздоровительных мероприятий были областью деятельности Национального спортивного союза. Партийные съезды относились к финансовым обязательствам Главного Имперского управления пропаганды. RPA поэтому отчитывались перед ведомством Геббельса в относительно небольших суммах.51
Работа нацистской пропаганды, сделавшая возможным приход Гитлера к власти, было делом RPL. «Книга партийной организации» указывала, что пропагандистская деятельность НСДАП, ее филиалов и подчиненных групп находилась в сфере ответственности руководителя имперской пропаганды. НСДАП была организована по иерархическим линиям, состоявшим из политических лидеров или «высших лиц», начиная с Гитлера, затем следовала партийная канцелярия, рейхсляйтеры, далее гауляйтеры, крайсляйтеры, ортсгруппенляйтеры, лидеры ячеек и, наконец, блоков. В практическом смысле понятие «партийный лидер» начиналось с уровня «ортсгруппен» - местных групп. Главы важных партийных звеньев, таких, как Национал-социалистический союз студентов, были отнесены уже к категории «высших лиц». В партии существовали восемь отделов, включая СА, СС, гитлерюгенд и еще восемь филиалов. «Организационная книга» оговаривала, что Reichspropagandaleiter - руководитель имперской пропаганды - определял все направления пропагандистской деятельности движения, включая его отделы и филиалы. Руководство пропагандой на уровне гау (GPL), во главе с начальником, являлась представительным органом RPL (Руководства имперской пропаганды в каждом гау) и отвечало за проведение национальной политики партии в четырех областях: активной пропаганде, кино, радио и культуре. Окружное отделение пропаганды выполняло эти функции на более низком уровне и подчинялось начальнику местного отделения пропаганды.52
Главной фигурой в RPL после Геббельса и государственного секретаря был административный директор. До апреля 1942 года этот пост занимал Хуго Фишер. Родившийся в Мюнхене в 1902 году, Фишер изучал вопросы предпринимательства, собираясь стать торговцем. Вместо этого он стал активистом партии, вступив в нее в 1922 году, и на следующий год участвовал в «пивном путче». После убийства германского министра иностранных дел Вальтера Ратенау в 1922 году он отличился тем, что написал брошюру, откровенно восхваляющую убийц. В 1927 году Хуго Фишер стал адъютантом Гиммлера. Фишер привлек внимание Гиммлера тем, что был одним из активных членов СА и дружил с печально известным Эдмундом Хайнесом. Грубость и неотесанность Фишера, также как и его продажность, делала его незаменимым в борьбе за власть, но для работы он совершенно не годился. Геббельс отправил Фишера на пенсию, обеспечившую ему беззаботную жизнь.
8 июня 1942 года министр заменил его Ойгеном Хадамовски. Этот тоже был не из числа его любимчиков, и Геббельс распорядился, чтобы бывший глава отдела радио министерства проводил время в штаб-квартире, мюнхенского RPL. Мюнхен имел славу «колыбели» и «столицы» движения. Геббельс не желал бюрократизации пропагандистской работы партии, поэтому в 1941 году издал указ, чтобы все отделы RPL, независимо от того, какое значение они имели в военных условиях, находились в Мюнхене. Это было своего рода иллюзией, потому что Геббельс и министерство в Берлине решали, чем должно заниматься RPL. Все важные отделы RPL оставались по-прежнему в Берлине, несмотря на распоряжение Геббельса, и располагались там до 1942 года. Об этом сообщал выпуск за 1942 год «Национал-социалистического ежегодника». Вернер Вехтер, шеф пропагандистского корпуса RPL, сыграл важную роль в работе этого корпуса после 1941 года. Геббельса не привели в восторг блестящие способности к мимикрии, талант, позволивший ему в совершенстве копировать и речь министра, и его манеры. Одной из проблем RPL была его печальная способность включать в свой состав самых ленивых и безынициативных партийных деятелей, людей, которых Геббельс и близко не подпустил бы к министерству.53
Главное управление по культуре RPL, под началом Карла Церфа, выполняло множество функций, включая и составление образцов программ для празднования юбилейных дат нацистского движения. Этот отдел выпускал «Предложения по построению национал-социалистических церемоний» и занимался созданием благоприятных условий для насаждения духа национал-социализма в искусстве и контролем за этим. К 1944 году Главное управление по культуре брало на себя выполнение и многих других задач, включая удовлетворение нужд раненых солдат вермахта, беженцев и жертв бомбардировок. Работа главного узла RPL осложнялась пропагандистскими амбициями сотрудников в подчиненных учреждениях, филиалах и других низовых организациях. В 1940 году Геббельс направил Хуго Фишера разъяснить организации «Сила через радость», что если в будущем она желает избежать в своей работе «пустых и вредных» лекционных программ, то ей следует сначала согласовать свои усилия с RPL.54
Руководство RPL, Геббельс, Тислер, Фишер (или Хадамовски) и Вехтер регулярно обменивались докладными записками и идеями при подготовке каждой сезонной пропагандистской кампании. В конце 1941 года обсуждалось несколько программ и призывов компании зимней помощи. Было достигнуто соглашение, напечатан и готов для распространения и ее план, для использования в качестве руководящего документа для ораторов и лекторов на всей территории рейха. Вот некоторые призывы и идеи зимней кампании 1941-42 годов: «Через жертвы к победе!», «Немецкий народ выигрывает войну нервов», «Неисчерпаемые резервы Германии», «Больше, юмора!», «Наши союзники». Слишком много немцев верило, что «Германия превозмогает себя и гибнет», как и в то, что «Англия проигрывает все сражения и выигрывает войну».55 Геббельс и его коллеги знали это, потому что очень большое внимание проявляли к секретным докладам СД относительно состояния общественного мнения, а также к своим собственным отчетам о состоянии лояльности. Планы на 1941-42 годы предусматривали использование агентов для того, чтобы противостоять всякого рода пораженческим настроениям, насаждая, в свою очередь, прямо противоположные слухи. Еще одним ходом, должным способствовать росту уровня морали рабочего класса, было приглашение знаменитых актеров появляться перед публикой в кинотеатрах на презентациях фильмов с их участием. Второй вариант проекта плана на этот период уже яснее выражал собственный подход Геббельса, утверждая, что Европа находилась в состоянии войны против евреев, которые были побеждены в Германии после 1933 года.
План, составленный Геббельсом, - всего лишь черновик, но он служит отличным сборником методов, которыми пользовалось RPL. Пропагандистская компания должна была включать в себя проведение митингов и партийных съездов, премьеры кинофильмов, сопровождаемые выступлениями ораторов, показы диапозитивов, презентации фильмов, организованные гау, празднования знаменательных дат, чтение лекций на военнополитические темы, организацию выставок, выпуск плакатов, лозунгов, призывов недели, еженедельную информацию о новых членах НСДАП, карикатуру недели и устную пропаганду. Некоторые из лекционных тем, сопровождавшихся показом диапозитивов: «Предательство дела социализма», «Немецкая женщина в войне», «США - нарушитель спокойствия» и «Средиземноморье. Решающее значение этого района», «Германская миссия в Европе» и «Политика и война в карикатуре» - последние три темы находились в стадии подготовки. Кампания эта должна была начаться 1 октября 1941 года и завершиться 31 марта 1942 года, с длинным перерывом с 15 декабря по 15 января 1942 года. Геббельс, без сомнения, помня об огрехах предыдущей работы, требовал тщательной выверки, подготовки и доставки необходимых материалов в местные отделения пропаганды.
В качестве девиза кампании 1942-43 года Тислер рекомендовал: «Фюрер может на нас рассчитывать!» Геббельс же решил взять на вооружение старый лозунг «эры борьбы»: «За свободу, справедливость и хлеб», но вскоре изменил мнение и отказался как от первого, так и от второго варианта в честь старого проверенного-перепроверенного: «Фюрер, приказывай - мы исполняем!» Лишь после этого девиз был передан по всем инстанциям и отдельным лицам с тем, чтобы мог тиражироваться по всей территории рейха. К июлю 1944 года Науман и Геббельс так жаждали свежего, неизбитого призыва, что в качестве образца использовали большевиков. Науман вспомнил, что, когда дела у русских шли хуже некуда, они пользовались призывом «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!» Ему хотелось отыскать что-нибудь, что подошло бы как нельзя лучше для битв, которые предстояли немцам в будущем году. Начальник отдела министерства пропаганды и административный директор RPL вымаливали призывы у своих подчиненных и предложили попурри: «Любая жертва ради свободы», «Нацию, желающую быть свободной, поработить нельзя!», «Есть только один грех - трусость!», «Не думай о тяготах, думай о цели». Последние рекомендации были взяты из работ Э.М.Арндта, Фридриха Ницше и Эрнста Юнгера. Пропагандисты стремились вычеркнуть «неумолимую важность» текущего момента и в тоже время подбодрить нацию разговорами о чудо-оружии и увеличивавшихся показателях военной промышленности. Некоторые из этих рекомендаций впоследствии использованы Геббельсом и Науманом, но большинство отвергнуто. Геббельс весьма враждебно воспринимал призывы, содержащие хоть какое-то упоминание о Европе. На этот раз он понял, что темы, подобные «Жизнь или смерть!», звучали слишком пессимистично, и посему заменил их на «За свободу и жизнь!»
Главное управление имперской пропаганды регулярно информировало аппарат гау и его агитаторов о том или ином призыве или иных сведениях, публикуя их во множестве всякого рода бюллетеней и обзорах новостей. Один из них - «Особая служба» RPL, регулярно посылался гауляйтерам, директорам региональных отделений пропаганды, окружным фюрерам, ведущим партийным ораторам и их коллегам на уровне гау («Издание Б»). Однако пользоваться этой конфиденциальной информацией в своей пропагандистской деятельности им запрещалось до особого разрешения. Материал предназначался лишь для «личного ознакомления». «Особая служба» включала материалы о последних слухах, а также о тех фактах, которые было рекомендовано использовать при проведении пропагандистских мероприятий. «Особое издание» бюллетеня содержало перепечатку редакционной статьи Геббельса из следующего выпуска журнала «Дас Райх». Этот жест должен был ясно дать понять пропагандистам, что в работе они должны использовать линию, рекомендованную им Геббельсом. Центральная служба информации RPL регулярно высылала строго секретный доклад под названием «Положение», трактовавший последние события на фронте, в военной промышленности и ход кампании тотальной войны.
RPL снабжала местные RPA еще одним регулярным бюллетенем, который содержал как информацию конфиденциального характера, так и специфические указания для применения этой информации в пропагандистской деятельности. В мае 1942 года RPL изменило этот бюллетень, убрав из него специфические указания для осуществления пропагандистской деятельности.
Теперь они публиковались отдельно в «Инструкциях пропагандисту», и информация отсюда могла передаваться вниз по субординации до пропагандистских функционеров уровня гау. Эти два издания не выходили из печати, пока Тислер не получал санкции партийной канцелярии. К июлю 1943 года было достигнуто новое соглашение, в соответствии с которым партийная канцелярия не занималась проверкой всего текста издания в целом, а лишь знакомилась с отдельными моментами, представленными Тислером на ее одобрение. Официальный журнал RPL назывался «Наша воля и путь» - ежемесячник, публиковавший подробные статьи о технике, персонале, целях и успехах нацистской пропаганды.56
Гитлер был убежден, что все великие революции своим успехом обязаны устному слову, посредством которого их зачинатели увлекали за собой последователей. К этой категории он относил Иисуса Христа, Ленина и Муссолини. Часто нацисты упоминали имена Фридриха Великого и Наполеона, чьи вдохновляющие речи, обращенные к войскам способствовали успешному завершению битв. RPL следовала культу устного слова, организовав у себя Главное управление по делам ораторов, которое объединило под своей крышей «Организацию ораторов» и «Агентство по информации для ораторов». Ораторы делились на две категории: «политические ораторы», в чьи функции входило донести нацистскую идеологию до умов людей и разъяснять меры, применяемые режимом, и «ораторов-специалистов», которых посылали вниз по иерархии, с целью разъяснения специфических моментов, например, трудовой политики правительства. Партийные ораторы делились на ораторов высшего ранга (имперских) и далее, до окружных. Между двумя вышеупомянутыми стояли ораторы масштаба гау. Ораторы собирались и использовались на основании двух критериев: принципа достоинств и наличия таких заслуг, как принадлежность к клану «старых борцов». В 1940 году работу этих ораторов направляли 150 человек. Оратор уровня гау работал на отделение пропаганды гау, окружной действовал на уровне округа или окружного отделения пропаганды.
В канун войны многие партийные инстанции пеклись о том, чтобы военный конфликт не отразился на ораторах. Ведомство Рудольфа Гесса работало с комиссарами по вопросам мобилизации гау для того, чтобы предотвратить распад системы в случае войны. Ведомство Гесса затребовало провести общую проверку призывного статуса партийных ораторов, а также цифры минимального числа ораторов на каждое гау. Одновременно были выработаны процедуры получения отсрочки и указано, что это обеспечит тесную связь с соответствующими инстанциями вермахта. И когда партия лишилась, из-за призыва, своих лучших ораторов (из почти 9800, в начале 1941 года, в вермахте служила почти одна треть) их отсутствие не оказалось катастрофой для системы. В период между 1 сентября 1939 года и 15 декабря 1940 года проведено около 140 тысяч митингов и съездов и кроме того, прошло около 50 тысяч фабричных и заводских собраний. «Наша воля и путь» трубила, что война еще раз доказала: важнейшими элементами в системе пропаганды были и остаются ораторы и митинги. Эти усилия увенчались тем, что вермахт начал отправлять ораторов обратно на гражданскую службу или предоставлять отпуска для участия в митингах. Выполнение некоторых инициатив серьезно осложнилось из-за войны. Например, план, который воплотили в жизнь к 1938 году на некоторых территориях рейха, предусматривал установку громкоговорителей на каждой площади всех городов. Система ораторов и ораторства слегка поблекла, когда в Германии начала ощущаться усталость от войны. Растущая непопулярность партии и требования насущного момента к 1942 году сделали эту систему практически неуместной, и даже частичное оживление партии в конце войны все равно не могло реставрировать ее.
Отделение пропаганды уровня гау получало материалы и рекомендации для ораторов из «Службы просвещения политических ораторов» при RPL. Такие инструкции получали мюнхенские ораторы перед подготовкой к выступлению: изучи свой круг вопросов, оставайся тактичным, производи хорошее впечатление на публику, демонстрируй глубину и ясность в изложении и заставь твоих слушателей понять, насколько их повседневные заботы мелки по сравнению с величием целей и задач Германии. Бюллетени Службы просвещения пытались оживить старый добрый агитационный пыл «эры борьбы». Находясь под влиянием «Майн кампф», один из бюллетеней разъяснял ораторам, как вести себя на митинге. Суть объяснения сводилась к тому, что ораторы должны сочетать в себе высокие моральные и интеллектуальные качества. Первое и непременное условие - перед выступлением они не должны были употреблять спиртные напитки, не следовало заказывать себе выпивку и после того, как митинг завершался. Ораторы выступают не ради аплодисментов. В процессе выступления им следовало держать руки по швам и ни в коем случае не держать их в карманах или за спиной. Воспрещалось расхаживать и раскачиваться. Речь должна быть естественной, лишенной ложного пафоса. Ораторы не должны кричать или пользоваться избитыми фразами и расхожими истинами, но рекомендовалось прибегать к помощи тактичного юмора. И нечего было ораторам болезненно реагировать на справедливую критику управления пропаганды гау. За исключением предписания, воспрещавшего употребление алкоголя, все пункты полностью нарушались Адольфом Гитлером во время его речей. И такая явная ересь была не случайна: слишком уж много развелось ораторов, которые пытались представить себя гитлерами в миниатюре, перенимая у фюрера его стиль и даже усики. Партия распорядилась и о том, чтобы во время митингов вывешивались флаги и знамена, а также исполнялись оба национальных гимна и военные марши. Рекомендовалось также, чтобы продолжительность митингов не превышала полутора часов.57
Перед войной бюллетень Службы просвещения критиковал монотонную речь многих партийных ораторов. «Мы - молящиеся» - так называлась статья. Ораторы должны были вкладывать в свою речь «сердце и вливать свою кровь». Партия пыталась обнаружить золотую середину между истерией Гитлера и апатичными ораторами, который читали с листка нудные речи незаинтересованной, собранной насильно партийной аудитории. Рекомендовалось, чтобы ораторы были поосмотрительнее в выборе арсенала своих традиционных средств, чтобы последние подходили под конкретную аудиторию. Ораторы, говорившие перед НСФБ (Национал-социалистическим союзом женщин), должны были вести себя мягко и избегать всякого рода взрывных восклицаний, но и не быть приторными как елей. Когда ораторы останавливались на вопросах нацистской политики в отношении населения и рождаемости, то невозможно было при этом не задеть достоинства присутствующих на митинге холостяков. Партия была часто разочарована тем, как речи ораторов освещались в прессе, поскольку статьи эти были банальными и большей частью на низком уровне. Складывалось впечатление, что партия и ораторы, а также пресса страдали от наплыва хитрецов и приспособленцев, от «людей, которые выполняли лишь свою работу».
И вот в Мюнхене Служба информации (или просвещения, если хотите) для ораторов снабжала этих самых людей детальными цифровыми выкладками о деятельности партии по всему гау Мюнхен (Верхняя Бавария), включая презентации фильмов, рост числа членов партии, деятельность DAF, выставки по искусству и окружные партийные съезды. Некоторые из бюллетеней, вышедших незадолго до войны, содержали тематические материалы, которые больше нигде не опубликовывались. Антиклерикальная пропаганда занимала перед войной значительную долю всех материалов, помещенных в бюллетенях Службы просвещения, выходивших в католической Баварии. В одном из изданий даже говорилось о том, что в Праге евреи, церковь и Коминтерн объединились в антигерманский союз. Этот тип пропаганды, также как и гневные обличительные антибольшевистские речи, исчезли со страниц информационных бюллетеней, поскольку политика нации вела к войне, а Советский Союз при этом соблюдал благожелательный нейтралитет. На антиклерикальный фанатизм не рассчитывали, когда речь шла об объединении немецкой нации, бывшей на одну треть католической, и эта тональность пропаганды в большинстве гау принижалась.
В начале и середине 1939 года всем ораторам было дано указание акцентировать достижения нацистского режима на фоне всех несчастий немецкой истории. Их обязывали развенчать «позорный мир» прошлого и мирные договоры, основанные на унижении Германии, такие, как Версальский и Вестфальский, и всецело посвятить себя описанию того, как Гитлер мирным путем создал Великую Германию и обеспечил мир, основанный на победах 1938-39 годов. Гордость, царившая внутри партии, обязывала всех ораторов давать преисполненные гордости ответы на вопросы типа: «Почему вы национал-социалист?», - обращаясь к присутствовавшим на окружных торжественных церемониях. Они должны были отвечать на них, заявляя, что являются партийными товарищами по причине их германской крови, любви к немецкой земле, из-за того, что они так хорошо разбираются в немецкой истории, из-за своей веры в «Volk», из-за любви к Адольфу Гитлеру. В канун войны многочисленные партийные информационные бюллетени содержали рекомендации, рассчитанные на то, чтобы закалять волю к победе. Ораторам вменялось в обязанность рассказывать слушателям, что Германия дня сегодняшнего была намного сильнее рейха, который был до первой мировой войны. В 1940 году RPL имели в своем распоряжении материалы для нескольких программ показа диапозитивов «Наш фюрер», «Западный вал», «Германия проводит расовую политику», «Мировой пират Англия», «Плутократия и еврейство», «Фронт и тыл - сообщество борьбы», «На пути к победе» и «Битва и победа в Норвегии». Когда случилось, что война затянулась до 1942 года, в призывах стал доминировать несколько иной тон. Ораторы должны были употреблять в своих выступлениях такие фразы, как «Победа любой ценой», и о Германии должны были говорить, как о Германии «после победы», и никогда о Германии «после войны» или «после заключения мира». В конце 1942 года один бюллетень указал на необходимость борьбы с широко распространенным убеждением, что Соединенные Штаты непобедимы из-за огромных запасов сырья и продовольствия. Ораторам необходимо обращать внимание своих слушателей на факт, что «ось» (Берлин - Рим - Токио) скоро станет располагать гораздо большими резервами на Среднем Востоке и в России, чем у Соединенных Штатов. Ораторы обязаны были продолжать развенчание Британии, как реакционной «плутократии», трудящиеся массы которой изнемогают от эксплуатации.
Весной 1943 года бюллетени настаивали на том, чтобы ораторы уделяли больше внимания зверствам Советов в отношении польских офицеров в Катыни, где немцы незадолго до этого наткнулись на тысячи трупов. Это дало возможность открыто и убежденно продемонстрировать жестокость, которую нес с собой большевизм, и одновременно подчеркнуть лицемерие сталинских западных «демократических» союзников. Когда в мае 1943 года сопротивление стран-участников «оси» в Тунисе потерпело крах, ораторы получили директивы относительно того, как обращаться с новой напастью. Следовало придавать особое значение героической борьбе Германии (на итальянцев не следовало обращать особого внимания), но со Сталинградом не должно было быть никаких вгонявших в депрессию параллелей. Один эпизод, который мог оказаться весьма полезным для оратора: немецкий полковой оркестр, который торжественным маршем направлялся в лагерь для военнопленных союзнических войск, вызывающе-дерзко играл немецкие военные марши и нацистские песни. Бюллетень демонстрировал отвращение к реальной действительности, наивно полагая, что подобные истории могли бы приободрить смертельно усталое от войны население Германии. Зато они вполне еще могли произвести должный эффект на закоренелых нацистов, составлявших основную часть аудитории ораторов. Месяц спустя ораторы получают статистические данные, составленные для того, чтобы доказать, что «ось», хотя и имеет население численно меньшее, чем союзники, контролирует коммуникации (Япония?) и располагает более вышколенными рабочими, с более высоким моральным духом.58
В 1943 году руководство RPL провело определенные изменения в структуре своей информационной системы, предназначавшейся для ораторов. Ораторы жаловались, что материалы, которые они получали, были излишне длинными и нуждались в улучшении. Большинство из них по стилю напоминали скучнейшие пресс-релизы. Живой информации в бюллетенях явно не хватало. Тислер рекомендовал Вехтеру провести перестройку информационных систем и переработку бюллетеней. Геббельс взял под свою опеку такие бюллетени, как «Специальная информация для ораторов» и «Информация окружного фюрера» через отдел управления пропагандой RPL. Единственным ответом на возрастающий поток критики было то, что эти бюллетени после лета 1943 года отодвинули подвергнувшиеся остракизму материалы Службы просвещения на второй план.
Усиливавшееся вмешательство партийной канцелярии в пропагандистскую работу было продиктовано разложением пропагандистского аппарата партии, а также решимостью Мартина Бормана расшевелить все больше и больше впадавшее в спячку национал-социалистическое движение.59 Связь между партийной канцелярией Бормана и RPL осуществлял Вальтер Тисслер, директор Имперского кольца национал-социалистической пропаганды и народного просвещения. В функции этого кольца входила координация пропагандистской деятельности в ветвях партии. Он состоял из представителей этих ветвей и организаций на уровне рейха, гау, округов и муниципальных уровней. Главной задачей Имперского кольца было избежание всякого рода недоразумений, которые могли произойти вследствие издания множества различных директив по вопросам пропаганды. Кольцо предлагало курсы по вопросам пропаганды для членов нацистской организации. В целях проведения умной и единой пропагандистской политики, кольцо опубликовало бюллетени на уровнях гау, округов и их филиалов. Кольцо было детищем RPL, и его создание позволило центральному управлению выходить за пределы гау и местных отделений пропаганды для распространения своих сообщений и мобилизации пропагандистов. Кольца уровня рейха и гау имели отлично налаженную цензуру, потому что были наделены полномочиями проверять пропагандистские печатные материалы, предлагаемые подчиненными организациями и филиалами до того, как эти брошюры начнут распространяться. Впрочем, если эта работа касалась какого-нибудь заслуженного нациста из другого агентства, кольцо часто не достигало поставленной цели.
Вальтер Тисслер родился в 1903 году. Он принадлежал к числу «старых борцов», вступив в партию в 1922 или в 1923 году, в течение года или двух ходил в низовых фюрерах - был ортсгруппенляйтером, а к 1925 году стал крайсляйтером в районе Биттерфельд-Делич. Опыт Тисслер приобретал, будучи уже оратором уровня гау, будучи автором ряда брошюр и издателем газеты, а в 1926 году стал руководителем отделения пропаганды в Галле. Тисслер был активистом, как в СА, так и в движении нацистов «На фабрики!», и в последние годы продолжал писать брошюры для партии «эры борьбы». Геббельс забрал его в RPL в 1934 году, а в 1936 году Тисслер становится директором Имперского кольца. Возрастание роли партийной канцелярии Мартина Бормана обеспечило ему роль офицера связи между RPL и партией. Роль эта была чрезвычайно важной и влияние его внутри RPL трудно переоценить, особенно если обратиться к документам периода после 1941 года. Тисслер почувствовал, что влияние Бормана на Гитлера очень сильно возрастало еще тогда, когда большинство нацистов не склонно было этого замечать, и он старался угождать всем предрассудкам Бормана. В августе 1941 года Тисслер намекнул Борману, что очень было бы здорово вздернуть этого графа фон Галена, епископа Мюнстера, если бы только фюрер дал свое согласие. В вину Галену вменялось, что он осуждал нацистскую программу «убийства из милосердия».
