Часть пятая. Заключение: некоторые аспекты реакции немецкого населения на нацистскую пропаганду военного времени
11. Реакция немецкого населения на войну Адольфа Гитлера
Йозеф Геббельс считал, что пропаганда военного времени должна убеждать как можно большую часть населения в том, что любая политика, проводимая руководством страны, правильна и осуществляется в интересах всей нации. Народ должен был верить вождям, даже когда правительство не могло открыть ему истинных мотивов и целей. Если пропаганда достигла этой цели, значит, ее главная задача была выполнена, ибо руководство получало свободу действий и могло поступать, как ему вздумается, не беспокоясь о настроениях и мнениях граждан. Это давало огромное преимущество над медлительными парламентскими режимами, вынужденными считаться с настроениями масс1 и действовать осторожно, с оглядкой. Геббельс старался не отягощать Гитлера такими мелочными заботами, как отношение общества к войне. Гению должно было быть позволено следовать курсом, предназначенным судьбой с «бесстрастностью и хладнокровием сюзерена». Геббельс понимал, что у Гитлера не будет этой свободы действий, если его министр пропаганды не сможет чувствовать настроение в обществе. Только тогда германское государство сможет подготовить население к правильному восприятию политики Гитлера. По этой причине Геббельсу требовалась точная информация о настроениях и моральном состоянии немецкого общества. Такие данные позволяли бы ему судить об успехе или провале той или иной пропагандистской кампании и дали бы правительству возможность подготовить население к предстоящим изменениям в политике и экономике, будь то сокращение карточных рационов или нападение на соседнюю страну. Таким образом, Гитлер оказывался в растущей изоляции от народа, будучи вынужденным во всем, что касалось мнений общества, целиком полагаться на Геббельса. Последнего же такое положение устраивало как нельзя больше, ибо соответственно возрастало его влияние и значение. В тоталитарном обществе пропаганда часто подготавливает население к тому или иному мероприятию, решение о котором, на самом деле, уже давным-давно принято, но пока держится в секрете. При проведении таких операций требовалась известная тонкость и изворотливость.
В «Третьем рейхе» не было никакого «общественного мнения», по крайней мере, в общепринятом смысле, таким, каким его привыкли ощущать граждане западных демократий. Не было и столкновения, борьбы мнений в средствах массовой информации, а значит, не было и легальной возможности для критики режима и его политики. Йозеф Геббельс добывал информацию о настроениях в народе из разных источников, не полагаясь исключительно на официальные каналы. К этому материалу он присовокупил свою творческую фантазию и интуицию, а также представляемые им обобщенные и переработанные сообщения или сводки, которые регулярно ложились на стол рейхсканцлера и фюрера, становились основой принятия Гитлером важнейших решений. Министр пропаганды внимательно прочитывал обзоры еженедельных докладов о своей деятельности, которые представляли его секретарям все сорок два управления и отдела его министерства. В этом документе содержались не только данные о проведении и различных пропагандистских кампаний, но и свежая информация о настроениях населения различных гау. Геббельс хранил этот материал в тайне от посторонних глаз и запретил начальникам территориальных управлений министерства снабжать этой информацией какие-либо другие правительственные учреждения.2 Он оправдал это решение тем, что со стороны СД имеются возражения против любого распространения этих материалов, но в действительности, ему хотелось сохранить монополию на них, ибо только из этих обзоров и сводок можно было узнать правду о том, что думал народ о вождях и их решениях, и об эффективности работы аппарата министерства пропаганды. Сообщения с мест попадали, прежде всего, в руки статс-секретаря и начальника отдела пропаганды. Этих высокопоставленных чиновников интересовало моральное состояние населения и его отношение к режиму в целом. Они постоянно предупреждали начальников окружных управлений пропаганды не направлять материалы, в которых содержались «отдельные, изолированные случаи извращенной, негативной реакции на различные события».3 Гуттерер, на совещании в начале 1943 года, сказал этим начальникам, что по каждому конкретному случаю должны приниматься решительные меры воздействия, типичные для «эры борьбы». Берлин беспокоило ворчание значительных обывательских масс по поводу урезания норм выдачи угля. Высказывания отдельных личностей, имевшие своей подоплекой личные обиды, не имели особого значения, и их можно было игнорировать или, на худой конец, принять полицейские меры.
Огромная пропагандистская машина располагала и другими каналами обратной связи, через которые она подпитывалась информацией, включая докладные записки и рапорты партийных функционеров самого разного ранга. Эти рапорты представляли собой подробнейшие отчеты о партийных собраниях, начиная с низовых партячеек и кончая гау, и были частью информационного потока, вливавшегося в огромное чрево RPL. Доклады составлялись по определенной схеме. В них указывались место и дата проведения собрания или митинга, число участников, тема выступления докладчика и способ ее раскрытия, впечатление, произведенное докладчиком на аудиторию, общее впечатление от доклада, а также предложения и пожелания местных партийных руководителей. По этим анкетам можно было не только судить о способностях того или иного партийного оратора воздействовать на публику. Они снабжали RPL ценной информацией о настроениях населения. Если данная тема интересовала аудиторию в разных частях рейха и в одно и то же время, можно было сделать определенный вывод о том, что больше всего тревожило народ, или, по меньшей мере, ту часть народа, которая симпатизировала национал-социалистам. Как только партийные учреждения в Берлине и Мюнхене улавливали определенную закономерность, то на основе полученных данных вносились коррективы в уже существующие пропагандистские разработки или создавались новые. В управления пропаганды гау, округов и районов направлялись рекомендации о проведении будущих кампаний и списки примерных тем для массовых мероприятий и индивидуальных бесед.4
«Рейхсрапорты», составлявшиеся СД, которая была одним из отделов РСХА - Главного имперского управления безопасности, также содержали материалы чрезвычайной важности для ведомства Геббельса. Информация о настроениях германского народа была весьма специфичной, если учесть методы СД, но, тем не менее, она отличалась предельной откровенностью и, по этой причине, выражаясь словами Фриче: «оказывала очень благотворное влияние на эффективность пропаганды...»5 Эти документы имели строго секретный характер и предназначались конкретным адресатам - государственным служащим и партийным функционерам, которым было запрещено разглашать содержащуюся в них информацию даже коллегам по работе. Первоначально они назывались «Доклады внутренней политической ситуации» и отражали желание группенфюрера СС Отто Олендорфа создать орган, который доводил бы до внимания руководства рейха заботы и чаяния народа. Позднее Олендорф возглавил службу внутренней информации - третье управление РСХА и в этой должности непосредственно контролировал составление и распространение докладов СД. До перевода в Берлин на эту канцелярскую работу Олендорф был командиром одной из айнзатцгрупп, орудовавших в России. По его личному приказу в 1941-42 гг. было убито 90000 человек. 8 апреля 1948 года американский военный суд приговорил этого нацистского палача к смерти.
Доклады СД представляли собой синтез материалов, которые содержались в ежедневных служебных докладах территориальных органов, посылавшихся в III управление РСХА. Здесь вся первичная информация проходила соответствующую обработку, а затем в виде резюме направлялась в различные государственные и партийные учреждения. Это делалось дважды в неделю. Чтобы собранный материал не терял актуальности и значения, ведомство Олендорфа не производило анализа и правки резюме, ибо это требовало слишком много времени. Вся информация в докладах СД делилась на шесть категорий: общее настроение и ситуация, враги, область культуры, работа судов и прочих административных учреждений, экономика и здравоохранение. Документ, составленный зимой 1942 года, дает неплохое представление о характере информации, которую собирало РСХА от территориальных органов различных служб СС. Берлин хотел знать об отношении германского народа к войне. Нацистских заправил интересовало, что люди думают о войне вообще, каков их вклад в военные усилия, верят ли они в победу, насколько распространены миролюбивые настроения, как люди относятся к тому, что война затянулась гораздо дольше обещанного. РСХА требовало от своих секретных осведомителей, чтобы те сообщали, не ослабло ли у рядовых немцев чувство единства на внутреннем фронте, насколько они вежливы и учтивы по отношению друг к другу в повседневной жизни, какое влияние на настроение граждан оказывают перебои в продовольственном снабжении. Исследовались также такие темы, как: мнение граждан о работе полевой почты вермахта, забота государства о семьях павших солдат и офицеров, единство фронта и тыла и даже награждение крестом «За воинскую доблесть». Тайным информаторам вменялось в обязанность сообщать о реакции людей на правительственную пропаганду. Верили ли массы в объективность информации, поступавшей к ним по официальным каналам? Каким представал в воображении немцев образ врага? Однако самый неожиданный вопрос, поднимавшийся когда-либо РСХА, касался сравнения эффективности своей и вражеской пропаганды. Многие ли немцы слушали передачи иностранного радио, обменивались информацией, почерпнутой из них, или вообще больше доверяли вражеской пропаганде, нежели немецким государственным средствам массовой информации?6
Адольф Гитлер, очевидно, не уделял особого внимания этим докладам (возможно, он их вообще не читал), поскольку они врывались грубым диссонансом в его «трагическое уединение» и мешали ему играть перед всеми роль беспристрастного, невозмутимого сюзерена. Точно не известно ни количество распространявшихся докладов СД, ни полный список лиц, их получавших. Ясно лишь, что Геббельс, Борман, Геринг, Розенберг, Фрик, а также рейхсляйтеры и члены правительства регулярно читали доклады, напечатанные на машинке. Во многих материалах содержался такой жуткий материал, поданный в неприкрашенном виде, что у Геббельса, Бормана и Гиммлера возникли серьезные опасения, поскольку, в случае утечки этих сведений, среди сотрудников их ведомств могли возникнуть пораженческие настроения. Нетрудно вообразить, какой голод по правдивой информации испытывали чиновники министерств и других учреждений, в свете монотонного и безжизненного стиля радио и газет. В 1942 году Геббельс поднял вопрос о том, чтобы положить конец всем конфиденциальным рапортам, докладам, запискам и прочим документам, которые рождались в недрах различных ведомств. Вместо них он хотел наладить выпуск единственного информационного вестника и требовал, чтобы выполнение этого поручения было возложено на его министерство. Суть его предложения заключалась в объединении материала СД с докладами, поступавшими из органов министерства пропаганды на местах. В синтезированном виде такие сведения затем должны были направляться узкому кругу руководителей партии и государства.
В апреле 1943 года Геббельс заметил: «Если материал СД, весьма доброкачественный в своей основе, просеять через политическое сито и привести в соответствие с политическими взглядами гауляйтеров и территориальных органом RPL, то из него получится весьма надежный источник ценной информации».7 В 1944 году усилия Геббельса наконец-то увенчались успехом. Во всяком случае, составление и распространение докладов СД прекратилось. Начало войны вызвало слабый энтузиазм у германского народа. Большинство немцев надеялось, что фюрер решит «Данцигский вопрос» путем угроз и политического блефа и, согласившись в последнюю минуту на переговоры (как это уже бывало и раньше), вырвет у Запада уступки. 1 сентября 1939 года немцы занимались своими обычными делами, не проявив особого интереса к дополнительным выпускам ежедневных газет. Но 3 сентября известие об объявлении войны Англией и Францией буквально ошеломило их. «Проявлений ненависти к французам и англичанам не наблюдается...» - записал Ширер в своем «Берлинском дневнике».8 Машина геббельсовской пропаганды боролась с этой всеобщей апатией и замешательством двумя способами. Прежде всего, немецкие газеты и радио неустанно подчеркивали, что победоносная война с Польшей имела оборонительный характер и что коварная Британия втянула несчастную Францию в конфликт, направленный на окружение и уничтожение миролюбивой Германии. Победа над Польшей, полная, молниеносная и неожиданная, произвела на народ Германии большое впечатление. Немецкие города не подвергались воздушным налетам, а обстановка на Западном фронте в последние месяцы 1939 года характеризовалась затишьем. Особого перелома в настроениях немцев не наступило. Это был период настороженного выжидания, не лишенный напряжения. В общей массе преобладало стремление к заключению мира на выгодных для Германии условиях, основывавшееся на успехе польской кампании.
После 6 октября, когда Гитлер предложил союзникам именно такое мирное урегулирование9, поползли самые разнообразные слухи. Говорили о том, что король Англии отрекся от престола, что Невилл Чемберлен подал в отставку и что якобы уже подписано перемирие. Отказ англичан и французов принять «мирное предложение» Гитлера сыграл на руку Геббельсу, ибо теперь он мог изобразить Германию сторонницей мира, а Британию - поджигательницей войны. В рапорте, составленном сотрудником СД, который курировал VI укрепрайон (г. Дюссельдорф), сообщалось, что жители этого города, на западе страны, сохраняют спокойствие и уверенность, а ненависть к Великобритании растет.10 Геббельс знал, что средний немец будет работать в тылу и сражаться на фронте, но ему нужен был тотальный контроль над умами и душами людей. Лишь тогда можно было с полной уверенностью сказать, что 1918 год, когда была подписана позорная капитуляция, к которой привела страну подрывная пропаганда горстки предателей-пораженцев, не повторится. Он также осознавал, что, если немцы проникнутся верой в непогрешимость фюрера и правительство, их стремление к полной победе будет сочетаться с трудолюбием и послушанием, что ускорит наступление триумфа.
Продолжение войны зимой 1939-1940 годов вызвало некоторое недовольство у населения. Рейх не был готов к долгой войне. Бедняки с особым раздражением отреагировали на заявление министерства экономики, что им придется обойтись старой обувью, поскольку пока, из-за военных заказов, обувная промышленность не в состоянии удовлетворять нужды гражданского населения. В Ростоке зимой жители зябли от холода, в своих плохо отапливаемых квартирах, из-за нехватки угля и с возмущением отнеслись к тому факту, что в котельные кинотеатров и театров топливо было завезено в достаточном количестве. Это был как раз тот случай, когда политика Геббельса, состоявшая в том, чтобы ни в коем случае не закрывать учреждения массовой культуры, дала обратный пропагандистский эффект. Объявления в газетах о закрытии кафе и ресторанов часто содержали такие фразы, как: «Закрыто по причине нехватки продовольствия». Такая практика продолжалась вплоть до января 1940 года, когда Геббельс положил ей конец, запретив упоминать в средствах массовой информации о каких-либо перебоях в снабжении населения промышленными и продовольственными товарами. Весной 1940 года длинные очереди выстроились у табачных лавок, что свидетельствовало о недостаточных запасах импортных товаров и о желании населения запастись сигаретами впрок, потому что оно не верило в способность государства разрешить эту проблему. Очереди уже сами по себе являлись негативной пропагандой против национал-социалистического режима, и поэтому обеспокоенный Геббельс приказал Гуттереру и Вехтеру принять меры к тому, чтобы розничная торговля табачными изделиями велась в часы, когда очереди меньше всего бросались в глаза. В отношении холодной зимы министр пропаганды был бессилен, но и здесь он попытался сделать хорошую мину при плохой игре, дав указание прессе печатать материалы о том, что весь остальной мир страдает от необычно суровых холодов.11
Геббельс, почувствовав, что антибританская пропаганда против плутократов начинает находить отклик в сердцах людей, усилил эту кампанию, обещавшую принести неплохие плоды. Один иностранный обозреватель отмечал в феврале 1940 года: «Ни одному объективному и беспристрастному наблюдателю не удается отрицать успеха, которого добились нацисты своей пропагандой... Мужчины и женщины, которые еще в прошлом октябре или ноябре пребывали в растерянности, не зная, как объяснить причины и цели войны, теперь говорят на языке Геббельса». Далее этот же обозреватель так комментировал изменение настроений масс: «Доктору Геббельсу и его молодым, способным сотрудникам и в самом деле удалось переделать образ мышления подавляющего большинства немцев. Причем этот успех был достигнут ими в военное время».12 К апрелю 1940 года Геббельс, желая закрепиться на завоеванных позициях, приказал своим радиокомментаторам прекратить высмеивание правителей Британии. Таких людей, как Черчилль и Дафф Купер, необходимо было изображать «мстительными плутократическими врагами».13 Геббельса очень беспокоила британская пропаганда. Листовки, сбрасывавшиеся с самолетов, могла подорвать или совсем разрушить тот образ Британии, который он создал в сознании своих соотечественников.
Несмотря на все свое хвастовство и действительные успехи, Геббельсу на протяжении всей войны так и не удалось избавиться от сомнений по поводу достаточной сплоченности и монолитности германской нации. Смогут ли немцы стойко переносить военные поражения и неудачи? Здесь министру пригодился цинизм, которым отличались его откровенные разглагольствования в узком кругу доверенных лиц. 22 апреля 1940 года он распорядился, чтобы 5 мая того же года радиопрограмму «Концерт по заявкам радиослушателей» заменили трансляцией футбольного матча Германия-Италия, если у германской команды были более предпочтительные перспективы на победу. Двумя днями позже Геббельс затребовал разъяснений, почему германские борцы проиграли чехам в Праге.14
Среди немцев, на бытовом уровне, начали проявляться признаки недовольства нехваткой товаров ширпотреба и налетами английской авиации. В 1940 году британские самолеты чаще сбрасывали на германские города, расположенные на северо-западе, бомбы, а не листовки. Эти бомбардировки не нанесли большого ущерба, однако они опровергли утверждение Геббельса, бахвалившегося, что Люфтваффе якобы завоевали господство в воздухе. Война изменила образ жизни большинства людей к худшему, и это вызвало у них тревогу и разочарование. Культура, отрасль развлечений и вообще вся общественная жизнь приходили в упадок. Частично это было связано с системой рационирования, введенной в начале войны. Настоящий кофе исчез с прилавков, и покупателям осталось лишь довольствоваться так называемым «германским кофе», представлявшим собой смесь размолотых обжаренных желудей и зерна, в которую для аромата добавлялась мизерная щепотка настоящего кофе. Вино имелось в изобилии, однако качество пива резко ухудшилось. Оно стало таким жидким и бесцветным, что берлинские шутники сравнивали его с мочой коня, страдавшего от диабета. Настоящего чая не было и в помине, так же как и кофе. Люди переоборудовали подвалы своих домов в бомбоубежища или старались запомнить месторасположение ближайших коллективных убежищ, чтобы знать, где прятаться, если налет Королевских ВВС застигнет их на улице, по пути на работу или в магазин. В гости друг к другу ходили теперь только в дневное время, иначе засидевшимся допоздна грозила опасность попасть под английские бомбы.15
Проблемы, вставшие перед населением, осложнили задачу Геббельса, который усиленно проповедовал этику нацистского героизма и стойкости и в то же время должен был убеждать своих соотечественников не расстраиваться по поводу перебоев в снабжении и других бытовых неудобств. Примеры народного юмора, казалось, подтверждали эффективность воздействия национал-социалистической пропаганды, однако имели хождение и анекдоты, от которых явно отдавало антинацистским душком. Весной 1940 года большое недовольство у немцев вызывала позиция Италии, которая не спешила вступать в войну на стороне рейха, несмотря на то, что геббельсовская пропаганда годами на все лады расписывала фашистскую Италию как единственную верную союзницу Германии. Военные неудачи Италии, в период между июнем и декабрем 1940 года, дали немецким обывателям повод изощряться в антиитальянских шутках. Геббельсу прекрасно были известны все анекдоты и шутки, но он не знал, как на них реагировать. Некоторые популярные анекдоты носили явно изменнический характер. Осенью 1940 года из уст в уста, шепотом, озираясь по сторонам, люди передавали друг другу такой анекдот: «Вопрос: «Самолет, в котором летят Гитлер, Геринг и Геббельс, терпит катастрофу. Все трое погибают. Кто же спасся?» Ответ: «Немецкий народ». Более по вкусу режиму пришлась, однако, другая шутка, также составленная в вопросно-ответной форме, которая получила хождение в конце лета 1940 года и приобрела еще большую известность: «Вопрос: Кто является самым великим электриком всех времен? Ответ: Фюрер! - Он подключил к сети Германию, отключил Польшу, заземлил Рема и его приятелей, изолировал евреев, электрифицировал Англию, подал высокое напряжение на весь мир, и при этом у него ни разу не получилось короткого замыкания».16
Сокрушительные удары немецких войск, которые привели к полному поражению Франции, Голландии, Бельгии и Люксембурга в мае и июне 1940 года, оказали огромное влияние на немецкое общественное мнение. И дело было не только в том, что Франция, этот давний враг, была, казалось, навсегда повержена в прах. У всех немцев вдруг возникла эйфория, вызванная огромным масштабом побед германского оружия. Из уличных громкоговорителей и обычных радиоприемников то и дело раздавались бравурные солдатские песни и марши, такие, например, как «Песня о Франции».17 Реакция населения на поражение Франции представляла большой интерес для нацистских правителей. С августа 1939 года Геббельс рисовал Францию безвольным, послушным союзником Британии, рабски следующим в фарватере ее внешней политики. Главари британской плутократии, столкнувшись с коррумпированными французскими политиками, которые перестали выражать интересы народа, втянули Францию в ненужную и бесцельную войну. Антифранцузская пропаганда основывалась, главным образом, на исторических примерах посягательств французов на исконно германские территории. В ходе военной кампании мая-июня 1940 года все изменилось. Немцы вдруг услышали сообщения о черных колониальных войсках, зверствах французов, совершавшихся в отношении немецких военнопленных, а сама Франция изображалась биологически деградировавшей и вымирающей нацией. Когда Франция рухнула, а сопротивление Британии походило на укусы разозленного комара, победная эйфория достигла своего апогея. Однако эйфория быстро прошла, а ожидаемой капитуляции Британии все не было, и многие немцы пришли в замешательство.
У немцев возникло ощущение, что история прошла свой поворотный пункт, завершив противостояние Франции и Германии. Это чувство впервые появилось у немцев на Олимпийских играх 1936 года, когда немецкие зрители бурно приветствовали французскую команду в момент ее прохождения перед ложей Гитлера. Французы тогда отдали почести фюреру. В 1940 году Гитлер намеревался использовать Францию против Великобритании, поэтому его пропагандистская машина резко сбавила обороты антифранцузской кампании. Однако симпатия к Франции и несчастным французским солдатам не входила в расчеты Геббельса, и поэтому в июле германская пресса вновь напечатала материалы о французских зверствах. Резкий контраст возникал между антифранцузской пропагандой и многочисленными сообщениями партийной канцелярии с фронта, в которых говорилось о мужестве и храбрости французских солдат. Германские газеты раскопали в архивах первой мировой войны различные небылицы, и, присовокупив к ним кое-что из статей начала июня, сочинили репортажи о пытках, которым колониальные войска подвергали немецких солдат. Многие граждане австрийского города Инсбрука потребовали, чтобы Франция кровью заплатила за эти «зверства». В докладах СД сообщалось, что в эти великие дни победы с новой силой ощутилось единство фронта и тыла.18
Эйфория, распространившаяся среди немцев, явилась результатом ожидания прекращения всех военных действий. Слухи о мире циркулировали с возрастающей интенсивностью. Это обеспокоило Геббельса, который прекрасно знал, что ожидает Германию в ближайшем будущем, и он запретил средствам массовой информации использовать слово «мир». В бюллетене RPL от 15 мая указывалось, что употребление фразы «после победы» вполне допустимо, но, ни в коем случае, не следовало говорить «после заключения мира» или «после войны». В июне и июле многие немцы, также как и жители Франции и нейтральных стран, разделяли мнение, что война скоро окончится. Геббельс понимал, что сопротивление англичан (во всяком случае, пока Черчилль продолжал свою политику) делало эти надежды весьма зыбкими. Он чувствовал, что долгая война, в ходе которой германские города будут подвергаться все более жестоким воздушным налетам, окажет катастрофическое моральное воздействие на население, изголодавшееся по миру. По этой причине, министр пропаганды в последние пять месяцев 1940 года сосредоточил усилия своего ведомства на подготовке нации к воздушной войне. Еще 20 мая, когда немецкие войска развили стремительное наступление на Запад, Геббельс приказал средствам массовой информации сообщить населению точные данные о количестве жертв британских воздушных налетов. Фальсификация подорвала бы доверие немцев к официальным сообщениям, в то время как правдивые цифры и факты закалили бы германский народ и возбудили бы в нем еще большую ненависть к врагам. В августе, во время «Битвы за Англию», Геббельс еще раз прибег к подобным увещеваниям. Разумеется, в тот момент, когда перевес сил был явно на стороне немцев, он мог позволить себе немного и пооткровенничать, однако его пропаганда оказывала желаемое воздействие на германское общественное мнение.19 Иностранный корреспондент отмечал в конце августа, что многие немцы верили Геббельсу, когда он называл англичан убийцами. Он говорил, что англичане бомбили мирные дома немцев, в то время как Люфтваффе поражали лишь «военные объекты».20 Главным тоном немецкой пропаганды стал праведный гнев. Министр хорошо знал, чем можно затронуть душу немца.