Ведомство Тисслера собирало информацию через своих ораторов и других пропагандистов посредством вопросников и отчетов. Цель этой работы - выяснение того, какой тип пропагандистских компаний должны были проводить низовые структуры партии и филиалы и насколько они могли быть эффективны. Ленивые или не обладавшие хорошей дикцией ораторы редко присылали детальные отчеты о своей деятельности. Большая часть информации о деятельности местных органов партии в период войны получалась из общих отчетов, составлявшихся отделениями пропаганды. Один гау сообщал, что только 5 процентов руководителей партийных митингов и съездов удосужились прислать отчеты в отделения пропаганды. Имперское кольцо пыталось исправить положение, хотя бы на уровне ветвей и филиалов, требуя ежемесячного отчета от таких организаций, как Имперский женский союз. Ораторы и организаторы должны были отвечать на вопросы типа: «Вы планируете пропагандистские компании? Когда? Какими средствами? Какие новые плакаты, брошюры, листовки, а также другие средства пропаганды вы планируете издать или распространить в ближайшем будущем? Укажите время и место. В каком виде это будет осуществляться? Какой вид вражеской пропаганды в форме листовок или устной, в виде слухов, вы заметили в последнее время (в течение месяца), - приложить копии. Как вы поддерживаете настоящую компанию RPL в течение последнего месяца?»60 Ответы на эти вопросы часто получали неполными и расплывчатыми.
Руководитель кольца на уровне гау был в хорошем положении для того, чтобы вникнуть во все нужды пропаганды, поскольку находился в контакте со многими организациями. Одна из его задач - выступления со своими предложениями по вопросам пропагандистских компаний и совершенствования техники их проведения к центральному RPL через Тисслера. В 1942 году руководитель в Саксонии написал одно интересное письмо о роли школы в программе осуществления мобилизации на тотальную войну. Обосновывал он свои предложения успехом в Саксонии. Автор письма предлагал, чтобы учителя и администрации школ проводили работу по оказанию помощи семьям погибших на фронте и в защите школ от воздушных налетов. Эти люди находились во вспомогательной службе в сельской местности или на фабриках. Они помогали заботиться о раненых солдатах или участвовали в операциях, задуманных как эвакуация школьников из районов, которым грозят бомбардировки.61 Автор предлагал способ спасти много мужской рабочей силы, сократив в восемь раз число учебных часов. Человек, писавший это письмо, прекрасно понимал систему приоритетов нацистов, потому что требовал сокращения учебных часов по литературе, но призывал «больше внимания уделять «современной истории» (под которой он подразумевал построение Великой Германии после 1933 года), геополитическим доктринам и расовым проблемам». Автор предлагал больше часов выделить на изучение Большой Восточной Азии, «смешение рас» в США, негритянского вопроса и эксплуатации мира Соединенными Штатами как «империалистической державой». Видимо, вся история, относившаяся к событиям до 1933 года, должна была быть изъята из этой улучшенной сетки часов.
На основе информации, доступной ему из самых разных источников, Тисслер в начале 1943 года выступил с рядом предложений к Геббельсу. Если прибегнуть к логике «старых борцов», «буржуазный пропагандист может заниматься лишь буржуазной пропагандой». Тисслер обратил внимание министра на главную проблему: призыв пропагандистов на военную службу ставит под угрозу работу RPL и отдельные сотрудники должны быть взяты под защиту от призыва, независимо от их возраста. Те структуры, которые уже потеряли большое количество таких сотрудников, должны быть защищены от опустошительных акций, иначе работа этих структур парализуется. Такие структуры должны поддерживаться RPL, ибо для Тисслера было жизненно важным решать, какие именно учреждения необходимы для исхода войны, и взять их под защиту. Тисслер взывал к Геббельсу о помощи, моля его о поддержке, что было равнозначно объявлению войны с соответствующими ведомствами вермахта, в чью компетенцию входил призыв на службу. Он пытался вселить в министра смелость, делая особое ударение на том, что было дорого сердцу Геббельса: пропаганда неотделима от победы, это еще один фронт. Но Тисслер переоценил возможности Геббельса в этом вопросе, так как министр не намеревался дать втянуть себя в битву с вооруженными силами, в которой мог оказаться побежденным.62 Докладные записки Тисслера ясно показывали ухудшение дел в пропагандистском аппарате после 1939 года. Пропаганда не могла быть оживлена лишь условиями одного RPL, но только лишь применением радикальных мер, поддержанных Борманом для оживления фанатичной роли партии.
Возрастание роли Мартина Бормана стало ощущаться после конца 1941 года. Он отвел себе некую двойную роль личного секретаря Гитлера и начальника партийной канцелярии, и базис этой роли был вполне надежным.63 К 1943 году уже никто бы больше не повторил ошибки, исправленной мрачным бюрократом в одной из «секретных директив прессе» Имперской палаты культуры. «Пресса», - писал он, - «не должна приводить в замешательство братьев Борман». Мартин был в партийной канцелярии, а Альберт - одним из адъютантов фюрера. Мартин Борман впутался в террористическую деятельность нацистов в двадцатых годах. Партийной знаменитостью он стал в 1934 году, когда его произвели в ранг рейхсляйтера. Он служил административным директором у Рудольфа Гесса в канцелярии фюрера. Скрытный и честолюбивый Борман добился исключительного расположения Гитлера, всячески угождая ему и поощряя его капризы, какими бы они не были - финансовыми, политическими или личными. Гитлер считал Бормана настолько важным для себя человеком, что даже не обращал внимания на его периодические запои и распутство. Борман являлся неутомимым и методичным работником и к началу войны сумел укрепить и даже расширить большую часть того, что автоматически перешло к нему по наследству от Гесса. Борман странствовал вместе с Гитлером по его многочисленным ставкам и стал его личной походной канцелярией по вопросам гражданского и партийного администрирования, на что у фюрера вечно не хватало времени. После войны на Нюрнбергском процессе обвинитель спросил Ханса Фриче: «...Какое влияние имел отсутствующий здесь обвиняемый Борман на немецкую пропаганду?» На что Фриче дал точный ответ: «Роль его была необычайно высока... Доктор Геббельс откровенно боялся Мартина Бормана».64
У Фриче были все основания знать о растущем влиянии Бормана в области пропаганды. В августе 1941 года рейхсляйтер Карл Филер пожелал написать Рузвельту открытое письмо. Письмо это должно было послужить целям антисемитской пропаганды, а также ударить по Черчиллю, ну и уж, конечно, по самому ФДР. Филер заручился поддержкой Вальтера Тисслера, единственным возражением которого было лишь то, что, по его мнению, письмо было излишне длинно. Тисслер, один из самых высокопоставленных людей Геббельса, настоятельно просил партийную канцелярию дать добро на письмо Филера. Ответ Бормана пришел в конце месяца: Гитлер похоронил эту идею. Этот вопрос как раз относился к группе таких, которые Борман избегал передавать Гитлеру (к чему беспокоить фюрера такими мелочами?). Не вызывает сомнений, что Борман действовал по собственной инициативе. Филер пожелал, чтобы письмо появилось в прессе с комментариями Ханса Фриче, начальника отдела немецкой прессы при министерстве пропаганды.65
Борман иногда действовал на основании рапортов, полученных от гауляйтеров и крайсляйтеров, хотя достоверность их сильно уступала докладам СД, к которым он имел доступ. Начальник партийной канцелярии включал свои директивы и критические оценки в «Конфиденциальную информацию», в бюллетени, которые рассылал во все возрастающих количествах и объемах, начиная с 1942 года. Вскоре Борман расширил круг тех, кто имел привилегию получения его указов. На последней фазе войны занятые по горло, утратившие всякие иллюзии или просто беспробудно пьяные гауляйтеры и крайсляйтеры, вероятно, с меньшим вниманием прочитывали «Конфиденциальную информацию», но выпуски эти сослужили Борману хорошую службу, так как он расширил рамки своих полномочий, собрав в своих руках средства контроля над центральным аппаратом партии. Борман представлял собой тип бюрократа, способного не увязнуть с головой в морс бумаг. Он обладал даром предчувствия, в какую сторону отклонится стрелка барометра общественного мнения, насколько, конечно, тупые и некомпетентные чиновники с мест, при составлении своих докладов обладали способностью вообще учитывать общественное мнение и его реакцию на те или иные меры, применяемые режимом.
Борман получал доклады с мест, в которых говорилось, что народ не очень интересуется воспитательными и пропагандистскими лекциями, содержащими слишком много вопросов «мировоззрения» или мрачноватой философии в духе Альфреда Розенберга. Большинство этих тем уже успели набить оскомину или просто были непонятны людям, включая даже активных нацистов, которые ежедневно и ежечасно воочию убеждались в том, что представляют собой лишения, которые несет существование в условиях военного времени. Многие доклады, словно эхо, повторяли довоенные нарекания на безликость ораторов. Вероятно, лекции, посвященные специфическим военным темам, политике, науке или новейшей истории оказались бы более действенными. Борман пришел именно к такому заключению, несмотря на возражения канцелярии Розенберга. В этом случае, он имел в лице Йозефа Геббельса союзника, который не любил, когда абстрактная идеология проникает в выступления перед публикой и статьи, и который редко употреблял слово «мировоззрение» в своих эссе на страницах «Дас Райх».66
К февралю 1943 года активность Мартина Бормана весьма сильно возросла, повысив роль партийной канцелярии в области пропаганды. Очередной выпуск «Пропаганда-Пароле», издаваемой начальниками отделений пропаганды уровня гау, часто начинался фразой: «По согласованию с партийной канцелярией». Растущая изоляция Гитлера, одержимость, с которой он занимался все больше ухудшавшейся военной обстановкой, давала возможность Борману обрести влияние в самых разных областях. Борман даже не счел необходимым быть элементарно вежливым, когда в ноябре 1942 года проинформировал генерала фон Эппа, что он и его «Колониальный союз» должны приостановить всю пропагандистскую работу, предназначавшуюся для германской колониальной империи.67 Борман приказал Эппу вновь заняться пропагандой после того, как будет достигнута победа, а в данное время пропагандистский персонал союза «может быть использован куда более эффективно на других участках работы», требующих решения неотложных вопросов. И в течение всего лишь месяца колониальной пропаганде пришел конец. Не позднее февраля 1943 года один гау доложил, что крайсляйтер разрешил провести митинг «Имперского Колониального союза». Вероятно, Борман как-то прознал про этот митинг и его реакцию в те траурные, после Сталинграда, дни можно было легко вообразить. Ни одна деталь, связанная с пропагандой или настроениями в обществе, не уходила от внимания Бормана. Три недели спустя после краха под Сталинградом, Тисслер докладывал Геббельсу, что партийная канцелярия не желала брать военнопленных, не желала, чтобы гражданское население Германии посещало музеи искусства.68 Скорее всего, гражданское население не испытало бы восторга по поводу столь странной комбинации двух столь разных по своему характеру запретов.
Мартин Борман был человеком невежественным, не способным воспринимать ничего, что шло дальше самых элементарных навыков общения. Разумеется, у него были некоторые, чисто нацистские, доходившие до одержимости верования, как например, антагонизм национал-социализма и христианства. Весьма удивляет, что человек такого более чем скромного уровня культуры, как Борман, нашел время для того, чтобы написать обстоятельное письмо, опубликованное в «Verordnungsblatt» (бюллетене распоряжений) о роли искусства и культурной политики в партийной работе.69 И это в самый разгар Сталинградской битвы! Письмо, несомненно, было вызовом, брошенным Геббельсу, считавшему, что лишь в его компетенцию входили аналогичные вопросы. Борман говорил о том, что культура являлась одним из «самых важных и выразительных инструментов» в руках партии даже в военное время. Борману были известны художнические устремления Гитлера. Его, Бормана, утверждения об искусстве и культуре задуманы как отражение взглядов фюрера. Письмо понравилось бы Гитлеру, если бы только оно дошло до него.
4. Нацистская партия, радио и пресса
Укрепление и распространение нацистской идеологии военного времени в партийных кругах было главной функцией немецкой пропаганды. Термин «Schulung» может быть понят, как тренировка, обучение, воспитание и информирование нынешних и будущих нацистских кадров и членов партии для выполнения задач, стоящих перед рейхом во время войны. Ежемесячник «Воспитательная работа в гитлерюгенде» проводил эту работу во всех молодежных нацистских организациях, включая Союз германских девушек. Каждый выпуск посвящался одной главной теме, например, «Германия - мировая держава», «Единство Германии - судьба Германии», «Евреи и лорды идут рука об руку», «Девятое ноября» и «Евреи - враги всего человечества».70
На доктора Роберта Лея, рейхсляйтера НСДАП и главу DAF, была возложена задача по обучению и воспитанию. Если партийные кадры и члены партии не разбираются в вопросах идеологии военного времени, то как же, позвольте спросить, немецкий народ сможет охватить своим разумом природу этой борьбы, имевшей всемирно-историческое значение? Одним из методов, которым доктор Лей охотно пользовался в начале войны, было направление партийных ораторов-«воспитателей» на германские заводы и фабрики для донесения до рабочих нацистских идей: «Только лучшее годится для немецкого рабочего». Эти «политические» ударные группы DAF давали рабочим несбыточные обещания о социальном рае, ожидавшем их после победы. Такого рода преувеличения были характерной особенностью Лея, но растерянный Геббельс мало что мог сделать, чтобы дать отпор рейхсляйтеру. Для распространения своих идей Лей использовал «циркулярные директивы», которые рассылались DAF во все гау рейха.
Большинство эскапад Лея на ниве идеологии относились к воспитательным учреждениям уровня гау, в особенности отделениям, занимавшихся воспитанием и подготовкой нацистских ораторов, «ведомств воспитания». Эти учреждения получали и «Воспитательный бюллетень», и «Хранитель высшей власти». На Лея была возложена обязанность выучить и вышколить будущую нацистскую элиту. Эту обязанность он делил со многими другими ведомствами и организациями партии, их филиалами и низовыми структурами. Для поддержки своих воспитательных мероприятий он использовал и средства, даваемые ему DAF. Лей сталкивался с проблемами на уровне гау, что, впрочем, типично для полной противоречий хаотичной нацистской системы. Воспитательные учреждения и программы деятельности и подготовки ораторов были отданы на милость местных гауляйтеров и крайсляйтеров, а они могли и проигнорировать присланные им материалы. Отсутствие интереса к воспитанию кадров стало более понятно на исходе войны, когда стало ясно, что вопрос выживет или погибнет национал-социализм решался на поле битвы и уж никак не в воспитательных учреждениях уровня гау.
Публикации и директивы Лея - хороший ориентир для понимания способа, которым нацистская элита разъясняла членам партии все, что касалось войны. Они содержали темы и материалы, подготовленные и разосланные людьми Геббельса, но и не только ими.
В 1942-43 годах «Воспитательный бюллетень», выпускавшийся с 1934 года, предлагал множество вариантов идеологических акций: «Рейх и завоевание Европы», «Борьба и труд - братья, дарующие победу», «Вперед к победе», «Мобилизация нации» (после объявления тотальной войны в начале 1943 года). Издания, дополненные этими крикливыми лозунгами и иллюстрациями на «героические» темы, доходили до воспитателей и преподавателей, находившихся на низовом (городском) уровне (ортсгруппен). Окружные ораторы от воспитательных структур, как правило, выступали перед слушателями не менее двадцати четырех раз в году. Перед этим им давался особый «испытательный срок». За каждый митинг или выступление на партийном съезде оратор получал пять рейхсмарок, гонорар такого же размера выплачивался и ораторам-пропагандистам RPL. Они должны были представлять в воспитательное ведомство уровня гау ежемесячный отчет.
Главное воспитательное управление Роберта Лея выпускало несколько бюллетеней для обеспечения поддержки этой деятельности. «Сообщения» публиковали распоряжения и предписания, разъясняли функции многочисленных циркуляров и бюллетеней. Одно из таких предписаний касалось условий конкурса ораторов-воспитателей, занятых на выступлениях перед учителями и членами партии по вопросам «мировоззрения» или нацистской идеологии. Другой указ касался адаптации к стесненным условиям работы, вызванным войной: смежные городские организации должны почувствовать себя свободнее в вопросах обмена ораторами. Это может послужить средством борьбы с транспортными проблемами и урезаниями рационов. «Подбор материалов на политические темы из журналов и книг», публиковавшийся в трех видах, предназначался для инструктирования ораторов-воспитателей и должностных лиц, но и одновременно являлся откликом на призыв экономить бумагу, так как отпадала необходимость многократной публикации одних и тех же материалов.
«Издание А» и «Издание Б» в основе своей подходили друг на друга, а вот «Издание Ц» предназначалось для ораторов и должностных лиц политических подразделений вермахта. Эти материалы задумывались для того, чтобы постоянно информировать их, и они, таким образом, после победы должны были быть готовы к тому, чтобы подвести утешительные итоги своей плодотворной работы. Выборки касались идеологических тем, таких, как например, «Попытка Эйнштейна поставить физику с ног на голову», «Ницше и национал-социализм», «Лицемерие Англии», «Евреи в Красной Армии» и т.д., и т.п.
Многочисленные бюллетени Лея нередко содержали библиографии на темы идеологии, обычно состоявшие из подборок его собственных опусов, Здесь наличествовали такие названия, как «Германия стала еще прекраснее» или «Наш труд освобождает нас». Большинство из того, что было опубликовано Леем, состояло из текстов его выступлений, содержавших хвалебные высказывания о достижениях DAF и обещания социально-утопического характера немецким рабочим. «Воспитательные брошюры» содержали материалы для подготовки лекций и выступлений, а также всякого рода инструкции, касавшиеся одной-единственной темы: «Германия заново организовывает Европу!». «Подборки», рассылаемые по гау и окружным учебным центрам, содержали два типа материалов: 1) дискуссии на идеологические и политические темы и 2) рекомендации относительно проведения партийных церемоний и указания по вопросам воспитательной деятельности. «Дискуссионные вечера», проводившиеся в партийных ячейках на уровне «ортсгруппен», имели целью укрепление политической воли и повышение интеллектуального уровня всех товарищей по партии. «Община по проведению дискуссионных вечеров» выпускала бюллетень для координаторов этих встреч. Инстанции ведомства Лея часто предостерегали координаторов, что руководство, осуществляемое ими, и их инструкции станут «мертвыми и нудными» в случае, если они как следует не проштудируют хотя бы половину из того материала, что они получали из Имперского учебного центра. Интеллектуальное содержание «Службы дискуссионных вечеров» состояло из лозунгов, таких, как: «Есть лишь один приказ дня - выиграть войну!»71
Учебные центры уровня гау публиковали лекции и подборки материалов из книг и журналов в качестве вспомогательного материала для партийных воспитателей и ораторов. Некоторые материалы несли на себе печать абстрактной нереальности, словом, представляли собой типичные образчики продукции Альфреда Розенберга. Скольких же местных чиновников заботила битва при Танненберге (1410 год)72 или нашествие гуннов на Римскую империю (375 год)? Скорее всего, не очень многих, но публикация подобных сведений в конце 1943 года свидетельствовала о фанатичном постоянстве и упрямстве нацистской элиты в достижении цели - переместить нынешнюю войну в контекст национальной идеологии и мировоззрения. И здесь национал-социалистическое единое мировоззрение не могло не вернуться к рассмотрению проблемы евреев. В 1943 и 1944 годах отдел воспитания гау в Тюрингии беспрерывно публиковал материалы по «еврейскому вопросу», инструктивные материалы для партийных кадров. А тем временем, другие нацисты уничтожали европейских евреев.73
Альфред Розенберг считал себя хранителем чаши Грааля нацистской идеологии. Его очень раздражало наличие, в качестве соперников в области идеологической пропаганды и обучения, такого неотесанного субъекта, как Роберт Лей, и аморального приспособленца, Йозефа Геббельса. На Нюрнбергском процессе Ханс Фриче свидетельствовал, что Розенберг повлиял на германскую пропаганду лишь до такой степени, которая и самому Фриче не была заметна. Но высказывание, запротоколированное 1 октября 1946 года, гласило: «Обвиняемый Розенберг играл ведущую роль в распространении доктрин национал-социализма по поручению партии».74
Это явное противоречие основывалось на разных точках зрения. Делая свое заявление, Фриче мысленно представлял себе Геббельса, своего министра и, возможно, RPL. Здесь влияние Розенберга, в особенности на рутинную, ежедневную пропаганду или сезонные пропагандистские кампании, не стоило принимать в расчет. Зато во время войны Розенберг и его «канцелярия» играли известную роль в воспитательных программах, направляемых нацистским ораторам, в различные пропагандистские учреждения и школы. Влияние Розенберга на идеологию было видно невооруженным глазом еще в самый канун войны, но после 1939 года оно быстро пошло на убыль. Служба в информации ораторов гау Мюнхен/Верхняя Бавария в 1938 году в своей работе очень твердо придерживалась линии Розенберга. Информация этой службы отличалась резким антиклерикализмом и очень напоминала речи Розенберга и его ранние эссе. Заявление о том, что 9 ноября, день памяти нацистов, погибших во время «пивного путча», и день памяти героев в марте были событиями гораздо более заметными, чем католические религиозные процессии, и более глубокими по своему значению, чем отправление религиозных месс в окопах во время первой мировой войны, не могло принадлежать никому, кроме Розенберга.
Альфред Розенберг родился в 1893 году в российском городе Ревель (ныне столица Эстонии - Таллинн). Он изучал архитектуру в германском политехническом институте, в Риге (Латвия), и во время первой мировой войны перебрался вместе с другими студентами в Москву, когда институт срочно эвакуировали туда из Риги, в связи с опасной близостью немецких войск. Находясь в Москве, где он получил профессию архитектора, будущий теоретик нацизма стал свидетелем событий большевистской революции. Для остзейского немца, коим был Розенберг, свержение старого порядка и наступление эры балтийского национализма и коммунистического террора явилось воплощением конца стабильности в мире. Розенберг возненавидел большевизм, это был второй по счету объект его ненависти после евреев, которых он опять-таки обвинял в коммунизме. Он стал снисходительным покровителем национальных меньшинств бывшей Российской империи, таких, как народы Балтии и украинцы, и убежденным врагом великорусской нации, приведшей Россию к развалу и коммунизму. Когда в начале 1918 года Розенберг вернулся в Ревель, город уже был оккупирован германской армией. Альфред стал читать публичные лекции на темы марксизма и еврейства и вскоре заявил, что в Москве некий таинственный иностранец вручил ему документальное доказательство того, что русская революция - часть еврейского заговора, конечной целью которого являлось мировой господство, этот «документ» назывался «Протоколы Сионских мудрецов».
Розенберг вместе со многими беженцами из Белоруссии и немцами русского происхождения оказался в Мюнхене, где вступил в ряды гитлеровского движения, когда то еще только возникало. С 1921 по 1923 годы он вместе с Дитрихом Экартом был издателем нацистской газетенки «Фёлькишер беобахтер». После 1923 года он становится ее единоличным издателем и остается им до самого 1938 года. Во время войны Розенберг продолжал публиковать в этой газете пространные статьи. В 1923 году произошел «пивной путч». Розенберг шел в колонне вместе с Гитлером до пивной «Бюргербройкеллер». На следующий день он был в первых рядах обреченных на поражение нацистов, двигавшихся к Фельдхернхалле. В 1924 году Розенберг основал антисемитский журнал «Мировая борьба», а в 1930 году стал главным редактором (позже станет издателем) «Национал-социалистического ежемесячника». В 1929 году он основал Союз борьбы за германскую культуру и в сентябре 1930 года, когда нацисты одержали убедительную победу, был избран в рейхстаг. После прихода к власти Гитлера Розенберг стал рейхсляйтером и главой Внешнеполитического отдела партии. В 1934 году Гитлер назначил его «Комиссаром фюрера по надзору за интеллектуальным и доктринальным обучением НСДАП». В 1941 году Розенберг становится министром по делам «оккупированных восточных территорий».75
Альфред Розенберг очень много читал, выбирая то, что подходило для его национал-социалистического мировоззрения. Хотя он и не был плагиатором в чистом виде, однако имел склонность перенимать идеи и взгляды у авторов, произведения которых знал, и склеивать их в некий единый конгломерат, своего рода «пастиччо». Он был человеком самодовольным, ощущавшим свое интеллектуальное превосходство над товарищами по партии, и обожал идеологические дискуссии высокого уровня, если твердо знал, что победа будет за ним. Его высокомерие отражала и самодовольная ухмылка - одна из главных отличительных черт этого сурово-непреклонного человека, который вряд ли мог похвастаться избытком чувства юмора. Розенберг никогда не был популярным среди партийцев, некоторые считали, что его спесь - следствие наличия у него комплекса неполноценности. Розенберг считал себя синтезатором нацистской идеологии и на протяжении последних лет второго десятилетия работал над выполнением своей главной задачи. Он изучал расовую теорию, историю искусств, историю еврейского народа и все, что пригодилось бы для его работы. Даже враги отдавали должное прекрасной памяти Розенберга, его неуемной энергии и рельефному, хотя и мрачному, не всегда ясному, литературному стилю, но ограниченность его интеллекта и беспредельность его догматизма пропитывали его труды. Розенберг, заявлявший, что нацизм «был не догмой, а жизненной позицией», был догматиком из догматиков.
Кое-какие из его теорий и их необоснованность оттолкнули бы от него любое другое серьезное политическое движение, однако в случае с нацистской партией они лишь подтачивали его влияние, но не способность бойко говорить. Например, в период около 1931 года Розенберг был убежден, что канцлер Генрих Брюнинг, ярый католик, желал большевизировать Германию. Ведь жизнь тогда станет адом, и люди вернутся в лоно церкви! В своих исследованиях о древних этрусках Розенберг большинство суждений строил на основе работы Альберта Грюнведеля, выдающегося ученого в этой области. Но проблема здесь состояла в том, что единственная книга, которую использовал в своей работе Розенберг, «Туска», была результатом работы уже впавшего в маразм на склоне лет, а когда-то блестящего специалиста. В то время Розенберг работал над своим «великим произведением» - «Мифом XX столетия». Его коллега по партии вспоминал: «Розенберг имел привычку делать записи в кафе «Одеон». Обычно он усаживался за круглый мраморный столик, прямо у большого центрального окна, где все могли видеть, как он писал или сидел, видимо, размышляя». Обычно три или четыре столика, или кресла, стоявшие вблизи, были завалены книгами и рукописями. Макс Аман всегда обращал мое внимание на него, говоря: «Вот смотри, как он там скочевряжился, этот дурачина, воображала, недоучка! Пишет «труды» - тоже мне богема выискалась! Ему впору какую-нибудь паршивую газетенку выпускать!»76
Далее тот же автор, которому принадлежали вышеприведенные высказывания, Альберт Кребс, впоследствии гауляйтер, продолжает в том же духе: «Мои личные встречи с Альфредом Розенбергом были редки. Более того, с точки зрения его неспособности войти в пристойный разговор, причиной которой было непомерное высокомерие и внутренняя неуверенность, они, как правило, были непродуктивными. Поэтому у меня сохранилось ясное воспоминание лишь о трех беседах с ним... Он настолько упивался собственным мнением, что просто не был в состоянии понять, как кто-то еще может иметь другую точку зрения, отличную от его».77
К 1934 году издатель Розенберга продал и распространил 150 тысяч экземпляров «Мифа», а ко времени начала войны эта цифра достигла 250 тысяч. Мысль о том, как его возненавидела католическая церковь, включившая книгу в проскрипционные списки, приводила его в восторг. Но Розенберг не радовался бы так, если бы знал реакцию Гитлера: фюрер посчитал книгу трудночитаемой, компилятивной, мрачной и недостаточно представлявшей нацистское мировоззрение. В 1937 году Розенберг удостоился Национальной премии, немецкой альтернативы Нобелевской.
Начало войны означало упадок влияния Розенберга, ибо человек его кругозора мало мог дать элите, намеревавшейся завоевать и мобилизовать целый континент. Один из его бывших подчиненных по восточному министерству, работавший там в период войны, не лишенный симпатии по отношению к своему бывшему патрону, вспоминал в 1958 году, что «Розенберг был человеком теории, которому не хватало здорового, инстинктивного начала». Розенберг не был движим одержимостью или поисками политического престижа. Его «эго», скорее способно было обрести удовлетворение в числе экземпляров книг, проданных партийным издателем, или победоносной аргументацией в интеллектуальных дискуссиях. Розенберг не был ни злопамятным, ни мстительным, но у него имелись серьезные человеческие недостатки. Нельзя было рассчитывать, что Розенберг выступит в поддержку подчиненных в том случае, если на них обрушится поток партийной критики. Разочарованный и растерянный во всем, что касалось его работы в период войны, Розенберг стал сварливым, раздраженным ворчуном, вечно ссорившимся из-за мелочей с тем, кто вовлекал его в борьбу по поводу разделения сфер полномочий. К 1945 году это был «усталый, больной человек», сетовавший на свою судьбу, ударившийся в пьянство, что было абсолютно нетипично для него в годы молодости.78
Престиж и влияние Альфреда Розенберга сильно поубавились по причине трудного понимания несообразного круга его интересов, верным которому он оставался, несмотря на происходившее на фронте. Он готов был разглагольствовать о Ницше на лекциях даже тогда, когда американцы уже заняли Аахен, а русские находились в Восточной Пруссии. В 1941-42 годах Розенберг выступил инициатором большого диспута с министерством иностранных дел по поводу целесообразности отправки археологической экспедиции в Венгрию и Хорватию. Отдел древнейшей истории, работавший под покровительством Альфреда Розенберга, финансировал экспедицию, целью которой ставилось отыскание следов пребывания древних германцев.79 Венгрия и Хорватия были готовы разрешить раскопки, и Будапешт собирался оплатить все расходы по экспедиции. Министерство иностранных дел, однако, отказалось выдать участникам экспедиции необходимые документы, потому как считало, что экспедиция должна была проходить под контролем именно его соответствующих культурных инстанций. Споры по этому поводу затянулись, став еще одним примером того, каким нереальным был мир, в котором пребывал и действовал Розенберг.
В годы войны плодовитость Розенберга как писателя также пошла на убыль, и не в последнюю очередь по причине бесконечных споров с Риббентропом и Леем, которым он посвящал очень много времени. Но в конце 1942 года пошли слухи, что Розенберг написал еще один объемный труд - «От мифа к прототипу», явившийся продолжением «Мифов XX столетия». Гиммлер был так обеспокоен появлением этой книги, что даже письменно обратился к Борману. И Гиммлер, и Борман проявили единодушие в том, что такой томище не может выйти в свет без санкции на то фюрера (то есть, как полагал Борман, его самого). Из этого следовало, что даже интеллектуальный капитал самого Розенберга подвергся заметной инфляции.80
Большая часть пропагандистской деятельности Розенберга, в период войны, вертелась вокруг «еврейского вопроса». Евреи не оставляли его в покое с 1917 года. Он написал большую работу, которую впоследствии назвал исследованием главного свода законов евреев - талмуда («Бессмертие талмуда»), а также о роли евреев в истории и о «Протоколах Сионских мудрецов». Розенберг, глава внешнеполитического отдела партии с 1937 года, полностью субсидировал выпуск антисемитского журнала «Мировая служба». В период войны издание это выходило раз в две недели на восемнадцати языках и было маяком антисемитизма во всем мире. Ульрих Фляйшхауэр, ученик и друг пионера антисемитизма Теодора Фрича, вместе с Дитрихом Экартом выпускали «Мировую службу» в одном эрфуртском издательстве. В 1937 году Фляйшхауэр хвастался: «Наша работа доходит до отдаленнейших уголков земли». Во время войны во главе бюллетеня встал Август Ширмер, затем его сменил на этом посту Курт Рихтер. К этому времени «Мировая служба» являлась частью «Института НСДАП по изучению еврейского вопроса» во Франкфурте. Розенберг создал этот институт на базе захваченного еврейского собрания и намеревался использовать его для разработки курсов для послевоенных «высших школ» и национал-социалистических университетов. В задачу этих университетов должно было входить «конвейерное производство» идеалистов-доктринеров для нацистского движения, и Гитлер по какому-то явному недоразумению назначил Розенберга руководить подготовкой ко дню посвящения этих учебных заведений.81
Писания Розенберга, относившиеся к периоду войны, вероятно, могли оказывать некоторое весьма ограниченное влияние на тех, кто снизошел до их чтения, а к 1942 году таких осталось очень немного. А вот на образовательные структуры Розенберг оказывал влияние более чем сильное, также как на содержание учебных программ теоретических курсов обучения нацистской элиты. Будучи комиссаром фюрера по теоретическим вопросам, Розенберг и его ведомство постоянно сталкивались в своей работе на уровне гау, округов и рейха с другим ведомством - Лея. Ведомство Розенберга содержало ряд специализированных отделов. В сферу их деятельности входили педагогика, история, «новое арийское мировоззрение», «нордические вопросы», идеологическая информация, сбор и контроль материалов по вопросам воспитания и составления учебных программ. Административным директором у Розенберга почти всю войну был компетентный специалист, доктор Гельмут Штельрехт. Профессор Альфред Боймлер, который слыл знатоком трудов Ницше, отвечал за учебную и научную работу, а идеалист-фанатик Карл-Хайнц Редигер (позже погибший на Восточном фронте) контролировал взаимоотношения с прессой и пописывал статейки о публикациях Розенберга.
Партийные чиновники высшего ранга получали «Бюллетень состояния теорий», издаваемый отделом информации и идеологии. Это издание служило наглядным примером того, насколько Розенберг был постоянен в своих убеждениях и далек от действительности. Даже когда во время войны геббельсовская машина стала избегать антихристианских высказываний, Розенберг большую часть страниц бюллетеня посвящал атакам на католицизм и евангелизм. Он и его люди в бессильной ярости взирали на то, как религия начинает занимать все больше и больше места в жизни немцев. Ведомство Розенберга выпускало «Идею и деяние», которая выходила, если это было продиктовано «необходимостью», содержала материалы для теоретического обучения НСДАП и, кроме того, «Библиографию для работы в системе теоретического обучения». Большинство трудов, публикуемых людьми Розенберга, издавались в издательстве «Эер» в Мюнхене, являвшимся официальным издателем партии.
«Национал-социалистический ежемесячник», издаваемый Розенбергом, был центральным журналом по политическим вопросам и вопросам культуры НСДАП. Этот журнал предназначался не только для партийных кадров и воспитателей, но и для всех нацистов, которых волновали вопросы теории и истории. И это издание во время войны утратило влияние, хотя не далее, как летом 1939 года, «Служба образования политических ораторов» часто ссылалась на него и всячески рекомендовала его пропагандистам. Небольшая подборка названий статей «Ежемесячника» дает вполне определенное представление об идеологической продукции Розенберга: «Десять лет правления Адольфа Гитлера» (Розенберг), «Двадцать пять лет мировой агрессии большевиков» (Э.Н.Бокхоф), «Народничество и построение национал-социалистических церемониалов» (Ганс Штробель), «Расовый социализм - Европейский социализм» (Вернер Дайтц), «Миссия рейхсляйтера Розенберга» (Отто Бидерман). После споров с Леем и Геббельсом Розенберг с 1943 года отвечал за разного рода обрядовые церемонии («праздники жизни»), принятые у национал-социалистов. Представляя собой прямое подражание ненавистному христианству, церемонии эти были задуманы для добропорядочных наци по случаю рождения, свадеб или похорон.82
Самое сильное воздействие Розенберга осуществлялось в сфере партийного воспитания. Он и его сотрудники разработали для ежеквартальных семестров несколько «имперских тем», которые, как ожидалось, будут служить основой для обучения ораторов-воспитателей, а они впоследствии включат их уже в свои собственные лекции и учебные планы. Розенбергу подчинялись представители гау, занимавшиеся распространением материалов, но его задача состояла в том, чтобы осуществлять контроль за гауляйтерами и подчиненными воспитателями уровня гау с тем, чтобы те, в свою очередь, тоже не упускали из виду учебные планы. Слабость положения Розенберга усугублялась предписанием, согласно которому те, кто имел какие-то предложения, должны были пересылать их к нему не непосредственно, а через персонал гау. Партийные ораторы и воспитатели не обращали внимания на большую часть материалов Розенберга и делали это с молчаливого согласия Роберта Лея. Когда воспитатели уровня гау выполняли распоряжения гау, они узнавали о существовании таких тем, как «Германские достижения в Америке», «Судьбоносная битва Востоке» или «Борьба, как цель жизни». Розенберг снабжал материалами вечерние партийные мероприятия, на которых обсуждались теоретические «доктринальные» вопросы. Один из округов вынужден был заявить, что такие мероприятия предназначались строго для членов партии. Нет, сделано это было не потому, что публика валом валила на них, а скорее потому, что некоторые из местных устроителей опасались малочисленности аудитории, которая могла бы поставить их в затруднительное положение.
Весной 1944 года Розенберг хвастался перед группой национал-социалистических воспитателей, что «имперские темы» просвещали инструкторов и ораторов о великих вопросах дня насущного: о мировом паразитизме евреев, победе через веру и о борьбе как законе жизни.83 Неужели Розенберг в 1944 году верил, что ознакомление с миссией средневековой Священной Римской Империи было жизненно необходимо для достижения военных успехов в 1944 году? Взятие на себя груза теории - единственное, что придавало целостность и смысл его жизни. Адъютант Розенберга Штельрехт заботился о том, чтобы нужное количество экземпляров «имперских тем» доходило до своих адресатов, средний тираж их достигал 100 тысяч экземпляров. Ведомство Розенберга использовало некоторые из этих тем для кампаний в прессе, имевших целью дойти до сердец широких масс, но очень много воспитательных брошюр оказалось в мусорных корзинах партийных функционеров. Лей блокировал усилия Розенберга при любом удобном случае, заявлял, что Розенбергу было предоставлено право надзирать, но не выполнять. И посему он не должен вмешиваться в существующие учебные процессы и учебные планы.
Розенберг бурно выразил несогласие, он-то видел себя воплощением совести движения. Он принудил воспитателей уровня гау и округа приглашать лекторов непосредственно из его ведомства. Лей воспротивился из-за боязни, что это может превратить ведомство Розенберга из издательского центра ничего не стоящих брошюр в полицейскую силу контроля за чистотой доктрины. В начале 1943 года Борман склонялся к тому, чтобы принять сторону Лея, но трения между Леем и Розенбергом продолжались в атмосфере постепенной утраты чувства реальности.84 Два отчаянных человека боролись насмерть в гуще политической и личной дезинтеграции ради поддержания какого-то подобия респектабельного авторитета. Роберт Лей превратился в аморфного, заикавшегося пьянчугу, жена которого покончила жизнь самоубийством. Альфред Розенберг потерпел полный провал как министр по делам восточных территорий и к 1944 году утратил доступ к Гитлеру. Большинство нацистов высокого ранга, за исключением Лея, которому к тому времени стало безразлично, с кем говорить, игнорировало его. Все, что оставил Розенберг, не выходило за рамки чистых теорий, «чаши Грааля», которая, как он позже заявит, была содержанием всей его «активной жизни». Наверное, Розенбергу было легче на скамье подсудимых в Нюрнберге, чем остальным обвиняемым. Впервые за много-много лет его здесь принимали всерьез. Он был человеком, которого было за что наказать.
Разногласия между Геббельсом и Розенбергом носили личный и политический характер. Розенберг не считал, что министр пропаганды должен осуществлять контроль за искусством и на протяжении многих лет вел своего рода бюрократическую партизанскую войну против Геббельса. В 1934 году комиссар фюрера сочетал «Немецкую сцену» с «Союзом борьбы за германскую культуру», основав «Национал-социалистическую культурную общину».85 В ведомстве Розенберга «Общину» контролировал отдел, отвечающий за искусство. Как и следовало ожидать, Геббельс перехитрил Розенберга и к 1940 году завоевал больший авторитет в этой области, что бы там ни думал Гитлер о восприимчивости к искусству министра пропаганды. Розенберга довели до того, что ему только и осталось, как восхищаться тем, что его Отто Дитрих заручился уникальными полномочиями давать прямые указания немецкой прессе.86
Отношения Розенберга с министром иностранных дел Риббентропом тоже не лишены некоторых шероховатостей.87 В самом начале войны Розенберг был назначен «Комиссаром фюрера по сохранению национал-социалистического мировоззрения». Министр иностранных дел опасался, как бы Розенберг не забрался на его территории. Да и сам Розенберг, к тому же, не страдал от избытка такта по отношению к иностранным державам. Его визит в Лондон в 1933 году вызвал в рейхе всеобщее замешательство. В 1940 году он допустил высказывание, в котором, казалось, предвидел вторжение Германии в Швецию. Представитель Риббентропа фон Вайцзеккер после этого потребовал, чтобы статс-секретарь Гитлера Ханс Ламмерс разъяснил Розенбергу, что любые высказывания, касающиеся международных отношений, должны быть согласованы с министерством иностранных дел. Ламмерс согласился с существом возражения, но опасался, что если свое согласие он оформит в виде официального указа, то любой другой министр, в особенности Геббельс, сможет потребовать такого же предупреждения. Ламмерс попытался успокоить фон Вайцзеккера, убеждая его, что, очевидно, Розенбергу впредь придется согласовывать некоторые высказывания с министерством иностранных дел. «Да, но если это столь очевидно, - возражал Вайцзеккер, - то почему, позвольте спросить, это невозможно оформить в виде документа?» Фраза о «согласованиях» не была включена в должностную инструкцию Розенберга. Само по себе, это событие оказалось ничтожной победой, поскольку значимость нового ведомства была столь же ничтожна.
Риббентроп и люди Геббельса излили друг на друга достаточно желчи. В особенности часто это стало происходить после 1939 года. Риббентропу хотелось расширить влияние иностранных дел до сфер внутренней и зарубежной пропаганды. Летом 1941 года Риббентроп основал в своем министерстве комитет пропаганды, которым руководили Лютер и Крюммер. Крюммер, которого Риббентроп часто посылал своим представителем на министерские совещания к Геббельсу, получал информацию о происходящем в министерстве пропаганды из первых рук. Доктор Шмидт из отдела прессы министерства иностранных дел был ярым сторонником субсидирования таких журналов, как «Народ и империя», в качестве способа оказания воздействия на общественное мнение за рубежом и внутри рейха. Это делалось через отдел информации министерства. Шмидт объяснял Риббентропу, что всего за 8 тысяч рейхсмарок в месяц министерство имеет возможность завладеть этим респектабельно выглядевшим журналом. Отдел информации распространил к осени 1940 года 10 тысяч экземпляров. Поскольку министерство пропаганды практиковало представление субсидий, в качестве способа обретения контроля за многочисленными периодическими изданиями, то аналогичный жест министерства иностранных дел мог бы умерить амбиции Йозефа Геббельса. Субсидированные журналы и газеты выходили в свет одним за другим наряду с официальными или полуофициальными выпусками министерства иностранных дел, таким, как «Динст аус Дойчланд» или «Дипломатическая и политическая корреспонденция».
Геббельс презирал Риббентропа, считая его приспособленцем, примазавшимся к партии, запоздалым нацистом. Трения между министрами вылились в конце 1941 года в серьезный конфликт. В начале октября отделы прессы и пропаганды министерства иностранных дел предложили методику ведения наступательных кампаний в прессе и в выпусках радионовостей. Позже Геббельс предпринял еще один набег на МИД. Он заставил представителей своего министерства предоставить ему отчет на следующую тему: «Отношение немецкого народа к своим союзникам». Ответы убедили его в том, что отношение было либо безразличным, либо враждебным. Геббельс направил эту информацию, сопроводив ее анкетой-вопросником, Ламмерсу. Канцелярии понравился рапорт Геббельса, и она решила, что он должен быть удостоен внимания вермахта.
Даже после того, как Гитлер заставил Риббентропа и Геббельса заключить друг с другом хрупкий мир, который одновременно разграничивал сферы их деятельности на поприще пропаганды, отношения оставались недружелюбными.88 Весной 1943 года Риббентроп делал решительные попытки повлиять на немецкую прессу при помощи отдела прессы МИДа. Геббельс не терял надежды, что сумеет убедить Гитлера, отправить Риббентропа в отставку, поскольку сам спал и видел себя в роли министра иностранных дел. Ламмерс и Борман натравили одного нацистского зубра на другого, но Гитлер не имел намерений воздавать должное лояльности, неважно, компетентна она или нет, при помощи отставки. Геббельс продолжал осыпать проклятьями Риббентропа, но обрел некоторое успокоение от сообщений СС и отделов имперской пропаганды. Они служили доказательством того, что расположение немецкого народа к своему министру пропаганды росло, в то время как Риббентроп растерял почти весь престиж.
Геббельс пришел к выводу, что Роберт Лей очень усложнял его пропагандистские усилия. К концу 1943 года Геббельс понял, что от Лея уже ничего не осталось и в политике от него толку никакого, а посему рейсхляйтер не мог пригодиться ему в качестве политического союзника для революционных шагов, которые министр пропаганды собирался предпринять для постановки Германии на рельсы тотальной войны. На протяжении многих лет Геббельс злобствовал по поводу несбыточных обещаний, даваемых Леем немецким рабочим. Теперь он видел в Лее человека, полностью разложившегося. Когда у Лея в 1941 году родился четвертый ребенок, это было через два дня после начала «русской кампании», он настоял на том, чтобы девочку назвали Глорией, «в честь святой веры в германскую победу, в честь величайшей эпохи в немецкой истории».89 После самоубийства жены Лей впал в перманентный запой. В 1944 году, оглядывая свое книжное собрание с явным намерением очистить его от кое-каких изданий, Геббельс сказал: «Вот, собрание сочинений Лея может скоро исчезнуть отсюда... Вон их! Я больше не желаю видеть этого идеологический навоз в своей библиотеке. Я хочу, чтобы книги в моей библиотеке были подобраны в соответствии с критериями, установленными в литературе, а не по наличию партийного значка».90
Растущая изоляция Лея и его поведение перестали быть секретом для кого бы то ни было летом 1941 года, когда он пригласил для работы над одним идеологическим изданием, которое было скорее символическим, чем реальным, сразу всех троих - Геббельса, Бормана и Розенберга. 3 июля Лей издал указ, в котором заявил, что Мартин Борман наделил его полномочиями, которые могут толковаться очень широко, по проведению всех внутрипартийных нацистских церемоний. Вальтер Тислер из RPL спешно отправил запрос Борману (который обожал вызывать подобный хаос) о том, известно ли Лею, что ответственность за проведение этих церемоний («праздников жизни») возложена на Розенберга. В августе Борман разъяснил свою позицию, сообщив, что RPL несет ответственность за проведение праздников и построение торжественных общественных церемоний, как например, 30 января, День памяти Героев в марте, 20 апреля (день рождения Гитлера) и 8-9 ноября (день памяти жертв «пивного путча»). Главные лидеры партии, любого уровня административного деления, несли ответственность именно за ход проведения этих церемоний в соответствии с указом RPL. Следовательно, Розенберг действительно отвечал за «праздники жизни». Лей ответил, что оставит вопрос об этом противоречивом указе открытым до тех пор, пока лично не встретится с Гитлером, который уже довольно давно не встречался с ним. Борман всего лишь желал уступить Лею не игравшей особенно большой роли DAF и церемонии в профессиональных организациях. Лей серьезнейшим образом просчитался и утратил преимущество в споре. Может быть, он поставил Бормана в неловкое положение с помощью Рудольфа Гесса, который в последние месяцы был заместителем фюрера.91
Роберт Лей мог сотрудничать с Геббельсом по административным вопросам и даже по политическим. В октябре 1941 года он хорошо работал с Гуттерером над программой швейной промышленности Германии, пребывавшей в хаотическом состоянии.92 Проблема взаимоотношений «Лей-Геббельс» приходилась на архиважную область пропаганды. Лей использовал страницы газеты «Дер Ангриф» для помещения на них заявлений, которые весьма обескураживали Геббельса. Само по себе это, может быть, и не было трагедией, потому что все меньше и меньше людей обращало внимание на ничтожество из Германского Трудового фронта. У Геббельса это вызвало раздражение, потому что «Дер Ангриф» прочно была связана с «эрой борьбы» и ее героизмом, со временем, когда Геббельс издавал ее, а теперь этот Лей дискредитировал его имя. Геббельса раздражало, как это один из главных нацистских лидеров может обнаруживать такое вопиющее отсутствие самодисциплины. Когда Лей написал, что война может продлиться еще лет четыреста,93 Геббельс впал в неистовство и приказал Хансу Фриче следить за тем, чтобы нацистские бонзы согласовывали свои писания с ним перед тем, как те поступят в печать. Но легко сказать - «согласовывали». Лей делал, что хотел. Геббельс мог вволю смеяться над его заиканием или пьяными речами, но свидетельства его «мудрости», да еще вдобавок напечатанные черным по белому, не давали покоя министру пропаганды.