В начале сентября по всему рейху был распространен плакат, который появился в результате сотрудничества чиновников одного из отделов министерства пропаганды с представителями штаба гражданской противовоздушной обороны. Надпись на плакате гласила: «Решать вам». Это была психологическая подготовка широких масс населения к воздушной войне, поскольку плакат содержал адреса ближайших бомбоубежищ и инструкции, как вести себя при воздушном налете. Двенадцать дней спустя Геббельс дал указание германской прессе избегать ссылок на плохое состояние бомбоубежищ в Великобритании, поскольку это могла привлечь внимание населения к немецким сооружениям подобного типа, готовность которых была довольно низкой. В 1940 году Геббельс мог похвалить себя за эту предусмотрительность. После ошибок и тревог, которыми характеризовалось поведение людей в первые месяцы войны, он почувствовал, что его влияние в значительной степени возросло. Один иностранный наблюдатель заметил в декабре: «Через полтора года войны... моральный дух германского населения держится на достаточно высоком уровне».21
После того как в 1940-1941 годах Британия успешно отразила воздушное наступление Люфтваффе, народу Германии стало ясно, что война затянется надолго. Геббельс оказался прав, выступив против преждевременного оптимизма. Теперь перед ним встала иная задача - развеять чрезмерный и преждевременный пессимизм, уверив своих соотечественников, что время работает на Германию и ее союзников. Однако многим немцам старшего поколения, без сомнения, врезались в память 1917-18 годы, когда время работало против рейха. Средний немец продолжал весьма остро реагировать на все, что в той или иной степени сказывалось на уровне и привычном укладе его жизни. Раздавалось ворчание по поводу снижения производства пива. Это непопулярное и неразумное, на первый взгляд, решение властей было, однако, вполне здравым по смыслу, ибо один миллион тонн зерна в год, уходивший на варку пива, можно было с куда большей выгодой пустить на откорм свиней и частично удовлетворить запросы потребителей. Конечно, многим немцам не хватало второй или третьей кружки пива, хотя сделав первый глоток и почувствовав водянистый, ненатуральный вкус этого напитка, некоторые начинали склоняться к мнению, что правительство поступило верно.22
В течение первого полугодия 1941 года немцы, вне зависимости от своего пристрастия к пиву, испытывали сильнейшее недовольство из-за крайне неудачных действий итальянских вооруженных сил, в результате чего основные тяготы ведения войны ложились на плечи Германии. Появились даже отдельные тревожные факты, свидетельствовавшие о росте уважения к англичанам за их стойкость и непреклонность. В феврале Геббельс приказал средствам массовой информации не упоминать о том, что члены английской королевской фамилии посещали места, пострадавшие от бомбардировок немецкой авиации. Пропагандистский эффект таких сообщений был ничтожный. Они, скорее, вызывали обратное воздействие, ибо многие немцы стали уважать короля и королеву. Кроме того, некоторым приходило в голову сравнение с национал-социалистическими вождями, которые ни разу не показывались на руинах немецких городов. К апрелю все чаще стали слышаться высказывания типа: «Англичане оказались покрепче нас!», «Крепкий орешек - эти англичане, как бы нам не сломать об него зубы», «Только подумать, что с нами стало бы, если бы нам пришлось испытать то, что англичане переносят сейчас». Даже успехи германской армии на Балканах не могли рассеять это невеселое настроение. Американская помощь Британии вызывала у рядовых немцев серьезную озабоченность. Среди них шли оживленные дискуссии в том, как отреагирует Рузвельт на завоевание нацистами Греции и Югославии. Увеличит ли он поставки военно-стратегических материалов и оружия на Британские острова или, наоборот, урежет их? Многие немцы были склонны придавать слишком большое значение влиянию американских изоляционистов, таких, как например, Чарльз Линдберг, человек, пользовавшийся в рейхе исключительной популярностью. Большое беспокойство доставляли Геббельсу и листовки, которые сбрасывали самолеты англичан, поскольку в них шла речь об огромных американских военных поставках Англии, которые якобы гарантировали победу этим плутократам. При этом авторы листовок ссылались на пример 1918 года.23
Полет Рудольфа Гесса в Шотландию, в мае 1941 года, поразил всю Германию, в особенности членов НСДАП, словно гром среди ясного неба. В докладах СД отмечалось, что ни одно недавнее событие не вызвало столь глубокого потрясения. Некоторые нацисты сравнивали этот полет по значению с так называемым «путчем СА» под руководством Эрнста Рема в 1934 году. Дней десять разговоры об этом событии не сходили у всех с уст. Казалось, никто не верил официальной версии о том, что Гесс был «душевнобольным». Ходили самые противоречивые слухи. Согласно одному - Гесс намеревался улететь к своим родителям в Египет, в другом утверждалось, что Гесс направлялся в Россию. Среди некоторых слоев населения наци №2 пользовался довольно широкой популярностью, и о его полете говорили везде, у газетных киосков, в парикмахерских, в пивных. Молчание британских властей лишь осложняло дело. Несколько коротких, невразумительных коммюнике не содержали никакой информации, ухватившись за которую, можно было бы построить упреждающий контрпропагандный выпад. Вскоре с бомбардировщиков Королевских ВВС на Германию посыпались листовки, в которых говорилось: «Гесс знал о многом. Он предвидел поражение». Нацистские главари, не на шутку встревожившись, срочно мобилизовали на отражение этого удара десятки тысяч партийных агитаторов, которые в буквальном смысле «пошли в народ», чтобы разрядить напряженность. Это мероприятие дало определенные результаты, но полностью ущерб, нанесенный престижу партии, так и не удалось ликвидировать. Однако полет Гесса принес и некоторую выгоду, поскольку помог Гитлеру отвлечь внимание населения от подготовки к нападению на СССР, слух о котором уже начал циркулировать в Берлине и других германских городах. Правда, к середине июня этот слух снова возвратился на первый план.24
В нацистской Германии не было никакого общественного мнения, лишь официальная политика, «правда» и частное мнение, которое могло иметь и антинацистский оттенок. В атмосфере тоталитаризма Геббельс не мог прямо отрицать слухи, которые в этом случае сразу же приобрели бы подобие правды. К счастью для нацистов, получалось, что полный контроль режима над средствами массовой информации и связи порождал неведение, в результате чего одновременно возникали самые противоречивые слухи по одному и тому же вопросу. Эти противоречия как бы аннулировали друг друга, предупреждая тем самым образование какой-то молчаливой и пока аморфной оппозиции в народе. Поздней весной 1941 г. ходили, например, следующие слухи: 1) Гитлер собирается вторгнуться в Россию приблизительно 20 мая и 2) Сталин намеревается присоединиться к Тройственному пакту и даст возможность немецким войскам транзитом проследовать через Украину в направлении Ирака, где в то время к власти на короткое время пришли местные сторонники гитлеровской Германии. Нападение на Советский Союз чрезвычайно поразило немцев, которые тут же жадно приникли к радиоприемникам, надеясь узнать какие-то подробности. Но первые сводки вермахта с Восточного фронта были скупы и туманны. ОКВ предпочитало выжидать время, пока не определится окончательный итог первых пограничных сражений, и лишь затем обрушить на головы населения ворох победных реляция о сокрушительном разгроме советских армий. В этот напряженный период, полный мрака неизвестности, немцы рассуждали о возможной продолжительности войны на Востоке. Сомнений насчет победы германского оружия в общем-то никто не испытывал, все сходились на мнении, что война продлится от трех до девятнадцати месяцев.25
Геббельса давно беспокоили некоторые новые тенденции, смутно наметившиеся в настроениях немецких рабочих и некоторых других социальных групп населения. Теперь, после того как отношения с СССР приняли характер военного противостояния, он вновь почувствовал себя в своей тарелке, не будучи больше стесненным необходимостью считаться с мнением советского руководства. Уверенность в немцев вселяло и то, что вся Европа, включая маленькую Словакию, маршировала на Восток вместе с вермахтом, хотя большинство населения Германии и считало, что вклад стран-сателлитов носил больше пропагандистский характер. Известие о посылке Италией моторизованной дивизии было встречено с холодным сарказмом. У многих немцев уже зарождалось предчувствие, что отступление Красной Армии в глубь бескрайних российских просторов могло привести к затяжке войны. К началу июля уже мало кто сомневался в окончательной победе Германии и никто не принимал в расчет русскую зиму, которая казалась такой далекой как во времени, так и в пространстве. Кое-кто начинал уже держать пари на продолжительность Восточной кампании, причем большинство спорящих оценивало ее в среднем в шесть недель. В то время когда немецкие армии, казалось, врезались в Россию как нож в масло, нацистская пропаганда сделала очень умный ход, заявив, что огромные склады вооружения, захваченные вермахтом близ западной границы СССР, подтверждают намерение Сталина напасть на Германию. Победы вермахта, большие военные трофеи и праведный гнев «оборонительной войны» были в то время серьезными козырями в руках Геббельса и оказали мощнейшее воздействие на психику немецких обывателей. В июле мало кому из немцев приходило в голову сравнение со злополучным вторжением Наполеона в 1812 году в Россию, зато многие гордились, что рейх нанес поражение России, не ослабляя в то же время военных усилий против Великобритании. Однако в одном маленьком городке агентом СД был подслушан разговор двух мужчин, обсуждавших военные сводки с Восточного фронта. В этом разговоре прозвучала тревожная и зловещая нотка: оба собеседника сошлись во мнении, что русские предпочитают драться до последней капли крови и умереть на месте, а не сдаются в плен, как поляки или французы. Такие прозорливые высказывания были, конечно, редкостью в то время (не будем забывать, что речь идет о конце июня 1941 года), но к августу их можно было услышать уже повсюду.26
В августе серьезное беспокойство Геббельсу и Гитлеру стала доставлять британская пропаганда, которая в своих радиопередачах и листовках без конца твердила о том, что Восточная кампания является роковой ошибкой. Геббельс мог снова и снова обзывать Черчилля лжецом, но к концу августа повсеместно распространилось убеждение, что скорого конца войны с Советами ожидать не приходится. Вскоре Геббельс столкнулся с еще одной серьезной проблемой - слухами о зверских надругательствах советских солдат над попавшими к ним в плен немецкими военнослужащими. Эти слухи оказывали сильное деморализующее воздействие на родственников тех, кто воевал на Восточном фронте. Министр пропаганды выработал особый подход к данной проблеме и придерживался его вплоть до последних месяцев войны. Средства массовой информации обязаны были умалчивать обо всех случаях жестокого обращения с пленными солдатами вермахта. Большевиков следовало изображать скотами, но гражданское население Германии не должно было ни видеть, ни слышать ничего о конкретных случаях зверств. Исключения делались только в том случае, если такому обращению подвергались лица других национальностей, например, литовские антикоммунисты. Когда в октябре 1944 года советскими войсками были заняты ряд городов в Восточной Пруссии, Геббельс изменил свою позицию в данном вопросе и разрешил средствам массовой информации дать сообщения о жестоких изуверствах и пытках, которые выпали на долю немецкого мирного населения.27
Возобновившееся осенью 1941 года наступление группы армий «Центр» на Москву в сочетании с другими факторами опять породило волну необоснованного оптимизма. Гитлер и Дитрих, в начале октября, заявили, что исход кампании на Востоке уже практически решен. Население Германии, со страхом ожидавшее неприятных сюрпризов от знаменитой русской зимы, ухватилось за эти соломинки надежды и предалось опасным иллюзиям. Геббельс пытался противостоять этому головокружению, но все его усилия были обречены на провал, ибо толчок этим мечтаниям дал сам фюрер. К середине ноября, однако, стало ясно, что русская зима и в самом деле станет вершительницей судьбы вермахта. Оптимизм сменился фатализмом и мрачной решимостью, вкупе с проявлениями ненависти к иностранным военнопленным, находившимся в рейхе, которые были куда лучше экипированы в условиях зимы, нежели их германские победители, мерзшие в куцых шинельках на рыбьем меху. В подробном отчете о настроении народа в то время говорилось о широко распространившейся боязни налетов английской бомбардировочной авиации, ставшими более интенсивными, о недовольстве участившимися перебоями в продовольственном снабжении, плохом отоплении жилищ, нехваткой зимней одежды и обуви, почти повсеместным отсутствием врачей, которые в большинстве своем были призваны в вермахт. Геббельс решил добиться перелома к лучшему в этих настроениях, однако продолжал с пеной у рта обличать интеллектуалов, которых вместе с верующими и состоятельными людьми подозревал в распространении заразы пессимизма и подрывных настроений.
Участившиеся слухи о счастливчиках, которые за взятки получили освобождение от военной службы, и о вызывающе роскошном образе жизни больших нацистских «шишек», заставили министра задуматься над адекватной реакцией. Однако лучшее, что ему удалось предпринять, было усиление пропаганды о безжалостном враге, который в своей антигерманской ненависти доходил якобы до садизма. Что касается армейских правил предоставления отсрочек или полного освобождения от призыва в вермахт, то здесь он был бессилен что-либо изменить, точно так же, как не мог он убедить нацистскую верхушку отказаться от многочисленных привилегий, которые вызывали раздражение у людей, потерявших родных и друзей, дом, имущество и ютящихся в барачных трущобах. Геббельс старался внушить немцам мысль, что эта война была борьбой за существование самой нации. Пожалуй, неплохо будет напомнить им и о той дегенерации и нищете, которая постигла рейх после 1918 года, - думалось ему в министерском бомбоубежище под грохот разрывов английских бомб. Партия должна проявить инициативу и взять на себя заботу о вдовах и сиротах погибших фронтовиков, о родственниках тех, кто не жалея жизни борется с большевиками и плутократами. Таковы были основные установки Геббельса в пропагандистской кампании зимы 1941-1942 годов.28 Объявление Германией войны Соединенным Штатам, 11 декабря 1941 года, мало отразилось на общем настроении немцев. Разумеется, средний немец с удовлетворением следил за успешным наступлением японской императорской армии на Дальнем Востоке, да и, кроме того, Германия фактически уже давно находилась в состоянии войны с США. Однако Россия сейчас была куда важнее, чем какая-то далекая Америка, с которой сможет разобраться и Япония.29
В январе 1942 года журналист Рудольф Пехель выступил с открытой критикой геббельсовской пропаганды и политики правительства. Пехель убедительно доказывал, что рейху следовало бы предложить своим врагам заключить мир летом 1940 года, когда все фронты надежно удерживались войсками и стратегическая инициатива целиком принадлежала Германии. Он провел параллель с первой мировой войной (запрещенное сравнение) и упомянул об огромнейшем военном потенциале Соединенных Штатов.30 Однако это был голос смелого одиночки, не побоявшегося вступить в спор с пропагандистской машиной империи смерти. Дело закончилось его арестом, и этот талантливый эссеист, сотрудничавший с Дойче Рундшау, провел все оставшееся до конца войны время в концентрационном лагере.
Плачевное положение, в котором оказались немецкие войска на Восточном фронте зимой 1941-1942 годов, вызвало небывалый прилив энтузиазма и самопожертвования в тылу. Геббельс умело дирижировал этой кампанией, состоявшей главным образом из сбора теплых вещей для солдат, страдавших от суровых русских морозов. Дух самопожертвования сам по себе был неплохой пропагандой. У народа в тылу возникло ощущение непосредственной причастности к борьбе против большевизма, которое в момент успешного контрнаступления советских войск под Москвой помогло удержать людей от скатывания в болото депрессии. Население в сельской местности и небольших городках проявляло теперь к положению на фронтах не меньший интерес, чем к проблеме снабжения продовольственными товарами, в то время как в больших городах часто население продолжало высказывать в личных беседах нарекания по поводу нехватки картофеля, обуви и табачных изделий. Когда после отступления германских войск линия фронта на востоке стабилизировалась и опасность непосредственного кризиса миновала, головы обывателей опять заполнили повседневные заботы о хлебе насущном. Опять поползли слухи о предстоящем очередном урезывании норм выдачи продовольствия по карточкам. По указанию Геббельса, газеты и радио прекратили болтовню о неимоверных трудностях в снабжении, которые якобы приходилось переживать англичанам, поскольку эти россказни могли вызвать у немецкого населения подозрения, что в скором будущем им придется смириться с сокращением карточных рационов. Несмотря на этот приказ, в прессе продолжали появляться статьи о бедственном положении обитателей британских островов. Еще один аспект пропаганды Геббельса воспринимался в народе с явным скептицизмом. Дело было в том, что он начал повторяться, и, как и год назад, использовал старый предлог - холодную погоду для оправдания трудностей и неурядиц, так испортивших относительно размеренный, налаженный, довоенный быт немецкого населения. Народу нужна была правда без прикрас.31
К началу лета 1942 года среди жителей больших городов и крупных индустриальных районов стали все чаще звучать жалобы на плохое снабжение фруктами и овощами. Завоевание обширных районов Юга СССР, в ходе летнего наступления вермахта, в некоторой степени сняло напряжение. В рейх начали поступать эшелоны с украинской пшеницей и овощами. Завозилось также и промышленное сырье - уголь, руда из Донбасса и других мест. Дефицит все новых и новых видов потребительских товаров, который становился хроническим, навел Геббельса на мысль, что государство, выражая свои идеи через средства массовой информации, никогда не должно пользоваться такими словами, как «убийство» и «саботаж», поскольку они могут вызвать в умах некоторых людей нежелательные ассоциации и подтолкнуть их к непредсказуемым действиям. Налицо и так были признаки деморализации. Начинали исчезать такие качества, как врожденная немецкая вежливость, аккуратность, любовь к чистоте и порядку. Геббельс запланировал особую кампанию, поставив перед собой и своими сотрудниками задачу возродить немецкие традиции, призвать людей проявлять больше внимания друг к другу. Были введены даже специальные премии для тех, кто предложит свежие, новые идеи, способные увлечь людей. Несмотря на свою приверженность идее тотальной мобилизации, Геббельс продолжал возражать против закрытия парикмахерских, салонов красоты и заведений маникюрш. Его точка зрения не была лишена логики: народ терпит много лишений, так зачем же лишать его возможности хоть немного потешить свое самолюбие, тем более, что в этой сфере обслуживания почти совсем не были заняты мужчины, годные по состоянию здоровья к несению военной службы даже в тыловых подразделениях. Министр пропаганды внес и свой личный вклад в укрепление морального состояния населения, пошутив, что «ворчливость является отражением души, бегающей по пустому желудку». Это изречение приобрело широкое хождение и часто цитировалось журналистами.32
Затянувшаяся война и возраставшая деморализация населения привели к тому, что многие немцы, в поисках душевного равновесия, обратились к церкви. Это сильно встревожило Геббельса и Бормана, особенно когда они узнали, что, по мнению многих людей, своим возрождением христианство обязано Адольфу Гитлеру и что именно благодаря ему в церкви вновь валом повалил народ. В сообщении из Судет говорилось, что тамошнее население потребовало хоронить павших на Восточном фронте по христианскому обряду. Как раз в это время партия предприняла массированную кампанию, направленную на то, чтобы изъять у церкви эти мемориальные функции и секуляризовать их, но оппозиция со стороны церкви и многих верующих сорвала этот план. Вполне естественно, что нацисты, с самого начала своей деятельности относившиеся к религии с недоверием и опаской, увидели в переполненных церквях и отказах от погребения усопших согласно официальному, государственному обряду неприятие своей идеологии, замаскированный вызов. Еще большее беспокойство доставили властям участившиеся сообщения о том, что немки стали вступать в половые контакты с расово неполноценными иностранными рабочими и расконвоированными военнопленными. Анализ фактов показал, что в порочных связях были замешаны не какие-либо крестьянки или женщины, в чьих жилах текла не совсем чистая кровь. Как раз наоборот! Дело касалось особ из семей, прошедших расовую проверку и считавшихся абсолютно «безупречными» как в биологическом, так и в общественном смысле. На такое явное нарушение нацистских этических и юридических норм этих женщин толкнуло одиночество и «духовная деградация», что объяснялось, по мнению Геббельса, недоработками нацистской расовой пропаганды.33
В течение зимы 1941-1942 годов отношение обывательской массы немцев к Советскому Союзу претерпело значительные изменения. НСДАП пытались всеми силами бороться с растущим убеждением, что война будет длиться очень долго, а результат ее может оказаться несколько не похожим на тотальную победу, о которой продолжали трубить газеты и радио. Партийные органы различных уровней распространили миллионы экземпляров антисоветского памфлета «Советский Союз глазами немецких солдат», причем большая часть этой работы пришлась на первые три месяца 1942 года. И все же, несмотря на столь титанические усилия, 13 марта того же года доктор Вернер Холле, сотрудник отдела СД в Билефельде, доносил в своем рапорте, что хотя жители этого города, в массе своей, и не ставили под сомнение победу Германии, однако война на Востоке вызывает у них сильную тревогу и они не верят, что Советский Союз находится на грани краха.34 Некоторые немцы впали в депрессию и считали, что война может продлиться до 1944 года. Ревностные католики видели в войне достойное воздаяние Германии свыше, за все прегрешения ее вождей. Те, кто потерял близких на фронте, были крайне удручены долгим временем, в течение которого до них доходили официальные уведомления о гибели мужа или сына. Большую тревогу доставляли также сообщения о том, что многие немцы уже не верили тому, как официальная пропаганда объясняла стойкость советских войск, ссылаясь на боязнь комиссаров-евреев или на «животную природу» русских людей, далеких от цивилизации. Среди немцев не редкостью было теперь мнение о красноармейце, как об убежденном большевике, борющемся за свой идеал. Эта мысль таила в себе особую угрозу, поскольку монополию на идеализм вплоть до самопожертвования закрепила за собой НСДАП. Некоторое удовлетворение Геббельс находил в том, что антиеврейская пропаганда все еще давала неплохие результаты, продолжая отравлять сознание миллионов немцев. Судя по документу, опубликованному лишь после войны, дело обстояло именно так. Члены партии, которым не по душе пришлись погромы 1938 года, или те, кто безразлично относился к еврейскому вопросу, теперь были совершенно глухи к мучениям сотен тысяч евреев, обреченных на смерть в газовых камерах. Сочувствие к евреям находилось в обратно пропорциональной зависимости от страданий немцев.35 Геббельс сделал из этого два главных вывода: ему следует усилить антибольшевистский аспект пропаганды, а антиеврейский ее элемент должен оставаться константой в повседневной деятельности германских средств массовой информации.
Многие немцы сетовали на неадекватное освещение положения на фронтах газетами и радио. Сведения, содержавшиеся в коммюнике партийной канцелярии, в газетных обозрениях или в кинохронике, давали слабое представление о точном месте и времени сражений и боев. Народ пока еще доверял официальным сводкам вермахта, но репортажи идеологического и политического характера уже не оказывали почти никакого воздействия. Очень сильно повлияли на изменившееся отношение немцев к войне письма солдат с фронта. Их жалобы на нестерпимый холод, потери и мучения окопной жизни вызывали серьезную озабоченность и опасения родных и близких в тылу, хотя справедливости ради следует отметить, что такие чувства обычно заставляли немцев трудиться на заводах и фабриках с еще большей ожесточенностью и упрямой, обреченной решительностью и мало кто поддавался растерянности и панике. Волна оптимизма, показавшаяся Геббельсу весьма опасной, прокатилась по всей Германии летом 1942 года, когда немецкие войска рвались к Сталинграду и Каспийскому морю. Немцы ожидали и надеялись, что Восточный фронт стабилизируется по линии от Астрахани до Архангельска.36 Однако в последние недели лета наступление явно стало выдыхаться, подтверждая опасения Геббельса: несвоевременный оптимизм всегда сменяется деморализующим пессимизмом.
В последние пять месяцев 1942 года немцы все чаще стали задавать друг другу вопросы о большевиках и народах Советского Союза. Как могли эти «примитивные» люди построить огромные заводы и оснастить их современной техникой? Откуда у этих «недочеловеков» взялись квалифицированные рабочие, талантливые инженеры и ученые? Являлась ли стойкость советского солдата результатом презрения к смерти или в ней отражалась фанатичная преданность идеалам коммунизма? Весьма примечательно, что очень редко звучал один важный вопрос: как повлияли варварства немецких войск на сопротивление русских? Не оказались ли эти злодеяния фактором, который еще больше закалил дух советских войск, знавших теперь, что они сражаются за правое дело. К сентябрю многие немцы стали проявлять признаки усталости от войны и полного безразличия к ее исходу. Часто слышались такие вопросы и утверждения: «Кто бы мог подумать, что после всех грандиозных побед в начале войны, дела на фронте примут такой оборот, и война надолго затянется?», «Что ждет нас впереди?» Не переставали циркулировать слухи о возможном сепаратном мире с Советским Союзом, которые обычно вызывали комментарии типа: «Это слишком хорошо, чтобы быть правдой». В донесениях СД указывалось, что у многих немцев отсутствует ясное понимание целей, которые поставила перед собой Германия в этой войне. Это приводило к тому, что все большее количество немцев не верило в способность вермахта одержать верх над Красной Армией.