* * *
В период «эры борьбы» Йозеф Геббельс проявлял немалый журналистский талант. Он не сомневался в своей способности завоевывать средства массовой информации, но возможности его было ограничены цензурой, введенной на период войны, а также тем обстоятельством, что почти равными с ним полномочиями был наделен Отто Дитрих. После нескольких ошибок Геббельс научился ладить с вермахтом и с его цензорами, столы которых стояли как в ставках ОКВ, так и в самом министерстве пропаганды. В июле 1941 года Геббельс разъяснял политику подачи новостей нации, указывая, что «...разумеется, предметом сводки ОКВ не может быть информация, которую враг легко может использовать для подготовки соответствующих контрмер».94 В пророческом высказывании, касавшемся молчания фюрера, Геббельс сказал нации, что когда фюрер заговорит, то это будут слова о том, что Германия одержала победу. Раз Гитлер молчал, то для этого должны были существовать достаточно серьезные причины... Какими же ироничными могут показаться эти слова, сказанные в 1941 году, какому-нибудь немцу, если бы он вспомнил их, когда Гитлер на деле оказался затворником! В мае 1942 года на страницах своего дневника Геббельс выразился еще более недвусмысленно: «Политика подачи новостей - это оружие в войне. Цель этой политики - вести войну и хранить тайну».95 Геббельса просто опьяняло единоличное право на знание истинного положения дел. В 1943 году, хотя он и был раздражен высказываниями Лея, министр довольно самоуверенно заявил: «...очень хорошо, что люди, которым приходится регулярно выступать перед массами, свободны от знания неприятных новостей. Им это придает больше уверенности в себе».96
ОКВ и министерство сотрудничали в создании Экзаменационной комиссии по вопросам пропаганды, на Вильгельмсплатц. Иногда военные цензоры добавляли еще и свои собственные «ежедневные предписания для военной цензуры» в «Конфиденциальную информацию» (V.1) или директивы прессе. Все эти инструкции и наставления передавались в 42 отдела на местах. Местные власти несли ответственность за то, чтобы вовремя проинструктировать того или иного издателя газет или же влепить ему выговор, если это требовалось. Кроме того, местные власти отвечали и за достоверность сведений и могли предпринимать всякого рода проверки для их установления. Это относилось к материалам, предназначенным для экстренной публикации. Существенным было то, что ни одна инструкция министерства не входила в противоречие с ежедневными «Сводками вермахта» (WB). На эти сводки можно было положиться, они были гораздо надежнее, чем информация, исходившая от самого Геббельса, во всяком случае, на начальном этапе войны.
Один репортер, писавший о германских военных сводках, заметил, что во время молниеносной кампании против Франции и Нидерландов германские сухопутные войска редко вводили журналистов в заблуждение, так уж повелось с первых дней польской кампании; одной из главных задач военных сводок было повлиять соответствующим образом на тыл. Начальник оперативного отдела ОКВ генерал-оберст Альфред Йодль играл центральную роль в выборе, какую информацию допускать в «Wermachtbericht». Отдел пропаганды вермахта направлял большую часть своих материалов для сводок вермахта, но ему не удавалось изменить сводку, если она исходила из ставки Йодля. Последнее слово оставалось за Гитлером, и он нередко задерживал выпуск сводки, пока самолично не делал некоторые типичные лингвистические изменения. Затем сводка направлялась к Отто Дитриху, который передавал ее в германское бюро новостей (DNB) и службе беспроволочной связи для опубликования в вечерних газетах и в послеобеденных выпусках новостей по радио. Министерство пропаганды и ведомство генерала Хассо фон Веделя, главы отдела пропаганды вермахта, вместе делили ответственность за интерпретацию WB для прессы. Часто инструкции из министерства и местных РРА запаздывали.97
В двух областях Геббельс и ОКВ были связаны очень тесными узами. Офицеры из отдела пропаганды ОКВ и других подразделений часто докладывали Шеферу в отдел пропаганды министерства и иногда самому Геббельсу. Некоторые из этих отчетов появлялись в письменной форме, некоторые - в устной. Качество их было разным, в этом можно убедиться на двух примерах. В конце июля 1943 года один из докладов ОКВ для министерства содержал слишком резкое описание проявления злобы итальянцев по отношению к немцам в Неаполе, хотя подчеркивалось, что люди в сельской местности и маленьких городах настроены более дружелюбно. Доклад, датированный 15 августа 1943 года, явно вводил в заблуждение. В нем заявлялось, что в ходе операции «Цитадель» на Восточном фронте, который был прорван 13 июля, вермахт добился решающего успеха и уничтожил более 11 тысяч танков Красной Армии. По сути, это говорило о падении обороны русских на Украине. Утверждение это было тем более абсурдно, потому что в нем же говорилось, что Красная Армия должна к концу года одержать на Украине решающий успех.
Результатом заботы Геббельса о единстве тыла и фронта было издание ежегодного «Новогоднего поздравления нашим солдатам», публиковавшего нацистским издательством «Эер» при покровительстве ОКВ. Излюбленными геббельсовскими темами в течение последних трех лет войны были: «Блестящий военный гений Гитлера», «Единство фронта и тыла», «Природа войны - оборонительная», «Борьба, необходимость выстоять» и лозунг «Мы не капитулируем никогда!»98
* * *
Германская пресса военного времени мало что могла предложить своим читателям в смысле разнообразия тематики, но представляла собой разнообразие по стилю и формату. Партийные издания по числу строк уходили своими корнями к «эре борьбы» (имеется в виду «Фёлькишер беобахтер» и «Дер Ангриф»), язык их был дерзковат, что изобличало пристрастия «старых борцов» и их девиз: «Пресса всего лишь инструмент. Нацистская газета должна быть средством пропаганды, а не только органом информации, она служит движению, а без движения она ничто».99 Многие из ранних газет были размером не больше листовки, содержание их было вызывающим из-за наличия резких выпадов и злобных карикатур («еврейская пресса лжет!»). В тридцатые годы нацистские теоретики прессы разглагольствовали по поводу того, что прежняя либеральная пресса была лишена жизни даже в том, что касалось ее формата. Один из авторов сравнил «Фёлькишер беобахтер» с уважаемой «Фоссише цайтунг» (основанной в 1704 году), восхваляя форматы нацистских газет, их стиль, одновременно всячески принижая сухой, скучный внешний вид и мертвое построение старых газет.100
Управление нацистами германской прессой основывалось на принятом 4 октября 1933 года законе об издательской деятельности, который предписывал газетам «осуществлять свою работу в соответствии с национал-социализмом, понимаемым как философия жизни и как концепция правительства... Главный редактор отвечает за все содержание и точку зрения, выраженную во всей текстовой части газеты».101
Нацисты заявляли, что освободили всех редакторов от гнета капиталистических группировок, преследовавших свои узкие интересы, которые редакторы ранее представляли. Органом контроля являлась Имперская палата прессы, RPK, президентом которой являлся Макс Аман. Средства давления, используемые этим учреждением, были разнообразны, включая наложение штрафов и даже закрытие. Члены официальной Ассоциации германских издателей газет и Имперской ассоциации германской прессы не имели права обжалования взысканий. В большинстве случаев нацисты предпочитали «координировать» широко известные во всем мире газеты, а не закрывать их. А Аман тем временем создал издательство «Эер», превратил его в мощное предприятие, и к середине войны этот партийный трест держал в руках 70% всей прессы.
Аман имел обыкновение ссылаться на тяготы войны для того, чтобы укрупнить свою империю. Его RPK регламентировала размеры и формат газет. Когда решением RPK в 1944 году были закрыты все еженедельники развлекательного характера, осталось лишь два иллюстрированных еженедельника, и оба издавались в «Эер». Предприятие-филиал «Дойчер Ферлаг», первоначально основавшееся на собственности, реквизированной у издательства «Ульштайн», являлась самым большим подчиненным подразделением внутри треста «Эер». В период войны циркуляция газет невероятно выросла. Частично это объяснялось тем, что сильно возросло число читателей на оккупированных территориях. Особенно сильно поднялись тиражи иллюстрированных еженедельников, таких, как «Берлинер Иллюстриртер Беобахтер», который в период между 1939 и 1944 годом собрал около 9 миллионов читателей. К 1944 году партия осуществляла контроль над газетами, свыше 82,5% всей читательской аудитории Германии. Ограниченное число материалов развлекательного характера, интерес к первой странице обложки и первоклассная работа фронтовых фотографов способствовали росту тиража издаваемых газет, которые, говоря без преувеличений, были лишены воображения, несвободны, скучны и часто вообще трудно читать. Немцы покупали все больше газет, но читали их с растущей долей скепсиса.102
Отдел германской прессы имперского правительства, расположенный в министерстве пропаганды, находился под руководством Ханса Фриче. Фриче оставался верным министру пропаганды в его постоянных сражениях с Отто Дитрихом, и большинство материала, который Фриче давал прессе, исходило от Геббельса. В марте 1942 года Фриче сменил на его посту заместитель, Эрих Фишер Дитрих, которого Геббельс презрительно обзывал «полевой мышью». Он был Имперским шефом прессы НСДАП, а также статс-секретарем в министерстве и начальником отдела прессы имперского правительства. Власть Дитриха над партийной прессой основывалось на указе Гитлера от 28 февраля 1934 года. Контроль этот осуществлялся через гау и округа, то есть через соответствующие ведомства по вопросам прессы, которых в 1942 году насчитывалось 882. Эти учреждения снабжали информацией адъютантов Дитриха в Берлине и несли ответственность за отправку партийных газет по почте в высокие сферы, а также за увеличение числа подписчиков.
В начале ежедневных совещаний в министерстве пропаганды Ханс Фриче зачитывал «Лозунг дня» Дитриха (прежде, конфиденциальную информацию) и давал инструкции и наставления для различных министерств и ведомств. Фриче тонко нарушал территориальную неприкосновенность Геббельса, обычно он даже не называл имени министра. Представители МИДа и ОКВ также присутствовали, сообщали и свою информацию присутствовавшим здесь почти двум сотням журналистов. Через Фриче и Фишера Геббельс осторожно подкапывался под директивы Дитриха. В 1942 году выведенный из себя Дитрих воспользовался указом фюрера в надежде помириться с Геббельсом, но старая вражда продолжалась и закончилась практически вместе с падением «Третьего рейха». Люди Дитриха - Вернер Штефан и позже Гельмут Зюндерман были несколько стеснены и изолированы в министерстве из-за связи с шефом Имперской прессы. Штефан в роли технического контролера добился большего, кроме того он заведовал распределением фотографического и печатного материала о положении на фронте, получаемого от людей из рот пропаганды. Контроль над партийной прессой осуществлялся людьми Дитриха в Мюнхене, и они имели больше возможностей, чем их коллеги в Берлине, поскольку были свободны от надзора за ними со стороны министерства.103
Конфликты в министерстве разгорались лишь по поводу выбора средств и личностей, но никак не по поводу целей. В то время как Ханс Фриче был нацистом, довольно запоздалым (с 1 мая 1933 года) и опытным техническим работником в области радио и прессы, он находился под контролем Геббельса и был вынужден тягаться с такими важными партийцами, как Альфред-Ингемар Брандт, задиристый горлопан, имевший значительные административные полномочия внутри министерства. Фриче основал германскую службу срочных новостей (Schnellrenst), снабжавшую немецкую прессу сведениями, могущими быть использованными для реакции на вражеские выпуски новостей или речи иностранных лидеров. Эта служба была особенно полезна для небольших газет, не имевших своих представителей на ежедневных пресс-конференциях в Берлине. Главным источником информации секретного характера, тем не менее, оставался местный отдел имперской пропаганды, ежедневно, в 15.00, получавший от Фриче министерский пресс-отчет. Эти отделы получали также секретные сводки DNB. Сообщения DNB появлялись в папках различного цвета, но единственный материал, который мог появиться в прессе в виде дословной передачи, находился в так называемой «зеленой папке DNB».104
В канун войны в циркуляре RPA от 30 августа указывалось, что газеты обязаны подробно освещать вопросы «зверств» поляков по отношению к этническим немцам. Антинацистские высказывания Рузвельта должны были непременно сопровождаться прогерманскими утверждениями Генри Форда. Нарушение поляками германо-польского договора также должны были подаваться в прессе эмоционально. Через три месяца RPA рекомендовало журналистам проявлять осторожность в репортажах на экономические темы, поскольку в них могут вкрасться секретные данные, касающиеся внешней торговли Германии. Эта кампания происходила в начале 1938 года, перед аншлюсом Австрии. Позже, когда потребовалась агитация против чехов и обвинения в «притеснении» судетских немцев, директор отдела прессы, Берндт, играл в этих кампаниях роль вдохновителя.
Агитация марта 1939 года против остатков «Чехословакии» началась, когда Фриче, заменивший Берндта, получил от Дитриха и Пауля Шмидта из МИДа инструкции, предписывавшие ему развернуть в прессе кампанию, делавшую упор на «антигерманской» политике Праги и на желании словаков обрести независимость. Летом 1939 года пресса развязала уже антипольскую кампанию, состоявшую из следующих тем: террор в Польше против этнических немцев, принудительные работы этнических немцев в Польше - стране беспорядка и рабства, провокации Польши на границе с Германией, агрессивные намерения правящей клики Польши. Такая же в точности кампания была развязана и против Югославии после вторжения в эту страну 6 апреля 1941 года, разница состояла лишь в том, что кампания эта, по причинам военного характера, происходила не перед вторжением, а после.105
В экстраординарных условиях директивы прессе поступали от Гитлера через Дитриха. В тех случаях, когда та или иная информация могла вызвать замешательство в рядах партии, Гитлер вначале беседовал со своими рейхсляйтерами и другими «старыми борцами». Затем прессе говорилось несколько слов и начиналась запланированная программа. Именно такая процедура последовала после того, как 10 мая 1941 года Рудольф Гесс, заместитель фюрера и член-основатель «старой гвардии», неожиданно покинул страну. Шло к тому, что эта акция могла нанести серьезный ущерб делу партии. Как только стало ясно, что Гесс приземлился в Шотландии и стал военнопленным, немецкая пресса сразу же последовала линии, предписанной ей высшей властью. К 13 мая газеты утверждали, что Рудольф Гесс «стал жертвой несчастного случая», что раньше ему запретили летать и что он уже давно выказывал признаки душевного заболевания. На следующий день газеты продолжали писать о душевном заболевании, но истории уже стала придаваться идеологическая подоплека. Газеты изображали бывшего заместителя фюрера идеалистом, ставшего жертвой опасных иллюзий, полагавшего, что злодеи-британцы смогут пойти на мир с Германией.
На страницах печати появились также намеки на то, что Британия при помощи астрологов пыталась воздействовать на Гесса, но Гесс продолжал изображаться в виде национал-социалистического «идеалиста» и «путаника». Цензоры умудрились вымарать из DW все, относившееся к Гессу, но режим был явно смущен еженедельными изданиями, представлявшими Гесса рядом с Гитлером на последней сессии рейхстага. Полет Гесса побудил правительство произвести массовые аресты и допросы ясновидцев и прорицателей, астрологов, христианских ученых, короче всех, кто якобы манипулировал Гессом. Партия спокойно пережила эпизод с Гессом оттого, что тот утратил былую власть задолго до 1941 года. После того, как произошло нападение на Советский Союз, общественное мнение в Германии круто повернулось на Восток. Эпизод же с Гессом уходил в небытие, о нем больше не говорили.106
Теперь во многих случаях сам Гитлер задавал тон новых тем, нередко он самолично диктовал их. В октябре 1941 года он заявил через Дитриха, что исход кампании на Востоке решен. Несмотря на неудачные попытки, Геббельс и Фриче не смогли противостоять этой идее, и она преобладала в прессе на протяжении почти всего октября. На суде Фриче заявил: «Я предупреждал германскую прессу о том, чтобы она не принимала безоговорочно этот лозунг. Я не верил в решение, которое якобы уже должно было иметь место».107 Если вчитаться в строки немецких газет того периода, то можно заметить, что в словах Фриче много противоречий. 29 ноября в газетах была напечатана его речь, в которой он заявил: «Решение уже принято». Для прессы было просто невозможно взять и последовать более реалистичным указаниям Геббельса после того, как сам Гитлер продиктовал «девиз дня» Дитриху.108
Когда пресса оказалась сосредоточена в руках партии, она была окутана монотонностью, нарушавшейся лишь изредка фальшивыми нотами, взятыми газетой вроде «Франкфуртерцайтунг». К 1943 году нацисты придали изображению войны некий идеологический характер, который, как ожидалось, должен был воспеваться прессой. Фотоснимки, помещенные в этой и других газетах, поступали из BPA (управление иллюстрированной прессы). К наступлению 1943 года отдел прессы располагал бюджетом в 840 тысяч рейхсмарок, почти на 600 тысяч больше, чем в 1941 финансовом году. Половина бюджета уходила на покрытие административных расходов. ВРА несла ответственность за подготовку материалов для политических и военных цензоров, а после этого для передачи одобренных фотоматериалов фотоотделам и службе «фотопрессы». Этот отдел ежедневно представлял на одобрение Гитлера снимки фронтовых фотографов из пропагандистских рот, а также нес ответственность за предоставление фотоматериалов для выставок и книг. В 1943 году он смог собрать для служащих пропагандистских рот и членов их семей сумму, почти равную размерам Фонда доктора Геббельса. Сумма эта складывались из дотаций и гонораров. Директивы, которым были обязаны следовать иллюстрированные издания, содержали подробные инструкции, касавшиеся использования фотоматериалов. Когда после успешной французской кампании сотрудники берлинского отдела вернулись домой, пресса получила от DNB фотоснимки прошедших событий. Восьми главным фотослужбам было дано указание поместить снимки победного торжества рядом с теми, на которых отображался позор предательства и поражения 1918-1919 годов. Работа отдела иллюстрированной прессы была посвящена тридцати пяти иллюстрированным газетам и журналам, которые существовали до 1944 года.109
Шесть тем, доминировавших на страницах «Берлинер иллюстрирте» в июле 1943 года, давали наглядный пример нацистской интерпретации войны. 1 июля газета писала: «Британские террористические налеты на Кельн - преступное уничтожение памятников европейской культуры». На следующий день читатели познакомились с «интервью с Босе - десять вопросов - десять ответов. Вооруженная революция и гражданское неповиновение - извне и изнутри» (Субхас Чандра Босе был союзником стран «оси», будучи лидером движения борьбы за независимость Индии против британского империализма). Другая передовая статья всячески утрировала конкурентную борьбу между США и Великобританией в Северной Америке и на Дальнем Востоке. К июлю 22 заголовка, посвященных успехам немцев в танковом наступлении под Курском, на Восточном фронте, были заменены прогнозами того, что Британская империя должна быть поглощена Соединенными Штатами. В конце месяца газеты описывали, как Германия защищает Европу от большевизма, от его преступных агентов и прислужников.
Пропагандисты с пеной у рта доказывали, что «скоординированная» пресса представляла собой жизнеутверждающее, новое начало, молодое поколение издателей, свободных от прежнего давления на них евреев, либералов и капиталистов.110 Но можно было сколько угодно восклицать, использовать цветистые фразы и все же оставаться монотонно-скучным по стилю. Геббельс понимал, что германская пресса находилась на чрезвычайно низком интеллектуальном уровне, но признать роль национал-социализма в создании кастрированных средств массовой информации отказывался. Министр испытывал уважение к «прирожденным журналистам», таким, как Ханс Шварц (который позже добавил к своей фамилии «ван Берк», вероятно, для того, чтобы после 1930 года каким-то образом отдалиться от дискредитировавшего себя Отто Штрассера, которому верно служил своим пером).111 Умные и гибкие фразы Шварц ван Берка, с 1935 года редактировавшего «Дер Ангриф», произвели впечатление на Геббельса, вдохнувшего жизнь в эту умиравшую газетенку. В период Польской кампании 1939 года Шварц служил репортером пропагандистской роты, а в 1940-м стал политическим редактором новой геббельсовской газеты «Дас Райх».
«Дас Райх» явился попыткой Геббельса заполнить пустоты, возникшие в результате отсутствия в германской прессе качественных изданий.112 Он желал оказать влияние на некоторые круги за рубежом, да и внутри рейха. С этой целью Геббельс выбрал намеренно приглушенный тон, «интеллектуальность» стиля. Передовица Геббельса, помещаемая на страницах еженедельника, была всегда выдающимся политическим событием, и с октября 1941 года ее регулярно читали по радио, кроме того, она распространялась Главным имперским управлением пропаганды и RPL. Геббельс привлек к работе в своей газете и Ханса Фриче, и даже такая знаменитость, как Шварц ван Берк, время от времени удостаивал ее страницы своей статьей. К 1943 году новый еженедельник расходился тиражом свыше полутора миллионов экземпляров в неделю. Всех издателей и главных редакторов поставили в известность, что они могут публиковать передовицы Геббельса в сокращенном или полном виде, но, как заявил Берлин ганноверскому отделению имперской пропаганды, не должно было иметь места никакого принуждения. Хотя и не без внутренних конфликтов, еженедельник продолжал успешно существовать до самого конца войны. Его популярность после Сталинграда увеличивалась вместе с ростом популярности самого Геббельса.
* * *
Больший контроль, чем над прессой, Йозеф Геббельс имел над средствами радиовещания. Причиной этого была уверенность, что радио - мощнейшее средство пропаганды. Ни за каким другим ведомством Геббельс не следил так тщательно, как за отделом радио.113 Еще в 1933 году, еще не избавившийся от запаха издательства, где он выпускал «Дер Ангриф», молодой министр пропаганды видел большое будущее нового средства коммуникации и информации - радио: «То, чем пресса стала для девятнадцатого столетия, радио стало для двадцатого...» Геббельс признал, что без радио и без самолетов приход нацистов к власти и использование всей тоталитарной государственно мощи были бы немыслимы. Он писал о радио как о «первейшем и влиятельнейшем посреднике между движением и нацией, между идеей и человеком... Нам нужно радио, марширующее вместе с нацией, радио, работающее для людей...» Этими словами 18 августа 1933 года Геббельс открыл X Всегерманскую выставку средств радиовещания.114
Главный командный пункт Всегерманской радиосети находился в отделе радио министерства пропаганды. С августа 1939 года им руководил Альфред-Ингемар Берндт. С февраля по август 1940 года Берндт служил в вермахте. В течение года после возвращения неуравновешенный Берндт передоверил большую часть ежедневной работы своему заместителю Вольфгангу Диверге, окончательно сменившему его на посту начальника отдела в сентябре 1941 года. Диверге был фанатичным нацистом, «экспертом» по вопросам антисемитизма и работал в министерстве с 1934 года. Директором имперского радиовещания являлся Ойген Хадамовски, о котором Вилли А.Бельке писал как о человеке «необузданного энтузиазма прирожденного фанатика». Он располагал полномочиями составлять и планировать программы. Хадамовски пришел в партию в 1930 году и уже тогда обнаружил признаки неистовой антисоциальной натуры. В своей книге о пропаганде, вышедшей в 1933 году и посвященной Геббельсу, Хадамовски искренне, может быть даже чересчур, заявил о недоверии нацистов к «жупелу объективности». В то время как Берндт служил в армии, Хадамовски замещал его, но успешной эту кадровую перестановку назвать было нельзя, и в конце 1941 года Берндта сменил именно Диверге. Геббельс назначил Хадамовски адъютантом Наумана в отделе министерства, но и здесь работа не пошла, и в 1942 году Хадамовски перебросили в RPL, где он уже «не мог более причинять вреда». В бытность Хадамовски директором Имперского радиовещания Геббельс назначил имперским управляющим Всегерманской радиосети доктора Генриха Гласмайера. Частично этот шаг был продиктован необходимостью надеть узду на расшалившегося Хадамовски и хоть как-то уравновесить его полную некомпетентность. Гласмайер тоже вряд ли мог служить примером идеального руководителя и в 1942 году был лишен большинства полномочий.115
Германским радиовещанием руководило Имперское радио. Его отдел по составлению программ контролировал все радиопередачи и осуществлял обмен между двадцатью шестью станциями, из которых складывалась сеть германского радио... Существовало тринадцать региональных радиостанций и многочисленные местные: последние не вели собственного вещания, а служили ретрансляторами для более крупных региональных и для национальной «Дойчландзендер», которая занимала центральное место во всей радиосети. Одновременная трансляция на всю страну осуществлялась радиостанцией «Дойчландзендер», а региональные радиостанции были обязаны прерывать свои программы, если указание об этом поступало из Берлина. Когда в 1942 году Геббельс назначил Ханса Фриче главой отдела радио министерства пропаганды, то в его лице он обрел компетентного руководителя германской радиоимперией, причем в том, что касалось нацистского фанатизма, министр вряд ли мог оказаться достойным конкурентом Фриче, Хадамовски или Гласмайеру. Но это не играло роли - ведь Геббельсу требовались «Золотые партийные значки», а не таланты.
Ханс Фриче родился в Бохуме в 1900 году и начал свою карьеру в 1923 году редактором «Прусского ежегодника». Вскоре он переходит на службу в телеграфную компанию, являвшуюся частью империи связи Альфреда Гугенберга, предпринимателя и политика с ярко выраженным национальным уклоном. До 1932 года Фриче работал редактором телеграфного синдиката Гугенберга. Частью его работы было написание для германских газет статей на международные темы, поддерживавших Гугенберга. В это время Фриче не проявлял особой политической активности, но его статьи отражали точку зрения немецких националистов. В конце 1932 года Фриче становится директором отдела новостей на радио («беспроволочная служба»), являвшегося частью принадлежавшего государству «Имперского радиообщества» (RRG). В сентябре 1932 года Фриче начал свое собственное радиовещание. Это была программа «Политический обзор прессы». В 1928 году он познакомился с Йозефом Геббельсом, которому Фриче понравился славословиями в адрес нацистов. Его заздравные комментарии (от которых Фриче отказался в 1931 году) отражали имевший место в тот период альянс Гугенберга и Гитлера.