Осенью 1942 года в Германии стали распространяться неприятные для Геббельса слухи о партизанском движении, охватившем значительную часть оккупированных территорий. «Мы так же далеки сейчас от «Новой Европы», как и год назад», - в этой фразе заключалась вся суть отношения немцев к данной проблеме. Теперь даже успехи немецких подводных лодок, действовавших в Северной Атлантике и пустивших на дно много английских и американских крупнотоннажных транспортных судов, не вызывали бурного ликования у среднего немца. У них возникли вопросы, на которые средства массовой информации не могли дать исчерпывающего ответа, например: «Сколько конвоев противника добирается до места назначения без существенных потерь? Какой процент к общему тоннажу конвоев составляют потопленные корабли? Каково соотношение между количеством потопленных судов и судов, которые ежемесячно сходят со стапелей вражеских верфей?»37 Хотя немецкие подлодки в начале 1943 года добились еще более значительных успехов, правдивые ответы на эти вопросы свели бы на нет весь эффект от пропаганды Геббельса в данной области.
В начале ноября в Берлин был отправлен очередной отчет о работе одного из северогерманских гау, в котором подробно освещались настроения местного населения. Из него явствует, что тамошних жителей очень беспокоила судьба африканского корпуса фельдмаршала Роммеля. Кроме того, отмечались частые нарекания на недостаточность пайков, получаемых по карточкам. Население также сетовало, что иностранных рабочих кормят якобы не хуже немцев. Реакция на недавние выступления по радио Гитлера, Геббельса и Геринга, также как и на памфлеты со статьями министра пропаганды, была вполне положительной. Партийные организации всех уровней проводили большую и содержательную работу по внедрению национал-социалистического мировоззрения и мобилизации усилий всех слоев населения на более полное удовлетворение нужд фронта. В целях поднятия духа жителей городов, разрушенных англо-американской авиацией, гитлерюгенд организовал там конкурсы патриотических песен. Местные управления пропаганды договорились с Имперской палатой музыки о проведении концертов для слепых. В таких рапортах ясно читается желание руководителей управления выглядеть получше в глазах берлинского начальства. Вполне естественно, что при составлении отчета они никак не могли обойти стороной успешную, мобилизирующую роль местной организации НСДАП, если не хотели испортить отношения с тамошним гауляйтером. Но даже такие субъективные и малодостоверные отчеты не были в состоянии скрыть удручающую картину падения влияния партии. В ее ряды из гитлерюгенда приходило не менее 30 процентов молодежи, пригодной по нацистским критериям для вступления в НСДАП. Некоторых так и не удалось найти, другие отбывали трудовую повинность.38 Несмотря на оговорки, авторы отчета явно опасались, что такая статистика могла произвести неблагоприятное впечатление на чиновников.
8 декабря 1942 года доктор Шефер проанализировал все последние отчеты территориальных управлений пропаганды и положил доклад на стол своему патрону, доктору Геббельсу. Шефер признал, что в общественном мнении преобладала депрессия, вызванная затяжным по времени и неопределенным по исходу характером войны. И все-таки, несмотря на озабоченность населения последними событиями на Восточном фронте и в Северной Африке, доктор Шефер отметил, что «в целом отношение немцев в тылу к политике руководства стабилизировалось». В начале анализа Шефером был затронут один довольно неприятный момент. По его мнению, на население произвела благоприятное впечатление откровенность и оперативность, с какой правительство признало факт оставления Тобрука силами «оси». Куда меньшее понимание немцев встретила туманная неопределенность сводок с Восточного фронта, упоминание о «советском прорыве на запад от Сталинграда». Германию заполнили самые различные слухи, поскольку средства массовой информации никак не комментировали этот прорыв. «Народ желал знать правду», - сказал Шефер Геббельсу.39 Однако если бы вся правда дошла до народа, то он несомненно был бы повергнут в шок: еще 22 ноября Германская 6-я армия попала в Сталинграде в полное окружение. Этим фактом и объяснялось исчезновение слова «Сталинград» из сообщений германских средств массовой информации.
Шефер и Геббельс возлагали определенные надежды на увеличение норм выдачи продуктов по карточкам, которое по их расчетам должно было улучшить моральное состояние населения и психологически подготовить его к кризисным ситуациям, ожидавшимся той зимой в Северной Африке, Советском Союзе и Северной Атлантике.
Даже в январе, когда положение 6-й армии стало поистине отчаянным, мало у кого из немцев возникло ощущение катастрофы, случившейся на южном фланге Восточного фронта. Если люди, разбиравшиеся в тактике и стратегии, еще могли читать между строчек лживых и туманных комментариев ОКВ, то среднему немцу это умение было недоступно. В народе недоумевали, почему ОКВ не приказало 6-й армии оставить город и отойти на запад. В воздухе повисло чувство неминуемой беды, люди остро ощущали беспомощность и погружались в депрессию. Именно тогда Геббельс и решил начать новую пропагандистскую кампанию, имевшую два направления, обозначенные соответственно лозунгами «Тотальная война» и «Победа или большевизм». Народ был готов нести любые тяготы и лишения, но ему нужно было разъяснить, что происходит и что он должен делать. Геббельс намеревался призвать к чувствам страха и самопожертвования. Не перестав ссылаться на «гений фюрера», он обратился за поддержкой к нации, которая с сарказмом восприняла первый шаг правительства в «тотальной войне». 27 января 1943 года уполномоченный по трудовым ресурсам Фриц Заукель объявил, что все мужчины в возрасте от 16 до 65 лет, не призванные в армию, и женщины в возрасте от семнадцати до сорок пяти лет подлежали регистрации в местных органах, ведавших использованием трудовых ресурсов. В этом декрете тут же обнаружилось так много лазеек для желающих увильнуть от отбывания трудовой повинности, что он стал предметом язвительных насмешек. Резкий контраст между Геббельсом, развязавшем кампанию запугивания и угроз в адрес тех, что посмеет уклониться от участия в «тотальных военных усилиях», и мягкими мерами Заукеля не способствовали поднятию духа немецких граждан в тылу. Люди с горечью, а иногда и со злобой вспоминали первые коммюнике, возвещавшие о грандиозных успехах вермахта, якобы одержавшего окончательную победу на Сталинградском фронте. Не меньшее раздражение вызывали теперь и лозунги типа: «Время работает на Германию». И все же в одном из докладов СД содержалась фраза, что большинство населения было «открыто навстречу мужественному, откровенному разговору» и ожидало от своих вождей именно этого.40
Геббельс учел эти настроения и постарался все свои дальнейшие выступления строить в ключе грубоватой солдатской откровенности, что привело к некоторому повышению его популярности в период с 1 января 1943 года и до конца февраля того же года. В докладе СД Штуттгарта, от 3 января 1943 года, сообщалось, что последняя речь Геббельса в целом встретила благожелательный отклик населения, хотя случались и критические высказывания, касавшиеся личности автора. В другом докладе СД, от 22 февраля, отмечался повсеместный энтузиазм, с которым рядовые немцы отреагировали на выступление Геббельса в Шпортпаласте.41 Однако благоприятный поворот в настроениях народа не получил закрепления, ибо вскоре людей ждало горькое разочарование. И причиной этому стал не столько Геббельс, сколько неспособность правительства принять действенные меры по мобилизации всех сил государства и ресурсов на военные нужды. В марте в докладе СД указывалось, что население вновь впадает в апатию и скептицизм. Грозный призрак нации, встающей, как колосс, в едином порыве, обещанном Геббельсом, так и не появился на горизонте Германии. Некоторые немки обратили в свою пользу один пункт декрета, имевший скорее символическое значение. Правительство отменило запрет на перманентные завивки женщин в качестве меры, направленной на экономию рабочего времени, а, стало быть, способствующей «тотальным» военным усилиям нации.
Антибольшевистская кампания Геббельса, имевшая целью закалить волю нации в ее борьбе за полную победу над опасным врагом, развивалась успешно. У Геббельса не возникало сомнений в ее необходимости. Задачей этого мероприятия было не только воздействовать на рабочих заводов и фабрик с целью побудить их к более производительному труду, но и рассеять опасное заблуждение насчет большевизма, зародившееся в некоторых слоях германского общества. Так, в сообщениях, поступавших из гау Вартеланд, говорилось о том, что многие местные жители верили в преимущество советской системы коллективного хозяйствования, обладавшей, по их мнению, большей производительностью. Распространению этих вредных представлений способствовали немецкие солдаты, которые отзывались о населении Крыма, как о зажиточных крестьянах, вполне довольных своей участью. Некоторые личности даже имели наглость утверждать, что «в поражении для Германии нет ничего страшного». Другие выражали откровенную ностальгию по коммунизму, сохранившуюся еще со времен Веймарской республики. Хозяева мелких лавочек и пивных выражали вполголоса свое недовольство попытками режима, хотя и не очень удачными, закрыть часть заведений этого профиля и высвободить, таким образом, часть рабочей силы для использования на предприятиях военной промышленности. Они говорили, что нацизм становится все более похожим на большевизм, что его политика разоряет и уничтожает средний класс, а, значит, нечего бояться красных, все равно - один конец. Однако согласно докладу СД, большинство населения считало, что поражение Германии означает конец нации. Этого для Геббельса было недостаточно. Он хотел, чтобы каждый немец думал так и, работая в тылу или воюя на фронте, постоянно помнил об этом. Он знал, какие чувства втайне испытывают многие его соотечественники: «Англичане и американцы не допустят большевизации Германии» или «Большевики всего-навсего перевешают нацистов», - вот и все.42 Народ должен был осознать, что союзники не просто разделаются с нацистами, а уничтожат Германию как государство, что американцы и англичане уже готовы предать Европу в руки большевиков. Выполнять эту задачу Геббельсу помогла пропаганда союзников, в которой постоянно употреблялся термин «безоговорочная капитуляция», впервые появившийся в январе 1943 года, но больше пригодившийся министерству пропаганды в 1944-45 годах, когда союзники стояли уже на границах рейха.
Кампания Геббельса по «закалке» германской нации не зависела от частных успехов вермахта, весь упор делался на конечную победу. Неудачи и поражения играли министру на руку, поскольку именно он, а не Гитлер, требовал уменьшения мясных рационов. Его голос был голосом тотальной войны, и он знал, что ведет войну, которую Гитлер обязательно выиграет. Однако Геббельсу было ясно, что за одну ночь нельзя радикально изменить настроение народа. К апрелю 1943 года в германском общественном мнении появились нотки отчаяния. В целом, тогда бытовало три точки зрения: 1) летнее наступление на Востоке будет решающим; 2) в Тунисе Германии был устроен второй «Дюнкерк»; 3) Германия ничего не могла противопоставить воздушным налетам союзной авиации. Это настроение беспокойства и тревоги помогало Геббельсу, но лишь пока оно не превращалось в апатию и отчаяние. Случалось порой, что некоторые немцы «неправильно» реагировали на его надрывные стенания по поводу зверств большевиков. Они говорили, что у немцев, которые истребили миллионы поляков и евреев, нет никакого морального права возмущаться мерами большевиков.43
Население проявляло все большую тревогу относительно возможности открытия «второго фронта» во Франции. Чтобы рассеять эти страхи, правительство приказало средствам массовой информации опубликовать серию статей с фотографиями, где убедительно доказывалась неприступность германских фортификационных линий от Норвегии до границ Испании. Эта кампания, казалось, помогла, в некоторой степени, успокоить немцев. Давно ожидавшаяся развязка в Тунисе, где капитулировала большая группировка немецко-итальянских войск, опять вызвала у населения резкое недовольство работой средств массовой информации. Геббельс настойчиво доказывал, что пресса и радио здесь не при чем. Он окольным путем обвинил Гитлера и Дитриха в том, что, по их прямому указанию, аппарат пропаганды нереалистично оценил шансы вермахта в Северной Африке. К маю 1943 года один проницательный сотрудник СД отметил, что страхи почти исчезли и наступило общее успокоение. Это не было результатом внутренней уверенности в победе.44 Просто дало о себе знать чувство усталости и беспомощности, с которыми немцы уже свыклись. Разговоры о войне надоели людям до тошноты, и они переключили внимание на свою работу и личные проблемы и заботы. Они выполняли свой долг, но с тяжелым чувством пессимизма.
Йозеф Геббельс полагал, что ответом на этот пессимизм должно стать расширение его полномочий. Почему немалая часть немецких обывателей слушала радиопередачи из Москвы? Потому что официальная политика в области массовой информации свелась к замалчиванию правды о Сталинграде, вынудив тем самым родственников и близких солдат и офицеров 6-й армии, которые не могли подать о себе весточек из «котла», слушать большевистские радиостанции, которые иногда зачитывали списки немцев, взятых в плен. Растущая апатия населения не подрывала сопротивления врагу, но и способствовать воспитанию воли к решающей победе тоже никак не могла. Геббельс всем своим хитрым лисьим нутром чуял, что народ нужно немедленно взбодрить и что сделать это можно лишь с помощью успешного наступления.45 В то время как одни немцы проклинали красных, а другие «плутократов», настоящей ненависти к врагу у них не хватало, и ее, как заметил один наблюдатель, не могли вызвать даже ожесточенные воздушные налеты. Правда, это относилось к периоду начала 1943 года, а к середине лета, когда многие большие города Германии уже лежали в руинах, настроение людей стало меняться. Нацию сотрясали призывы к «возмездию», которые всячески поощрял Геббельс. Он умело направлял и нагнетал волну ненависти, хотя впоследствии ему пришлось в этом разочароваться. В своем дневнике Геббельс отметил, что к маю на его имя поступило более 15 000 писем с предложениями о программе тотальной войны. Многие немцы хотели внести свой вклад, но правительство отказалось перевести экономику в режим тотальной войны. У Геббельса были свои собственные заблуждения, так, в частности, он считал, что в целях поддержания морального духа не следовало закрывать театры и салоны красоты, но отказ коллег из правящей нацистской верхушки предоставить ему чрезвычайные полномочия по организации тотальной войны просто сводил его с ума. Многие немцы в это время стали видеть в Геббельсе тип нового руководителя, особенно после того как Гитлер ушел в тень, продолжая играть роль «героя-одиночки», «трагической фигуры». Кто-то соскучился по фюреру и мечтал увидеть его хотя бы мельком, а кто-то полностью игнорировал его редкие выступления по радио. Появились новые элементы цинизма, и не создав обстановки тотальной войны, Геббельсу трудно было бороться с ними. Песенка, которую распевали на фронте, звучала примерно так: «Все проходит, все проходит - отступление в декабре, наступление в мае». Остряки в тылу переделали последнюю строчку следующим образом: «Сначала уйдет фюрер, а за ним и партия». У некоторых немцев наблюдалась тенденция ставить свое выживание выше выживания нации, что подтверждается частушкой, которая была популярна среди шахтеров одного из промышленных районов рейха:
Дорогой Томми, лети себе, лети.
А нам, шахтерам, под землей не страшно.
Лети прямо на Берлин.
Там живут те, кто орал «Да!»46
Последняя строчки относилась к истерическому энтузиазму, с которым 18 февраля берлинцы встретили речь Геббельса о «тотальной войне».
Растущий страх дал пищу совершенно невероятным слухам, циркулировавшим летом 1943 года. В одних утверждалось, что рейх готовится применить против Англии ракеты с атомными бомбами, в других говорилось, что в предстоящем вторжении на британские острова немцам будет помогать тысяча японских летчиков. Однако рекорд глупости и фантастического вранья поставил слух, что Советский Союз предоставит японским самолетам право пролета над его территорией, чтобы оказать помощь Германии против Англии! Непрекращающиеся воздушные бомбардировки порождали кровожадные мысли о мести. Средства массовой информации на чем свет стоит клеймили пилотов англо-американских бомбардировщиков, называя их убийцами беспомощных женщин и детей, однако когда самолет сбивали и летчики опускались на парашютах и попадали в плен, с ними обращались как с офицерами и джентльменами. В разных частях рейха среди местных жителей стали раздаваться призывы к линчеванию таких «убийц». Геббельс, недолго думая, поддержал инициативу «снизу», поскольку это отвечало его планам тотальной войны. И вскоре из радиопередач многие немцы узнали, что в Японии не церемонятся со взятыми в плен пилотами бомбардировщиков, а по принятому там обычаю отрубают им головы прямо на месте. Это известие привело многих граждан Германии в восторг.47
Военные неудачи 1943 года породили волну антиберлинских настроений, как в городах, так и в сельской местности, в особенности среди тех, кто не любил идентифицировать себя с «пруссаками». Нацистские главари заволновались, узнав об этих дестабилизирующих, центробежных тенденциях. И было от чего. Ведь первое по-настоящему централизованное управление Германией было создано ими. Зимой в одной из речей Геббельс, в завуалированной форме, коснулся проблем германского единства. Он заявил, что нет лучшего подарка Черчиллю, чем смятение и неразбериха внутри Германии, которые неизбежны, если возникнут противоречия конфронтационного плана между горожанами и крестьянами, предпринимателями и рабочими, протестантами и католиками, баварцами и пруссаками. Нацисты хвалились, что им удалось похоронить классовую борьбу и классовые трения, но, тем не менее, они проявляли повышенную чувствительность ко всему, что могло привести к возрождению старой вражды. Однако в 1943 году некоторые опасные тенденции, разгоравшиеся ранее латентно, вынырнули на поверхность, несмотря на десять лет оболванивания населения геббельсовской пропагандой. В разных уголках Вены на домах появились ненавистные для нацистов цифры «1918».48 Люди писали их тайком, по ночам, выражая враждебность ко всему прусскому. Бывшая столица Австрии всегда отличалась антипрусским духом. Люди говорили: «Если мы выиграем войну, мы станем немцами; если проиграем, то останемся австрийцами».
От шуток, ходивших по рейху в 1943 году, отдавало юмором висельника. Он был настолько заразителен, что даже служащие министерства пропаганды не обладали иммунитетом от него. Вопрос: «В чем разница между Германией и Россией?» Ответ: «В России прохладнее». Вопрос: «В чем разница между Германией и Индией?» Ответ: «В Индии один голодает за всех». Циники дошли даже до того, что именовали североафриканский город, где потерпели поражение немецко-итальянские войска «Тунисградом». В другой «нездоровой» шутке речь шла о человеке, которого достали из-под развалин через два дня после воздушного налета. У человека погибли жена и сын, но он выбрасывает вперед в нацистском салюте поврежденную правую руку и кричит: «Хайль Гитлер! Данциг немецкий, и это самое главное!» Еще один анекдот касался человека, дом которого был разрушен при налете английской авиации. Ему нужно купить себе костюм, но из-за бомбардировок и дефицита товаров широкого потребления, это оказывается невозможным. Он с негодованием восклицает: «И все это из-за одного, единственного человека!» Человека тут же хватают и волокут в нацистский суд, где его спрашивают, кого он имел в виду? Человек поднимает голову и удивленно смотрит на судью: «Черчилля. А вы кого имели в виду?» Объектами народных шуток все чаше становились нацистские бонзы: «Прошло двадцать лет после окончания войны. Геббельс продает на улице газеты, а Геринг зарабатывает себе кусок хлеба продажей медалей и орденов. Прохожий спрашивает их, что они делают. Объяснив ему суть своих новых занятий, Геббельс и Геринг интересуются, как зовут прохожего, и тот говорит: «А разве вы не узнаете меня? Я - лорд Гесс!» Весьма характерно, что анекдоты подобного рода не были редкостью и для некоторых сотрудников Геббельса.49 Ведомство Розенберга, которое собирало сведения о настроениях населения по своим каналам, отмечало, что в последнее время в анекдотах не щадятся даже такие фигуры, как Геринг, Геббельс, Лей и другие. Кто рассказывал эти анекдоты? Жители Гамбурга, Берлина и Дюссельдорфа, а также переселенцы из районов, которые были полностью разрушены англо-американскими бомбардировками и стали разносчиками подрывной пропаганды.
Передвижения огромных людских масс облегчали распространение слухов и анекдотов. Кое-где высказывались мнения, что Германию может спасти лишь установление военной диктатуры:
«Фюрер может остаться во главе государства, но партия и все ее структуры и вспомогательные организации должны быть ликвидированы».50 Такие мысли давно уже созрели в умах некоторых немцев, и крах фашистской Италии летом 1943 года послужил толчком к их озвучиванию и распространению.
Контраст между фанатизмом нацистской пропаганды и перманентным кризисом на фронте вызвал следующую реакцию у продавщицы газет Урсулы фон Кардорфф: «Для таких людей немыслим даже компромиссный мир. Смерть или победа! Борьба до последнего человека, и этим последним обязательно окажется тот, кто кричит больше всех. Неужели когда-нибудь существовала нация, которая была бы так же нацелена на самоуничтожение, как эта?»51 Люди, лишенные фанатизма, просто выполняли свой долг, рассказывали мрачные шутки, старались воздерживаться, насколько это было возможно, от разговоров о войне и были насквозь пронизаны смертельным страхом. Не удивительно, что Геббельс приказал своим сотрудникам не употреблять больше слова «настроение», заменив его оборотом «отношение народа».52 У человека, который трудился в разрушенном бомбами городе, было здравое, нормальное отношение к действительности, но никак нельзя было ожидать от него бодрого и радостного настроения.
«Победа или смерть!» - этот постоянный мотив геббельсовской пропаганды все-таки находил дорогу к сознанию людей, несмотря на все жалобы и причитания, апатию и отчаяние. Народ страшился последствий поражения. Это было главной причиной, заставлявшей его работать и подчиняться властям. Гитлеру удалось так переплести свою судьбу с судьбой народа, что единственной альтернативой его власти казалось уничтожение нации, всеобщая катастрофа. Это единство судеб было одной их главных заслуг геббельсовской пропаганды военного времени, личным достижением министра пропаганды, его победой, от которой отдавало зловещим мраком обреченности. Он писал: «Никто больше не сомневается, что в этой войне решается главный вопрос - быть или не быть».53 Генрих Гиммлер и СС активно включились в эту кампанию, целью которой было заставить германский народ понять, что эта война была войной за рейх, а не за партию или СС. Если партия была обречена на гибель, такая же участь ждала и всю нацию. 16 ноября Геббельс сделал запись, рассчитанную на потомство: «Моральный дух нашего народа в настоящее время великолепен. Частично это результат хорошей работы нашей пропаганды, а частично - суровых мер, которые мы своевременно приняли по отношению к пораженцам...»54 В последней части своего изречения он, безусловно, имел в виду Гиммлера, который обеспечивал строгий надзор за эффективностью «суровых мер». Геббельс считал, что запуганный до смерти народ будет сражаться до конца. Теперь все, что ему было нужно, это успех, хотя бы временный, на каком-нибудь участке фронта и полномочия организатора «тотальной войны». Конечно, время от времени случались и предательства, кое-кто поддавался отчаянию, но в целом деятельность Геббельса приносила, как он не без самодовольства заявлял, неплохие плоды: «Если все будет зависеть от морального духа армии и народа, то мы никогда не проиграем эту войну».55 Особенно быстро начала расти популярность Геббельса в ноябре, когда он лично занялся вопросами оказания помощи многочисленным жертвам массированных налетов авиации союзников на Берлин. В июле 1943 года Готтлиб Бергер сказал Гиммлеру, что Геббельс не пользовался особой популярностью в народе, но через полтора года он заявил рейхсфюреру СС, что люди верят лишь Гитлеру, Геббельсу и Гиммлеру.56 Геббельс подытожил свой успех в статье «Новая фаза войны», опубликованной в «Дас Райх» 16 октября 1943 года: «Моральное отношение германского народа к войне не дает его врагам ни малейшей надежды на какие-либо уступки с его стороны».57 Эта фраза оказалась пророческой, но еще девять месяцев назад Геббельс вряд ли мог ее произнести. Успех пропаганды Геббельса означал, что он сумел-таки извлечь пользу лично для себя из все более ухудшавшейся ситуации на фронтах. Один шведский обозреватель заметил в начале войны: «Геббельс непопулярен до такой степени, что его начинают ненавидеть».58 К началу 1944 года положение изменилось. Геббельс стал неким «трибуном, выражавшим чаяния простого народа» в психологической борьбе с ужасами воздушной войны. «Это беда, которой подвластны все одинаково - и нацисты, и те, кто недолюбливает их, сплачивает немецкий народ», - писала Кардорфф в феврале 1944 года.59 Престиж Геббельса среди народа и его возможности реально влиять на политические решения, принимавшиеся на самом высоком уровне, достигли своего пика в период с конца 1943 и до начала 1945 года. До начала этого периода настроения по большей части были мрачными и подавленными. Так, в ноябре 1943 года одна консьержка заметила: «Ну и пусть приходят русские, а мне какое дело. Маленьким людям, вроде меня, они ничего не сделают, а главное - эта проклятая война наконец-то кончится».60 Гораздо большую пользу Геббельсу оказывали рассказы восточных рабочих, которые заверяли своих теперешних хозяев в том, что большевики просто перестреляют их и не будут пытать, если с угнанными в Германию будут более или менее прилично обращаться.61 Геббельс призывал к тотальной войне, а теперь каждому стало ясно, что без нее просто нельзя обойтись. Он был единственным из всех нацистских руководителей, кто хоть в какой-то мере принял на себя ответственность за кошмары воздушной войны и организовал оказание помощи ее жертвам. Министр пропаганды постоянно твердил об ужасах большевизма, и к октябрю 1944 года некоторым немцам они начали уже сниться. Успех Геббельса в конце концов логически сделал его преемником Гитлера, каковым он стал на несколько часов, в ночь с 30 апреля на 1 мая 1945 года.