Геббельс, хорошо понимавший роль средств массовой информации для борьбы нацистов за власть, был занят поисками компетентных специалистов, таких, каким был Фриче. Фриче был типичным, хотя и высокоодаренным «специалистом, стоящим вне политики», «националистом», который вполне станет работать и на правых, если при этом он обретет определенную свободу действий и если будут удовлетворены его амбиции. В 1933 году Фриче стал во главе DNB, являвшейся частью нового министерства пропаганды. Чтобы не испытывать судьбу, осторожный Фриче 1 мая 1933 года все же вступил в нацистскую партию. В 1938 году Геббельс назначил Фриче главой отдела германской прессы в министерстве. Этот пост он занимал до 1942 года, пока его ненадолго не отправили на Восточный фронт. Позже, в том же году, Фриче вернулся и добрался до вершины своей карьеры, став одновременно главой министерского отдела радио и уполномоченным Геббельса по вопросам политического устройства германского радио. В этом качестве он «формулировал и издавал ежедневные радио «пояснения» для всех отделений и отделов пропаганды рейха...»116
Отдел, подчиненный Фриче, имел важную структуру - разведывательную службу, осуществлявшую запись на пленку передач зарубежных радиостанций. Секретная информация, полученная таким образом, суммировалась и доставлялась Геббельсу и другим высокопоставленным чиновникам по его выбору. Германское радио имело, таким образом, возможность быстро дезавуировать вражеские радиопередачи, которые немцы слушали, забившись в подвалы или куда-нибудь от глаз подальше. Таким образом, открывалась возможность подкопаться под содержание передач союзников, прежде чем по Германии пойдут всякого рода слухи. Разведывательная служба снабжала Геббельса разнообразной военной, экономической и политической информацией о врагах рейха. Качество сообщений было различным. Сообщение от 24 ноября 1944 года гласило, что зарубежные радиостанции широко комментируют молчание Гитлера и его редкие появления на публике. Геббельс высоко оценил значение этой информации, поскольку она подтверждала его точку зрения о важности личного присутствия Гитлера перед населением Германии. Разведывательная служба также издавала отчеты: «Положение в Советском Союзе», «Развитие событий на Среднем Востоке», «Влияние большевизма на державы врага». Некоторые из них представляли собой кое-как слепленные воедино обрывки информации. Они состояли из переводов текстов зарубежных передач, а анализ их представлялся Геббельсу. Другие сообщения, такие, например, как «Германская пропаганда и ее критика врагами» являлись тщательно подобранными антологиями цитат и немецких радиопрограмм и газетно-журнальных материалов, причем в том виде, в каком они появлялись на страницах газет и в радиопередачах союзников. Работа разведывательной службы дополняла сведения архивного отдела МИДа, который предоставлял материалы министерству пропаганды для использования при составлении радиопрограмм и определения тематики газетных выпусков.117
Радиопередачи периода войны содержали две ежедневные программы, транслировавшиеся на всю страну - сводку ОКВ и подробные репортажи, основанные на наблюдениях очевидцев непосредственно с фронта, которые осуществлялись корреспондентами пропагандистских подразделений. «Беспроволочную связь» или отдел новостей с 1938 года возглавлял Вальтер Вильгельм Дитмар. Геббельс ясно дал понять, что политика и директивы, сформулированные на совещании в министерстве, и ежедневные пресс-конференции были в той же степени руководством к действию для радио, как и для остальных средств массовой информации. Персонал радиоредакций был свободен в вопросах обработки материалов и придания ему формы, приемлемой для подачи на радио, но ему не позволялось высказывать собственную точку зрения или выпускать в эфир новости без позволения министерства. Для ужесточения тотального контроля над передачами Геббельс рекомендовал радиокомментаторам и редакторам выпусков новостей чаще присутствовать на совещаниях в министерстве. Начало этой политики было положено в 1941 году, и она оставалась такой до тех пор, пока в 1942 году Франц Вильдонер не сменил Дитмара.118
Самым драматическим моментом на радио в начальный период войны было специальное сообщение. Прерывались все программы. Сообщение предварялось коротким призывным звуком фанфар, после чего следовала бравурная «Прелюдия» Листа. Затем диктор читал военное коммюнике, содержащее сведения об очередном германском триумфе. Когда диктор заканчивал чтение, специальное сообщение завершалось пением маршевой бравурной песни, это могла быть, например, «Мы маршируем на Англию», одна из самых популярных в 1940-42 годах. Эти специальные сообщения начались во время норвежской операции и продолжались в 1941 году, воспевая великие победы вермахта в России. В июне 1940 года Геббельс впал в ярость, когда один из иллюстрированных еженедельников поместил снимок записи звучания фанфар, которые возвещали о начале специального сообщения. Эти снимки могли привести к развенчанию торжественно-загадочной атмосферы, которая сопутствовала великим национальным событиям. Министр пригрозил виновникам, что, если подобное будет допущено впредь, они окажутся в концентрационном лагере.119
Геббельс осознавал, что люди слушают радио для успокоения, отдыха и для того, чтобы просто прослушать музыку с тем же интересом, с каким они слушают известия с фронтов. Еще в 1934 году министр своим указом постановил, что после сильнейшего эмоционального воздействия, которое слушатели получали после партийного съезда в Нюрнберге, радио в течение нескольких недель должно передавать легкую музыку. Программы, задуманные как наставление массам, должны быть, конечно, содержательными, но не слишком уж дидактичными, а вот «добрый немецкий разговор» должен оказаться полезным для отдыха. Заботы, которые принесла с собой война, в особенности катастрофа под Сталинградом и усиление воздушной войны, придало радиопрограммам гнетущий, наводящий ужас и уныние тяжеловесно-воинственный тон. К началу 1943 года Вольфганг Фишер, глава отдела радио RPL, неоднократно повторял Вальтеру Тисслеру, что германскому радио явно недостает чуточку заинтересованности людскими проблемами.120 Возникла необходимость в большем количестве передач, которые были бы посвящены социальным, личным и человеческим нуждам и интересам, и, вероятно, следовало бы уменьшить число споров на чисто военные темы и по вопросам международных отношений. Фишер даже осмелился провести параллель с советским радио, которое обращалось к заботам конкретных групп населения. Он предложил, чтобы германское радио способствовало мобилизации на тотальную войну, обсуждая в своих передачах, например, такое явление, как работа, выполняемая пожилыми людьми, и подойти к трактовке этой тематики попроще, по-народному, человечнее. Критика Фишера, оказавшаяся щелчком по носу Геббельсу и Фриче, действительно привела к некоторым изменениям в характере радиопередач - после этого они стали даже еще более политичными. В них теперь доминировали новые мнения и оценки, новые идеологизированные клише и вопли Фриче, Геббельса и Карла Шарпинга.121
То, как германское радио использовало в своих программах музыку, может служить примером того, какие оковы надели на него фантики и партийные идеологи. Несмотря на свои изысканные вкусы, Геббельс поощрял устремления работников радио без конца передавать немецкую маршевую музыку. Эти агрессивные марши в периоды великих побед и надвигавшихся наступлений, видимо, должны были встряхивать наиболее апатичных сограждан, но их полное несоответствие ситуации, сложившейся в Германии после Сталинграда, делало передачи просто бессмысленными. Нужно было быть сверхубежденным нацистом, чтобы в конце 1944-го соответствующим образом реагировать на марш, который в 1931 году горланили бодро маршировавшие по Берлину штурмовики. В начале 1940 года Геббельс настоял на включении в программу «Немецкие марши всех гау» австрийских и прусских маршей. Гермс Ниль, известный дирижер, написал самый популярный немецкий марш периода войны «Мы маршируем на Англию», который между концом 1939 года и весной 1941 года германское радио передавало до отвращения часто. Когда 6 апреля 1941 года Гитлер напал на Балканы, немецкое радио очень много времени посвятило «Маршу принца Ойгена», вызвав в памяти героя Австрии времен турецких войн начала XVIII столетия.
С 23 июня 1941 года стали господствовать новые тенденции. Радио начало антибольшевистский крестовый поход. Теперь маршевая музыка гремела уже на фоне грохота артиллерийской канонады и рева пикирующих бомбардировщиков.122
Героическая музыка аккомпанировала нацистскому движению с самого начала. Место, которое маршевые ритмы занимали в немецком обществе, немыслимо для какого-нибудь другого, и нацисты сколотили себе на этом капитал. Фанатики-нацисты и фанатики из Гитлерюгенда всем сердцем реагировали на героические музыкальные призывы даже в самом конце войны. Зато у остальных немцев «Мы маршируем по Большому Берлину» или «Выше знамена!»123 мигом стерлись из памяти, стоило только бомбам союзников и артиллерии Красной Армии загрохотать над тем же Большим Берлином.
Геббельс и его радионадзиратели так высоко ставили именно этот тип музыки, поскольку сталкивались с немалыми трудностями, которые привносили собой иные музыкальные формы. Даже вынужденный проявлять уважение к церковной музыке немецких авторов как к части германского культурного наследия, министр изъял из радиопередач «Реквием» Моцарта из-за его «производящего гнетущее впечатление и воспевавшего отречение от мира текста». К 1941 году проблемы стал вызывать даже Бетховен, поскольку немецкая публика открыла для себя в один прекрасный день, что его «Пятая симфония» стала музыкальным символом очередной победы союзников. «Фиделио», с его призывом к свободе, был таким же неблагонадежным, как и «Вильгельм Телль» Шиллера, хотя в 1944 году венская опера получила высочайшее дозволение поставить ее. Одной из самых хитрых уловок Геббельса для отвлечения людей от церкви были утренние воскресные радиопрограммы, разительно отличавшиеся от большинства передач германского радио. Эти передачи включали в себя некоторые отрывки из произведений классической немецкой поэзии и классическую, даже церковную, музыку. Но проблемы составления музыкальных программ на германском радио не ограничивались лишь областью классики. Геббельс и Гиммлер запретили свинг и вообще джазовую музыку как чуждую и упадническую. Допущенная к эфиру музыка воспринималась как старомодная. В Германии маршевые песни в исполнении солдатских хоров занимали такое же место, как в Соединенных Штатах занимал джаз и эстрадная музыка.124
Весной 1943 года после Сталинграда Геббельс, Вехтер, Тислер и Ханс Хинкель, глава «отдела особых культурных поручений» министерства, обсуждали проблемы музыки на радио. Хинкель указывал, что 80% писем, получаемых от слушателей, указывают на то, что люди не желают, чтобы программы радио были заражены всеобщей депрессией, которой страдала теперь нация. Радио в качестве развлечения и «воодушевления» теперь стало более необходимым, чем в дни великих побед. Тислер категорически не согласился с ним и заявил, что по радио не должны звучать такие музыкальные темы, как «Мы будем танцевать с тобой, пока не окажемся в раю» или «Прошел еще один прекрасный день». Геббельс посоветовал Вехтеру поехать в один из западных районов Германии, наиболее сильно пострадавший от бомбежек союзников, и выяснить там, на месте, что люди желают слушать. Но даже после этого сделано было мало и практически ничего не изменилось.125
В конце 1942 года Ханс Фриче взял на себя руководство отделом радио. Его комментарии наряду с комментариями генерал-лейтенанта Курта Дитмара и доктора Карла Шарпинга вышли далеко за рамки прежних передач. Они стали носить резко полемический характер. Фриче отказался даже от имитации объективного взгляда на зарубежную прессу, что раньше всегда отличало его программы. Комментарии Фриче и Шарпинга, несмотря на протесты, имевшие место после войны, были выражением национал-социалистического мировоззрения и попыток объяснить и оправдать перед нацией войну. Дитмар был военным комментатором.126 Он избегал полемических тонов, характерных для статей Геббельса в «Дас Райх» (они читались по радио регулярно, начиная с последних месяцев 1941 года) и отказался принять презрительную иронию Фриче. Курт Дитмар родился в 1889 году. Во время первой мировой войны он дослужился до звания гауптмана, а позже стал начальником военно-инженерного училища в Берлине. Во время Сталинградской битвы Дитмар сумел подготовить нацию к плохим новостям. Его откровенность порой раздражала Геббельса, который не мог спорить с оценкой Дитмара положения на фронте. Когда же Дитмар стал вмешиваться в отражение в радиопередачах внутренней политики и положения в тылу, Геббельс подверг его резкой критике и потребовал от него либо четко следовать курсом министерства, либо вообще отказаться от работы в этой области. Фриче заявлял в Нюрнберге, что он был верным союзником Дитмара и всегда пытался защитить его, но неполный характер протоколов министерских совещании у Геббельса не служит подтверждением этого утверждения.127 Может быть, защита носила чисто личный характер, так сказать, с глазу на глаз. Геббельс желал, чтобы в передачах господствовал осторожный подход к освещению событий, но никак не пессимизм. Он готов был признать поражение как совершившийся факт, но не желал публично предвидеть катастрофу.
Ханс Фриче был самой важной фигурой среди работников германского радио в период войны. За годы работы ему приходилось, наверное, не меньше тысячи раз выступать перед микрофоном. Он был также хорошо известен как талантливый оратор. Еженедельные радиобеседы Фриче в последние годы войны являлись острополемическими по своему характеру, поданные в форме обзоров международной прессы и различных мнений. Как выразился сам Фриче, он не стал бы «иметь дело с вражеской пропагандой без острого клинка в руке». Геббельс понимал, насколько для его пропагандистской деятельности важен Фриче, но комментатору, тем не менее, не удалось избежать стрел министра. Геббельс говорил фон Овену, что такой человек, как Фриче, был очень кстати в мирное время, поскольку обладал великой политической зоркостью и умом, но в период кризиса (1943 год) ему недоставало решимости и смелости.128 Может быть, министр ощущал, что ему не дотянуться до Фриче в смысле овладения узкопрофессиональными навыками, может, Геббельсу не по душе было его запоздалое вступление в нацистскую партию. Но в своих высказываниях на публике он всегда очень хвалил Фриче.129
От Ханса Фриче материал поступал в архив экспресс-службы. Это были вырезки из газет, сообщения телеграфных агентств и репортажи зарубежных радиостанций. В передачах Фриче представлялась определенная степень свободы, разумеется, в рамках предписанной Геббельсом генеральной линии. В своей работе в качестве директора отдела радио Фриче уже не был столь свободным. Карл Церф, советник по вопросам культуры RPL, всегда ополчался на Фриче, если составленные программы хоть незначительно отклонялись от мировоззренческой позиции нацистов (например, трансляция по радио религиозных служб), но до 1944 года имел полномочия для того, чтобы настаивать на своей точке зрения, пока Геббельс от нее не отделался. Даже защищаясь на Нюрнбергском процессе. Фриче признал, что его работа направлялась и руководилась двумя противоречивыми факторами: постоянным вмешательством Геббельса, который очень интересовался соблюдением руководящих указаний, и, по его словам, собственной задачей ознакомления аудитории с точкой зрения правительства на природу, причины и цели войны в Германии, на оккупированных ею территориях и за границей...130 Когда в 1942 году Фриче вступал в должность, Вольфганг Диверге процитировал одобрительную реплику Геббельса: «Никто лучше меня не знает, сколько работы уходит на эти радиообращения, как их иногда могут продиктовать буквально в последнюю секунду перед выходом в эфир, и все это лишь для того, чтобы мгновение спустя найти в нации благодарных слушателей».131
В радиовещании начального периода войны Ханс Фриче выбрал для себя саркастический, ироничный тон, привлекавший многих слушателей. Да, тогда не составляло труда опрокидывать все аргументы союзников - ведь Германия шагала от победы к победе. А вот постсталинградские «шоу» Фриче стали более задиристыми: сарказм-то остался, а вот живой ум и насмешливость испарились. Теперь прежний сарказм уже выступал в роли циничного всезнайства, и в страшные годы, которые последовали за Сталинградом, это стало резать ухо очень многим немцам. Техника Фриче в первые годы войны - схватить и зажать в кулаке заявления и высказывания, доходившие по радиоволнам до Германии из стана союзников, а затем умело перетасовывать их, выстроить стройную систему аргументации, оправдывающей германскую политику. Средний немец-радиослушатель поедал такого рода новости из лагеря врага с удовольствием, и даже тот факт, что он (слушатель) или она (слушательница) получали новости из весьма сомнительного источника, не мог затмить их пылкой любви к этой программе. Фриче часто использовал свои радиопередачи для быстрого отпора утверждениям союзников, которые, останься они без ответа, могли бы служить одним из средств подрыва режима. Холодное расчленение вражеских утверждений, которые были уже хорошо знакомы большинству немецких слушателей от друзей или коллег по работе, слушавших вражеские передачи - швейцарские радиостанции или Би-Би-Си, позволяло Фриче сводить на нет пропагандистские усилия союзников, прежде чем они достигали своей цели.132
Радиообращение Фриче 20 апреля 1940 года представляло собой шедевр такого рода работы.133 Он был большим специалистом, когда требовалось перевоплотиться, обращаясь к немцу средних умственных способностей, в «беспристрастного», и в то же время не забывать проводить политику своего работодателя, гитлеровского режима. На первый взгляд человек, начисто лишенный какой бы то ни было идеологии, как бы в шутку, но, тем не менее, проявлял недюжинные знания по обсуждаемому предмету. Фриче рассказывал своим слушателям о некоем британском летчике, хваставшемся, что он на бреющем полете прошел над Унтер-ден-Лиден, видел берлинцев, мог угадать их настроение и смог улететь, прежде чем Люфтваффе сообразило, что происходит. Фриче призвал на помощь всю свою иронию: «жалко, что этот «специалист по угадыванию настроения немецкого народа» не вернулся на то же место вечером 19 апреля, когда он смог бы увидеть сотни знамен в честь предстоящего дня рождения фюрера и невообразимые толпы, жаждущие своими глазами увидеть дорогого вождя». Несмотря на первоначальные успехи немцев во время вторжения в Норвегию, начатого почти за две недели до этого, очень многих немцев беспокоило то обстоятельство, что успех этой операции в немалой мере зависел от судьбы ее морской части, которая должна была осуществляться в водах, контролируемых Британией. Здесь насмешки Фриче могли оказать благотворное влияние. Его назначение 1942 года совпало с драматическими событиями - военная удача оставила рейх. К 1943 году в стиле Фриче происходят разительные перемены, хотя голос его сохраняет прежние нотки высокомерного всезнайства.
Во время битвы за Сталинград Фриче в своих радиовыступлениях не изменял указкам Геббельса и не пытался приуменьшить опасность, грозящую рейху: «Тяжелый год подходит к концу, и еще один год, обещающий быть столь же тяжелым, перед нами», - сказал он.134 В своем обращении по поводу десятилетия рейха Фриче сравнил нацистскую революцию с «немецким восстанием» 1813 года. Вновь прозвучала тема борьбы с большевизмом, против Версальского договора и плутократии. В конце марта 1943 года Фриче поносил британских плутократов за их жестокие воздушные налеты на гражданские объекты и говорил своим слушателям, что британцы, а не немцы начали в 1940 году воздушную войну налетами на Гамбург и Фрайбург. Его стиль представлял смесь разоблачения врагов с оттенком утешения. В самом конце зимы 1943 года Фриче старался убедить своих слушателей в том, что воздушная война против рейха стоит союзникам больших потерь - так же, как и немецкая подводная кампания в Северной Атлантике. Он намекал на новое наступление на востоке. Описывая конец армий стран «оси» в Тунисе, в начале мая Фриче использовал уже знакомую лексику Гитлера (героическая борьба), которая от частого употребления за зиму (после Сталинграда) заметно поизносилась, но в тоже время придал сообщению циничное звучание, так напоминающее Геббельса. В ноябре 1942 года Фриче утверждал, что союзники упустили благоприятную возможность открыть второй фронт. Теперь Западный фронт стабилен и другого такого шанса не будет! Когда союзники в июле 1943 года высадились на Сицилии, Фриче самодовольно заявил, что они не в состоянии были высадиться в Италии и выбрали поэтому остров.
К концу мая советские войска взяли инициативу в свои руки. Муссолини сидел под арестом, а новые бомбардировки превращали в руины все больше немецких городов... Теперь Фриче говорит уже о «стойком сопротивлении» германских сил на Сицилии и в России и хвастается, что немцы и итальянцы - это «молодые нации», борющиеся за свое будущее. Население Германии становится уже «общностью судьбы», попавшем в полосу невезения, и если оно не выстоит, то ему уготована участь 1918-19 годов. Но на этот раз они не капитулируют, ибо в «Третьем рейхе» чувство реализма неразрывно связано с немецким идеализмом. Высказывание Фриче о том, что «в войне решающая роль принадлежит морали», предвосхитило нацистский призыв «Победа через веру», пущенный в оборот в 1944 году. Но его хладнокровные высказывания не походили на речи представителей RPL или лекторов-воспитателей. Фриче пользовался идеологической партийной риторикой: «Бомбы не сломят нашей воли; 1939 год был опаснее, потому что мы воевали в окружении; Бадольо предал итальянский народ, свергнув Муссолини; победа союзников будет означать передачу Европы в руки большевиков». Теперь Фриче туманно намекал на какое-то «чудо-оружие». Столкнувшись с леденящими душу успехами Советов на Украине, он заявлял, что германское руководство решило поступиться землями во имя сохранения жизней немцев.
В конце 1943 года Ханс Фриче развил новую тему, которую эксплуатировал до 1944 года. Он заявил, что союзники терпят разногласия в своей собственной среде, а на Западе растет и ширится страх перед большевизмом. Это было, без сомнения, коварной уловкой, но он протянул отчаявшемуся и впавшему в депрессию немецкому народу еще одну соломинку надежды. В декабре 1943 года комментатор признал, что «это Рождество дает мало оснований для праздников». Люди повсюду толковали о возможности открытия второго фронта во Франции, и Фриче, правда, без особого энтузиазма, ляпнул, что все, что союзники могут делать, так это говорить о втором фронте. Очень любопытные вещи сообщал Фриче немцам о том, что союзники собирались сделать в случае своей победы с Европой, указывая при этом на южные области Италии в качестве живого примера подобной перспективы. Фриче описывал эту местность как землю нищеты, хаоса и диктатуры. Фриче оказался прав, предсказав, что многочисленные правительства в изгнании (Польши, Чехии, Югославии), находящиеся в Лондоне, никогда не смогут прийти к власти в случае победы союзников.
В конце 1944 года в комментариях Фриче появились нотки нервозности, особенно когда он заявил, что ни воздушная война, ни пропагандистские наступления союзников не смогут сломить волю германской нации к победе. К марту Фриче стал разглагольствовать о распаде Британской империи и огромных прибылях, которые получал американский капитализм в Канаде и Австралии. В начале 1943 года Фриче всячески подчеркивал стабилизацию на фронте и успехи нации в противостоянии воздушной войне, но чуть больше чем через год многие из его утешительных аргументов приелись и оказались не к месту. Фриче вынудили тешить свою измотанную войной публику россказнями о том, что в Британской империи дела идут еще хуже.
Доктор Шарпинг подготавливал для Фриче большинство из идеологических тем, но в своих утверждениях он был еще большим экстремистом.135 Когда Сталинградская катастрофа вступила в завершающую стадию, Шарпинг заявил своим радиослушателям, число которых было меньшим, чем аудитория Фриче, что мнение в пользу «Новой Европы» достаточно сильно на всем континенте. Он сравнил резервы трудовых ресурсов Европы с резервами США, и сравнение говорило в пользу Европы. Восхваление Шарпингом Видкуна Квислинга из Норвегии, которого он назвал пионером «Новой Европы», должно быть, весьма позабавило слушателей, которым было известно, что Квислинг относился к числу людей, вызывавших ненависть населения Норвегии. Цинизмом, который являлся отличительной чертой всех пропагандистов Геббельса, Шарпинг обладал в избытке. Он заявил своей аудитории, что союзники, утверждая, какие зверства чинили немцы на оккупированных территориях, просто лгут. Для доказательства правоты своей точки зрения Шарпинг приводил такие территории, как Прибалтика, Минск и Украина, пребывая как бы в блаженном неведении о расправах с мирным населением, геноциде, депортациях, которые были повседневным явлением на Востоке.
Фриче удавалось несколько подреставрировать свою убывающую привлекательность, заявляя от случая к случаю, что рейх сталкивался со сложностями. Карл Шарпинг о таком и не подумал бы. Он был до абсурда оптимистичен, настолько, что его разгневанные слушатели стали писать ему критические письма, адресуясь к нему «Доктор Шарлатан». Не было лучшего оратора, который бы так умело и так охотно разглагольствовал о немецкой реорганизации Европы. Доминирование этой темы в немецкой пропаганде стало ощущаться еще более явственно по мере ухудшения военного положения Германии. Шарпинг заявил, что даже Франция собирала добровольцев на европейскую борьбу с большевизмом и плутократией. Он был еще в большей степени прямолинейным идеологом, чем Фриче, без всякой иронии высокопарно изрекая стряпню, наскоро приготовленную для него Геббельсом и Гитлером. Он делал все это, даже не пытаясь изобразить хотя бы подобие объективности. Широкая популярность Фриче держалась на протяжении почти всего 1943 года, а Шарпинг терял доверие к себе с каждым новым поражением Германии. И все же, из-за недостатка источников информации, доступных немцам, миллионы слушателей настраивались каждую неделю именно на эти передачи.