В феврале 1944 года Геббельс выступил на совещании гауляйтеров. Темой его выступления была воздушная война, которая становилась все более ожесточенной. Он воспользовался этим случаем для безудержного восхваления НСДАП и непоколебимой воли германской нации выстоять в самых тяжких испытаниях. Геббельс сравнил бесстрашное, стойкое поведение германского народа с малодушной паникой, которая охватила население столиц других стран «оси»62 во время воздушных налетов, имевших куда менее серьезные последствия. Он пришел к выводу, что общность страданий и единая судьба теперь сплотили нацию, ведь люди, принадлежавшие к самым разным социальным слоям общества, сидели в одних и тех же бомбоубежищах и вместе тушили пожары, случавшиеся при налетах вражеской авиации. Один антифашист так выразился о сотрудниках Геббельса: «Как иезуитски ловко они эксплуатируют, в целях пропаганды, каждое естественное человеческое чувство».63 Нацистские пропагандисты никогда не шли на неоправданный риск. Когда потери на Восточном фронте стали расти угрожающими темпами, Шефер разослал по всем территориальным управлениям пропаганды инструкцию с приказом прекратить пользоваться термином «пушечное мясо», когда речь шла о враге.64 Нападки на партизан, которые именовались не иначе как «бандитами», также прекратились в конце 1944 года, когда нацистский режим начал планировать ведение партизанской войны против союзнических оккупационных сил. К весне 1944 года партийные пропагандисты оценили ситуацию так: народ понял всю опасность, которая исходит от большевизма, и теперь нам нужно сосредоточить усилия на другом направлении - народ должен понять, почему необходимо сражаться с западными демократиями до полной победы. Германская служба радиоперехвата, занимавшаяся составлением сводок с кратким содержанием иностранных радиопередач, снабдила сотрудников Геббельса конкретным материалом для этой кампании: «Вражеские голоса: борьба идет против всех немцев, а не только против партии Гитлера».65 Кампания против западных союзников началась в критическое для Германии время. До высадки союзников в Нормандии оставались считанные дни.
Период с июня по сентябрь 1944 года был для немецких пропагандистов тревожным в непредсказуемости развития общественного мнения. Успешное наступление союзников во Франции, не прекращавшиеся ни днем, ни ночью массированные воздушные налеты и разгром советскими войсками группы армий «Центр», в результате чего территория Польского генерал-губернаторства и Восточной Пруссии осталась на какое-то время фактически без прикрытия перед угрозой советского вторжения, все это стало серьезнейшим испытанием для геббельсовской пропагандистской машины. Опять участились высказывания о том, что, мол, не так уж страшны большевики, как их малюют. Особенно побаивались пропагандисты возрождения прокоммунистических симпатий германских рабочих. По этой причине было наложено вето на публикацию антимарксистского «диалога», написанного Куртом Бланком. Один из участников этого диалога, рабочий, приводил слишком много цитат из трудов Маркса, а также допускал пацифистские высказывания. Рим пал, Париж пал. Большевики вышли на границы Восточной Пруссии. Один крупный нацистский деятель в беседе с журналистом заявил, что уже заранее распрощался с жизнью. Когда американцы подошли к Аахену, по городу распространились слухи, что администрация, гестапо и партийные функционеры первыми позорно бежали от врага. Говорили также, что в урнах было найдено семьдесят партийных значков. Деморализация затронула даже некоторые части СС. Готлиб Бергер, начальник штаба Ваффен СС, в письме Гиммлеру от 26 сентября 1944 года раскаивался в том, что не погиб смертью солдата, участвуя в недавнем подавлении Словацкого восстания. Он также сообщал, что Геббельс уверен в стойкости населения западной части Германии.66
На поездах, переполненных беженцами из западногерманских городов, нередко красовались лозунги антинацистского характера: «Мы едем из Кельна, Аахена и Трира, спасибо тебе, фюрер!» и «Мы благодарны нашему фюреру!» Пришедшие в растерянность чиновники партийной канцелярии, узнав об этом, созвонились с министерством пропаганды и попросили принять меры, чтобы эти надписи были стерты до прибытия поездов в Вестфалию. Последние европейские сателлиты Германии капитулировали. Хватаясь за соломинку, в виде пословицы «нет худа без добра», аппарат Геббельса разослал по своим учреждениям на местах инструкцию, где подавались советы изображать в работе с населением события в выгодном для Германии свете. Отпала Финляндия - и слава Богу! Теперь рейху не придется кормить ее из своих запасов. Нашелся даже такой рьяный пропагандист-патриот, который предложил вменить всем членам НСДАП в обязанность бить пораженцев в челюсть. Гиммлер сообщал Борману, что население округа Дюрен было настроено крайне враждебно по отношению к НСДАП и никто не поднимал руку в гитлеровском приветствии, даже партийные функционеры.
В сентябре прекратились запуски на Англию ракет V-I, продолжавшиеся три месяца. Немцы возлагали на этот вид оружия особые надежды, и когда V-I оказались неспособными сокрушить «плутократов», начались саркастические насмешки. Некоторые называли эти ракеты Versager-I или «провал номер I»; другие шли еще дальше и употребляли выражение Volksverdummung-I или «национальная тупость номер I». Отход Румынии, Финляндии и Болгарии от коалиции «оси» дал повод многим немцам заметить, что «крысы побежали с тонущего корабля».67 Через несколько месяцев в народе стали говорить то же самое, применительно уже к гауляйтерам и другим нацистским бонзам, которые бежали из городов перед приходом войск противника, предварительно приказав населению держаться до последнего.
В конце 1944 года начальник управления пропаганды гау Галле-Мерзебург, в докладной записке, представленной в Берлин, обобщал свой свежий опыт и сформулировал на его основе некоторые предложения, которые, по его мнению, могли быть использованы в работе и другими органами пропаганды. Он признавал тот факт, что население в большинстве своем было охвачено депрессией, и ставил во главу угла вопрос: каким образом партия и государство могут возродить и укрепить волю к сопротивлению. В данных условиях, рассуждал этот начальник, очень трудно организовывать митинги и демонстрации, да и, кроме того, от таких мероприятий все равно было бы мало толку. Он выдвигал тезис, согласно которому основную тяжесть борьбы с вражеской радио и печатной (в виде листовок) пропагандой должны были взвалить на свои плечи партийные кадры, находившиеся ближе всего к народу - руководители низовых партячеек по месту жительства и на предприятиях. Он выделял то обстоятельство, что в этом деле должен возобладать разумный подход, ибо к настоящему времени разрыв между действительностью и догмами партийной пропаганды стал пугающе широк. Идеологические стереотипы, которыми специалисты Геббельса наводняли страну в течение более чем десяти лет, не оказывали больше никакого воздействия на умы и сердца немцев. Этот начальник мог бы добавить (но он не сделал этого), что вводящие в заблуждение WB тоже не способствовали укреплению у населения доверия к нацистской пропаганде. Он заявлял: «Я подчеркиваю, что любые формы работы с населением, будь то политическое просвещение или же обычная информация, должны ограничиваться рассмотрением живых, злободневных вопросов - любая попытка разговаривать с людьми в поучающей манере заведомо обречена на провал и потому бессмысленна». В конце своей записки начальник управления делал вывод, что объявление о создании фольксштурма (народного ополчения) открывало новые возможности для эффективной пропаганды.68
Создание фольксштурма совпало по времени с успешным контрнаступлением вермахта в Восточной Пруссии, временно вытеснившим оттуда советские части. Страхи, вызванные угрозой прорыва фронта Красной Армией и ее стремительного броска на Берлин, в значительной мере поутихли. Однако многие встретили весть о формировании отрядов фольксштурма с сомнением и разочарованием. Должно быть, Германия и впрямь попала в отчаянное положение, если уж на фронт стали отправлять стариков и безусых мальчишек прямо со школьной скамьи. Однако Геббельс блестяще организовал разъяснительную работу, привнеся в нее огромный эмоциональный накал, и отношение населения к этому важному мероприятию заметно изменилось в лучшую сторону. Фольксштурм объединял в своих рядах людей всех социальных групп и возрастов. Он, по замыслу его организаторов, обещал стать решающим фактором в тотальной войне, который должен был переломить ход боевых действий и склонить-таки чашу весов на сторону Германии. Те, кто не был призван в ополчение, участвовали в сооружении противотанковых рвов и других укреплений. Клятва, которую давали фольксштурмисты 12 ноября, в торжественной обстановке под звуки фанфар, породила волну гипертрофированного, уродливого энтузиазма. Однако уже в декабре и январе ему на смену пришло горькое разочарование. Фольксштурм так и не получил обещанного ему современного оружия, да и формирование и обучение его подразделений шло в хаотичной обстановке. Кроме того, никто не знал, как будут рассматривать фольксштурмистов союзники, как солдат регулярной армии или же, как партизан. В последнем случае, опасались члены фольксштурма, им мог грозить расстрел. Народ, обманутый лживыми посулами «чудо-оружия», теперь не верил этим потугам государства и партии, доживавшим последние месяцы. Кое-где жители даже срывали со стен плакаты с призывами вступать в фольксштурм. Многие ворчали из-за того, что их заставляли тратить свободное от работы время на военную подготовку, которой руководили партийные функционеры, мало что смыслившие в этом деле. Значение фольксштурма состояло в том, что он продлил агонию нацистского режима. В течение некоторого времени он продемонстрировал солидарность и сплоченность нации, вставшей как один человек на защиту рубежей родины. В этом смысле фольксштурм послужил целям Геббельса, вызвав в ноябре 1944 года к жизни последний порыв доверия к Гитлеру.69
В конце трудного 1944 года Йозеф Геббельс подвел итог «достижениям» своих подчиненных и остался ими очень доволен. В декабре он заявил, что пропаганда союзников потерпела крах, потому что ей не удалось вбить клин между германской нацией и ее руководством.70 Более того, болтовня германской пропаганды о несокрушимом «Атлантическом вале» все-таки возымела некоторое воздействие на союзников и несколько отсрочила их вторжение во Францию, и как бы не изощрялись над этим валом в шутках «аполитичные интеллектуалы», в Германии после дня «Д», несмотря на подавляющее военное превосходство союзников, воля народа к сопротивлению за последние месяцы еще более укрепилась. Геббельс верил, что восстановить и стабилизировать линию фронтов, в особенности на западе, осенью 1944 года удалось лишь с помощью его пропаганды. И хотя к началу 1945 года потери вермахта только убитыми составили 2 миллиона солдат, а в ходе воздушных бомбардировок союзников погибло более трехсот тысяч гражданских лиц, хотя в настроениях населения преобладали пессимизм и сомнения, Геббельса не покидала уверенность, что все эти факты лишь подтверждают его правоту. Он видел себя единственным человеком, который поможет Адольфу Гитлеру выиграть эту войну. Народ боялся последствий поражения, которое означало победу в первую очередь большевиков, а потом уже Запада. Как заметил Мартин Брозат, даже люди, которые давно уже не верили в победу Германии, отказывались и думать о поражении.71 Они продолжали воевать, работать и страдать с единственной целью - не допустить прихода большевиков. Это означало громадный успех пропаганды Геббельса. В данном контексте Гельмут Гайбер подметил весьма важную и характерную деталь: «И эта пропаганда, бесцельная и бессмысленная, которая исступленно размахивала призрачными, фантастическими понятиями, вопреки всему здравому смыслу, принесла успех и позволила отсрочить давно назревший крах интеллекта и морального духа еще на несколько месяцев. Несмотря на невыносимые тяготы и лишения, германский народ до самого конца цеплялся за свою веру в Гитлера, которая являлась ничем иным, как всеобщим помутнением разума».72 И Гитлер выразил Геббельсу благодарность, назначив того вместо себя, правда, на несколько часов, фюрером германской нации. В ответ Геббельс еще раз подтвердил свою преданность вождю и учителю тем, что в качестве последней кровавой жертвы принес ему жизни всех членов своей семьи, включая себя.
В марте 1945 года признаки неотвратимого краха были видны повсюду. Гороскопы астрологов, к чьей помощи часто прибегали крупные нацистские бонзы и высшие чины СС, были составлены в туманных, осторожных выражениях: «...значительное количество благоприятных созвездий говорят о том, что, если кризис этих месяцев удастся преодолеть, последуют лучшие времена». Иногда астрологи осмеливались на более конкретные предсказания следующего типа: «В настоящее время не наблюдается никаких благоприятных созвездий, которые могли бы предвещать Великому Германскому рейху полную победу».73 Это означало, что крах Германии в долгой войне был вполне реален.
Министерство пропаганды представляло собой последний оплот в этом мире фантазий. Даже чиновники, такие, как например, советник Шпенглер, умудрялись наряду с объективными докладами о моральном состоянии населения подавать безумные прожекты, вроде того, что следует воспользоваться услугами немецких поэтов и писателей (это в марте 45-го!). Пусть они де опубликуют статьи с выражением веры в рейх.74 Вместе с тем, Шпенглер сообщал, что народ хотел знать всю правду о положении дел на фронте. Люди удивлялись, почему на фронт посылают стариков-фольксштурмистов, в то время как молодые солдаты несли гарнизонную службу. Отчеты, которые теперь присылались в министерство территориальными управлениями пропаганды, содержали самые безрадостные и беспросветные выводы и заключения за все время существования этих учреждений: «Настроение народа остается мрачным» (16 марта 1945 года) и «Развитие военного положения не позволяет питать надежды на улучшение морального состояния населения, погрузившегося в пучину депрессии» (21 марта 1945 года).75 Вильфрид фон Овен заметил 17 марта, что дух германской нации «выгорел», а сама она находилась в состоянии полного оцепенения или «массового столбняка, от которого она никогда не сможет очнуться».76 Семь недель спустя, когда Гитлер и Геббельс были уже мертвы, ОКВ решилось наконец прекратить бессмысленное сопротивление.
12. Реакция немецкого населения на деятельность средств массовой информации во время войны
В «Третьем рейхе» не существовало общественного мнения, в обычном смысле этого слова, как не существовало и открытого обмена разными мнениями. Вместо этого там возникали подпольные средства массовой информации, которые распространяли мнения и информацию, преследовавшиеся правительством. Эта контрпропаганда принимала различные формы. Среди самых распространенных можно назвать анонимные письма с угрозами и оскорблениями в адрес нацистского руководства, антиправительственные надписи на стенах и слухи, передававшиеся из уст в уста. Власти, склонные к недооценке своего всеобъемлющего контроля над германским народом, реагировали на это инакомыслие с все возрастающей тревогой. В борьбе с ним они полагались на два главных средства - гестапо и собственные слухи.
Вожди «Третьего рейха» объявили, что они являются правителями «народного государства». Они хотели, чтобы каждый немец имел доступ к газетам, книгам, радиоприемникам и кинофильмам. Через средства массовой информации нацистские пропагандисты могли распространять как свою идеологию, так и истолковывать в нужном свете все последние события. Радио в этом отношении являлось уникальным средством, благодаря которому заправилы «Третьего рейха» имели возможность в считанные секунды обратиться к миллионам своих сограждан. Лозунг «Каждый должен стать радиослушателем» почти воплотился в жизнь к концу 1942 года. Количество радиослушателей возросло с четырех миллионов в 1933 году до шестнадцати миллионов. Поскольку абонементная плата за радио была для некоторых граждан обременительна, то их освобождали от нее за счет особых фондов партии.77
До войны Геббельс всячески содействовал внедрению в производство «народного приемника», или Volksempfanger'a - маленького и недорогого радиоприемного устройства. Ко времени начала второй мировой войны у большинства немецких семей был такой приемник.
В войну значение радио как средства практически мгновенной пропаганды еще более возросло, одновременно с этим появились и новые проблемы. У Германии не хватало мощных радиопередатчиков, поскольку пропагандисты, включая Геббельса, не предвидели быстрой территориальной экспансии Великогерманского рейха после 1938 года. В ходе войны нехватка запчастей к радиоприемникам достигла устрашающих размеров. Судя по сводкам RPA, в одном Вартегау по этой причине молчало двадцать тысяч радиоприемников.78 Вполне возможно, что этот дефицит создавался искусственно и причиной тому послужила тревога руководителей немецкой пропаганды, не уверенных в предпочтениях слушателей, многие из которых тайком настраивали свои радиоприемники на волну швейцарских, английских и советских радиостанций.
В течение первых девяти-десяти месяцев войны реакция населения на радиопередачи была вполне благожелательной, но как только оказалось, что война протянется дольше, чем ожидалось, содержание немецких радиопрограмм, отличавшихся туманностью и тавтологией, стало вызывать раздражение.
В октябре 1940 года один иностранный корреспондент отметил: «... в последнее время я неоднократно замечал, как некоторые немцы выключали свои радиоприемники почти сразу после начала передачи новостей берлинским радио, весьма выразительно восклицая: «О, какая чушь!»79 Разумеется, по сравнению с остальными жителями Германии, берлинцы всегда отличались большим скептицизмом. К 1942 году нелегальное прослушивание вражеских радиопередач во многих районах страны достигло критических масштабов.
Адольф Гитлер предвидел такой вариант развития событий еще до войны. Он предложил Геббельсу организовать производство приемников с фиксированной настройкой, в качестве гарантии от прослушивания их владельцами иностранных радиопередач. Позже, уже когда война началась, Геббельс, не сумевший выполнить задание фюрера, стал сваливать вину на других, но Гитлер продолжал считать именно его главным виновником провала данного поручения. Сразу же после нападения на Польшу Геббельс составил проект указа «О чрезвычайных мерах в области прослушивания радиопередач». Этим декретом запрещалось нелегальное слушание передач иностранных радиостанций и вводились суровые наказания для нарушителей, вплоть до смертной казни в исключительных случаях. В течение следующих трех лет Геббельсу пришлось выдержать немало схваток с другими нацистскими руководителями. Камнем преткновения послужил вопрос о разработке критерия для выдачи разрешений на прослушивание иностранных радиопередач. В начале 1942 года в дело вмешался сам Гитлер.80 Четыре министра, пытавшихся получить подобное разрешение, натолкнулись на отказ, удовлетворена была лишь просьба Розенберга. Геббельс раздраженно заметил: «Просто отвратительно, как много высших чиновников пытаются доказать мне, что их дальнейшая работа просто застопорится, если им не выдадут разрешения на слушание иностранных радиопередач. Почти во всех случаях они получают у меня отказ».81 Весьма характерно, что министр забыл добавить фразу: «Этот запрет эффективен там, где у меня хватает сил и средств, чтобы проследить за его соблюдением».
Когда Геббельсу доложили о повсеместных нарушениях указа от 1 сентября 1939 года, он воспринял это как личное оскорбление. Впав в бешенство, он с руганью обрушился на тех немцев, которые были настолько «тупы», что предпочитали слышать голос Черчилля, чем прочитать отчет о его выступлении, написанный Фриче или самим министром пропаганды. Геббельс клеймил позором тех, кто осмеливался преступить закон, называя их «неблагодарными, презренными, низкими тварями», поскольку эти явления объективно свидетельствовали о недостатке доверия к вождям со стороны рядовых германских граждан.82 Справедливости ради следует - указать, что он преувеличивал значение повышенного интереса своих соотечественников к вражеским радиоголосам. Многие немцы слушали Би-Би-Си, стремясь лишь получить по возможности более полную информацию о положении на фронте. Они отвергали не власть нацистов, а скорее их политику в области информирования населения.
Особенно непопулярными передачи германского радиовещания стали зимой 1942-43 годов. Людям надоело до тошноты изо дня в день выслушивать тирады о «Рузвельте, марионетке евреев», в то время когда они с замиранием души жаждали услышать известия о Сталинграде и Северной Африке,83 где сражались и умирали их близкие. Все изголодались по подробным отчетам с фронта, с передовой. Нужна была конкретизированная специфично военная информация. Статьи или радиоочерки военных журналистов и обозревателей, таких, например, как Освальд Зенкнер, генерал Пауль Гассе и оберлейтенант Зольдан пользовались большим успехом. Семьи, беспокоившиеся о судьбе близких на советском фронте, тайно настраивались на волну Москвы, где упоминались имена некоторых пленных солдат вермахта и названия мест, где шли ожесточенные бои. Германские средства массовой информации, как правило, не давали таких сведений. Геббельс был практически бессилен предпринять какие-либо эффективные меры, чтобы помешать немцам слушать подрывную пропаганду из Москвы. О глушении радиопередач не могло быть и речи, поскольку немцы располагали весьма несовершенной техникой, и любые меры подобного характера резко ухудшили бы прием передач Великогерманского радиовещания на территории Германии.84 Однако Геббельс постарался возместить этот недостаток в других сферах пропаганды. В рамках программы тотальной войны был разработан новый подход в подаче информации, отличавшейся большей оперативностью и откровенностью. Вместе с тем, он начал специальные кампании, направленные против слушания вражеских передач и распространения слухов, основывавшихся на таких программах. Эти кампании приобрели особый размах в последние два с половиной года войны.
Сотрудники министерства пропаганды, работавшие на радио, столкнулись с проблемой иного характера, которую поставили перед ними вражеские радиопередачи в диапазоне коротких волн, хитро маскировавшиеся под подпольные немецкие радиостанции. Например, «Штурмовик Макс Шредер» так излагал германскому народу свою антинацистскую версию причин войны: «И никто больше не верит, что Польша собиралась напасть на нас. Даже величайший мошенник всех времен, наш доктор Лгун, признает, что Польшу нельзя рассматривать как причину войны, но она оказалась как нельзя более подходящим предлогом». «Штурмовик Шредер» рассказал своим слушателям, что Гитлер начал подготовку к войне еще с 1933 года, в то время как Англия постоянно демонстрировала Германии свою добрую волю. Этот тип «черной пропаганды» постоянно прослушивался службой радионаблюдения за эфиром министерства пропаганды. Доклады, где упоминались такие нелегальные радиопередачи, были еще одним источником головной боли и тревог для Геббельса. Вдобавок ему доложили, что сотрудники службы радионаблюдения давали читать копии своих отчетов и сводок людям, не имевшим допуска к такого рода информации, тем самым вольно или невольно способствуя распространению вражеских измышлений.85
Самым известным германским радиокомментатором во времена войны был Ханс Фриче. Когда его судили в Нюрнберге, его защитник Хайнц Фриц без экивоков признал: «Вне всяких сомнений, он в огромной степени способствовал формированию политического мнения в Германии...»86 Так оно и было до 1943 года, но после Сталинграда Фриче, чьи манеры и раньше частенько вызывали негативную реакцию, теперь столкнулся с возросшей враждебностью своих слушателей. СД постоянно держала Фриче в курсе относительно реакции населения на его еженедельные политические радиообращения. Когда 6-я армия погибла в Сталинградском котле, передачи Фриче подкупали своим пафосом и откровенностью. Трогательная манера, с которой он преклонялся перед героизмом солдат и офицеров армии Паулюса, произвела глубокое впечатление на многих немцев, хотя у некоторых, наоборот, душу выворотило от его гнусного подвывающего голоса, типичного для сугубо штатского, не нюхавшего пороха человека. Даже в дни траура по 6-й армии, отдавая дань уважения павшим, Фриче не мог перебороть себя, и в его голосе по-прежнему звучало циничное высокомерие, более подобающее во времена победы, но не после Сталинградской катастрофы. Слушатели критиковали Фриче за то, что его передачи становились все более бессодержательными. Он начинал повторяться. Казалось, он сам порой бывал смущен неактуальностью и надуманностью своих тем. Число его слушателей неуклонно сокращалось.87 В докладах СД, где все эти проблемы достаточно четко фиксировались и анализировались, откровенно признавалось, что число немцев, слушающих вражеские передачи, растет с каждым днем. Народ предпочитал серьезный тон комментариев генерала Дитмара и отворачивался от политического пустозвонства Фриче и Карла Шарпинга.
В письмах слушателей, полученных Фриче и Геббельсом в период между 1941 и 1945 годами, содержится потрясающее по убедительности доказательство растущего недоверия и враждебности населения к радиопрограммам Великогерманского радиовещания. В письме, написанном в адрес Фриче в начале 1941 года некоей Элизабет Гентцке, выражались стандартные чувства восхищения, которые вызывали его передачи перед началом Восточной кампании. Фрау Гентцке говорила, что англичане безусловно заслуживают уничтожения за то, что затеяли эту войну и разбомбили Ганновер, убив при этом много невинных мирных жителей. «Я написала это письмо, чтобы призвать к отмщению за страдания жителей Ганновера!» Так обозначила цель своего письма эта почитательница ораторского таланта Фриче. Вне всяких сомнений, это длинное письмо, над которым фрау Гентцке, должно быть, напряженно трудилась несколько часов, порадовало Фриче. Он написал ответ фрау Гентцке, в котором выразил ей свою сердечную благодарность. Фриче заверил свою корреспондентку, что Гитлер трудится день и ночь не покладая рук, над тем, чтобы надежно защитить немцев от кошмарных воздушных налетов. Однако дотошная женщина из Ганновера не успокоилась и сочинила второе письмо, в котором выразила свое недовольство тем, что Фриче в своей радиопрограмме не выразил конкретного сочувствия к пострадавшим ганноверцам, не оплакал их мертвецов. Ответ Фриче, ссылавшегося на то, что он следовал букве инструкции, предписывавшей выражать общее сочувствие всем гражданским жертвам, не удовлетворил ее, несмотря на то, что она была пылкой поклонницей комментатора. В заключение письма Гентцке с воодушевлением сообщает Фриче: «Сегодня вечером я снова буду слушать вас и при одной этой мысли меня переполняет радость!» В ее восхвалении Фриче содержалась и скрытая критика, которая поздно станет явной и повсеместной: его слова отличались уклончивостью, недоговоренностью, да и вообще, люди там, в Берлине, сидящие в уютных креслах радиостудии, просто не представляют себе ужаса воздушной войны, уносившей жизни гражданского населения, стариков, женщин и детей. Забеспокоились даже нацисты из числа ярых фанатиков. Некий А.Кнох написал Гитлеру, предлагая в отместку бомбить английские жилые кварталы и больницы.88 Фриче, к своему сожалению, не мог ответить Кноху, что Люфтваффе давно, еще с 1940 года, совершает такие налеты. Дело было в том, что он всегда утверждал обратное, а именно: это англичане, а не немцы, практикуют воздушный террор.
Доверие к Фриче помогли подорвать и такие проблемы, как трактовка полета Гесса. Он придерживался партийной линии, заявляя, что Гесс был человеком, маниакально преданным своей идее образумить англичан и тем самым спасти их. Рьяные члены НСДАП были, разумеется, недовольны таким объяснением. Разве Гесс не был предателем, заслуживавшим расстрела? Автор одного из писем сравнивал урон, нанесенный полетом Гесса, с путчем Рема в 1934 году. Многие партийцы уважали Гесса, но тем, кто его недолюбливал, было недостаточно трактовки, утверждавшей, что Гесс психически неуравновешенный человек. «Один из тысяч» написал Фриче, что члены партии удивляются, как мог душевнобольной человек быть преемником Гитлера? Автор этого письма весьма язвительно поддел «эскапады» Роберта Лея, человека, убеждавшего германские женатые пары, что они «могут просуществовать на 48 марок в месяц», хотя сам он «снимал» уличных проституток и «платил им по 148 марок за несколько часов удовольствия». А как насчет «дьявола с деревянной ногой!» Корреспондент обличал «отвратительные сексуальные излишества» Геббельса и внезапно появившееся у него богатство и заключал письмо многозначительным комментарием: «Теперь вы можете понять, почему тысячи людей слушают новости только из английских радиопередач?» «Добропорядочный немец» рекомендовал Фриче во время шумихи, связанной с делом Гесса, поменьше открывать свой рот, ибо «по меньшей мере, 70 процентов слушателей» сразу же выключают свои радиоприемники, едва лишь в динамиках начинает звучать его голос. Он продолжал: «А что касается Гесса, то каждый, кто честен в своих мыслях, должен отдать ему дань уважения. Он был единственным, кто не захотел идти до конца с человеком, который превратит весь мир в развалины. И этот человек смеет говорить, что Гесс - сумасшедший. Я считаю, что Гесс находится в куда более здравом уме, нежели Гитлер, поскольку лишь маньяк способен вести целые народы навстречу гибели так, как это делает фюрер». Этот анонимный автор резко отзывался о нуворишах из числа нацистских бонз, включая «этого жирного борова» Геринга, и выражал надежду, что Гесс выдаст англичанам военные планы Гитлера, приблизив тем самым крах нацизма в Германии, «А ты, ты - бродяга...» Далее этот смельчак, который своим письмом явно опровергал хвастовство Геббельса об успехах его пропаганды, просил Фриче показать это письмо Гитлеру, чтобы тот мог видеть, «что не все немцы так тупы, как ему хотелось бы думать!»
Геббельс и сам получал много писем, содержавших враждебные или отрицательные отклики на те или иные статьи и радиовыступления. В одном из таких писем, под которым стояла подпись «общественное мнение», выражалось уважение к Гессу, который сохранил остатки совести и чувства справедливости. Используя садистскую терминологию, которая часто встречалась даже во многих антинацистских письмах, автор ссылается на «нацистскую смирительную рубашку» и разносит в пух и прах Гитлера и всю свору его приспешников, называя их преступниками. По его мнению, Гитлера, Геббельса, Риббентропа, Розенберга, Гиммлера и Лея следовало «публично высечь, вывалять в смоле и перьях, подвергнуть пыткам на дыбе, а затем сжечь на костре...» Письмо «общественного мнения» завершалось выражением пожелания, чтобы в этом акте мщения могли принять участие все жертвы преступного нацистского разбоя - священники, узники концентрационных лагерей, англичане и другие пострадавшие от вторжений нацистов народы и «последними по счету, но не по значению, евреи». Геббельс считал авторов таких писем безумными предателями. В нацистском мире извращенных ценностей эти письма служили свидетельством того, что всей огромной репрессивной машине «Третьего рейха» не удалось задушить стремление к правде и справедливости, которое некоторые немцы смогли сохранить в себе и пронести через все тяжкие испытания.
Став главным политическим радиокомментатором «Третьего рейха», Ханс Фриче навлек на свою голову гнев некоторых разъяренных радиослушателей. Когда он заявил, что Германия, в которой существовала свобода вероисповедания, ведет борьбу против безбожников-большевиков, один корреспондент обратил внимание Фриче на явное расхождение его слов с действительностью: «...в теории, в Германии и в самом деле якобы существует свобода религии, свобода вероисповедания. Но на практике дело обстоит иначе». Автор письма, Эрнст Майр, вспоминал годы нацистского давления на верующих с целью заставить их отказаться от посещения церквей. «Я написал вам как человек, внутренне свободный», - заканчивал он свое письмо. Такая антинацистская «внутренняя эмиграция» была анафемой для главарей национал-социалистического режима. 3 октября последовал неуклонный ответ Фриче, который сказал, что свобода религии означает право духовного лица поделиться своими размышлениями с паствой, даже если он воспользуется этим правом в ущерб государству, например, «отзовется о евреях как об избранном народе». В этом и заключалась вся скользкая суть Фриче, который сумел остаться антисемитом, не подвергая при этом евреев прямым нападкам.
После вторжения в Россию главными сторонниками Фриче среди авторов писем на радио стали мстительные, рвущиеся наверх нацисты, почти лишенные интеллекта. Некоторые из их писем, между тем, представляют интерес, особенно когда они обсуждают слухи, распространяющиеся в народе. Одно такое письмо, написанное 31 августа 1941 года, свидетельствует о растущем недоверии к политике Гитлера. Автор, Ида Кайзер-Инзингер, упоминает о слухе, что гестапо ликвидирует душевнобольных и просто слабоумных. Она также намекает, что многие немцы не совсем понимают и одобряют политику режима в отношении евреев. Некоторые люди даже говорили, что евреи не заслужили такого жестокого обращения. Они не понимали, что за Англией стояли евреи и они же заправляли всеми делами в России и Америке, - комментировала автор письма. Составляя ответы на эти письма, Фриче привлек на помощь доктора Альбрехта, сотрудника министерства пропаганды.89 И разумеется, с большим рвением он старался отвечать на хвалебные письма, а не на критические.
Люди иногда адресовали письма как Фриче, так и Геббельсу, случались обращения и к другим нацистским руководителям. Один автор, который, очевидно, знал, о чем пишет, заявлял, что нацисты, из-за массовых казней совершенных командами СС в Лемберге (Восточная Галиция) и других местах, несут вину за «ненависть евреев всего мира», обращенную против Германии. В другом письме, направленном Фриче в сентябре 1944 года, автор вспоминал: «Прошло два года, с тех пор как я сообщил вам о своем твердом убеждении в том, что Германия проиграет эту войну и что в следующем году почти все немцы согласятся со мной в этом». Этот человек замечал, что Фриче принадлежал к числу тех немногих немцев, которые, похоже, все еще придерживались противоположного мнения, и пророчески констатировал, что некоторые высшие нацистские бонзы будут по-прежнему твердить о победе, даже если враг будет стоять у самых ворот Берлина! Кто же довел Германию до такого печального состояния? «Слепое, безумное, бессовестное руководство». Корреспондент обратил иронию Фриче против него самого, говоря о невероятно трудной задаче, стоявшей перед комментатором: он должен был извратить все понятия о правде, справедливости и этике, чтобы ослепить германский народ и лишить его возможности видеть все в истинном свете. В письме прозрачно намекалось, что грядет эра справедливости и правосудия, ибо империя «Третьего рейха» просуществует лишь двенадцать лет, а не тысячу, и что те, кто совершал преступления ее именем, уже сейчас трясутся от страха перед неминуемой карой.90 Даже хладнокровного, ироничного Фриче наверняка прошиб холодный пот, когда он прочитал следующую, нацарапанную каракулями записку:
Дорогой Ханс,
Ты свое отболтал.
Много глупости в твоих речах.
А теперь захлопни пасть,
Садись в ближайший поезд и дуй на фронт
И становись героем!
(подписано) Из госпиталя для тяжелораненых солдат.91
К концу 1944 года письма с жалобами и ругательствами потекли в министерство пропаганды рекой, и почти все они были адресованы Фриче и Геббельсу. Один автор саркастически процитировал изречение Гитлера: «Дайте мне десять лет, и вы не узнаете своих городов». Другой корреспондент предвидел, что все офицеры - участники антигитлеровского заговора, зверски умерщвленные нацистами, будут посмертно отмщены, «и это так же верно, как то, что есть Господь на небесах». В письмах все чаще выражалась истерическая, патологическая ненависть лично к Фриче и Геббельсу; во многих письмах «пруссаки» назывались «разбойниками и убийцами», предсказывалось, что имя Германии будет запятнано, пока души тысяч замученных насмерть евреев, русских, сербов, поляков и инакомыслящих немцев будут в поисках справедливого возмездия неприкаянно бродить по свету. Часто писавшие письма делали намеки на предыдущие пропагандистские кампании и задавали неприятные вопросы: Что случилось с неприступным «Атлантическим валом»? Почему после 20 июля 1944 года пришлось второй раз объявлять тотальную войну, когда Геббельс объявил ее после Сталинграда? Некоторые записки, вложенные в конверт, были больше похожи на политические плакаты; пропагандистские приемы нацистов обращались против них самих»: «Долой Гитлера, кровожадного пса, и смерть всем пруссакам!», «Мы ненавидим не плутократов, а нацистов». Одна женщина мечтала о времени, когда из Гитлера и Геббельса сделают чучела, набитые соломой или ватой, и поставят их в Британский музей. Еще один слушатель писал: «Одна вещь очевидна каждому: Германия обретет мир лишь тогда, когда исчезнет безумец из Оберзальцбурга».
Степень осведомленности авторов писем о массовых казнях, совершавшихся СС на востоке, была просто поразительной. Один автор упомянул об источнике, надежность которого не оставляла сомнения - болтовня разоткровенничавшихся в пьяном угаре высших офицеров СС. В другом письме Гитлер именовался богемским воришкой и говорилось (к сожалению, это предсказание не сбылось), что немецкий народ воистину восстанет, но не так, как желал того Геббельс. Он поднимется против Гитлера и воздаст должное всем нацистским преступникам. В этом письме содержалась интересная деталь: нацисты, которые так пеклись о расовой чистоте, сами же заставляли многих германских женщин и девушек, изголодавшихся по мужской ласке, пойти на половые связи с иностранными рабочими-недочеловеками и расконвоированными военнопленными, занятыми на различных неквалифицированных работах, где применялся тяжелый физический труд! У многих авторов не вызывало никаких сомнений то, что истинными «плутократами» в Германии были все, кто принадлежал к нацистской элите.
И подобные излияния ненависти доминировали в большинстве писем и открыток, посланных Хансу Фриче.92 Эти проявления вражды к национал-социализму являются трогательным свидетельством несгибаемости и стойкости человеческого духа. У Геббельса были все причины для беспокойства. Главной своей задачей он считал предотвращение еще одного 1918 года. Пока массы продолжали работать и сражаться за нацистов, он выигрывал войну, какой бы бесславной не была его тактика.
Резкий упадок духа германского населения летом 1944 года выразился и в том, что теперь нападки на Фриче последовали и со стороны нацистских пропагандистов. Начальник управления пропаганды в Бохуме отметил, что слушателям не нравится ирония в выступлениях Фриче. Им не нужен был больше саркастический диалог с врагом. Настало время для откровенной беседы с германским народом. Этот рапорт глубоко задел Фриче, поскольку Бохум был его родным городом. Однако эта критика ничему его не научила, он по-прежнему оставался вне ее, и его ответом был жалкий лепет о сложной задаче, которую ему приходилось выполнять в трудное время. Некоторые нацисты пытались, в меру своих возможностей, оказывать помощь: один послал Геббельсу подробный доклад об успехах коммунистов в Вене, другой послал Фриче целую поэму, воспевавшую фольксштурм. Какая-то мазохистка или просто спятившая женщина, в конце февраля 1945 года, когда был уничтожен ее родной Дрезден, написала Фриче письмо, в котором просила печатный текст его выступления, посвященного разрушенному до основания городу. Она не смогла услышать его слова, потому что ее радиоприемник был уничтожен вместе с домом... Другие подбадривающие голоса исходили от людей, «причастных к оккультизму». Так, в 1944 году одна женщина в своем письме клятвенно заверяла, что еще в 1921 году ей явился дух-спаситель Германии.93
В обстановке недоверия к радио и другим средствам массовой информации плодились самые невероятные слухи. Начиная с 1940 года огромную заботу Генриху Гиммлеру доставляло распространение гражданскими лицами информации, которую они почерпнули из вражеских листовок, сбрасывавшихся на Германию с самолетов. Нацисты полагали, что враг старается деморализовать население и привести Германию к капитуляции, как это было в 1918 году. Несмотря на строгие предупреждения полиции о сдаче всех подобранных листовок, часто случалось так, что лица, нашедшие и прочитавшие листовку, передавали ее другим, а те - третьим. Наиболее эффективное воздействие оказывали листовки, содержавшие военные сводки, которых не было в германских средствах массовой информации. Попытки Гиммлера противостоять распространению слухов вражеского происхождения путем сотрудничества с соответствующими государственными и партийными учреждениями, были одним из направлений контрпропагандистской деятельности. Другим стал секретный бюллетень «Оборона против лжи» («Lügenabwehr»), издававшийся совместно несколькими гражданскими ведомствами и вермахтом. В этом интересном бюллетене печатались те «лживые» слухи, которые имели хождение в народе. Там же помещалась и информация, помогавшая бороться с этими слухами путем нейтрализации конкретных фактов и идей. Пример: «Япония - СССР. Объявление североамериканского радио об отзыве японского посла из Москвы является ложным». Спецслужбы управления внутренней пропаганды издавали свое собственное «Зеркало слухов», пользуясь тем же методом, что и «Lügenabwehr».94 «Зеркало слухов» давало более аккуратную и подробную информацию, поскольку оно ссылалось на предполагаемый источник того или иного слуха.
К 1942 году «Третий рейх» быстро превращался в главный центр слухов и сплетен всего мира. Досье, хранящееся в полицейских архивах, содержат невероятные, поразительные описания способов их распространения. Там же можно узнать, и насколько опасно было распространять слухи. Две медсестры, Хильдегард Вольф и Ингеборг Нойман, познакомились с двумя солдатами вермахта; разговор довольно быстро перешел на политические темы. Один из солдат заметил: «Великая Германия несет главную ответственность за начало войны». Солдаты также упомянули о том, что русские совершенно не были подготовлены к нападению на Германию и что германские войска жестоко и варварски обращались с гражданским населением оккупированных областей СССР. Когда женщины возразили, приводя в качестве примера зверства, якобы учиняемые русскими в отношении немецких военнопленных, оба военнослужащих лишь «иронически улыбнулись». Они даже защищали евреев: по их словам выходило, что евреи не подталкивали другие народы к войне. «Добропорядочные» женщины наведались в гестапо и сообщили об этом случае. Доносительство, между прочим, всячески поощрялось гитлеровским режимом как неплохое противоядие против слухов. Данное происшествие, как и некоторые другие случаи подобного рода, привлекло внимание самого Геббельса.95
Слухи, что война продлится еще очень долго, часто носили оттенок антинацистского юмора: «Когда окончится война? Через 12 лет, когда Адольф Гитлер уйдет в отставку». Другие слухи передавались из уст в уста в виде рассказа очевидца событий, о которых шла речь. Один человек, например, утверждал, что недавно в Берлине возникли беспорядки, которые пришлось подавлять с помощью подразделений СС. Другой заявлял, что в Лейпциге кто-то вывесил советский флаг и что там на окнах и на тротуарах часто появляются вражеские лозунги. Чаще всего ходили слухи о снижении норм выдачи хлеба и мяса. В докладе, предоставленном Тисслером, признается, что в городе Гера 11 и 12 мая 1942 года на витринах магазинов и тротуарах были написаны враждебные лозунги с нападками на партию и фюрера. Гестапо немедленно приняло меры к установлению виновных, но преувеличенные слухи о происшествии успели распространиться на близлежащие кварталы. Что же нацарапали эти «преступники»? «Гитлер - наш убийца». «Красный фронт - Рот-фронт», символ («три стрелы») старой республиканской организации рейхсбаннер и «Гитлер - свинья». Нацисты с 1920 годов использовали стены для своей пропаганды. Теперь их враги делали то же самое. Высшие партийные инстанции пришли к выводу, что источником политического инакомыслия были вражеские радиопередачи, особенно те, в которых говорилось о снижении нормы выдачи продуктов по карточкам.96
С 1943 года Роберт Лей стал использовать страницы бюллетеня, выпускавшегося его организацией, для борьбы со слухами. В июле этот бюллетень с пугающей откровенностью заявил, что главной задачей просвещения рабочих в настоящее время является опровержение гнусной клеветы и слухов.97 Но слухи никак не хотели сдаваться. Наоборот, их становилось все больше, а содержание их было все фантастичнее, по мере того как война продолжалась и в 1944 году. Население Шлезвиг-Гольштейна поговаривало о том, что Германа Геринга арестовали за установление контактов с союзниками.98 Во время последних восьми месяцев, войны правительство мобилизовало все свои ресурсы и возможности для борьбы с распространением слухов и их последствиями. Управление пропаганды в Дюссельдорфе затребовало выделения дополнительных фондов бумаги, чтобы ко 2 ноября 1944 г. напечатать один миллион листовок.99 К этому времени враг уже находился на территории Германии, как и большая часть подразделений вермахта. Дистанция между гражданским населением и армией неуклонно сокращалась, и контакт между ними становился неизбежным. Тех, у кого еще были отсрочки от призыва по каким-либо причинам, спешно забирали в вермахт и наскоро обучали. В этой обстановке листовки и другие формы борьбы со слухами имели двойное предназначение - для населения и для военнослужащих. Партийные и государственные учреждения, ведомства пропаганды как гражданские, так и военные, высшие должностные лица национал-социалистического руководства работали в период с октября 1944 по апрель 1945 в тесном сотрудничестве.100
Самым эффективным средством контрпропаганды, оставшимся в распоряжении нацистского режима на этой конечной стадии войны, была кампания «шепота», или распространение контрслухов, точно так же, как распространялись слухи (Mundpropaganda). Агент в гражданской одежде или военном мундире громко беседовал с товарищем в людном месте, чтобы их могли послушать охочие до новостей жители данной местности. Агент внедрял слух, содержание которого было разработано соответствующими органами. Правительство надеялось, что этот слух, в конце концов, подавит слух подрывного характера на ту же тему. Официальным распространителям слухов также вменялось в обязанность сообщать обо всем услышанном от других людей в территориальное управление пропаганды. После многих лет борьбы со слухами, которая велась устаревшими, ортодоксальными методами, нацисты стали использовать способы, приписывавшиеся ранее вражеским агентам и радиопередачам. Основные направления этих кампаний являлись прерогативой областных управлений пропаганды, однако Вернер Науман настаивал, чтобы все лозунги и контрслухи представлялись ему на проверку и утверждение, до того как их станут внедрять на местах.101 Примеры этой контрпропаганды дают неплохое представление о настроениях, преобладавших в народе в последние месяцы войны.
Слух: «Большевики не причиняют никакого вреда населению в оккупированных ими районах рейха».102
Контрслух: «Они совершают вопиющие зверства».
Происхождение слуха: вражеская агитация, направленная на подрыв боевого духа германского народа.103
Контрслух: «Мы достигли высшей точки войны. Теперь нам нужно выиграть время, чтобы успеть переоснастить новые армии новым оружием для нанесения сокрушительных контрударов».
Слух: «Германская 7-я армия окружена в Нормандии».104
Контрслух: «Это не так, но союзникам приходится лгать из-за успешных бомбардировок Англии ракетами V-I и разногласий с русскими по поводу Польши».
Лозунг № 29 (Саксония): «Тот, кто предает Германию, сам падет жертвой большевизма».105
Лозунг № 32 (Саксония): «Генерал Время не оправдает надежд англичан!».106
Лозунг № 7 (Магдебург-Анхальт. 6 октября 1944 г.): «Положение на северном участке Восточного фронта стабильно».107 «На южном участке Восточного фронта посланы подкрепления». «Наша истребительная авиация вновь добилась больших успехов!» «Англо-американцы не лучше большевиков!»
Лозунг № 12 (Магдебург-Анхальт): «Общественность обязательно совершит ошибку, если будет судить о военном положении в целом по ежедневным потерям территории, которые отмечаются флажками на карте», «...в конце концов победа будет за нами», «...у наших врагов одна цель: уничтожение нашей нации». «В одной деревне пьяные солдаты-негры бросили три ручных гранаты в группу играющих ребятишек». «Германский фольксштурм - это великая демонстрация вооруженного единства всей нации!» «Лучше быть мертвым, чем рабом!» (Вариация в DW: «Я лучше умру, но не буду рабом и не увижу Германию порабощенной - никогда!») «Добровольцы, вперед! В фольксштурм за честь, свободу и хлеб!»
Лозунги в Данциге 10 октября 1944 года: («Только для личной и устной информации!») «Америка - страна проституции и несправедливости».
Лозунг № 12 (начальник штаба пропаганды, 22 октября 1944 года): «С предателями будет покончено. В трех городах близ Аахена, оккупированных англо-американскими войсками, сознательные немецкие товарищи ликвидировали свиней, которые пришли в услужение к американцам...»108
Эта форма пропаганды особенно прижилась в Вене. Осенью 1944 года местная организация НСДАП под руководством Эдварда Фрауэнфельда решила начать кампанию в прессе против слухов. Их лозунгом было: «Враг говорит здесь!» Статьи под этим заголовком, мало чем отличавшиеся друг от друга, появились в венском издании «Фёлькишер Беобахтер», «Нойес Винер Тагеблатт» и «Винер Нойесте Нахрихтен» в период с 4 октября по 1 декабря.109 Местные власти утверждали, что эта газетная кампания была чрезвычайно успешной. Шефер, из министерства пропаганды, не был в этом уверен, поскольку статьи распространяли те слухи, которые они опровергали. Нацистские кампании по борьбе с вражеской пропагандой, как правило, использовали метод создания контрслухов; открытое признание слухов и их разоблачение в средствах массовой информации привело бы к распространению подрывной пропаганды врага. По этой причине 12 декабря Шефер приказал Вене прекратить кампанию, порекомендовать начальнику местного управления пропаганды противодействовать слухам с помощью других слухов.110 Такая бюрократическая неразбериха и путаница создавала помехи в согласованном проведении пропагандистских кампаний и послужила причиной того, что Науман потребовал представлять ему на одобрение планы всех мероприятий по распространению контрслухов.