5. Печатные издания и пропагандистские кампании
Нацистская пропаганда в годы второй мировой войны поставила себе на службу не только прессу и радио. Широкомасштабно использовались книги, брошюры, листовки, витринные выставки-инсталляции, показы диапозитивов, плакаты, открытки, почтовые марки и штемпели для их погашения. Нацистская верхушка, разъясняя германской нации суть второй мировой войны, отводила главную роль печатному слову. К 1941 году немецкий рынок заполонили книги по любой мыслимой политической, геополитической, расовой и военной тематике в свете идеологии национал-социализма. Стремление германского народа получать больше информации было на руку нацистскому движению, и партия всячески поддерживала лояльных национал-социализму писателей, способных удовлетворять жажду нации к правдоподобной информации. Йозеф Геббельс так отзывался о своем народе: «Мы, немцы, едва ли можем представить себе жизнь без книг».136
Позднее, в 1941 году, он провозгласил две цели, стоящие перед немецкой книгой военного времени: «Она должна давать народу представление о подоплеке военного конфликта и должна обеспечивать «силу и отдых в трудные недели и месяцы войны».137
К этому времени партийные и частные книгоиздатели «выдали на гора» почти четверть миллиарда экземпляров соответствующих времени книг и брошюр. Почти 40% этой продукции имели непосредственное отношение к темам, связанным с войной. Тиражи в среднем составляли 11 тысяч экземпляров.138
Партийные и государственные агентства заказывали эти печатные работы и включали их в библиографии, широко распространявшиеся среди книготорговцев и владельцев библиотек. Партийное издательство «Франц Эер Ферлаг» опубликовало в Берлине «Серии заметок НСДАП» (Schriftenreiche), напрямую связанных с войной. Цены на эти книжки удерживались на самом низком уровне, чтобы они могли быть доступными для всех граждан. Книги этой серии подразделялись на несколько разделов: «Германские Вооруженные Силы», «Труд в Германии», «Европейская политика вчера и сегодня», «Это - Англия», «Опыт войны», «Восточная Европа». В 1939 году НСДАП было предпринято издание серии трудов, озаглавленных «Национал-социалистическими образовательными брошюрами» (Nationalsozialistische Schulung Schiften), подходивших для учебных программ гау.
Аппарат главного идеолога НСДАП Альфреда Розенберга выпускал огромное количество брошюр, которые развивали его интерпретацию национал-социалистического взгляда на мировую политику. «Книжные знания: Ежемесячник немецких печатных трудов», например, издавался и редактировался Хансом Хогемайером и содержал обзоры и списки книг, разъяснявших суть национал-социалистической военной доктрины. Журнал постоянно подчеркивал превосходство интеллектуальных усилий Розенберга над прочими.
Аппарат также ежегодно публиковал списки рекомендованной литературы. На их страницах преобладали произведения самых известных авторов: Гюнтера д'Альквена из эсэсовской газеты «Дас Шварце Корпс», Вильфрида Баде, Альфреда-Ингемара Берндта и Карла Бёмера из министерства пропаганды, Филиппа Бюлера и Вальтера Буха из аппарата НСДАП, Курта Далюга - полицейского, Вальтера Дарре из крестьянской организации «Blut und Boden»,139 Отто Диттриха, гауляйтера Альберта Форстера, Ханса Франка из администрации польского генерал-губернаторства, Карла Рихарда Ганцера - нацистского историка, Геббельса, Хадамовски и (до мая 1941 года) - Рудольфа Гесса. Многие из этих опусов являлись сборниками речей. Склонность немцев к размышлениям и стремление казаться культурными завладели даже умами полуграмотных нацистских бонз. В «Книжном справочнике» Розенберга перечислялся список рекомендуемых работ с краткими аннотациями, сделанными работниками литературного отдела его аппарата.140
Книги, одобренные партией и ее ведомствами, достигали тиражей, исчислявшихся сотнями тысяч. В дни грандиозных молниеносных побед 1939 и 1940 годов баснословно разбогател официальный фотограф Гитлера Генрих Гоффман, «ответивший» на пожелания народных масс иметь фронтовые снимки фюрера. Гоффман, несколькими годами ранее представивший вождю германской нации свою юную ассистентку Еву Браун, в 1939 году издал (отчасти в противовес инспирированным армейским руководством документальным лентам типа «Польский поход») фотоальбом «С Гитлером в Польше».
Многие партийные бонзы ощущали, что армия всячески выпячивает свою роль в захвате восточного соседа Германии ценой принижения военного гения Гитлера и его организаторских талантов. Альбом Гоффмана являлся фотографическим увековечиванием фюрера-полководца.
Геббельс презирал придворного фотографа-пьяницу и похотливого хама с «разрушенным алкоголем» багрово-синюшным лицом, но не обладал властью над партийным изданием, находившимся под контролем Гитлера и его окружения.
Одним из самых ходовых партийных изданий военного времени была «Германская книга по домоводству».141 Она содержала художественные тексты и календарь. Это была умная смесь беллетристики и нацистской идеологии: поэзия Гете могла соседствовать с прославлением 9 ноября 1923 года. Книга была опубликована издательством «Эер Ферлаг». В 1943 году ее спонсором стали также министерство культуры и RPL. Эта антология предназначалась для каждой семьи, исповедующей национал-социализм. Ее образовательная роль заключалась в том, что она содержала рассказы и стихи, которые можно было читать вслух маленьким детям. Книга в общих чертах разъясняла суть торжественных церемоний национал-социализма. Для тех, кто интересовался более «академично» подобранными произведениями, хорошим подспорьем был опубликованный библиотекой рейхстага список «Новых избранных приобретений».142
В 1944 году эта библиография включала в себя труды Генриха фон Шрибика, австрийского историка - автора «Германской тоталитарной идеи», Гизельхера Виркинга - нацистского журналиста - эксперта по США, Виктора Биля - известного австрийского ученого, запоздало уверовавшего в Великую Германскую Идею в ее национал-социалистическом варианте.
Эти книги должны были произвести неизгладимое впечатление на немецких интеллектуалов. Возлагалась надежда на то, что те, кто не исповедует национал-социализм, увидят связь между «Третьим рейхом» и ранними традициями немецкой науки. Но даже в этом списке появилась щедрая россыпь вульгарных и откровенно нацистских произведений, подобных «Смертному греху либерализма: еврейство получает гражданские права» Фрица Дебуса. Ханс Хагемюллер и А.К. фон Мюллер - «лояльные» к режиму историки - соединили свои усилия для работы над большим атласом мира. Законное удивление может вызвать необходимость его создания в 1944 году. Различные информационные бюллетени RTL для лекторов-пропагандистов были главными средствами распространения подобных произведений, одобренных режимом. Докладчики иногда получали списки литературы, в которых им предлагалось обратиться к трудам Розенберга, фон Шрибика и Рихарда Зухенвирта, чья популярная «Германская история» стала бестселлером в 1934 году.143
НСДАП широко пользовалась печатным словом в виде книг, брошюр и листовок. Это было наследие «эры борьбы», когда личности, подобные Геббельсу, обычно делали все, чтобы попасться на глаза прохожим, вдохновить штурмовиков и членов НСДАП. Для этого никакое средство не являлось слишком грубым или слишком сенсационным. Описывая подобные издания 30-х годов, Франц Сикс приводил в качестве примеров ранние брошюры Геббельса.144 Военные годы ознаменовали собой широкомасштабный возврат к этой ранней технике, как в брошюрах, так и в плакатах. Изделия образца 1944 года больше напоминали их аналоги 1932 года, нежели 1937-го. Это отражало стремление личностей вроде Геббельса снова вернуться ко времени «эры борьбы», чтобы пережить тяготы последних лет войны. И все же приходилось быть осторожным: к 1943 году непопулярность кампании, проводимой RTL, вынуждала скрывать имя издателя многих партийных брошюр. Вместо надписи внизу страницы - «Имперское министерство пропаганды» теперь можно было прочитать «издательство «Универсум Ферлаг».145
В 1943 году RTL значительно увеличило тиражи брошюр и книг. Миллионы экземпляров одной только статьи Геббельса были отправлены находившимся во всей Центральной Европе немцам. В конце 1943 года одну брошюру отпечатали тиражом 14 миллионов экземпляров.
К этому времени разразилась кошмарная война в воздухе, а в Италии пал режим Муссолини. Центральный аппарат RTL неустанно требовал, чтобы все руководители GPL еженедельно указывали общее число необходимых экземпляров для каждого района в подотчетных им гау. Причиной подобной спешки была память о недавнем поражении. Некоторые гауляйтеры полагали, что распространение знаменитой речи Геббельса от 18 февраля о «тотальной войне» может оказаться полезным, но при получении этой брошюры они сталкивались с типичными бюрократическими трудностями военного времени.
Геббельс еще раз изменил название своей речи, затем изъявил настойчивое желание, чтобы кто-нибудь написал похвальное предисловие, описывающее безумную атмосферу, царившую в тот день в «Шпортпаласте». Затем возникли типографские проблемы.
К концу мая брошюра еще не была готова, а тираж оказался намного меньше запланированного.
К этому времени «тотальная война» обернулась тотальным фарсом и брошюра в значительной степени утратила свою эффективность. И еще один, хоть и менее значительный нюанс - брошюра появилась в конце июня и содержала речь, произнесенную Геббельсом в «Шпортпаласте». В течение шести недель были готовы первые 500 000 экземпляров для отправки членам НСДАП на фронт.
В одной из наиболее широко распространявшихся брошюр был псевдонародный опус Геббельса «Тридцать статей о войне для германского народа».146 В течение последних трех месяцев 1943 года спрос со стороны руководителей пропаганды гау и округов был просто огромен. После книжки «Советский Союз глазами немецких солдат» - сборника писем снабженного комментариями, опубликованного в 1942 году, это была, пожалуй, самая ходовая брошюра.147 Два гау - Саксония и Судеты затребовали свыше 600 тысяч экземпляров. В конце 1943 года Судетское отделение НСДАП скооперировалось с DAF и разработало «романные» способы публикации геббельсовских «Тридцати статей о войне...» Странички были разъединены и размещались на фабричных досках объявлений, а 6 тысяч экземпляров выставили в магазинных витринах. Журнал «Пропагандист» («Der Propagandist»), издаваемый GPL, состоял частично из статей, напечатанных на бумаге, в которую его заворачивали при пересылке по почте.
Судетские официальные власти отмечали, что их работе в огромной степени способствовала поддержка, оказываемая со стороны располагавшейся в Берлине штаб-квартиры RPL.
К зиме 1941 года RPL утверждало, что распространило 2 миллиона брошюр, 7 миллионов плакатов, более 60 миллионов журналов и бюллетеней, предназначенных для публичного обозрения, а также 67 миллионов листовок. Было устроено 30 тысяч лекций-презентаций с показом диапозитивов и 200 тысяч собраний, демонстраций и заводских митингов.
Обострение военной обстановки после Сталинграда, возрастающий дефицит бумаги и трудности с транспортировкой, проверили на излом действенность геббельсовских пропагандистов. В мае 1943 года Шеффлер (глава отдела кадров RPL) предложил министру размещать печатные материалы в парикмахерских и в приемных комнатах частных врачей.148
Шеффлер уверял, что подобный вид деятельности обойдется в сумму, не превышающую тысячи рейхсмарок в неделю. К концу года многие гау получали от четырехсот до двух тысяч экземпляров еженедельной передовицы Геббельса в газете «Дас Райх» для размещения в кабинетах врачей. Первоначально Геббельс с недоверием отнесся к этой программе, но после обсуждения с доктором Конти, главой имперского здравоохранения,149 разрешил RPL действовать в этом направлении. Возможно, Геббельс, сам не выносивший физической боли, не подумал о том, каким образом больные могут отреагировать, увидев в приемной стоматолога его «Тридцать статей».
Нацистские агентства при распространении своих пропагандистских материалов уделяли внимание любой группе населения. Свою лепту попытался внести и Роберт Лей со своим DAF, занявшись распространением печатных изданий «Эер Ферлаг» на фабриках - главным образом, «Стандартных трудов движения».150
В 1942 году объектом заботы министерства пропаганды стали этнические немцы из Восточной и Юго-Восточной Европы, находившиеся в ту пору в пересыльных лагерях рейха. Вехтер и его помощник Вернике заявили Гуттереру: «Наша цель состоит в том, чтобы снабдить переселенцев с юга и юго-востока... печатными антиеврейскими материалами. Речи фюрера и рейхсмаршала разбудили интерес всего немецкого народа к тому факту, что наша борьба за свободу представляет собой последний этап в противоборстве арийско-германской расы и еврейских недочеловеков».151
Гиммлер и СС обладали своими каналами распространения книг, и их деятельность способствовала лучшей продаже литературы определенного рода. Как писал рейхсфюрер СС Эрнсту Кальтенбруннеру, шефу Главного Управления Имперской безопасности152: «Я заказал большое количество экземпляров книги «Еврейское ритуальное убийство» и распределяю их среди штандартенфюреров153».154
Указанная книга была написана Гельмутом Шраммом и вполне могла произвести на Гиммлера впечатление наукообразным подзаголовком - «Историческое исследование».
Партийная канцелярия Мартина Бормана начала рассылать огромное количество рекомендованных книг еще в 1941 году. Политические лидеры задались вопросом: а не следует ли им воспринимать все эти книги как официальную линию партии? В начале 1944 года Борман издал циркуляр, подтверждавший, что все они достойны внимания как величайшие печатные издания современности, но эта рекомендация не означает партийной поддержки каждого слова этих книг. Рейхсляйтер имел обыкновение рассылать книги по канцеляриям каждого гау. Предполагалось, что их будут раздавать руководителям округов. В январе 1942 года успехи японцев на Дальнем Востоке открыли новые перспективы для ведения войны против Британии, с целью «освобождения» Индии, и вызвали интерес у Гитлера и Бормана. Книга Людвига Альсдорфа «Индия», появившаяся в серии книг, разрекламированных аппаратом Розенберга, была разослана партийной канцелярией всем гауляйтерам.155
Карл Церф, шеф главного отдела культуры RPL, организовал в 1941 году неделю партийной книги. Геббельс предложил устроить выставку, которая основывалась бы на опыте проводимых ранее под эгидой государства книжных ярмарок. Этой неделе надлежало стать частью попыток «оживить» партию. Ее моделью должны были стать выставки за пределами Германии, долгие годы спонсировавшиеся литературным отделом министерства.156
Цензура над печатным словом в военной Германии принимала многие формы. Литературная секция располагала, особенно в распределении скудных запасов бумага, огромной властью. Единственными современными писателями, которые могли публиковаться, были те, кто считался «надежными» членами Имперской Книжной палаты. Во время войны отдел предварительной цензуры внутри этой секции рассматривал около четырех тысяч рукописей за год. Он отвечал за искоренение сомнительных или спорных книг, статей и брошюр, имевших отношение к политическим и военным делам. Эта деятельность привела к яростному конфликту с официальной экзаменационной комиссией НСДАП по охране национал-социалистической литературы (директор - Филипп Булер). Комиссия выносила заключение: «имприматур»157 в отношении книг, журналов и даже сборников речей, которые не содержали «вводящих в заблуждение точек зрения и противоречивых мыслей». Комиссия была учреждена в 1934 году и опубликовала «Биографию национал-социализма». Другие агентства также претендовали на главенствующую роль в области цензуры. В течение двух недель после внезапного исчезновения Рудольфа Гесса, Мартин Борман потребовал, чтобы Тисслер и литературная секция запретили и приостановили выпуск иллюстрированной книги под названием «Наша гитлеровская молодежь», содержавшей портрет Гесса.
К 1944 году бомбардировки Берлина «собрали литературный урожай». Министерство сообщило профессору Крегеру о том, что его книга «Еврейство в Южной Африке», к несчастью, уничтожена при авианалете, сравнявшем с землей Центральный исследовательский институт. Не мог бы он оказать любезность и выслать еще один экземпляр в министерство для того, чтобы институтская секция литературы смогла определиться в своем отношении к этой книге? Нацистские идеологи не были бы собой, если бы не проявляли подобной настойчивости.158
Макс Аман возглавлял процветающее издательство «Франц Эер Ферлаг», имевшее отделения в Мюнхене, Берлине и Вене. К 1940 году Аману удалось убедить Бормана и Гесса, что партийные писатели должны были печататься только в его издательстве, а остальным следовало обращаться к издателям-аутсайдерам. Аман думал не о партийной чистоте, а о деньгах. Представьте себе, что ему удалось бы когда-нибудь опубликовать секретный дневник Геббельса или книгу Гитлера о том, как тот выиграл войну!
Некоторые партийные авторы игнорировали этот циркуляр, поэтому партийный казначей Шварц в октябре 1940 года напомнил им об этом устами самого Бормана.159 Министр метал громы и молнии и негодовал по поводу низких гонораров, которые выплачивал «Эер Ферлаг», когда он публиковал свои статьи и речи военных лет, но в отношении этого дела он мало что мог сделать. Геббельс постоянно выражал озабоченность относительно намерений своих подчиненных обращаться в министерство, поэтому добился того, что любой, кто намеревался выйти на Амана с замыслом книги, сначала должен был показать рукопись ему. Он также предупредил склонных к литературной деятельности подчиненных не использовать своего служебного положения для получения благосклонных отзывов прессы об этих книгах.160
Несмотря на засилье цензуры, случаи противодействия режиму все-таки время от времени имели место. В конце 1941 - начале 1942 года одна лейпцигская издательская фирма отправила в одну из школ гау Верхний Дунай проспект книги. Как было отмечено в директивном письме в секцию литературы, в обращении находилась книга, содержащая снимок Рудольфа Гесса! Единственно допустимыми ссылками на Гесса после 1941 года были лишь те, что содержались во внутрипартийных постановлениях, относящихся к ранним приказам «бывшего заместителя фюрера».161
Исчезновение Гесса подмочило репутацию прославленного геополитика, профессора и генерала Карла Хаусхофера - учителя бывшего заместителя фюрера. Хаусхофер и так уже впал в немилость партийного руководства из-за своей жены, в жилах которой текла еврейская кровь, а также сына Альберта - политического диссидента. В феврале 1942 года Геббельс принял решение позволить Хаусхоферу остаться в составе Имперской Культурной палаты из-за скандала, связанного с увольнением этого довольно известного, националистически настроенного автора, что могло обеспокоить интеллектуалов.162
Борман уступил, дав согласие не запрещать книги Хаусхофера. Возбранялись всякие разговоры, дискредитировавшие профессора, а пока Гесс продолжал всячески проталкивать книги Хаусхофера, Борман заметил, что не намеревается потворствовать этому.
* * *
Веймарская республика была политическим полигоном, на котором партии всерьез обкатывали свои плакаты и средства наглядной агитации. Особенно это относится к НСДАП в последние годы «эры борьбы». В конце 1932 года Йозеф Геббельс, мечтавший о создании шедевра политической кампании, полагался в первую очередь на «плакаты, листовки, брошюры». Увидев эскизы плакатов, которые должны были использоваться в предвыборной кампании (Гитлер против Гинденбурга), он прокомментировал их так: «Наши плакаты стали просто превосходными. Пропаганда ведется наилучшим образом. Вся страна обязательно обратит на них внимание».163 Плакаты представляли собой злую сатиру. Это были прекрасные рисунки в поразительно яркой цветовой гамме. Враги Гитлера являли собой воплощение зла, Гитлер же представлялся ангелом-мстителем, заступавшимся за поруганную Германию.
Плакаты появлялись повсюду - на стенах зданий, в киосках, в окнах партийных учреждений и в окнах всех, кто симпатизировал Гитлеру. Темы их были незамысловаты, однако, апеллировали к двум сильным эмоциям: ненависти и идеализации. Альберт Шпеер уже в послевоенные годы отметил, что плакат, идеализировавший Гитлера и изображавший его в героической позе, «больше не казался ему смешным, после того, как он услышал, как фюрер говорит». Ранние нацистские карикатуры высмеивали врага (например, «Исидор Вайс»). К 1932 черты врага ужесточились и на него уже нападали. Партия больше не беспокоилась о том, что ее игнорируют. Теперь она почуяла запах власти и ей требовалось нечто большее, чем смех или огласка, связанная с мордобоем в пивных. Во время войны нацистские плакаты отражали эту сложившуюся после 1930 года точку зрения. Как высказался в 1941 году Геббельс, целью всех этих плакатов стал показ врага в звероподобном виде, поскольку в схватке не на жизнь, а на смерть никак нельзя было преуспеть, делая его маленьким и смешным. Следовало запугать людей до такой степени, чтобы они взялись за оружие против большевиков-насильников и убийц, изображенных на развешанных по всему рейху плакатах.164 В 1944 году нацистские плакаты взывали также и к идеализму, но только лишь в контексте битвы.
Непосредственно перед захватом власти национал-социалисты неустанно использовали листовки, наклейки и рекламные листки.165 Снова и снова повторялись прежние лозунги: «За хлеб и свободу», «Против марксизма и реакции».
Резкий тон и энергичные фразы, пусть даже и вульгарные, переносились на плакаты. Их аналогом являлись бодрые маршевые песни штурмовых отрядов. В последние два года войны Геббельс и RPL вернулись ко многим старым лозунгам и песням. Что же могло быть лучшим средством для возрождения ставшей инертной партии, кроме как обратиться к ней при помощи старой техники? Аппарат нацистской пропаганды тех лет, таким образом, в значительной степени пользовался «лозунгом недели», который распространялся гауляйтером в каждом районе. Каждому местному муниципальному руководителю отсылалась «картина недели», вместе с которой следовал приказ самым аккуратным образом выставить ее для всеобщего обозрения. Главным требованием было обновление экспозиций сразу по получении нового экспоната. Последние являлись отражением всех пропагандистских кампаний RPL. Одна из картин военного времени изображала двух людей в поезде, оживленно разговаривавших под набранным крупным шрифтом призывом: «Не болтай!» Это была часть кампании, направленной против шпионажа и распространителей зловредных слухов.
В 1943 году Сталинградская катастрофа и призыв Геббельса к тотальной войне вызвали целый ураган плакатной пропаганды. Темы плакатов отражали приоритеты Геббельса: «Победа или большевистский хаос», «Тяжелые времена, упорный труд, крепкие сердца». Миллионы огромных (порою размером 90×150 сантиметров) плакатов появились по всему рейху - на автобусах, поездах, киосках, в магазинных витринах, на фасадах зданий. В том же году последовал новый поток гитлеровских плакатов - последних в истории «Третьего рейха» с надписью «Адольф Гитлер - это победа». В то же время Шеффлер из RPL объявил пропагандистам всех гау, что больше получать «лозунг недели» они не будут. Шеффлер отметил, что это решение принял сам Геббельс, а канцелярии гау, подписавшиеся на «лозунг», получат денежную компенсацию. Теперь дополнительные денежные средства и усилия направлялись на плакаты и брошюры, подобные геббельсовским «Тридцати статьям...» В мае 1943 года, совместно с Альбертом Шпеером, предпринята новая пропагандистская кампания, объектом которой стали рабочие. Для этого предназначались плакаты «Тяжелые времена, тяжкий труд, крепкие сердца» - весьма подходящая тема для изнуренных трудом и подвергавшихся постоянным бомбежкам пролетариев.