Бюллетень «Пропагандист» опубликовал список наиболее распространенных в народе слухов, с рекомендациями; как нейтрализовать эти потенциальные источники волнений. «Пропагандист» потребовал от сотрудников различных ведомств, занимавшихся проблемами пропаганды, немедленно обратить внимание на вражеские листовки и радиопередачи, которые распространяли будоражащие, ложные слухи среди населения, такие, как «фюрер в опасности». Слухи этого рода были направлены против германского единства, на подавление воли немцев к борьбе, потому что, как констатировалось: «... наши враги надеются вызвать крах морального духа германского народа так, как им удалось это сделать двадцать пять лет назад».111
Реакция народа на радиопропаганду в течение последних двух лет войны стала исключительно отрицательной, и об этом знали как Фриче, так и Геббельс. Национал-социалистическая пресса тоже пользовалась малым доверием у немцев. Успеха она достигла разве что в нагнетании страха перед большевистским вторжением. Впрочем, это отражалось и в том, что Геббельс тратил на нее относительно мало энергии и времени, особенно после 1941 года. Прессой он пользовался лишь для каких-то конкретных целей; так, например, он вел свою колонку в газете «Дас Райх», но его главные интересы были сосредоточены на других средствах массовой информации. Народ больше привлекала продукция германской киноиндустрии, и это оправдывало огромные затраты финансовых средств и сил пропагандистов. В течение первых четырех лет войны люди валом валили в кинотеатры, посещаемость которых достигла рекордного уровня. Некоторые нуждались во вдохновении или в повышении своего образовательного и интеллектуального уровня, другие искали забытья от повседневных забот и лишений или просто хотели поразвлечься. Но каковы бы ни были их мотивы, немцы правильно (с точки зрения национал-социалистов) воспринимали многие фильмы, и это обстоятельство резко выделяло по значимости кинопромышленность из всех остальных средств массовой пропаганды и агитации. На последнем году войны посещаемость кино резко упала. Причинами тому стали разрушение многих кинотеатров в ходе воздушных налетов союзной авиации и технические проблемы, как-то: дефицит пленки, нехватка запчастей к киноаппаратам и т.д.
Программы по выпуску кинофильмов, разработанные НСДАП, продолжали неуклонно выполняться с самого прихода нацистов к власти вплоть до осени 1944 года.
В 1935 году отдел НСДАП, ведавший кинематографом, пожелал распространить кинопропаганду на сельскую местность и с этой целью обзавелся 350 передвижными киноустановками, в дополнение к традиционным стационарным. В том году на сеансах кинопередвижек побывало от 20 до 30 миллионов зрителей, что составляло в отношении к общему количеству кинопосещений в рейхе от 6% до 9%. К 1937 году эта цифра выросла до 37 миллионов посещений. Позже, в 1938 году, управление кинопроката гау Мюнхен сообщило, что за год им было проведено почти 4000 киносеансов, на которых присутствовало 870000 зрителей. Партийные пропагандисты в своей деятельности в данной области пропаганды исходили из установки «чем больше, тем лучше», и поэтому прилагали все усилия к улучшению этих показателей. К январю 1941 года RPL похвастало, что каждый месяц им проводилось не менее 45000 киновечеров. Отдел кинематографа НСДАП по своей линии также организовал показ как партийных лент, так и фильмов общего содержания, причем по большей части вход на эти сеансы был бесплатным или же плата составляла чисто символическую сумму. Управление пропаганды гау Байрейт отметило, что в 1940 году за счет местной партийной организации было показано 11000 кинокартин, а количество кинопосещений перевалило за 2 миллиона. Это представляло 60-процентное увеличение по сравнению с показателями 1939 года. Количество посещений было на 600000 больше, чем в предыдущем году.
Партийный отдел кинематографа, координировавший эту работу в масштабах всего рейха, констатировал, что в 1940 году НСДАП провело около 243000 киносеансов, на которых побывало почти 50 миллионов зрителей. Скорее всего, эти цифры были дутыми, так как пропагандисты сознательно преувеличивали их. Часто эти показатели отличались противоречивостью, и партийные функционеры не трудились объяснять разницу между количеством кинопосещений и кинозрителей. Один завсегдатай мог посещать «партийные киновечера» много раз в течение данного отчетного года, а они предпочитали засчитывать каждое его или ее посещение как приход нового зрителя.
К 1940 году в распоряжении НСДАП находилось свыше 800 кинопередвижек. Правда, позже часть их пришлось отдать в учебные центры, где готовились кадры для рот пропаганды вермахта.112 Несмотря на внушительную статистику, необходимо иметь в виду, что в целом посещаемость партийных киносеансов не превышала 10% общей посещаемости кинотеатров рейха.
Во многих районах партия рассчитывала на обязательную, чуть ли не 100% аудиторию кинозрителей. Члены партии и партийные функционеры должны были безусловно являться на просмотр идеологических кинолент, а в сельской местности у жителей просто не было иной альтернативы. К 1941 году большая часть партийных кинодемонстраций была предназначена либо для крестьян, либо для личного состава частей вермахта, расквартированных в рейхе или на оккупированных территориях. По данным отдела кинематографии НСДАП, посещаемость киносеансов в сельской местности достигла 55,6 миллионов, а киносеансы для вермахта дали еще 31,5 миллиона посещений. Военные трудности начали сказываться на кинематографической деятельности НСДАП с конца 1942 года. Хвастливая статистика исчезла, сменившись жалобами раздраженного населения, типа той, что была отражена в рапорте сотрудника СД из Билефельда. Люди там ворчали, что управление кинопроката гау никак не могло наладить нормальную работу кинопередвижек. В лучшем случае киносеансы устраивались раз в месяц. Киноэкраны совсем истрепались, и качество проекции оставляло желать лучшего. Из-за отсутствия кинозалов фильмы чаще демонстрировались в плохо приспособленных помещениях, в церквях и даже в хлевах и амбарах. Сидения представляли собой неказистые, грубо сколоченные деревянные скамейки, и знаменитые фильмы, такие, например, как «Папаша Крюгер» или «Я обвиняю» зрителям приходилось смотреть в весьма «экзотической» обстановке: рядом со стойлами для коров, загонами для свиней и кучами конского навоза, от которых исходил «бесподобный» аромат.113 Разумеется, все это мало способствовало пробуждению чувств, на которые были рассчитаны эпохальные, с точки зрения нацистов, фильмы.
Главное управление пропаганды тесно сотрудничало с гитлерюгендом и другими молодежными партийными организациями, плодом такого сотрудничества явились «Молодежные кинофестивали», первый из которых проведен в 1934 году. Молодежь была одним из самых главных и перспективных объектов нацистской пропаганды. Кроме того, еще раз следует обратить внимание на то, что партия сыграла главную роль в приобщении к нацистскому кинематографу жителей небольших городов, где не было постоянных кинотеатров. Тогда в Германии, как и в большинстве стран мира, большие кинотеатры были расположены в крупных городах. Здесь партия выступила в роли носителя культуры и политики «широким массам». До 1933 года успехом в этой области партия была обязана ловкой политике Геббельса и других пропагандистов, которые представляли все дело как наведение мостов между резко отличающимися друг от друга социальными слоями «арийского» населения Германии, а также сближением различных местностей, каждая из которых имела свои традиции и обычаи и даже языковые особенности. После 1933 года партийные пропагандисты еще более усилили свою работу в данном направлении. В 1934-35 годах молодежные кинофестивали собрали в общей сложности около 300000 зрителей. Годом позже эта цифра выросла до миллиона. К 1939 году кинозрителей из этой возрастной группы населения уже было до 3 миллионов, а к 1940 году этот показатель достиг трех с половиной миллионов. В 1941 году было зарегистрировано 5,5 миллионов кинопосещений; в следующем году был установлен рекорд в 11,2 миллиона посещений.
К 1942-43 годам почти половина кинофестивалей проходила в деревнях и мелких городишках, где отсутствовали стационарные киноустановки. Партия потребовала, чтобы учителя и другие категории лиц, занятых в организациях гитлерюгенда, обязательно посещали эти мероприятия. Геббельс расширил сферу действия молодежных кинофестивалей, отдав распоряжение о том, чтобы для их проведения предоставлялись помещения крупных кинотеатров один или два раза в месяц, по воскресным утрам. Выбор времени был не случайным. Кинотеатры в этот период дня обычно пустовали и вдобавок всякий, кто пошел бы на такой фестиваль, вряд ли поспел бы в церковь к началу воскресной проповеди, что было немаловажно, ибо нацисты настороженно относились к религии вообще.
Геббельс превратил воскресные утренние кинопросмотры в торжественный праздник национал-социалистического кинематографа. Как всегда, он не упустил случая похвастаться тем, что осенью 1941 года на одном воскресном кинопросмотре присутствовало около 900000 юношей и девушек. «Третий рейх» стремился к установлению тоталитарного контроля над всеми сферами духовной жизни молодежи, и главные надежды в этой области связывались с кинематографом. Изменившийся ход войны помешал доведению этих планов до конца. Лучше всего о них сказал один из руководителей молодежного нацистского движения Аксман в 1942 году: «Разве не являются такие фильмы, как «Великий король» или «Отставка», лучшим методом воспитания молодежи на конкретном примере?»114
Огромный интерес германского народа к кинематографу был основным источником могущества Геббельса. Статистика дает некоторое представление о его успехе:
| Количество посещений | Доход в рейхсмарках | |
| 1932-1933 | 238 миллионов | 176 миллионов |
| 1934-1935 | 280 миллионов | 205 миллионов |
| 1935-1936 | 317 миллионов | 237 миллионов |
Особую гордость нацистские кинематографисты испытывали от статистики, показывавшей, что им удалось достигнуть народной глубинки («широких народных масс», как они любили выражаться), сделав кино доступным для людей, которые были лишены его в дни Веймарской республики. До войны количество кинопосещений ежегодно возрастало на 17% в крупных городах и на 33% в маленьких городках и сельской местности.
Война не привела к уменьшению посещаемости киносеансов, по крайней мере, пока она не вступила в последнюю стадию. Наоборот, люди стремились попасть в кинотеатры как никогда раньше:
| Количество посещений в миллионах | Доход в рейхсмарках | |
| 1939 | 623,7 млн. | 477 млн. |
| 1940 | 834 млн. | 650 млн. |
| 1941 | 892 млн. | 726 млн. |
| 1942 | 1065 млн. | 896 млн. |
| 1943 | 1129 млн. | 971 млн. |
В одном из выступлений периода, когда германские средства массовой информации и пропаганды переживали свой бум, Геббельс хвастливо заявил, что от успеха кинематографистов не отстают и другие подведомственные ему отрасли, что подтверждается соответствующими цифрами. В 1941 году было напечатано на сто миллионов экземпляров книг и брошюр больше, чем в предыдущем году, причем 20000 произведений были изданы впервые, Геббельс необыкновенно гордился этой статистикой и приказал своим подчиненным Гуттереру и Гипплеру почаще приводить се в их выступлениях по радио и в печати. Эти цифры должен знать весь рейх.115
Конфиденциальная статистика, подготовленная германским обществом кинопроката в конце 1942 года, оказывает неоценимую услугу при изучении периода расцвета германского кинематографа во время войны. Он же является прелюдией к упадку. К лету 1942 года в Великой Германии существовало 7043 кинотеатра, по сравнению с 5446 в 1938. Увеличение количества кинотеатров произошло в основном за счет аннексий новых территорий после марта 1938 года, хотя цифры объективно свидетельствуют и о том, что за первые годы войны были открыты 200 новых кинотеатров. В Берлине находилось 400 кинотеатров, почти в четыре раза больше, чем имелось у его ближайшего конкурента, Гамбурга. В среднем германском гау насчитывалось около 2 миллионов жителей и обеспеченность кинотеатрами составляла одно заведение на 12000 человек. В этом отношении, Берлин вовсе не обладал таким уж неоспоримым преимуществом. Там приходилось по одному кинотеатру на каждые 10000 жителей. В других германских городах с населением свыше 50000 человек на каждый кинотеатр в августе 1942 года в среднем приходилось больше жителей, чем в Берлине. Однако эти данные могут ввести в заблуждение. В расчете на квадратную милю Берлин располагал наибольшим количеством кинотеатров в рейхе. Количество же демонстрировавшихся лент было по ассортименту ограниченным. Это означало, что близость кинотеатров друг к другу являлась фактором, объективно способствовавшим уменьшению посещаемости, особенно если учесть то обстоятельство, что во многих заведениях показывали одну и ту же кинокартину. Зрителям же где-нибудь в Гальберштадте или Шверине приходилось втискиваться в свои три кинотеатра и смотреть все, что показывали.116 В Большом Берлине и Потсдаме находилось только 6,5 процента действовавших в тот период кинотеатров, но количество кинопосещений в августе 1942 года составляло 9,5 процента от всей кинозрительской аудитории Германии, что принесло доход, составивший 10,1 процента всего дохода от продажи билетов в кинотеатрах Германии. Как это могло получиться, если на берлинские кинотеатры падала меньшая посещаемость, нежели по всей Германии? Очевидное, казалось бы, противоречие легко объясняется, если сравнить Большой Берлин с сельскими районами или малыми городами. В таких областях, как Померания, Восточный Бранденбург и Каринтия, существовало довольно много кинотеатров, но все они были маленькими и находились вне районов с большой плотностью населения. Они привлекали куда меньше зрителей, чем можно было предположить. К тому же жившее там население располагало более скромным достатком, чем обитатели Большого Берлина или Гамбурга, и для них потратить деньги на билет в кино в большинстве случаев означало выбросить их на ветер.
Берлин был венцом кинематографической структуры, созданной Геббельсом, административным, финансовыми престижным центром германского мира кино. Если бы он рухнул под ударами союзной авиации, германской кинопромышленности надолго пришлось бы оставить свои доминирующие позиции на европейском и мировом кинорынках. Ей пришлось бы бороться за выживание.
В ноябре 1942 года сотрудники германского общества кинопроката представляли свои «строго конфиденциальные» статистические данные за август. Геббельс ознакомился с ними, не скрывая огромного удовольствия. Гордость распирала его по швам. С июня по август 1941 года в германских кинотеатрах было зарегистрировано 214,6 миллионов посещений, что принесло доход общей суммой в 163,4 миллиона рейхсмарок. За этот же период годом позже эти цифры уже соответственно увеличились до 254,8 миллионов посещений и 202,5 миллионов рейхсмарок. Даже если учесть то, что в списке за 1942 года значатся кинотеатры на новых территориях, которых в 1941 году не было в составе рейха, все равно эти данные дают повод для удовлетворения, поскольку посещаемость возросла на 15,8 процентов, а доход на 21,4 процента. В эти радостные реляции вкралась одна тревожная, зловещая нотка, но статистики предпочли не заострять на ней внимание, чтобы не смазать великолепную картину в целом. А неприятная деталь заключалась в том, что почти 300 кинотеатров, 4% от общего количества, перестали функционировать «по обстоятельствам, связанным с военными действиями». Это означало, что от них остались груды развалин, либо их кинопроекторы совершенно обветшали, а новых не было. Иногда причиной простаивания кинотеатра было отсутствие киномеханика, отправленного на фронт.117
Ни один доклад, написанный в 1943 или 1944 годах, уже не мог игнорировать «обстоятельства, связанные с военными действиями». Начиная с 1943 года в министерстве пропаганды и других высших правительственных инстанций постоянно дебатировался вопрос о выплате компенсаций владельцам кинотеатров, разрушенных воздушными налетами, чтобы они смогли восстановить их.118 Большая часть германских кинотеатров принадлежала восьмидесяти различным кинокомпаниям, театральным объединениям и киносети УФА. Такая централизация значительно облегчила бы реконструкцию пострадавших зданий, но проигранная война в воздухе придала всем этим дискуссиям чисто теоретический характер. Не было смысла восстанавливать кинотеатр, если назавтра его могли разбомбить снова. Признаки упадка появлялись повсюду. В июле 1943 года продажа билетов на киносеансы в городах с населением свыше 50000 человек составила 54% от общего количества мест; годом позже эта цифра упала до 47%. Посещаемость больших городских кинотеатров, этого хребта германской кинопромышленности, сократилась до катастрофически низкого уровня в течение второго полугодия 1944 года. Даже города Южной Германии, до весны 1944 года не знавшие ужаса воздушной войны, теперь понесли значительный ущерб от частых налетов англо-американской авиации. К июлю 1944 года посещаемость кинотеатров начала падать все белее ускоряющимися темпами, уменьшившись лишь за июнь на 5 миллионов кинопосещений.119
Данные о посещаемости и доходах германских кинотеатров по городам за август 1942. Статистика подготовлена Германским обществом кинопроката. В список включены города с населением не менее 50000 человек.
| Города | Количество кинотеатров | Количество проданных билетов | Доход в рейхсмарках |
| Берлин | 400 | 7278383 | 6653226.51 |
| Потсдам | 7 | 164868 | 153545.30 |
| Кенигсберг | 21 | 540876 | 538957.65 |
| Данциг | 22 | 323442 | 324899.35 |
| Бромберг | 4 | 116123 | 111318.30 |
| Белосток | 2 | 31681 | 24755.50 |
| Тильзит | 3 | 116030 | 101933.45 |
| Торунь | 5 | 68715 | 56216.35 |
| Грауденц | 3 | 42784 | 34656.40 |
| Алленштейн | 4 | 109715 | 111394.10 |
| Эльбин | 5 | 123904 | 127188. 10 |
| Готтенхафен | 3 | 87552 | 85706.10 |
| Гродно | 2 | 20485 | 18366.20 |
| Лицманштадт | 13 | 283000 | 224771.70 |
| Познань | 7 | 197118 | 165812.75 |
| Леслау | 1 | 17515 | 13832.35 |
| Калиш | 2 | 37675 | 29921.50 |
| Штеттин | 27 | 489643 | 403764.85 |
| Франкфурт на Одере | 5 | 149147 | 131480.70 |
| Коттбус | 3 | 78601 | 69057.95 |
| Штальзунд | 3 | 85643 | 88511.75 |
| Штольп | 2 | 80725 | 86638.30 |
| Магдебург | 30 | 724004 | 550340.30 |
| Дессау | 7 | 178107 | 183983.65 |
| Бранденбург | 4 | 144044 | 132477.95 |
| Гельберштадт | 3 | 93937 | 81506.45 |
| Гамбург | 117 | 2825187 | 2358643 |
| Киль | 17 | 477201 | 393012.90 |
| Любек | 12 | 183714 | 163851.70 |
| Росток | 7 | 188406 | 183189 |
| Фленсбург | 5 | 119855 | 102299 |
| Шверин | 3 | 107226 | 121669.30 |
| Ноймюнстер | 4 | 92996 | 80802.85 |
| Ганновер | 30 | 701937 | 646838.45 |
| Бремен | 27 | 497683 | 433739.35 |
| Брауншвейг | 8 | 287687 | 278169.20 |
| Вильгельмсхафен | 4 | 137978 | 106815 |
| Везермюнде | 8 | 157012 | 132774.20 |
| Оснабрюк | 5 | 85819 | 85450.90 |
| Ольденсбург | 5 | 102027 | 90186.39 |
| Гильдесхейм | 3 | 102019 | 93362.50 |
| Геттинген | 3 | 99208 | 107326.85 |
| Итого 42 города | 846 | 17749672 | 15887394.10 |
Какими далекими казались замечательные дни августа 1942 теперь, в июне 1944, после того, как министерство пропаганды подвело итог всему ущербу! 500 кинотеатров были стерты с лица земли в результате массированных атак с воздуха. «Многие другие» пострадали в той или иной степени. Авиация союзников совершала налеты в основном на густонаселенные районы. Именно там и находились самые большие кинотеатры рейха. УФА потеряла свои наиболее престижные берлинские кинотеатры, среди которых были УФА-Паласт, Глория-Паласт и Капитолий. В некоторых центрах гау разрушенными оказались все кинотеатры.
Геббельс вместе со своими сотрудниками предпринял все возможные усилия для восстановления хотя бы части выведенных из строя кинотеатров. С июня 1943 года по июнь 1944 года были реконструированы или находились в стадии реконструкции 174 кинотеатра только в одном Берлине. По всему рейху власти импровизировали, устраивая кинотеатры где придется, начиная от обычных театров и кончая комнатами отдыха для рабочих на предприятиях.120 Решение, принятое Геббельсом в 1942 году и полностью вписавшееся в его доктрину «тотальной войны», теперь больно ударило по нему самому. В целях сосредоточения всей возможной рабочей силы и ресурсов в промышленности, производившей вооружение, Геббельс приказал прекратить производство кинопроекторов. И хотя 70% кинопроекторов уцелело после того, как кинотеатры, где они находились, превратились в руины, после 1942 года стало ясно, что без импорта киноаппаратуры Германия обойтись не сможет. Однако к 1944 году импортные возможности рейха резко истощились, вдобавок к этому, после лета того года в Германии почти не осталось сколько-нибудь эффективной противовоздушной обороны. Эти факторы привели к тому, что к концу войны в строю действующих кинотеатров сохранились лишь 35% от их первоначального количества.121 Но даже уцелевшие кинотеатры использовались не на полную мощность: чаще всего из-за нехватки технического персонала и лент. По причине катастрофического положения на фронтах и поврежденных коммуникаций они простаивали. За несколько недель до самоубийства Геббельса на редких киноэкранах появился последний короткий выпуск DW, но у населения появились к этому времени иные тревоги и заботы, и ему некогда было искать среди развалин уцелевший кинотеатр.
Решение продолжить выпуск хроникально-документальных лент почти до самого конца рейха основывалось на той без преувеличения важной роли, которую они сыграли в первые два года войны. К 1944 году DW приобрела какую-то нереальную, символическую ауру. Ее музыка и патетический настрой выражали героическое отчаяние национал-социализма. Геббельсу и его приспешникам эта кинохроника напоминала дни прежней славы. Они по-прежнему использовали при съемках и монтаже выпусков DW все испытанные технические и символические приемы, хотя теперь продолжительность лент стала гораздо короче, чем в лучшие дни. По мнению Геббельса, кинохроника являлась свидетельством единства фронта и тыла.122 В 1940 году она прославляла величие Германии через победу, а теперь создавала миф о героическом сопротивлении и презрении к смерти. В 1940 году DW разговаривала с немецким народом. В 1945 она стала заветом веры и воли Геббельса и нацистского руководства.
Самые первые выпуски DW, похоже, не произвели особого впечатления на зрителей. Отовсюду поступали жалобы на то, что кинохроника часто отражала события большой давности и, потеряв, таким образом, актуальность, не представляла никакого интереса, кроме, разве что, исторического. Разрыв между действительностью и временем появления DW на экране кинотеатров иногда достигал двух месяцев. Выпуски кинохроники, посвященные победе над Польшей, оказали на зрителей гораздо менее эффективное воздействие, нежели появившиеся позднее документальные фильмы на ту же тему - «Польский поход» и «Крещение огнем», в которых был использован материал партийной канцелярии, не попавший в DW. Позднее режиссеры, выпускавшие кинохронику, сумели перестроить свою работу, и следующие выпуски DW, пришедшиеся на весну и лето 1940 года, пик кампании вермахта на Западе - великие победы в Скандинавии и Франции, вызвали небывалый рост интереса публики к документальному кино как к таковому. Однако Геббельс не удовольствовался этим успехом и решил не пускать дело на самотек. Он приказал Фриче проследить за тем, чтобы в печати были опубликованы восторженные отзывы кинозрителей на последние выпуски DW.123 Самому же министру нужна была объективная информация о реакции зрительской аудитории. Где он мог найти материал подобного рода? Уж конечно не в прессе, которая угодливо печатала лишь то, что он хотел видеть напечатанным. Поэтому Геббельс поручил Гуттереру затребовать нужную информацию от всех начальников областных управлений пропаганды.124
Интерес публики к DW достиг апогея в период между маем 1940 года и августом 1941 года, время, связанное с неслыханным триумфом германского оружия. В 1940 году немецкие зрители буквально цепенели от восторга во время просмотра удлиненного «специального выпуска» DW, который изображал грандиозную, захватывающую дух панораму «Полной победы вермахта на Западе». У большинства немцев эта победа вызвала энтузиазм, в основном потому, что они считали ее прелюдией к миру. Но когда мир так и не наступил, а победа над Британией оставалась недосягаемой мечтой, пришло время горького похмелья и, вместе с ним, разочарования и потери интереса к кинохронике. В ноябре в докладах СД отмечалось, что за последние несколько недель интерес населения к DW начал падать. Зрители жаловались на излишнюю удлиненность хроники. Они оживлялись, лишь когда на экране появлялся Гитлер, те, кто сидел сзади, сразу начинали спрашивать у соседей в передних рядах: «Он был серьезен или улыбался?» Их очень огорчало то, что невозможно было расслышать его голос. Эта жалоба возникала на протяжении всей войны. Зрители, проживавшие в местности, где «победные» выпуски кинохроники ранее не показывались, теперь смотрели их с большим энтузиазмом. Кое-где эти старые ленты пользовались несравненно большей популярностью, чем свежие выпуски DW.125
После вторжения в СССР произошел новый взлет интереса к DW. Благожелательную реакцию у зрителей вызывали сцены, где плечом к плечу с вермахтом в походе на большевиков принимали участие и добровольцы из других стран Европы. Скептики, правда, высказывали сомнение, появятся ли эти части, бодро маршировавшие перед объективами кинокамеры, на фронте. Наибольшей симпатией у публики пользовалась финская армия. Огромное впечатление на некоторые социальные слои населения произвели сюжеты с многотысячными, растянувшимися на многие километры колоннами советских военнопленных и «доказательствами» зверств большевиков. Особый упор операторы DW делали на показ пленных, внешность которых соответствовала представлениям оболваненных германских кинозрителей о «недочеловеках с биологически заложенными в них преступными наклонностями». Они также ярко живописали «жестокие расправы», учиненные над латышскими националистами «еврейско-большевистскими комиссарами и садистами из НКВД». В июне 1941 года некоторые немцы выразили тревогу в связи с ситуацией в Северной Африке. Означало ли отсутствие в последних выпусках DW всяких известий с этого фронта, что наступление сил «оси» в Африке выдохлось? В августе отношение зрителей стало заметно меняться. Поползли неприятные слухи о мощном сопротивлении, которое оказывали на Восточном фронте советские войска. Многие люди теперь с неодобрением отзывались о демонстрациях на экране «большевистских зверств», утверждая, что они могут подать дурной, заразительный пример детям и подросткам, которые смотрели DW в кинотеатрах, наравне с взрослыми.126 Однако истинная причина недовольства публики заключалась в том, что Советский Союз все-таки устоял на ногах, несмотря на тяжелые территориальные и людские потери первых месяцев войны, и сцены «диких расправ большевиков с пленными националистами в Латвии» лишь усугубляли беспокойство немцев. Если нации придется вести долгую наступательную войну, то показ таких сцен будет способствовать деморализации населения, которое будет испытывать серьезные опасения за судьбу своих родных на фронте. Геббельс быстро уловил эту взаимосвязь, и подобные сцены вскоре исчезли из последующих выпусков кинохроники и появились лишь много позднее, в конце 1944 года и особенно в 1945 году, когда Германия вела оборонительную войну. Теперь страх, возбуждавшийся у немецких обывателей этими «большевистскими вакханалиями», играл положительную роль и был одним из факторов «тотальной войны». Кампания страха пред большевиками, начатая Геббельсом в феврале 1943 года, разрослась во всю ширь на финише войны, в 1945 году.
В первые месяцы русской кампании многие немцы черпали уверенность и бодрость духа у фюрера. Они видели его то в кабине самолета, летящего над Минском, и при этом искренне беспокоились за его жизнь («Просто уму непостижимо, что могло бы произойти, если бы с фюрером случилось несчастье, когда он был на фронте!»), то в штабе, где он совещался с фельдмаршалом Гердом фон Рунштедтом. Аплодисментами и восторженными возгласами встречали зрители и кадры, демонстрировавшие участие в операциях против Красной Армии армий стран-сателлитов. Успехом пользовалась кинохроника, посвященная осаде Одессы румынскими войсками и действиям итальянского контингента на отведенном ему участке Восточного фронта. Вместе с тем, способность итальянских дивизий внести какой-либо существенный вклад в общие военные усилия вызвала у многих немцев сильные сомнения. В начале октября уже начала вырисовываться мрачная перспектива затяжной войны. Но тут зазвучали фанфары и ударили литавры - германским войскам удалось осуществить операцию по окружению сразу нескольких советских армий в районе Киева.127 И немецкое население в большинстве своем вновь поддалось вспыхнувшим в этой связи иллюзиям и поверило в скорую окончательную победу. Вскоре после этого Гитлер торжественно возвестил, что с Красной Армией покончено навсегда и исход кампании на востоке предрешен. Взволнованные немцы, опасавшиеся войны в условиях знаменитой русской зимы и чувствовавшие, что их войска к этому не готовы, жадно всматривались в кадры DW, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, которая подтверждала бы правоту фюрера.
Общий кризис недоверия к средствам массовой информации и пропаганды начал развиваться вскоре после заявления Гитлера о «решении на Востоке» (октябрь 1941 года). К январю 1942 года германские войска были отброшены мощным контрнаступлением Красной Армии на сотни километров. Каждый день погибали или замерзали насмерть тысячи германских военнослужащих. Геббельс полагал, что немецкая публика не готова к восприятию откровенных рассказов о поражении под Москвой в прессе, радио и в кинохронике. Подзадоренные соскучившимися по правдивой информации слушателями солдаты, находившиеся на излечении или в отпуске в Германии, приукрашивали свои повествования о «русском аде» такими сочными подробностями, что волосы вставали дыбом. Шок, хотя и временный, от разгрома немецких войск, которые находились, казалось, на расстоянии вытянутой руки от Кремля, настолько контрастировал с прежними хвастливыми заверениями средств массовой информации, что многие немцы начисто отвергли прессу, радио и DW. Люди смотрели кинохронику, показывавшую, как на Восточный фронт устремился поток меховых шапок и шинелей, качали головой и говорили: «Это не правда, наши солдаты замерзают. Их кормят кониной».128 В марте негативная реакция населения начала смягчаться, на что в немалой степени повлияли стабилизация линии фронта и ожидание крупного весеннего наступления. Следует отметить, что молодежь реагировала на зимние неудачи вермахта более сдержанно, чем старшее поколение.
Интерес к DW возродился, но на более низком уровне, чем, скажем, в июне 1940 года или в июле 1941. И уж тем более не возродились вместе с ним доверие и надежды немецкого населения. В конечной стадии битвы за Сталинград (19 ноября 1942 - 2 февраля 1943) Геббельс и кинорежиссеры, выпускавшие DW, допустили грубый просчет. Германское общественное мнение было совершенно не подготовлено к известию о том, что 6-я армия попала в окружение. Операции советских войск по прорыву немецкого фронта и блокированию группировки Паулюса начались 19 ноября и закончились 22 ноября. Прежние победные коммюнике вермахта и высказывание по этому поводу самого Гитлера («Город наш!») явились основанием, на котором зиждилась уверенность подавляющего большинства населения рейха в успешном исходе величайшей битвы за «город на Волге». Перед началом демонстрации художественных фильмов зрителям обычно показывался октябрьский выпуск DW, содержавший подготовленный партийной канцелярией киноотчет о боях в Сталинграде. Когда положение 6-й армии стало совсем отчаянным, кинохроника взяла курс на замалчивание событий и некоторое время информация о Сталинграде совсем не появлялась на киноэкранах рейха. Геббельс опасался развития пораженческих тенденций в обществе, если бы ему пришлось узнать правду в полном объеме. Позже он прибегнет к другим средствам массовой информации, чтобы обратить внимание нации на сталинградскую катастрофу, но не к DW, поскольку кинохроника воздействовала прежде всего на эмоции людей, а не на разум, и могла разжечь страсти в нежелательном направлении. В докладе СД от 4 февраля 1943 года можно найти поразительное предложение, подтверждающее эту интерпретацию роли немецкой кинохроники в нацистской пропаганде: «Впечатление, получаемое зрителем от кадров DW, противоречит утверждениям газет и радио о том, что мы одерживаем победы на всех фронтах».129 Еще одним аспектом разочарования был отказ людей стоять в очереди за билетами на неинтересные кинофильмы. Их интересовали лишь выпуски DW, где они тщетно надеялись увидеть, что же на самом деле происходило на Восточном фронте. Похожее явление наблюдалось в 1940 и 1941 годах.
Однако привлекательность DW так и не достигла уровня прежних дней, хотя иногда и случались пробуждения кинозрительского интереса, о чем можно судить по документам СД. Люди больше не интересовались великолепными, с технической точки зрения, съемками увлекательных боевых эпизодов, которые проводили операторы партийной канцелярии. Они хотели иметь представление о положении дел на всем фронте, и кадры, запечатлевшие частные тактические успехи германских войск на узких второстепенных участках фронта, не могли ввести их в заблуждение. DW, однако, избегало давать какую-либо стратегическую информацию, поскольку линия фронта все более сжималась и приближалась к границам рейха. Геббельс старался и это обстоятельство обратить себе на пользу, но все же он дал указание пока не использовать в пропаганде карты или военную кинохронику, тормозя тем самым процесс формирования в сознании среднего немца объективной картины происходящих событий. Заснятая на пленку операторами DW его речь в Шпортпаласте, посвященная «тотальной войне», произвела на зрителей благоприятное впечатление, но разочарование конкретными результатами «тотальной войны» породило массу негативных откликов на неадекватное освещение кинохроникой событий на домашнем фронте. Сцены, изображавшие рабочих, усердным трудом вносящих ценный вклад в дело «тотальной войны», вызывали в зале смешки и саркастические замечания: все знали, что тотальная мобилизация в действительности была мифом, фикцией. Рассказы солдат-отпускников еще больше подрывали доверие к постсталинградским выпускам DW, так как солдаты вслух высмеивали хвастливую ложь и отпускали язвительные колкости, когда голос комментатора за кадром объяснял, что все отступления немецких войск проходили в строгом соответствии с ранее намеченным планом и имели своей целью выравнивание линии фронта. Но с другой стороны, в народе все еще сохранялось желание обрести уверенность в себе, которое вселяли в него с экранов образы фюрера и героев войны типа Роммеля. Наряду с этим все больше распространялись цинизм и скепсис. О DW все чаще презрительно отзывались, как о сказке.130
Весьма показательный случай произошел в Вене в марте 1943 года. Аудитории предстояло посмотреть свежий выпуск DW, который еще никто не видел, однако по окончании демонстрации художественного фильма кинозал покинуло около 40% зрителей, не желавших зря терять время. В Катовице, где произошел аналогичный инцидент, этот показатель составил 20%. Кинохронике так и не удалось восстановить свой пошатнувшийся престиж, хотя технический уровень съемок оставался на высоком уровне. Да и кого могли они привлекать на последнем году войны? Разве только убежденных национал-социалистов, до сих пор испытывавших трепет и экзальтацию при звуках героической музыки и появлении на экране обожествляемых ими нацистских вождей, призывавших бороться до последней капли крови и не щадить своей жизни в борьбе против большевизма и плутократии. Как метко подметил один проницательный наблюдатель в конце 1944 года: «Все еще существует предостаточно людей, верящих в неизбежность победы и считающих, что мы не должны замедлять темпы, когда осталось пройти последние метры дистанции».131 В течение последних месяцев Геббельс усилил кампанию по разоблачению зверств большевиков, однако с трудом верится, чтобы те, кому удалось выжить после двухдневных налетов союзной авиации на Дрезден в феврале 1945 года, превративших весь город в бушующее море огня, почувствовали облегчение оттого, что это совершили союзники, а не большевики. Как могли реагировать зрители на демонстрацию ужаса и паники, охвативших Финляндию при известии о наступлении красных, если они сами были свидетелями массового бегства немцев из Восточной Пруссии, которое происходило в последние месяцы 1944 года? Немецкая пропаганда этого периода главные свои усилия посвятила тому, чтобы вызвать у немцев чувство мстительного злорадства: да, рейх находится в отчаянном положении, но и у союзников дела обстоят не лучше. Британия теряет свою империю, в Америке нарастают социальные волнения, а Советский Союз - это сплошной ад для трудящихся. Но среднему немцу до всего этого не было дела. Его занимали более насущные проблемы выживания. Нацистская же элита на этом строила политику сопротивления во что бы то ни стало. «Мы никогда не капитулируем», - визжали в истерике по всему миру Геббельс и его подручные, стараясь особенно подчеркнуть тот факт, что, по их мнению, в этой войне не было победителей. Этот садистский нигилизм отражал их полное безразличие к дальнейшей судьбе германской нации. Геббельс ставил себе в заслугу организацию сопротивления, которое оказывали продвижению противника немецкие войска и население, но в то же время он говорил, что будет презирать свой народ, если тот проиграет войну. Он выиграл эту войну для Гитлера. Неужели они не могли сделать то же самое?
Кинотеатры, забитые до отказа во время демонстрации художественных фильмов, в начале и середине войны, являлись ярким доказательством того, что продукция кинематографа «Третьего рейха» пользовалась у немцев гораздо большей популярностью, чем за все предыдущие годы. Геббельс заявил, что у немецкого кино две главные функции - «развлечение» и «духовное возрождение».132 Этот тезис он выдвинул в одном из своих выступлений, имевшем место в последние дни Сталинградской битвы, когда возбужденное население испытывало огромную нужду и в том, и в другом. Статистика располагает интересными данными, которые относятся к изменению посещаемости в ходе войны. К сожалению, они ничего не говорят о том, как реагировала публика на «великие» темы, затрагивавшиеся в художественных фильмах, поставленных по заказу НСДАП. Какие фильмы имели успех, а какие провалились и почему? Более или менее верное представление об отношении германского населения к кинематографическим произведениям времен второй мировой войны можно получить, проанализировав доклады территориальных управлений СД и документы других государственных и партийных учреждений.
Берлинская премьера «Польского похода» встретила восторженный прием у публики. В феврале 1940 года владельцы и администраторы кинотеатров отмечали, что все билеты на сеансы этого документального фильма распродавались заранее. Зачастую наиболее впечатляющие, захватывающие сцены сопровождались бурными аплодисментами зрителей. Некоторые из них считали, что демонстрация этой ленты должна проходить в более торжественной обстановке, которая способствовала бы «серьезному осмыслению» ее содержания. Другие приходили в ярость от того, что не все присутствующие в кинозале аплодировали сцене, изображавшей разгром польского воинского эшелона. Среди берлинской аудитории были и недовольные «Польским походом», так как в этом фильме частично использовались киноматериалы, уже показанные публике в ходе предыдущих выпусков DW. Зато те, кто не смотрел кинохронику, говорили, что из всех фильмов, виденных ими с начала войны, «Польский поход» произвел на них самое яркое и неизгладимое впечатление. Естественно, что наибольшей популярностью эта лента пользовалась у немцев, которые проживали близ границы с Польшей. Гораздо более продолжительный фильм «Победа на Западе», о котором Геббельс был не очень высокого мнения, демонстрировался по всему рейху в 1941 году. Один американский корреспондент сообщал: «Грандиозный по замыслу и исполнению документальный фильм «Победа на Западе» неделями не сходит с экранов рейха, при переполненных кинозалах».133
Реакция на фильм «Еврей Зюсс» не менее интересна, ибо этот фильм является наиболее полным воплощением ненависти национал-социалистов к евреям, как одной из форм мировоззрения. В докладах СД, в конце 1940 года, отмечалось, что фильм встретил у публики «исключительно теплый прием». Возможно даже, что не просто теплый, а горячий: некоторые учителя и пожилые люди были всерьез озабочены, как бы эта лента не оказала отрицательное психологическое воздействие на молодое поколение, настолько мощным и бьющим наповал был заложенный в нее заряд антисемитизма. Кроме того, большой вред могла принести не только центральная антиеврейская тема, но и излишняя насыщенность фильма сценами, изображающими зло и насилие. Вполне возможно, что некоторые немцы, называя фильм «одой ненависти» и подвергая его критике на этом основании, на самом деле воспользовались этим предлогом, чтобы выразить свое неприятие пропаганды идей расовой нетерпимости. Очень сильное впечатление на публику производила сцена изнасилования, а также фрагмент зловещего прибытия евреев в Штуттгарт. Фильм будоражил психику людей и пробуждал в них самые низменные чувства. Некоторые особенно экзальтированные зрители покидали берлинские кинотеатры, изрыгая проклятия и ругательства в адрес евреев: «Прогнать евреев с Курфюрстендамм! Выкинуть последние остатки этого презренного племени вон из Германии!»134
Когда весной 1941 года на экранах германских кинотеатров появилась кинокартина «Папаша Крюгер», в одном докладе СД говорилось, что она вызвала гораздо больший интерес, нежели любой другой фильм, демонстрировавшийся в течение последних лет, за исключением «Еврея Зюсса». «Папаша Крюгер» производил на зрителей настолько глубокое впечатление, что они, покидая кинотеатр, даже не обсуждали только что виденную DW. В Билефельде интерес к фильму продержался на высоком уровне в течение десяти дней, а затем резко упал.135 Причиной снижения его популярности, возможно, стал слух, что он предназначен для людей с сильными нервами (может быть, имелись в виду сцены, показывавшие концентрационный лагерь?). Хотя вероятнее всего это произошло по причине недостатка, характерного и для других нацистских идеологических и исторических киноэпопей, отличавшихся пышностью постановки. Они были очень «тяжелыми» для восприятия, требовали осмысления содержания, хотя режиссура и игра актеров заслуживали всяческой похвалы. Главную проблему представляла их крайняя политизированность и злободневность. Они не давали зрителю возможности отдохнуть, расслабиться. Наоборот, прошлое в них постоянно связывалось с настоящим, и это не позволяло аудитории забыть о войне и кровопролитии и погрузиться в мир иллюзий. Такие фильмы больше подходили для показа на молодежных кинофестивалях или партийным функционерам, хотя и среди обычной публики они находили поклонников. Люди говорили о них с уважением, но без энтузиазма. Демонстрациям «Папаши Крюгера» обычно предшествовали мощные подготовительные рекламные кампании. Премьера этой ленты вызывала неизменный интерес, и билеты на нее, как правило, бывали полностью распроданы, но через неделю-полторы посещаемость этих киносеансов резко шла на убыль. Однако в одном из докладов СД отмечалось, что «сообщения из различных районов рейха в целом подтверждают, что положительная реакция на этот фильм со стороны всех слоев населения далеко превзошла все самые высокие ожидания, какие только могла возбудить рекламная кампания в прессе. По отзывам многих кинокритиков и зрителей, этот фильм можно считать выдающимся достижением текущего года в области кинематографии; особое внимание уделяется тому факту, что его создатели добились превосходного сочетания политической идейности, первоклассной постановки и безупречной игры актеров...»136 Это было именно то, что и хотели услышать Геббельс и Гипплер. «Папаша Крюгер» продолжал собирать неплохую аудиторию и в 1944 году, но ему с трудом удавалось сохранять место в десятке самых кассовых немецких фильмов военного времени, хотя по затратам на съемки он явно лидировал.
Особый интерес представляет реакция масс на фильм «Я обвиняю», поскольку это была попытка нацистского режима прозондировать отношение общественного мнения к проблеме «умерщвления из милосердия». Кадарс и Куртад отмечают, что у нацистов был повод для разочарования, несмотря на хорошие показатели посещаемости. Зрители очень эмоционально реагировали на болезнь и смерть героини, но их совершенно не интересовала эвтаназия как таковая, ее «достоинства» и «недостатки». Церкви различных вероисповеданий отвергли тему фильма, и в документах СД говорилось: «Поступают сообщения, что католические священники используют посещения прихожан на дому, чтобы убедить последних не смотреть фильм. Они ссылаются на то, что этот фильм призван разжечь вражду к католической церкви, а некоторые священники прямо заявляют, что это пропаганда с целью оправдать убийства людей, страдающих от наследственных болезней».137 Равно неудачной в глазах Геббельса оказалась и тенденция многих зрителей, видевших «Я обвиняю», подходить к этому вопросу не с точки зрения фильма, а с точки зрения католического епископа города Мюнстера Клеменса Аугуста Галена. Сотрудники одного из территориальных управлений СД, желая угодить Берлину, исказили в своем отчете реальную картину общественного мнения. Подправленные данные создавали впечатление, будто население благожелательно относится к эвтаназии. В этом отчете говорилось, что большинство немцев считают необходимым предоставить безнадежно больным людям право выбирать смерть как выход из тупика, избавляющий их от страданий. Сотрудники СД «забыли», однако, доложить, что в народе начали поговаривать и «многих резервациях». Из их рапорта о положительной реакции населения явствовало, что народ якобы понял намек, выраженный в фильме, и одобрил нацистскую политику ликвидации душевнобольных и людей, страдающих другими неизлечимыми болезнями. В реальности же зрители, и то не все, могли одобрить лишь добровольную смерть. В январе 1942 года из штаб-квартиры партийной организации гау Восточный Ганновер в партийную канцелярию поступил доклад, содержавший данные, которые гораздо более соответствовали действительности. В нем утверждалось, что первые отклики населения на фильм «Я обвиняю» были вполне позитивными, но все дело испортило послание епископа Галена.138 В вопросе эвтаназии партии пришлось перейти теперь к обороне, потому что церковь, в течение всей зимы, неустанно проводила работу среди прихожан, открывая им глаза на истинную суть фильма.
Галену удалось одержать если и не полную, то частичную победу над нацистским режимом, потому что демонстрация этого фильма породила оживленную дискуссию, что вызвало результаты, противоположные тем, которые ожидались властями. Дела с «развлекательными» фильмами обстояли куда лучше, особенно с такими, как «Подводные лодки, на Запад!» и «Концерт по заявкам». Более успешный «Концерт по заявкам» принес огромный доход. Он реализовал стремление режима пропагандировать с экрана национал-социалистические ценности в ненавязчивой манере, чтобы исподволь внедрить их в сознание широких масс, далеких от идей нацизма. СД комментировала этот фильм следующим образом: «Согласно сообщениям, полученным к этому времени из различных частей рейха, фильм «Концерт по заявкам» нашел у публики исключительно положительный отклик, и повсеместно его показ проходил при переполненных залах... Сцены в церкви и органная музыка производят очень глубокое впечатление именно на те слои населения, которые до сих пор находятся под сильным влиянием религии».139 Читатель без труда вспомнит, что в церковной сцене прославляются германская доблесть и набожность. При этом используется классический нацистский прием преображения после смерти, который неизменно приносил успех. Зрители были очень тронуты и не заметили, что на всю сцену падала огромная тень от нацистского значка.
ВЕЛИКИЙ КОРОЛЬ
Производство: Тобис
Режиссер: Файт Харлан
Сценарист: Файт Харлан
В главных ролях: Отто Гебюр, Кристина Зедербаум, Густав Фрелих, Пауль Вегенер
Премьера: март 1942 г.
Огромные средства были затрачены нацистами на создание грандиозного киноэпоса «Великий король». В этом внушительном кино действии о Фридрихе Великом в годы Семилетней войны, короля играл Отто Гебюр, традиционно исполнявший эту роль, так что его можно было назвать самым знаменитым «Фридрихом». Фридрих изображался гением-одиночкой, которому удается победить всех своих противников как внутри страны, так и за ее пределами, и, сделав Пруссию великой державой, выполнить свою историческую миссию. Это фильм принес еще больше дохода, чем «Папаша Крюгер», хотя его премьера состоялась лишь в марте 1942 года, в присутствии аудитории из героев войны и рабочих - передовиков военной промышленности. Гитлер, который высоко чтил Фридриха Великого, очевидно, остался доволен, хотя вполне вероятно, что здесь он положился на мнение критика Геббельса и присвоил актеру Отто Гебюру звание «государственного артиста». Сам фильм был объявлен «фильмом нации», получив таким образом высшую акколаду министерства народного просвещения и пропаганды.140 Он даже завоевал Кубок Муссолини как лучший иностранный фильм на Венецианском кинофестивале в 1942 году. Министерство пропаганды рассматривало его как «исключительно ценный с политической и художественной точек зрения, представляющий культурную ценность, ценный образец народного искусства, содержательный и познавательный для народа и воспитывающий молодежь в нужном духе на историческом примере». После войны его посмотрели оккупационные власти союзников в Западной Германии, увидели в нем «тщательно продуманную постановку с прекрасно снятыми боевыми сценами, неплохую игру актеров» и в целом охарактеризовали его как «северогерманский тип фильма с явным милитаристским и националистическим уклоном».141 Роли актеров отличались излишним многословием, но восторженный прием, оказанный фильму по всей Германии в 1942 году, побудил Геббельса воспользоваться мифом о Фридрихе Великом.
Со всех сторон к Геббельсу стекались доклады и рапорты, в которых сообщалось, что «Великий король» пользуется в народе успехом.142 СД Падеборна докладывала, что там залы были забиты до отказа. Регенсбургское объединение учителей национал-социалистов отмечало, что в их городе «Великий король» демонстрировался целых две недели, при неиссякаемом энтузиазме зрителей.143 К 1944 году эта кинокартина своим коммерческим и политическим успехом обеспечила себе авторитет и заслуженную популярность. Даже в октябре 1944 года, в Данциге, она собирала неплохую аудиторию.144 Местная организация НСДАП выделила специального лектора, который минут за 10-15 перед началом киносеанса проводил беседу со зрителями. Данцигское управление пропаганды предложило распространить этот опыт по всему рейху. В ноябре фильм, в течение недели, демонстрировался в Берлине и собрал аудиторию почти в 15000 зрителей, в то время как «Фридрих Шиллер» пришло посмотреть всего лишь 8000 зрителей, а «Отставку» - 7000.145 Но даже в эру последней вспышки нацистского энтузиазма и героической риторики в два раза больше людей посещало кинотеатры, когда там шли фильмы легкого жанра, боевики или комедии. «Серьезные» фильмы, такие, как «Великий король», значительной частью своего успеха были обязаны мощной рекламе. Неизвестно еще, смогли бы они привлечь столько зрителей, если бы радио и газеты не трубили о них по несколько раз в день.