С самого начала 1940 года RPL распространяло серии плакатов «Еженедельный девиз НСДАП». В них фигурировали призывы, взятые из брошюр и речей вождей. DAF Роберта Лея долгие годы поощряло их размещение на заводах и фабриках. Растущая озабоченность по поводу морального облика рабочих стала в 1943 году отражением усилившегося в «тяжкие времена» давно сдерживаемого страха нацистов. А не вернутся ли рабочие к своему давнему союзнику-марксизму, если все недоступнее становятся потребительские товары, если инфляция неумолимо пожирает их доходы, а война складывается явно не в пользу Германии? «Плакатная» кампания 1943 года стартовала всего лишь десять дней спустя после разгрома 6-й армии под Сталинградом, когда Курт Фровайн из секретариата Геббельса представил своему шефу для одобрения целый реестр предложений.166
Министерство пропаганды уполномочило Германскую студию пропаганды изготовить плакаты, соответствующие подобным пропагандистским кампаниям. Министерство полагало, что желаемого результата можно добиться только при помощи высокопрофессиональной центральной студии, которую они субсидировали. Оно отвергало просьбы местных учреждений RPL разрабатывать и выпускать свои собственные печатные издания. Отдел пропаганды утверждал, что местные учреждения не располагали достаточными средствами для исполнения качественной программы. Во время войны министерство поощряло децентрализацию в бюджете и финансах, но не в пропагандистских выставках и инсталляциях. Бюджет, выделявшийся DPA в течение всей войны, возрастал за два финансовых года (с 31 марта 1940 года по 31 марта 1942 года) с суммы, чуть меньшей 1 000 000 рейхсмарок до 1 400 000 рейхсмарок. К 1942 году почти половину бюджета DPA поглотили затраты на организованные министерством выставки. Судя по финансовым отчетам 1941 года, все эти презентации пользовались небывалым успехом. На выставках использовались материалы, созданные отделом графики DPA. Использовались плакаты и другие графические работы с тем, чтобы пробудить интерес к какой-то теме, например: «Враг видит твой свет» (пропаганда затемнения) или «Англия - грабительское государство». DPA также изготавливало плакаты и рисунки для рекламы фильма ОКВ «Победа на Западе» (Sieg im Westen) - документальной ленте о падении Франции. До 1944 года более мелкие студии (например, «Цербст») соперничали с DPA в деле выполнения министерских и прочих аналогичных заказов. Как составная часть мер по ведению тотальной войны подобные студии были ликвидированы. Их персонал либо был призван в армию, либо влился в штат DPA. Имели место случаи, когда прежние владельцы обращались с заявлениями в министерство или DPA, но все прошения обычно оставались без ответа.167
Аппарат пропаганды не пренебрегал ни единым средством воздействия на каждого человека. В годы военных успехов Германии, у местных учреждений RPA возникла огромная потребность в крупномасштабных картах, которые можно было выставлять для всеобщего обозрения на городских площадях. На них указывалось направление главных ударов вермахта. Последняя акция, осуществленная в этой области, прошла в конце лета 1942 года. Во время продолжавшегося три недели сталинградского наступления поступили приказы убрать эти карты, потому что собиравшиеся вокруг них люди, вели разговоры о том, какие большие территории немцы сдали противнику. Еще один вид наглядной пропаганды представляли собой огромные карикатуры и сводки, выставлявшиеся перед главными общественными зданиями. Карикатуры высмеивали врага, а сводки объясняли, почему немцы выигрывают войну. Гау, которые пользовались этой методикой в самом начале войны, отмечали большой общественный интерес к ней, особенно когда через громкоговорители транслировалась музыка или комментарии. Время и характер всех этих мероприятий в значительной степени зависели от хода войны. В конце августа 1942 года RPL внезапно убрало свою «картину недели», темой которой была зимняя экономия угля. В это время немецкие войска продолжали успешное наступление на юге России, и вполне объясним тот факт, что Геббельсу хотелось избавить немецкий народ от мысли о еще одной суровой зиме. Не исключалась вероятность того, что Советская Россия скоро падет. Имея в своем распоряжении ресурсы западной части СССР, «Третий рейх» мог особенно не экономить на энергоресурсах.168
RPL снабжало отдел пропаганды каждого гау набором диапозитивов - от 25 до 30 штук.169 Они распространялись по районным отделам пропаганды для публичных лекций. В сентябре 1941 года были популярны следующие темы: «С Версалем покончено», «Сокрушим тиранию Англии», «Предотвратим несчастные случаи дома», «Немецкая авиация в бою», «Преданный социализм» и «США - противник мира». Возникали технические проблемы. Это имело место и в прочих мероприятиях, зависевших от использования диапроекторов: подобной аппаратуры попросту не хватало. Отпечатать листовки было гораздо проще, и, соответственно, в последние военные годы предпочтение отдавалось именно им. Существует мало свидетельств о количестве лекций с показом диапозитивов после 1942 года. Между 1940-м и 1942-м годами RPL начало грандиозную кампанию по распространению листовок, содержавших национал-социалистические максимы. Их целью являлась борьба против тенденции, сильно беспокоившей НСДАП. Немцы, особенно жители сельских районов, симпатизировали батракам-военнопленным и иностранным рабочим. Поскольку рейх использовал огромные массы невольников, канцелярия рассматривала симпатию к ним как серьезную угрозу национал-социалистической идее.170
Самым неприятным аспектом ситуации были многочисленные сообщения о том, что немецкие девушки вступали в интимные отношения с иностранными рабочими и военнопленными. Уже 20 июня 1940 года это вызвало столь сильное беспокойство Бормана, что он приказал передавать уличенных в этом военнопленных в руки гестапо. Дела еще более ухудшились, поскольку немецкие крестьяне находили французов хорошими работниками - эти мужчины часто становились «членами семьи», что некоторым образом являлось оскорблением для немецкого менталитета. Число подобных случаев стремительно росло, по мере того как все больше немецких мужчин уходило на фронт.
Между 1940 и 1942 годами и иностранные рабочие наводнили города и села рейха. Имел место случай, когда семнадцатилетняя крестьянская девушка была приговорена к тюремному заключению на 1 год и 3 месяца за интимную связь с французским военнопленным, в которую любовники вступали дважды в неделю. Ее оправдания просто трогательны своей наивности. Она заявляла, что ее возлюбленный находился в рядах вермахта и что она «нуждалась в сексе». Власти, очевидно, отвергли этот довод. Рейхсканцелярия и RPL в августе 1940 года решили отпечатать миллионы листовок со списками того, что разрешалось и что запрещалось немцам при контактах с иностранцами. Основные пункты касались чистоты немецкой крови и необходимости избегать половых контактов с иностранными рабочими. Тисслера раздражало, что большому числу немцев по-прежнему было присуще то, что он называл старым немецким «гуманизмом и эмоциональностью». С иностранцами надлежало обращаться вежливо, но строго. Немцев предупреждали не играть в карты с работниками из числа военнопленных и не делиться с ними продуктовыми пайками. К началу 1942 года свыше двух миллионов памяток, содержавших постулаты о расовой чистоте, и 85 тысяч плакатов были отправлены адресатам по почте.
Нацистов крайне раздражало, что юные немки предавались плотским утехам с людьми низшей расы, в то время как их мужчины-соотечественники погибали на фронте, отстаивая идею расовой чистоты.
К середине войны завсегдатаям ресторанов стало просто невозможно взять со столика ресторана меню, не оказавшись под градом нацистских лозунгов171: «Солдату часто приходится ожидать долгие часы или дни! Помни об этом, когда тебе приходится подождать несколько минут», «Будь вежлив и тактичен, держи себя в руках. Думай о себе и окружающих!» Дефицит, неудобства, неудачи на фронтах и бомбардировки союзников делали немцев все более раздражительными и бесцеремонными. Вышеперечисленные утверждения являлись частью геббельсовской кампании «вежливости». Другим средством ведения пропаганды были партийные календари.172
До 1944 года НСДАП, ее отделения и организации-филиалы издавали свой собственный календарь с различными призывами и картинками. В мае 1943 года Борман дал указание RPL издать унифицированный партийный календарь на 1944 год. Это не только предполагало экономию бумаги и трудовых затрат, но и являлось средством унификации нацистской идеологии. В 1943 году на рядового немца уже с самого утра обрушивался поток пропаганды. После пробуждения, под призывные звуки радио, он бросал взгляд на календарь, испещренный теми же лозунгами, одевался, завтракал, прочитав меню, насыщенное пропагандистской фразеологией, затем садился в оклеенный афишами и плакатами поезд. Достигая места назначения, он мог услышать из громкоговорителя ежедневные сводки об успехах вермахта, разглядывая через стекло магазинных витрин немногочисленные промтовары и новые «витринные экспозиции плакатов». Кульминация вышеупомянутой кампании пришлась на август 1943 года.173 Позднее бомбы союзников стали представлять для витринных выставок плакатов серьезную опасность.
Ответом министерства на усиливавшийся авиационный террор союзнических войск стало привлечение к пропагандистской деятельности немецкой почтовой службы. Особенно усилилась эта кампания в начале 1942 года. Аппарат RPL вместе с руководством почтовой, службы начали работу по изготовлению почтовых штемпелей с нацистскими лозунгами.174
Пионерами в этом деле стали Вена и Грац - города бывшей Австрии. В числе прочих использовались следующие лозунги: «С фюрером к победе», «День основателей Европейской молодежной организации», «Георг Риттер фон Шренерер - герольд и пионер Великого Германского Рейха», «Они погибли за Великую Германию» (после марта 1942 года не использовался), «Повелевай нами, фюрер, и мы все сделаем» и «Наш фюрер остановит большевизм!» В отдельных случаях лозунги становились известны всей стране после успешной апробации на местном уровне. Один из наиболее оптимистичных появился на свет в Мюнхене в день рождения Гитлера, 20 апреля 1944 года - «Германия победит!» Летом 1943 года министерство и RPL рассмотрели вопрос о выпуске памятных марок в целях «пропаганды против авиатеррора». Такие марки, как правило, содержали изображения памятников культуры, разрушенных англичанами и становились, тем самым, антитезой американским сериям порабощенных стран. Однако стали возникать сомнения в том, что изображение какого-нибудь разрушенного собора сможет поднять моральный дух немцев. В конечном итоге от этого замысла отказались. Распространение листовок продолжалось почти до самого конца войны. В округе Дюссельдорф, в нижнем течение Рейна, в конце 1944 года было выпущено свыше полумиллиона листовок. Их целью было противостоять пораженческим настроениям и надеждам немцев на то, что «англо-американцы окажутся не такими ужасными, как большевики».
На листовках можно было прочесть следующее: «Стоит ли это того?» и «Англо-американцы не так уж плохи». Краткие тесты давали утвердительный ответ на эти вопросы и опровергали бытовавшие в народных массах представления о западных союзниках. Даже когда война уже близилась к концу, отдел пропаганды под руководством Шеффера осуществил выпуск 300 000 листовок, посвященных «народным пожертвованиям» (Volksopfer) - сбору одежды и прочих вещей для нужд фронта в округе Дюссельдорф, а также 100 000 обращений к новобранцам с призывом вступать во вспомогательные части вермахта.175
Когда вермахт перемещался в район, безопасности которого угрожал подход войск союзников, сотрудники RPL получали приказ оставаться там и размещать лозунги на стенах домов даже в том случае, если гражданское население покинуло этот район. Таким образом, последние пропагандистские мероприятия нацистов принимали форму граффити.176
* * *
Скоординированные пропагандистские кампании могли рассчитывать на национальную прессу и радио, но их успех или неудача зависели от усилий партийных функционеров на уровне городских отделений (Ortsgruppen) , окружных (Kreis) или гау (Gau). «Дирижеры» пропагандистских акций отправляли циркуляры своим подчиненным, осуществляя таким образом инструктивное руководство, прямое или косвенное, со стороны RPL.
Протоколы отдела пропаганды округа Айзенах на севере Тюрингии - центрального гау Германии, содержат превосходные образцы этих пропагандистских кампаний и средств их воплощения в период 1940-42 годов.
В конце марта 1940 года все руководители муниципальных отделов получили листовки с обращением - «Германским мужчинам и женщинам» и «Германским домохозяйкам». Почтовикам надлежало доставить по одному их экземпляру в каждый дом. Листовки взывали к гражданам, убеждая их жертвовать на благо победы металлические изделия. В мае те же официальные лица получили текст речи, которую могли использовать в качестве тезисов для своих собственных выступлений в День Матери. Это было типичное национал-социалистическое обращение, в котором фразы о «жизненном пространстве» (Lebensraum) и «борьбе», «народе» и «фронте» заменяли фальшивую сентиментальность рассуждений о материнстве и семье.177
Национал-социалистические образовательные программы в Айзенахе подверглись пересмотру и были приостановлены на период весны-начала лета 1940 года.
После падения Франции районный руководитель отдал распоряжение о возобновлении учебных курсов партийных руководителей и резервных партийных кадров.178 Типичными темами занятий были «Идея рейха», «Политические вопросы современности».
«Величайшее событие года» в айзенахской партийной организации произошло 9 декабря, когда гауляйтер Фриц Заукель сам выступил на массовом митинге жителей города.179
Неделей раньше он недвусмысленно дал понять своим подчиненным, что им следует позаботиться, чтобы на этом митинге присутствовал каждый член НСДАП, проживающий в районе. «Товарищам по партии» следовало также привести с собой и членов своих семей.
Местные власти получили плакаты, оповещавшие о том, что митинг состоится 3 декабря, и в обязанность им вменялось разместить плакаты на всех видных местах. Они должны были также раздать входные билеты на митинг. Неудовлетворительная координация действий ослабила эффективность некоторых пропагандистских кампаний.
В начале августа 1941 года RPL решило устроить месячник партийных собраний, с тем, чтобы члены НСДАП могли лучше представить себе и разъяснять другим характер войны против большевизма.180 RPL заявило, что это время года не подходило для массовых митингов, где собиралась также и беспартийная публика. Таким образом, митингам суждено было, по крайней мере, на первых порах, стать чисто партийными мероприятиями. Истинная причина этого, вполне возможно, заключалась в падении престижа партии с конца 1940 года. Это связано с четырьмя факторами: неудачная попытка разгромить Англию, растущее понимание того, что немецкое воздушное пространство перестало быть неуязвимым для налетов Королевских ВВС, бегство Гесса. И (после августа 1941 года) все возрастающее ощущение, что Советский Союз вряд ли падет в одночасье. Даже эта проводимая среди членов НСДАП кампания - «Обращение евангелистов к посвященным» - существенно страдала от нехватки диапозитивов и экспозиций, имевших отношение к Востоку. Материалы, связанные с темами «Сокрушим тиранию Англии» и «Наш военно-морской флот», едва ли могли способствовать лучшему пониманию войны в России. Некоторые диапозитивы так часто были в употреблении, что растрескались в августовскую жару. Война также прерывала ход партийной учебы в Айзенахе. Серии лекций для политических руководителей, руководителей низовых организаций и членов партии возобновились в зимний семестр 1941-42 годов.181 За девять лекций по вопросам национал-социалистического законодательства, германского жизненного пространства и немецкой истории от Бисмарка до Гитлера полагался гонорар в размере пяти рейхсмарок.
Вопросы культуры тоже не оставались без внимания. В марте районная партийная организация намеревалась отметить 150-ю годовщину со дня смерти Бетховена.182 Сразу может возникнуть мысль: а не лучше ли для чествования немецкого композитора избрать 16 декабря - день его рождения, но это симптоматично для нацистов - делать упор на смерть. Идея мероприятия исходила от Карла Серфа, ревностного национал-социалиста, возглавлявшего главный отдел культуры RPL.
Район Айзенах принимал участие во всех пропагандистских кампаниях, организуемых RPL. Эти пропагандистские акции как правило получали названия-призывы, такие, как «Все для победы» - в мае 1942 года. Докладчикам платили 5 рейхсмарок за первый доклад за день в своем собственном городе или деревне. Если они выступали за пределами родного дома, то им оплачивался проезд в вагоне второго класса. Лекторы-пропагандисты майской кампании 1942 года получали подробные инструкции по поводу тем выступлений.
«Враги Германии намереваются бросить рейх в объятия большевизма», «Еврей Кауфман в Америке написал о разработанном союзниками плане истребления немецкой нации». Далее шли слова нацистов о силе и воле: «Героизм наших солдат - пример для нас всех», «Мы должны стоически переносить тяготы военного времени». «Каждый, кто подает дурной пример на «семейном фронте» - ... изменник нашей нации и наших солдат», «Фюрер и его солдаты - залог победы».183
Во многих районах деятельность партийных пропагандистов продолжалась вплоть до появления там войск союзников. Гревенбройх, располагавшийся вдоль нижнего течения Рейна на северо-западе Германии, был именно таким районом. Его новый руководитель организовал празднование нового, 1944 года, на котором звучали стихи, выражения благодарности фюреру и воинам-фронтовикам, хоровое исполнение рождественских песен; декламировалось геббельсовское эссе «Рождество в дни войны». Он (гауляйтер) потратил в декабре немало времени, составляя тексты листовок как для своих находившихся на фронте земляков, так и для местных жителей, у которых вызывала беспокойство «ложь» союзников. Его «поздравления из родного дома» содержали лестную оценку солдатских подвигов и уверения в том, что, если у родственников солдат возникнут какие-нибудь проблемы, они смогут обратиться за помощью в местную партийную организацию. Листовка, адресованная «мужчинам и женщинам Гревенбройхского района», содержала истеричные призывы, особенно в той ее части, где разоблачался союзнический «яд разрушения». Гауляйтер отрицал факт бегства жителей из родных мест в страхе перед надвигающимся наступлением союзников: «Враг лжет!» Особенно язвительно он отозвался о тех немцах, которые больше верили заявлениям союзников, чем уверениям своего родного правительства. Похоже, что эта листовка была ответом на снизившийся повсеместно престиж НСДАП и растущее неверие в победу германского оружия.184
В среднем, гау обычно состоял примерно из двадцати районов. Таким был и Айзенах, находившийся в составе гау Тюрингия. Руководитель пропаганды этого гау, возглавлявший также и RPA, использовал материалы издававшегося в Веймаре «Бюллетеня пропаганды».
Докладчики и политические руководители получили из этих выпусков тезисы для своих пропагандистских выступлений во время шока, вызванного первой русской зимой. Местный аппарат советовал руководителям пользоваться картами, чтобы показать людям разницу между нынешней обстановкой в Германии и той, что имела место в 1914-1918 годах.
RPL подготовило плакат, показывавший политическую карту мира, который вскоре стал рассылаться всем пропагандистам. В феврале 1942 года гауляйтер посоветовал своим подчиненным предостерегать людей от использования в речи фраз из лексикона союзников, типа «летающая крепость союзных войск» или «корабли-освободители». Ворчание обывателей по поводу участия в войне Италии заставило гауляйтера дать своим пропагандистам совет указывать на разницу, а также на сходство между итальянской фашистской революцией и германским национал-социалистическим движением. То, что RPL пыталось приглушить антиитальянские настроения, подготавливало для немецкой пропаганды выход на случай, если Италия падет окончательно. Многие из выпусков «Бюллетеня» публиковали не только предписания, но и статистические выкладки, касающиеся военной экономики и положения на оккупированных территориях.
Хотя вышеозначенный бюллетень издавался аппаратом гау для распределения по районным и муниципальным учреждениям, он являлся абсолютным отражением линии RPL на все времена. В сентябре 1942 года жители Тюрингии пугали друг друга русской зимой и цеплялись за любую «соломинку», которую им протягивали распространители слухов. Среди подобных иллюзий были или россказни, что Россия вот-вот падет, или сплетни, что Сталин собрался просить мира. Лексикон издания гау Тюрингия был типично геббельсовским: пропагандисты должны разрушать подобные иллюзии, но обязаны в то же время выражать нерушимую уверенность в победе и внушать ее массам. Геббельс был способен на это, поскольку уже взлетел к вершинам популярности и стал значительной фигурой рейха, но достоин удивления успех обычного среднего гауляйтера или районного докладчика в осуществлении этого трудного, противоречивого задания. При рассмотрении пропагандистского механизма «Третьего рейха», будет полезно сравнить различные гау. Гау Мюнхен (Верхняя Бавария), колыбель национал-социалистического движения, издавал ежемесячный бюллетень для пропагандистов и политических руководителей, озаглавленный «Parole». В 1943 году Мюнхен принял участие в общенациональной кампании, имевшей целью укрепление престижа партии такими статьями, как «Партия превыше всего!» («Die Partei ist über alles!») В статье повторялось, что партия не является всего лишь еще одной политической группировкой, стоящей у власти сегодня и уходящей в оппозицию завтра, а есть модное политическое движение мирового масштаба. Тем самым RPL надеялось убедить каждого гражданина в порочности мыслей о переходе к пост-нацистскому правлению. На заре «Третьего рейха» Геббельс заявил: «Из наших правительственных кабинетов нас могут вынести только в гробах!»
Не будь в 1933 году партии, продолжал «Parole», Германия перестала бы существовать вследствие «иудаизации» науки и культуры, всеобщего морального упадка, семи миллионов (sic!) голосов, отданных за коммунистов и семи миллионов безработных.185 Это утверждение являло собой великую апологию нацизма, и после Сталинградской катастрофы, всегда начиналось словами: «Что случилось бы с Германией...? и заканчивалось резюме: ... и Европой, если бы в 1933 и 1941 годах фюрер поступил иначе?»186
Пропагандистские издания, выпускаемые гау, отражали суть национальных тезисов, а не обстановку на местах. Гауринг (Gauring) издавал «Бюллетень окружных сношений гау». Руководитель пропаганды каждого гау отвечал за распространение и руководство изданием, но Вальтер Тисслер, глава национального Райхсринга (Reichsring), часто говорил издателям Гауринга по всему рейху, какие статьи следует перепечатывать. Сам он, вместе с Карлом Серфом, написал для бюллетеня много статей. К 1943 году моральный дух германского народа стал падать и руководители пропаганды некоторых гау стали употреблять бранную лексику, которая могла поднять до известной степени престиж в Берлине и Мюнхене. Куно Попп из Померании характеризовал врага в 1943 году как «...самого трусливого и ничтожного ублюдка, какой только существует на лице земли, состоящего из приспешников еврейско-большевистских плутократов, которые беззастенчиво лгут, предают, терроризируют и убивают для достижения своих низменных целей». Это был еще один случай передергивания: набор штампов Поппа звучит совсем как описание нацистской методики. Фанатик из ведомства культуры, Карл Серф опубликовал в том же выпуске Гауринга статью, тональность которой была в некотором отношении подозрительной. Оправдывая продолжающуюся после сталинградской катастрофы культурную работу, Серф уверял, что, совершая однажды поездку в общественном транспорте, он услышал, как один из пассажиров сказал, что после падения Сталинграда радио транслировало три симфонии Бетховена, на что второй пассажир ответил ему: «Наверное, передадут и другие».187
Это могло бы быть вымыслом, попыткой доказать Геббельсу, насколько важна пропаганда культуры в трудные времена. Вполне возможно, что это могло быть и высказывание какого-нибудь члена партии, намеренно желавшего быть услышанным. Если же это высказывание носило характер импровизации, оно являло собой еще один успех Геббельса.
Формат Байрейтского выпуска Гауринга производил более сильное впечатление, чем его аналог в крестьянской Померании, возможно благодаря месту его происхождения, поскольку Байрейт был родиной вагнеровских музыкальных произведений. Это издание Гауринга содержало рисунки, карикатуры, немногочисленные фотографии, и с точки зрения журналистики было более профессионально сделано. В мае 1943 года в нем появилась статья Тисслера под заголовком «То, что наши враги выдвигают в качестве военных целей, фюрер осуществляет в мирное время!» Аргумент Тисслера заключался в том, что социальные цели Германии в эпоху «Третьего рейха» были реальнее бесплотных обещаний «четырех свобод», предлагавшихся западными державами. Июньский выпуск Гауринга частично посвящался памяти Виктора Лютце, начальника штаба СА, незадолго до этого погибшего в автокатастрофе. Статья, написанная группенляйтером Л.Шмуком, естественно, не упоминала широко известный в рядах СА и НСДАП факт участия Лютце в серьезных махинациях на черном рынке.188
Партия ожидала, что каждый гау учредит архив, в котором хранились бы документы местных и вышестоящих организаций, имеющих отношение к истории НСДАП. Ощущение жизни в бесконфликтную эпоху на пороге «тысячелетнего величия» в 1942 году побудило многие гау к действию. Всем захотелось иметь архивы, отражающие их работу в «эру борьбы» (Kampfzeit); ранний «Третий рейх»; войну и победу. Организациям на самых разных уровнях вменялось в обязанность снабжать материалами архив гау Магдебург-Ангальт, который издавал свой собственный бюллетень по этой теме.189
В дальнейшем RPL возложило эту обязанность на руководство пропаганды гау, особенно в последние годы войны. Постоянная озабоченность моральным духом рабочих на фабриках в феврале 1943 г. заставила RPL потребовать от пропагандистов гау более тесно сотрудничать с представителями шпееровского министерства Вооружения и Боеприпасов.190
Результатом этого альянса стало распространение многочисленных плакатов, листовок и брошюр на промышленных предприятиях рейха и в их округе. Это стало признаком упадка DAF, поскольку к началу 1943 года он окончательно оказался не у дел.
Продолжительность интенсивной пропаганды на уровне гау в 1944-45 годах зависела от воли и положения гауляйтера. В Тюрингии «старый борец» Фриц Заукель продолжал дожидаться пропагандистских кампаний вплоть до конца 1944 года. 23 июля 1944 года руководство гау Тюрингия с гордостью отрапортовало статс-секретарю Науману, что оно организовало почти 11 тысяч митингов и пропагандистских акций, охвативших около 1,3 миллиона человек. Состоялись выставки и лекции с показом диапозитивов на темы: «Воздушный террор», «Фюрер», «Немецкое искусство против большевизма», «Проклятие всемирного еврейства», «Наш флот», «Атлантический вал». Гау Тюрингия также организовал пропагандистскую кампанию по экономии газа. В дате отчета об этом, 25 июля, заключалось нечто большее, чем просто совпадение, - она представляла собой признание в лояльности пять дней спустя после покушения на Адольфа Гитлера.191 По мере того, как главные пропагандистские кампании гау после лета 1944 года почти прекратились, «Германское еженедельное кинообозрение» - главное средство идеологической пропаганды продолжало доводить до немецкого народа военную доктрину нацистской верхушки вплоть до самого крушения «Третьего рейха».
1 Cf. N.A. T-81/675/5484403; Boelcke, 1939-1941, pp.46-47; IMT, XVII, 236 (Свидетельские показания Ширмейстера 28 июня, 1946).
2 См. также Boelcke, (939-1941, pp.27, 36-39, 43, 49, 54, 192-93, 330, 428; von Oven, II: 308; N.A. Т-120/9/15325; IMT, XVII, 237, 238 (Schirmeister); IMT, XXXII, 328 (Письменные показания под присягой Фриче 7 января, 1946); Martin, р.30; Boelcke, 1939-1943, р.253.
3 Boelcke, 1939-1941, pp.57-59, 749.
4 Derrick Sington and Arthur Weidenfeld, The Goebbels Experiment: A Study of the Nazi Propaganda Machine (New Haven: 1943), pp.49-50.
5 Von Oven, I: 43.
6 Lochner, Diaries, p.122.
7 Von Oven, I: 14, 20-21.
8 Ibid., II: 252-53, and Boelcke, 1939-1941, pp.54-56.
9 Cf. Boelcke, 1939-1941, pp.105-106.
10 См. по Земмлеру: Boelcke, 1939-1941, pp.52-53, 60.
11 Cf. Boelcke, 1939-1941, pp.51-54.
12 Cf. рукопись фрау фон Овен, р.1.
13 Boelcke, 1939-1941, pp.51-54.
14 N.A. T-580/643.
15 Cм. Brooks Peters, «Nazis Make Science of Propaganda», New York Times, November 19, 1939.
16 IMT, I, 182.
17 Cf. Heiber, Goebbels, p.123; Boelcke, 1939-1941, pp.138-41; N.A. T-70/1/3503298-431.
18 Mueller’s book cited in IMT, XXX, 484-85.
19 По вопросам приобретения книги Kreisleiter Information можно проконсультироваться в Отделе редких книг библиотеки Мичиганского Университета.
20 Cf. N.A. T-580/644.
21 Cf. N.A. T-70/123/3651286, T-580/579.
22 Hitler, Mein Kampf, p.583.
23 Heiber, Goebbels, p.119.
24 По вопросам молодежного культа см. Boelcke, 1939-1941, p.117.
25 См. N.A. T-120/1015/401506; N.A. T-70/10/3514753 до стр.759 включительно; Т-70/123/3650749 до стр.901 включительно; Т-81/24/21710; T-580/982.
26 См. N.A. T-580/671.
27 См. Boelcke, 1939-1941, pp.121-22; Heiber, Goebbels, p.121; N.A. T-580/643.
28 Cм. Otto Neuburger, Official Publications of Present-Day Germany (Washington: 1942), p.9.
29 Министерство пропаганды.
30 Cм. Lochner, Diaries, p, 523; N.A. T-580/657 (Oldenburg RPA to Abt. Pro. January 6,. 1945); Von Studnitz, p.262.
31 Goebbels, «Richard Wagner und das Kunstempfinden unserer Zeit», in Signale, p.191 ff.
32 Goebbels, «Die deutsche Kultur vor neuen Aufgaben», in Signale, p.323 ff.
33 Cf. Neuburger, p.,12; .N.A. T-580/964, T-580/973; Boelcke, 1939-1941, pp.182-83.
34 N.A. T-580/950.
35 N.A. T-81/674/5482961 et passim.
36 N.A. T-81/675/5483729.
37 N.A. T-580/588.
38 N.A. T-580/592.
39 N.A. T-81/671/5479787 et passim. Joseph Wulf, ed., Theater und Film im Dritten Reich (Güttersloh: 1973), pp.85-86; N.A. T-580/606; T-580/592; T-120/2474/E255447; T-81/675/5484029ff.; T-580/587.
40 N.A. T-81/675/5483936 ff., N.A. T-580/657; Kulturpolitisches Mitteilungsblatt der RPL der NSDAP, September 25, 1943, pp.1-5.
41 Wulf, pp.52-53.
42 N.A. T-580/589.
43 Nachrichtenblatt 1944, #107, p.68.
44 T-580/671; T-580/670; Boelcke, 1939-1941, pp.101-2, 184-85.
45 Cм. Boelcke, 1939-1941, p.281; N.A. T-580/656; T-70/123/3651237-249; T-580/672; Boelcke, 1939-1941, p.46.
46 Cf. N.A. T-580/644; T-580/658; T-81/24/21867; T-580/660.
47 Cf. N.A. T-580/643 (программы этих собраний).
48 Cf. N.A. T-580/589.
49 Cм. по Volkstum: N.A. T-580/586 (1940-41); T-580/641 (программы и бюджет на 1941); Т-580/586 (дотации пограничным территориям); Т-580/671 (бюджет RPA на 1943-й финансовый год); T-580/589 (Mainfranken, Styria, Brandenburg, 1942); Т-580/589 (бюджет на 1941-й финансовый год, в особенности погр. территории); Т580/586 (Danzig); Т-580/586 (Ostmark and Niederdonau, 1939-1941); Т580/589 (budget for 1942); T-580/589 (RPA Wien, fiscal 1943); T-580/669 (East Prussia, 1944, Bolshevism); T-580/671 (Kulturarbeit, 1941-1942).
50 N.A. T-580/669. Cf. 1-580/671. Этот последний пункт был излюбленной темой Геббельса.
51 N.A. Т-580/589.
52 Cf. IMT, XXXI, 204 («Organization Plan»); Friedrich W.Lampe, Die Amtsträger der Partei (Stuttgart: 1944), pp.92-93, 98-99; Hans Volz, Daten der Geschichte der NSDAP (Berlin: 1943), pp.150-53.
53 Cм. по Fischer, Hadamovsky, and Wachter: Sington and Weidenfeld, p.50; Boelcke, 1939-1941, pp.97, 99-100; Archiv der Gegenwart, May 25, 1941 and June 8, 1942 (5033A, 5524C); N.A. T-81/671/5479327.
54 KPMB, February 15, 1944; Boelcke, 1939-1941, p.317.
55 Cм. on slogans and campaigns: N.A. T-81/673/5481685 ff.; 696 ff., 468 ff.; N.A. T-580/671; T-81/672/5480895.
56 Cм. Sonderdienst in N.A. T-580/644; T-81/24/21865 (различные издания); Т-120/5/13306 (содержит статью Геббельса); Die Lage (Michigan, Weinberg Collections); Propaganda-Parole in T-81/672/5480795 ff.; Propaganda-Anweisung Nr.23 in T-81/675/5483976; T-81/672 (July 19, 1943); «Die parteiamtliche Propaganda-Zeitschrift der NSDAP», in Unser Wille und Keg: Monatsblatter der RPL der NSDAP. LOC.
57 См. по ораторской системе: Sington and Weidenfeld, pp.37-38; Ross Scanlan, «The Nazi Party Speaker System», Speech Monographs, XVI (1949): 90-97; по вопросам мобилизации и ораторам, август-октябрь 1939, H.I.A.; М. Grimm, Massenpsychologie und Propaganda im dritten Reich (Vienna: 1949), p.48; Aufklärungsdienst für den pol. Redner (ADPR) (Koblenz: 1939), Folgen 3, 6.
58 Cм. ADPR, Folge 4; Informationsdienst #17; «Lichtbildvorträge und Lichtbildabende», in Unser Wille und Weg, January 1941, p.4; Redner-Schnellinformation (RSI) nos.30, 43 (April 16, May 15, September 30, December 28, 1942, and March 17, May 3, May 18, and June 8, 1943). B.A.
59 N.A. T-81/673/5481122 ff, 117 ff.
60 С анкетой можно ознакомиться в N.A. T-81/672/5480521 ff.
61 См. по системам Tiessler and Gauring: Walter Tiessler, «Der Reichsring... als Instrument des Propagandaleiters», in Unser Wille und Weg, June 1939, p.126 ff.; список политических постов Тисслера в N.A. T-81/673; Boelcke, 1939-1941, p.98; N.A. T-81/671/5479242, 328; по Саксонии, N.A. T-81/675/5483847 ff.
62 Cм. Tiessler memos in N.A. T-81/673/5482074-97.
63 Martin Broszat, Der Staat Hitlers: Grundlegung und Entwicklung seiner inneren Verfassung (Munich: 1969), p.392.
64 IMT, XVII, 200.
65 N.A. T-580/979.
66 Cм. Louis E. Schmier, «Martin Bormann and the Nazi Party, 1941-1945» (Ph.D.diss., University of North Carolina, 1969), pp.112, 119; Stabsamt of the Thuringia Gauleitung, January 10, June 20, 1942 (Michigan); Dietrich Orlow, The History of the Nazi Party: 1933-1945 (Pittsburgh: 1973), pp.343, 350.
67 См. по колониальным вопросам: Propaganda-Parole Nr.17 (Weimar), February 10, 1943, p.9; N.A. T-81/676/5484461.
68 N.A. T-81/671/5479395-6.
69 Verordnungsblatt der Reichsleitung der NSDAP (Munich), January 1943.
70 Schulungsdienst der Hitler-Jugend in N.A. T-81/677/5485569 et passim.
71 Cм. on Ley and the Schulungsamt: Sington and Weidenfeld, Experiment, p.39; Rundschreiben der DAF Gau Thüringen (Michigan); IMT, XXXI, 207 (Organisationsbuch), 64 (Der Hoheitsträger); Neuburger, Publications, p.94; Orlow, p.274; Der Schulungsbrief 1942-1943 (YIVO). On the Redner: circular bulletin of Schulung division of the Kreisleitung Eisenach, November 18, 1941. Politische Auslese aus Buch und Zeitschrift (Ausgaben A and C) in N.A. T-81/683/4721511 ff., Michigan; по поводу Mitteilungen, Schulungsunterlagen, Sammelsendungen, and Sprechabenddienste можно получить консультацию в той же самой великолепной библиотеке.
72 Грюнвальдская битва (примечание редактора).
73 Redner-Schulung des Gauschulungsamt Thüringen, October 15, 1943, pp.1, 13-14; ibid. November 25, 1943, and August 10, 1944 («Zwei jüdische Aufsätze» and «Die Judenfrage»).
74 Cм. on Fritzsche: IMT, XVII, 230; Nürnberg judgment: IMT, I, 182.
75 Cм. on Rosenberg: Seraphim, pp.9-10; IMT, XXXI, 252.
76 Krebs, pp.217-20.
77 Ibid., pp.215-17.
78 См. Seraphim, p.14; IMT, XXXII, 388-89; Constantin Graf Stamati, «Zur «Kulturpolitik» des Ostministeriums», in Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, VI, no.1 (January 1958), pp.78-81.
79 Cf. N.A. T-120/780/371115.
80 Heiber, Reichsführer!, p.206.
81 Cf. Neuburger, p.96; Reinhard Bollmus, Das Amt Rosenberg und Seine Gegner: Studien zum Machtkampf im NS Herrschaftssystem (Stuttgart: 1970), p.293; Cohn, pp.217-18.
82 Cf. IMT, 385; Ley, Organisationsbuch, p.312; NS Jahrbuch (1942), pp.185-86; IMT, XLI, 211-13; Idee und Tat; Mitteilungen zur weltanschaulichen Lage in N.A. T-81/21; NS Monatshefte (LOC) for 1942 and 1943; Aufklärungsdienst 1939, Folge #6; Die Gestaltung der Lebensfeiern (1942) in N.A. T-81/674/5482611 ff.
83 Cf. Schulung department of Kreisleitung Eisenach, November 18, 1941 (to speakers), Rundschreiben of July 29, September 3, 1942; Розенберг партийным педагогам 11 мая, 1944, in Archiv der Gegenwart, p.6370; Gauschulungsamt Thüringen, Redner-Schulung, August 15, 1944, «Sinn und Aufgaben der Reichsthemenschulung».
84 Cf. Bollmus, pp.134-39. Полагаю, Болмус преувеличивает успех Розенберга в усилении своей власти через применение тем «Третьего рейха».
85 Cf. on NS Kulturgemeinde; Wulf, p.64.
86 Seraphim, p.139.
87 Ibid., p.199.
88 Cf. N.A. T-120/1056/423552; T-120/734/693; Lochner Papers, Box #20 (June 27, 1941); T-120/1070/425771-91; Tiessler to Goebbels, October 29, 1941 in T-81/671/5479437; T-120/2474/E255269-272; T-120/5/13218; T-120/9/15322; T-580/682.
89 Lochner Papers, Box #20 (June 24, 1941).
90 Von Oven, II: 10.
91 N.A. T-81/674/5482673-745.
92 Gutterer: N.A. T-70/123 (October 9, 1941).
93 N.A. T-81/672/5480996-7.
94 Goebbels, «Nachrichtenpolitik», in Die Zeit, pp.514-19.
95 Lochner, Diaries, p.210.
96 Ibid., p.459.
97 Cf. Boelcke, 1939-1941, pp.130-32; Jeffrey R.Willis, «The Wehrmacht Propaganda Branch: German Military Propaganda and Censorship During World War II» (Ph.D.diss., University of Virginia, 1964), pp.125-26; Shirer, p.344; Erich Murawski, Der Deutsche Wehrmachtbericht 1939-1945 (Boppard: 1962), pp.27-60, 103, 135-155.
98 Cf. N.A. T-580/644 (July 29, 1943, August 23, 1943); Joseph Goebbels, «Neujahrsgruss an unsere Soldaten» in Der Blick nach Vorne: Aufsätze aus den Jahren des Krieges (Munich: 1943), January 1, 1943.
99 Franz Six, «Die politische Propaganda der NSDAP in Kampf urn die Macht» (Ph.D.diss., University of Heidelberg, 1936), pp.48-54. Автор - хороший образец (наряду с Науманом, Рудигером и Хепплером) молодого нацистского активиста-интеллектуала - позднее стал деканом факультета политических наук Берлинского университета. Отличительным признаком было быстрое продвижение Сикса. Его выдвинули на важную роль в уничтожении евреев и интеллектуалов в Англии. Cf. Stevenson, p.128.
100 Cf. Hans L.Zankl, Zeitungsbild und Nationalpropaganda: Die Politik der Aufmachung (Leipzig), pp.23-31.
101 Oren J.Hale, The Captive Press in the Third Reich (Princeton: 1964), p.86.
102 Ibid., pp.83-91, 275-76, 289; N.A. T-70/131 (немецкие газеты в 1943); T-176/24 (записи Ассоциации Германской Прессы); Т-70/131 (материалы по взысканиям, наложенным на газету Frankfurter Zeitung); Heiber, Goebbels, pp.138-39; Boelcke, 1939-1941, p.145.
103 Cf. Boelcke, 1939-1941, pp.30, 64-69, 145, 562-63; Sington and Weidenfeld, pp.59, 66-67; Ley (ROL), Organisationsbuch (Muenchen: 1937), pp.303-6; Suendermann, pp.7, 13-14, 252-53; Baird, p.30.
104 IMT, XXX, 485; IMT, I, 352; IMT, XVII, 206-207, 239 et passim.; IMT, XIX, 333-334; IMT, XXXII, 310-313; Boelcke, 1939-1941, pp.148-52, 272.
105 Cf. RPA Berlin, Presse-Rundschreiben of August 30, 1939, and Sonderrundschreiben of November 22, 1939, H.I.A.; IMT, XXXII, 318-322.
106 Cf. Bayrischer Ostmark, May 13, 14, 1941; Lochner Papers, Box #20 (May 14, 15, 1941).
107 IMT, XVII, 170.
108 Slettiner General-Anzeiger/Ostsee-Zeitung, November 29, 1941 (N.A. T580/963); T-120/5/13219.
109 Cf. Christoph Peters, «Stilforman der NS-Bildpublizistik» (Ph.D.diss., University of Vienna, 1963), p.168; N.A. T-580/638 (budget); T-580/979 (PK and DNB photos); T-580/638 (list of illustrated weeklies, 1943); Willis, p.50.
110 Herbert Schmidt, «Der Propagandist und die Presse», in N.A. T-580/656, pp.9-11.
111 Cf. Krebs, pp.304-307; Boelcke, 1939-1941, pp.110-13.
112 Cf. Baird, p.25, Boelcke, 1939-1941, p.359; Hale, p.278; N.A. T-580/656 (Sondermann to Redeker of RPA Hannover, October 5, 1944); on the difficulties confronting Das Reich: T-580/964 (December 25, 1942).
113 IMT, XVII, 241.
114 Goebbels, «Der Rundfunk als achte Grossmacht» in Signale, p.197 ff. (italics in original).
115 См. по директорам радио-служб: Boelcke, 1939-1941, pp.78-83, 90-92; on the Rundfunkabteilung: IMT reprint of Mueller, Doc. 2434-PS.
116 Hans Fritzsche: IMT, XXXII, 305-309, 316-317, 326-327; IMT, XVII, 139; IMT, XXXI, 427-428.
117 Cм. N.A. T-580/677; «Die Tendenz der Hetze im feindlichen Rundfunk», «Die Lage in der Sowiet-Union», «Die Entwicklung im Mittleren Osten», T-580/676 (March 10, 1945).
118 Cм. Ernst Kris and Hans Speier, German Radio Propaganda: Report on Home Broadcasts During the War (London: 1944), p.53; Boelcke, 1939-1941, pp.94-96; Sington and Weidenfeld, pp.153-54.
119 Kris and Speier, p.60; Boelcke, 1939-1941, p.383; Sington and Weidenfeld, pp.250-261.
120 N.A. T-81/671/5479746-59.
121 Cм. Heiber, Goebbels, p.196; N.A. T-580/608 («Entspannung»).
122 Cм. Boelcke, 1939-1941, p.290; Lochner Papers, Box #20 (April 6, June 23, 1941).
123 «Песня о Хорсте Весселе» (примечание редактора).
124 Cм. Boelcke, 1939-1941, p.237; Lochner Papers, Box #20 (March 11, July 17, 1941).
125 N.A. T-81/671/5479793.
126 Cм. Dittmar: Kris and Speier, p.76; N.A. T-120/5/13303.
127 IMT, XVII, 153, 216
128 Von Oven, I: 138.
129 IMT, XIX, 347.
130 IMT, XXXII, 323-25.
131 IMT, XVII, 140-41; IMT, XXXII, 71.
132 Boelcke, 1939-1941, p.65.
133 Hans Fritzsche, «Politische Zeitungs- und Rundfunkschau vom 20.4.40», H.I.A.
134 December 6, 1942 («Das neue Kampfjahr») B.A.; См. also January 18, 1943 («Zehn Jahre»); March 31, 1943 («Der Bombenkrieg»); March 9, May 8, July 17, July 24, July 31, August 14, August 28, September 11, November 20, December 27, 1943; January 3, January 8, January 15, March 18, 1944.
135 По поводу многих ссылок Шарпинга, показанных в фильме в обратном порядке, можно проконсультироваться в N.A. T-70/123/3651410-685.
136 Hermann Liese, ed., Das deutsche Hausbuch (Berlin: 1943), предисловие Геббельса.
137 Goebbels, «Buch und Schwert», in Das eherne Herz, p.65.
138 Sington and Weidenfeld, p.236; Boelcke, 1939-1941, p.178.
139 Кровь и Почва (прим.ред.).
140 Cf. on Rosenberg's office: Bücherkunde: Monatshefte für das deutsche Schrifttum; Deutsche Bitcher (1940), Michigan; «Buch-Hinweise» in N.A. T-81/21/19023.
141 Hausbuch (Liese, ed.) reviewed in the Kulturpolitisches Mitteilungsblatt, September 25, 1943, B.A.
142 «Bibliothek des Reichstags: Ausgewählte Neuerwerbungen» (32. Jahrgang/March-August 1944), YIVO.
143 Aufklärungsdienst, Munich/Upper Bavaria, Folge 3 (1939), B.A.
144 Six, pp.56-57.
145 N.A. T-81/24, May 24, 1943 («Universum-Verlag»).
146 Cf. Boelcke, 1939-1943, p.276; N.A. T-81/24/21878 et passim.
147 N.A. T-81/672/5480061-82.
148 N.A. T-580/671.
149 N.A. T-81/674/5482796-819 ff.
150 Ley, Anordnung 14/39, Rundschreiben der DAF (Thuringia).
151 N.A. T-580/587 (October 5, 1942). См. также Unser Wille und Weg (January 1941).
152 РСХА (прим.ред.).
153 В данном случае, среди командиров штандартов (полков) СС (прим.ред.).
154 Heiber, Reichsführer! pp.266-67.
155 Party Chancellory, Vertrauliche Information, January 17, 1944, Beitrag: 8; PK, January 26, 1942 (to all Gauleitungen on Alsdorf s book).
156 Sington and Weidenfeld, p.238; KPMB, October 20, 1941, p.2.
157 Имприматур - подписано в печать (лат.) (прим.перев.).
158 См. по видам цензуры: Boelcke, 1939-1941, p.178; Bouhler, «Parteiamtliche Prüfungskommission zum Schutze des NS.-Schrifttums», in Neuburger, Publications, #213; Ley, NS Jahrbuch (1942), p.187; Amt Schrifttumspflege (Rosenberg), Neuburger, #220; описание учреждением Боулера своего авторитета: N.A. Т-81/672/5480546; по цензуре Our Hitler Youth: N.A. T-81/672/5479986 (May 26, 1941); on Kraeger book: T-580/601 (March 27, 1944).
159 Cf. NS Jahrbuch («Der Reichsleiter für die Presse»); F.X.Schwarz, Anordnung as Reichsschatzmeister der NSDAP, 34/42.
160 Boelcke, 1939-1941, pp.295, 598.
161 Cм. Hess: N.A. T-81/675/5484215 (January 12, 1942).
162 Ibid., 5483318-328.
163 Goebbels, Vom Kaiserhof, pp.48-49 (February 20-22, 1932).
164 Boelcke, 1939-1941, p.614.
165 Cf. Six, pp.50-57.
166 Cf. on «Parole der Woche»: Neuburger, Publications, #216 B; Tiessler to GPL Danzig, August 12, 1940 (N.A. T-81/672); «Bild der Woche»: Reichsamtsleiter Davidts, RPL Rundschreiben, in T-81/24/21989-90; показ плакатов: Т-81/24/21814 (RPL, Boetticher to all GPL, January 14, 1944); лозунги, ibid., Promi to all RPAe, March 18, 1943; конец «Parole der Woche»: T-81/24/21886 (May 5, 1943); сотрудничество со Шпеером: ibid., RPL to all GPL, May 13, 1943; examples of in the «Weekly Motto» in H.I.A. (среди них «The Führer Is Always Right», возможно заимствованная из «Decalogue» of Italian fascist youth); DAF on the «Motto»: DAF Rundschreiben, Thuringia, February 15, 1940; Frowein, February 13, 1943 in T-580/592.
167 Cf. on the DPA: Sondermann to Abt. H, March 24, 1944, in N.A. T-580/592; отклонение предложения со стороны RPA Franconia, April 6, 1944, ibid.; бюджет и выставка трудов DPA: T-580/605, March 31-May 15, 1941; упразднение небольших студий и представление их претензий, ibid., August 28, 1944.
168 См. по картам и диаграммам: N.A. T-580/589 and T-81/671/5479394 (February 22, 1943); использование карикатур и репродукторов в Линце, октябрь 1940: Т580/586 (из Volkssturme); уход с экранов «картины недели»: мера RPL, описанная в RS 36/42, 29 августа, 1942, Kreisleitung Eisenach. Michigan.
169 Ibid., RS 40/41 (September 29, 1941).
170 Cf. N.A. T-81/674/5482252-505.
171 Cf. «Kurzparolen für die Vorder- oder Rückseiten der Speisekarten», N.A. T-81/672/5480312/345.
172 Ibid., 517.
173 Cf. T-81/24/22004-043 (March-July 1943).
174 См. по почтовым маркам: Т-580/657 (RPAe Graz/Vienna/Munich, 1942-1944); T-70/123/3651235 et passim.
175 Cf. N.A. T-580/656 (December 16, 1944 and January 15, 1945).
176 Ibid. (December 1944).
177 Cf. on Metallspende: Eisenach KPL RS 11/40 (March 27, 1940); Mother's Day: Ibid., RS 22/40 (May 15, 1940), Michigan.
178 Ibid., RS 39/40 Schu. (July 31, 1940).
179 Ibid. (December 2, 1940).
180 Cf. KL Eisenach, RS 35/41 (August 6, 1941).
181 Ibid., RS 41/41 Schu. (September 30, 1941).
182 Ibid., «An alle Kassenleiter», (March 17, 1942).
183 Ibid., KPL, «An alle Redner» (May 27, 1942).
184 См. по рождественской программе, «Der Gegner Lügt!» and «Grüsse aus der Heimat: Soldatenbriefe»: N.A. T-580/657.
185 Die Parole (Munich), «Monatsdienst der GPL», May 1943, pp.7-8. Michigan.
186 Tiessler to all Gau Circle Directors, June 18, 1943 (N.A. T-81/672/5480433).
187 «Der Gauring», (April 1943) in N.A. T-580/669, pp.3, 5-7.
188 Der Gauring, «Was unsere Gegner als Kriegsziel herausstellen...» (May 1943); ibid., «Stabschef Viktor Lutze» (June 1943). Примеры художественного оформления данного бюллетеня см. за октябрь и ноябрь 1943 в N.A. T-81/663/5470911-65. Многие из подобных публикаций Reichsring начали издаваться лишь в 1941 и 1942 гг., чтобы усилить аппарат военной пропаганды, когда стало очевидно, что война не может быть завершена быстро.
189 Cf. the Gauarchiv der NSDAP Gau Magdeburg-Anhalt, пребывающий еще в зачаточном состоянии в 1942-1943. N.A. Т-81/674/5482564 ff.
190 Cf. N.A. T-81/24.
191 GPL to Promi state secretary Werner Naumann, N.A. T-580/672.
чистка лица от черных точек
Пользователь, раз уж ты добрался до этой строки, ты нашёл тут что-то интересное или полезное для себя. Надеюсь, ты просматривал сайт в браузере Firefox, который один правильно отражает формулы, встречающиеся на страницах. Если тебе понравился контент, помоги сайту материально. Отключи, пожалуйста, блокираторы рекламы и нажми на пару баннеров вверху страницы. Это тебе ничего не будет стоить, увидишь ты только то, что уже искал или ищешь, а сайту ты поможешь оставаться на плаву.