«Концерт по заявкам» за войну посмотрело свыше 23 миллионов зрителей. Таким успехом не мог похвастать ни один грандиозный эпический фильм. По этому поводу один партийный бюллетень заметил в 1943 году, что народ обычно хочет смотреть фильмы, «которые не имеют ничего общего с нашей идеей... Проблемные фильмы типа «Бисмарка» не вызывают большого энтузиазма, а уж о «кассовом» успехе и говорить нечего».146 Фильмы, которые мечтал снимать Розенберг, вряд ли пользовались бы популярностью у широкого зрителя в 1943 году. Справедливости ради следует признать, что некоторые фильмы с политической окраской привлекали довольно большие аудитории. Как можно объяснить такое противоречие? А дело в том, что добрая половина зрительских аудиторий таких фильмов, как «Папаша Крюгер», «Великий король» и «Отставка», состояла из членов НСДАП, военнослужащих и членов молодежных нацистских организаций. Обыкновенная публика тепло принимала эти фильмы, как только они впервые появлялись на экране, поскольку предшествовавшая им массированная рекламная кампания возбуждала интерес и заставляла их предвкушать нечто особенное. Однако по большей части эти фильмы демонстрировались перед политически «сознательной» публикой. Возможно, и в самом деле, такие «...политические фильмы, как «Папаша Крюгер» и «Еврей Зюсс», оставили более глубокий отпечаток в умах посетителей кинотеатров, чем дюжина приключенческих фильмов или комедий».147 Даже если это утверждение в какой-то мере справедливо, то его следует отнести к специфическим аудиториям зрителей, которые разделяли нацистское мировоззрение. Мощная реклама, тщательный подбор аудитории и постоянная циркуляция киноэпосов - вот главные факторы, обеспечивавшие этим лентам неплохие показатели посещаемости и если не «кассовый» успех, то, во всяком случае, финансовую самоокупаемость. Особенно выручали в этом плане молодежные организации, стройными колоннами маршировавшие на киносеансы этих фильмов.
Молодое поколение было восприимчиво к темам, воплощенным в киноэпосах, и власти рекомендовали родителям разрешить своим детям посещать специальные бесплатные киносеансы, где наряду с фильмами для детей и юношества регулярно демонстрировали «Папашу Крюгера» или «Великого короля». Причем о конкретных программах таких киносеансов заранее ничего не сообщалось, что вводило родителей в заблуждение, и они с чистой душой отпускали ребенка смотреть детский фильм, а в кинотеатре ему показывали национал-социалистическую политизированную кинокартину. Однако к 1942 году многие родители думали о более прозаических проблемах и поэтому с радостью отпускали детей в кинотеатр, где они были под присмотром и не просили дома лишний кусок хлеба. Во многих малых и средних городах было всего лишь один-два кинотеатра, и нацистские власти строго следили, чтобы их репертуар состоял в основном из «серьезных» фильмов, то есть фильмов, имевших явную политическую и идеологическую направленность.
Постоянный наплыв шумных, озорных детей в кинотеатры отбивал охоту у многих взрослых ходить туда.148 И начиная с 1942 года очень часто большую часть зрителей на киносеансах пышных немецких эпосов составляли дети, солдаты-отпускники и члены НСДАП. С точки зрения Геббельса, это вовсе не означало провала этих фильмов. Пусть обычный зритель воспринимает нацистские идеи на подсознательном уровне в «эскепистских» фильмах типа «Концерта по заявкам». Ну а те, кто был подготовлен к более серьезным темам, те, кто составлял настоящую и будущую элиту национал-социалистического государства, становились мишенью для соответствующих фильмов.
Доктор Пауль Йозеф Геббельс все еще хотел оправдаться перед германским народом, даже когда пылающий Берлин лежал в руинах. Верный своему характеру, он еще раз дал обет верности идеалам нацизма и одновременно предпринял отчаянную попытку избегнуть будущего суда «шлюхи»-истории. Как и Гитлер, Геббельс стремился уйти от ответственности за свои действия. Когда на последнем министерском совещании он обратился к своим коллегам, его голос возвысился и на какой-то момент перекрыл шум берлинских улиц. Это уже не был прежний оратор, который рассчитанными ударами кулака по трибуне приводил слушателей в трепетный экстаз. Это был человек, который изо всех сил пытался утвердить национал-социалистическую этику героизма, приписывая ее к врожденным свойствам немецкого народа. Поступая таким образом, он становился в своих глазах выразителем интересов народа и защитником его чести, возвращаясь к изначальной цели национал-социалистического движения. Теперь, 21 апреля 1945 года, Геббельс искал себе оправдания в единой судьбе нации и ее руководства. Ведь на создание этой общности, а вернее мифа о ней, он потратил столько лет и энергии. Будучи убежденным, что союзники уничтожат не только нацистов, но и весь германский народ, Йозеф Геббельс стремился к самоутверждению, к поиску почетной ниши для своей личности в отчаянии и смерти, которые стали общими для всех.149 Германский народ продолжал сражаться до конца. Этим Гитлер и Геббельс выиграли войну, целью которой было отомстить за позор поражения 1918 года. В конечном счете, народ Германии не желал иной судьбы. Подавляющим большинством голосов в ходе плебисцита, проводившегося в 1933 году, немцы проголосовали за выход страны из Лиги Наций и против политики уступок и выбрали вместо этого политику мужества и чести. Таким образом, германский народ сам выбрал войну, которую теперь проиграл.
1 Von Oven, II: p.14.
2 См. об отклонении министерством просьбы на отчеты RPA Хагемайером: N.A. T-580/670.
3 N.A. T-580/644 (Gutterer всем RPA, 27 февраля, 1943).
4 См. по анкете: Kreisleitung Eisenach, Rundschreiben Nr. 48/ 40 and 24/40 (Michigan); Information Service: GPL München/Oberbayern, Folge 8, B.A.
5 IMT, XVII, 201. Cf. Heinz Boberach, ed., Meldungen aus dem Reich: Auswahl aus den geheimen Lageberichten des Sicherheitsdienstes der SS 1939-1944 (Neuwied: 1965), pp.ix, xv, xvii, xxvi- xxvii.
6 RSHA «Sonderbericht» of February 5, 1942 in N.A. T-175/267/2762548-553.
7 Lochner, Diaries, pp.333-34.
8 Cf. Shirer. pp.191, 200-201, 218-19.
9 Boberach, p.8.
10 N.A. T-175/272/2768895.
11 Cf. Boelcke, 1939-1940, pp.213, 264, 268, 341; Boberach, p.35.
12 Lochner Papers, Box # 19A (February 1940).
13 Boelcke, 1939-1941, p.328.
14 Boelcke, ibid., pp.326, 329.
15 Cм. L.P.Lochner, «Round Robins from Berlin: Louis P.Lochner's letters to His Children, 1932-1941», Wisconsin Magazine of History, L (1939): 326, and Lochner, «Entertaining in Reich Difficult», AP dispatch in Lochner Papers, Box #45.
16 Cf. Boelcke, 1939-1941, p.582; Shirer, p.563; File 1939, Wisconsin State Historical Society.
17 Lochner Papers, Box #19. Cf. Boberach, p.40.
18 Cf. Boberach, pp.77, 85; Baird, p.105.
19 Cf. Boelcke, 1939-1941, pp.300, 358, 382, 396, 476; «Redner-Schnellinformation», No.43 (May 15).
20 Shirer, p.492.
21 Shirer, p.581. Cf. Boelcke, 1939-1941, pp.494, 514.
22 Lochner Papers, Box #20 (May 5, 1941; June 20, 1941).
23 Cf. Boberach, pp.134, 142: Boelcke, 1939-1941, pp.615, 699; N.A. T-81/691, 629.
24 Lochner Papers, Box #20 (May 14. 1941).
25 Cf. Boberach, p.152; N.A. T-175/269/2764964 (Paderborn, June 24).
26 Cf. Boelcke, 1939-1941, p.455; N.A. T-175/269/2764975-980; Boberach, pp.158-59; SD Bericht (Bielefeld and Detmold), June 30, T-580/963; Lochner Papers, Box #20 (June 26, 1941); T-175/269/2764982 (Hoexter, June 27).
27 Cм. Tiessler Vorlage on «Propaganda», July 31, 1941, N.A. T-81/673/5481668 ff., and Baird, p.173; по русскому сопротивлению: «Redner-Schnellinformation», September 19-20, 1941, B.A.; о зверствах: N.A. T-580/646 (Dr. Prause in Pro V, October 8, 1942); о переменах 1944 года: Sündermann, pp.296-97.
28 Cf. Boberach, p.184; Boelcke, 1939-1943, p.195; RPL, N.A. T-81/673/5481673 ff.
29 Cf. Boberach, p.198.
30 Rudolf Pechel, Switchmen den Zeilen: Der Kampf einer Zeitschrift für Freiheit und Recht 1932-1942 (Würzburg: 1948), pp. 338-40.
31 Cf. Boberach, pp.202, 228, 245; Boelcke, 1939-1943, p.207.
32 Cf. Boberach, pp.267, 270; Lochner, Diaries, pp.93, 168, 181, 196.
33 Cf. Boberach, pp.238, 310; N.A. T-81/673/5482014 ff. (Albrecht to Tiessler, March 20, 1942).
34 Cf. GPL Weser-Ems, доклад по «Druckschriflen- und Plakatpropaganda» декабрь-январь 1941-42, in N.A. T-81/672/5480193; ibid., 5480029; T-175/267/2762660.
35 Cf. Boelcke, 1939-1943, p.261; Cohn, pp.210-11 (об исследовании Мюллера-Клаудиуса противоеврейских настроений в Германии, 1938-1942). Возможно, Геббельс оставил постоянный знак; См. the Boston Globe, May 26, 1976, «German poll finds 50% are anti-Semitic».
36 N.A. T-175/267/2762580-592 (Dortmund, Bielefeld, March 1942); «Redner-Schnellinformation» No.38 (August 25, 1942); Boherach, p.273.
37 Boberach, pp.286-295, 314.
38 N.A. T-81/675/5483543-570 (Отчет от 9 ноября по событиям сентября-октября 1942).
39 N.A. T-580/963. Одна из проблем с отчетами SD и RPA состояла в том, что они часто включали противоречивые высказывания по поводу общественных позиций, не пытаясь проанализировать относительную силу определенных настроений. Это позволяло какому-либо вышестоящему начальнику утвердить свою политически мотивированную позицию.
40 Walter Hagemann, Publizistik im Dritten Reich: Ein Beitrag zur Methodik der Massenführung (Hamburg: 1948), pp.427-30; Boherach, pp.344-47.
41 N.A. T-175/271/2767997; Boberach, pp.359, 373.
42 Cf. N.A. T-81/673/5481102 (Buehler to Tiessler, March 13, 1942); Boberach, pp.369, 343, 358; Boelcke, 1939-1943, p.537.
43 Lochner, Diaries, pp.364, 367; Boberach, pp.382-83.
44 Boberach, pp.386-87; Lochner, Diaries, p.389.
45 Lochner, Diaries, p.396; Studnitz, p.25; Boberach, p.413.
46 Lochner, Diaries, pp.367, 373; Boberach, pp.382, 390; Studnitz, p.113. Слушая по радио речь Гитлера 10 сентября в отеле «Адлон», Штудниц отмечал, что лишь немногие из гостей слушали со вниманием, а большинство публики составляли повара, официанты и горничные. В понимании Геббельса этот тип воздействия на «массы» оправдывал общепризнанную «примитивную пропаганду».
47 Cf. Boberach, p.414; памятка в записях Тисслера, «Веhandlung englischer Kriegsgefangener», N.A. T-81/673/5482127.
48 Cf. Goebbels' speech of March 15, 1942, Heiber, Reden, II: 106. Boelcke, 1939-1943, p.335; Fredborg, p.181.
49 Cf. Von Oven, I: 24-25; Ursula von Kardorff; Diary of a Nightmare. Berlin 1942-1945 (New York: 1966), p.54; Fredborg, p.194 and p.167 (adapted).
50 «Bericht zur weltanschaulichen Lage», October 6, p.S.
51 Kardorff; p.50.
52 Boelcke, 1939-1943, pp.345-46.
53 Lochner, Diaries, p.443.
54 Ibid., p.514.
55 Ibid., p.533.
56 Heiber, Reichsführer!, p.283.
57 Goebbels, «Das neue Stadium des Krieges», Das Reich, October 16, 1943.
58 Fredborg, p.221, относится, судя по всему к концу 1942 или началу 1943 гг.
59 Kardorff, p.101.
60 Ibid., p.69.
61 Boberach, p.363.
62 Goebbels, «Rede vor der Tagung der Reichs- und Gauleiter», February 23, 1944 (Munich: 1944), pp.6-11.
63 Kardorff, p.110. Она слышала пение хора моряков в берлинском метро: «Это было жутко, но я была тронута».
64 Schaeffer to RPA Württemburg, March 14, 1944, N.A. T-580/671.
65 N.A. T-580/678.
66 Cf. «Propagandaführung in der Presse», Ельзнер - Проми, б сентября, 1944, N.A. T-70/123/3651383; Dr. Schlösser in Abt. Schrifttum to Abt. Pro. re: Blank ms., T-580/657; Кальтенбруннер - Риббентропу в отношении Везенмайера, 6 сентября, 1944, Т-120/712/329951; Aachen: Frau von Oven (September 13, 1944); Бергер - Гиммлеру, 26 сентября, 1944: Heiber, Reichsführer!, pp.362-66.
67 Cf. PK to Abt. Pro. (Sondermann), September 28, 1944, N.A. T-580/660; «Mitt. des GSAs» (Thuringia), October 1944, p.9; Düren: Himmler to Bormann, December 2, in Heiber, Reichsführer! p.378; VI: Marlis G.Steinert, Hitlers Krieg und die Deutschen: Stimmung und Haltung der deutschen Bevölkerung im Zweiten Weltkrieg (Düsseldorf: 1970), p.497.
68 Leiter RPA Halle-Merseburg, «Vorschlag für die Propagandaarbeit auf Grund von Erfahrungen im Gau H-M» (written after October 23), N.A. T70/123/3651231-4.
69 Cf. Hagemann, p.438, Steinert, pp.502-10, и итоговый отчет о деятельности 23 октября, N.A. T-580/682. Отчеты вплоть до 21 ноября говорят о нарастании энтузиазма по поводу идеи фольксштурма.
70 Cf. N.A. T-84/160/1527440-l; Frau von Oven, p.9; von Oven, II: 182-83.
71 Broszat, p.388.
72 Heiber. Goebbels, p.317. Cf. очерки Daniel Lerner, ed., Propaganda in War and Crisis (New York: 1951): S.K.Padover, «A Folio of German Types», M.I.Gurfein and M.Janowitz, «Trends in Wehrmacht Morale», and the U.S. Strategic Bombing Survey Morale Division, «Social and Psychological Factors Affecting Morale.» В последней работе приводится наблюдение: «Те, кто очень испугались, больше не желали сдаваться, в отличие от тех, кто сохранил спокойствие (стр. 355). Какой триумф для Геббельса!»
73 Некоторые гороскопы - без даты, большинство - не подписаны. Цитата приводилась из Вильгельма Вульфа. N.A. T-84/349/966-1005.
74 N.A. T-580/660.
75 RPA Main/Franconia, K.A. T-580/682; for «Activity Report» summary of March 21: ibid., p.1. Как и в большинстве отчетов, в этом говорилось, что речи, произнесенные Геббельсом в Лаубане и Герлитце, оказали замечательный эффект на массы. Здесь кроется противоречие!
76 Von Oven, II: 273.
77 См. Kris and Speier, p.57; N.A. T-580/643.
78 Cf. Werner Stephan, Joseph Goebbels, Dämon einer Diktatur (Stuttgart: 1949), p.214; Kris and Speier, p.56: «Meldungen aus dem Reich», December 16, 1942, N.A. T-580/963.
79 Shirer, p.542. Cf. Boberach, p.60.
80 Hitler, Conversations, pp.538-39; «Verordnung über ausserordentliche Rundfunkmassnahmen», in N.A. T-120/2474/E255274; ibid., E255406-407.
81 Lochner, Diaries, pp.77-78.
82 Для полицейских досье по нелегальному прослушиванию см. N.A. Т-175/577; Goebbels, «Die Sache mit der Leichenpest», in Das eherne Herz, p.34.
83 Cf. Boberach, pp.334-39; Redner-Schnellinformation No.63 (June 28, 1943).
84 N.A. T-70/123/3651286.
85 Sonderdienst Seehaus контролировал «SA Mann Schroeder,» N.A. T-580/962 (August-September 1942); заявление Геббельса различным учреждениям рейха, Т- Г20/2474/Е255486-489 (October 1944).
86 Fritz: IMT, XIX, 319.
87 Cf. «Meldungen aus dem Reich», in N.A. T-580/963.
88 Hentzke, February 12, and March 25, 1941; ответ Фриче от 28 марта, 1941; Кнох Гитлеру, в письме, переданном Фриче 24 марта, 1941. Эти, и последующие письма содержатся в H.I.A., если не оговорено иначе.
89 Ответ Фриче, 4 сентября, 1941; Альбрехт - Фриче, 9 сентября 1941.
90 Некоторые из писем, упомянутых в этом параграфе, можно найти в N.A. T580/964 and 965.
91 N.A. T-580/965.
92 К осени 1944 Фриче считал чтение этой почты неприятным занятием. В Т-580/975 (запись 188) содержатся интересные антинацистские почтовые открытки и заметки.
93 Cf. отчет RPA Bochum, 25 сентября, 1944, N.A. T-580/963; Ответ Фриче, ibid.; Vienna: Ханс Йирса - Геббельсу, 16 сентября, 1944; Фриче - Рихарду Ланге, 21 октября, 1944, Т-580/965. В этой папке содержится копия довольно посредственной, но страстной поэмы о фольксштурме. Аннемари Ройтш - Фриче, 27 февраля, 1945, N.A. T-580/965; «сокровенные дары»: Тереза Зюс - Геббельсу, 27 августа, 1944, и доклад о ней Геббельсу от RPA Westphalia/North, November 23, 1944, N.A. T-580/671.
94 Cf. по вражеским листовкам и их воздействию: Klaus Kirchner, Flugblatter: Psychologische Kriegsführung im Zweiten Weltkrieg in Europa (Carl Hanser Verlag, 1974), pp.27-35, and Buchbender and Schuh, p.21 ff; Lügenabwehr: N.A. T-120/9/15664 ff (1942 issues). «Der Gerüchtespiegel», Sonderdienst der RPL, T-580/644.
95 Отчет об инциденте, 14 апреля, 1942, N.A T-81/673/5481542 ff. Cf. Tiessler to Buhler, June 1, 1942, ibid., and Tiessler, «Vorlage für den Herrn Minister,» ibid., fr. 5481537 ff. (May 27, 1942).
96 «Vermerk für Pg. Tiessler», September 17, 1942, N.A. T-81/673/5481534-535.
97 «Mitteilungen der ROL», July 1943, page 8.
98 Kiel RPA, September 28, 1944, и Promi - в RPA, October 2, 1944, N.A. T-70/123/3651379 ff.
99 N.A. T-580/656.
100 Willis, pp.221, 225.
101 «Rundschreiben» - всем GPL, November 17, 1944, N.A. T-580/672.
102 N.A. T-580/672, Mundpropaganda Parole Nr.16.
103 Ibid., Mundparole Nr.28 (August 31, 1944).
104 Ibid., Mundparole Nr.27 (August 24, 1944).
105 Ibid., Mundparole Nr.29 (September 1, 1944).
106 Ibid., Mundparole Nr.32 (September 28, 1944).
107 N.A. T-580/656, Mundparole Nr.7 (October 6, 1944), and N.A. T-580/672, Mundparole Nr.8.
108 N.A. T-580/672, Mundparole Nr.12, распространялся непосредственно главой отдела пропаганды, Берлин, 22 декабря 1944. Синхронность в осуществлении этой программы дезинформации была особенно важна, поскольку в разгаре находилось контрнаступление в Арденнах. Пропаганда о жестокости американцев усилилась в 1945. См. Mundparolen 21, 27, and 28, in N.A. T-580/673.
109 Volkischer Beobachter (October 4), Neues Wiener Tageblatt (December II, and Wiener Neueste Nachrichten (December 1), in N.A. T-580/656.
110 Schaeffer to RPA Vienna, November 30; Frauenfeld to Schaeffer, December 6; Schaeffer decision, December 12; all in N.A. T-580/656.
111 «Fragen aus dem Volk», pp.2-8, N.A. T-580/656. Проми пытался противодействовать пораженческой пропаганде, усиливая распространение листовок среди личного состава вермахта. См. интересный пример происхождения таких листовок в N.A. T-580/659, «Worum es jetzt geht!» и «Kamerad, das musst du wissen!» (обе в черновом варианте 28 марта 1945, Promi - RPA Oberdonau, ibid.).
112 Belling, pp.14-15; Cм. Belling в Unser Wille und Weg (January 1939), p.8, где он, по-видимому, противоречит цифрам, приведенным в Der Film, стр. 14; on Munich: Redner-Informationsdienst (Autumn 1938), B.A., and «Propaganda in Zahlen», in Unser Wille und Weg (January 1941); on Bayreuth: Bayrische Ostmark (January 27, 1941), p.5; on 1940 statistic: Boelcke, 1939-1941, p.172.
113 Hauptamt Film, N.A. T-580/940; SD Hauptaussenstelle Bielefeld, October 19, 1942, N.A. T-175/271/2767197-8.
114 Goebbels and Axmann, «Die deutsche Jugend im Krieg» (zur Eröffnung der HJ-Filmstunden 1942/43), p.5. См. также Richter, pp.78-83; Belling, p.33; Goebbels, «Filmarbeit», in Das eherne Herz, p.44. Впечатляющие кинокампании, предназначенные для молодежи в последние годы войны, отражали беспокойство по поводу враждебности по отношению к режиму со стороны различных групп молодежи. Cf. Schemer to Goebbels, August 18, 1941; Tiessler to Bormann, August 22, 1941; Tiessler to Goebbels, October 1942; N.A. T-81/675/5484203-208. Враждебность юношества предполагала такие формы, как танцы под запретную «негритянскую музыку», ношение одежды по английской моде, гомосексуализм, групповой секс, «расовое отвращение». См. очень интересную статью Даниеля Хорна «Youth Resistance in the Third Reich: A Social Portrait», Journal of Social History, Fall 1973, p.26 ff.
115 Belling, pp.42-43; Goebbels (1942 speech in Posen), N.A. T-580/669; Boelcke, 1939-1941, p.172 (Бельке, возможно, переоценивал число действующих театров в 1942). Deutsche Allgemeine Zeitung, August 1942; «Film und totaler Krieg», отчет для Hinkel (August 1944), N.A. T-580/944. К концу 1943 статистические отчеты стали более редкими. Deutsche Allgemeine Zeitung, September 16, 1941, and Film-Kurier, August 8, 1942.
116 Cf. «Filmtheater-Statistik» (Grundsätzliche Bemerkungen zur «Aufteilung nach Ortsgrössenklassen»). N.A. T-580/620. Отчет DFVG Гетцлафу, 2 ноября 1942.
117 Ibid., «Inland-Vertrieb» List A.
118 N.A. T-580/643.
119 Учреждение Хинкеля (Bacmeister) - Геббельсу, November 20, 1944, N.A. T-580/ 983. Figures for late 1944 are spotty.
120 Die Lage, June 9, 1944, on «Film Theaters and Terror Attacks», pp.7-8.
121 В отчете, сделанном в 1947, указывалось, что в Германии тогда было 3000 картинных галерей. В конце 1941 таковых было 7000. См. Manvell and Fraenkel, p.144.
122 «Die Propaganda der NSDAP im Kriege», N.A. T-81/671/5479290.
123 Cf. Boberach, p.10; Boelcke, 1939-1941, p.323. Геббельс еще раз повторил свои указания прессе 10 июля 1941 года. См. Hagemann, p.64.
124 Boelcke, 1939-1941, р.369.
125 Boberach, pp.116-17; Boelcke, 1939-1941, p.630.
126 Boberach, pp.164-65; Lageberichte der SD, Auss. Bielefeld (July-August 1941), N.A. T-175/272/2768615-625.
127 Ibid., 610-617; SD Bericht zur Aufnahme der DW, October 9, 1941, N.A. T-580/963.
128 Boberach, p.213.
129 SD Bericht on DW, November 1942, N.A. T-580/963. Cf. Boberach, pp.364-65, n.1.
130 Boberach, pp.332, 365, 367; Hagge, pp.62-63.
131 Studnitz, p.203. Boberach, p.368. См. по Финляндии: DW #735. Геббельс нервничал по поводу сцен зверств большевиков над немцами, поскольку таковые могли внести панику и массовые сдачи западным союзникам.
132 Goebbels, «Die Optik des Krieges», January 24, 1943, in Der steile Aufstieg, pp.130-31.
133 Thuermer, March 11, 1941, Lochner Papers, Box #20. Cf. Boberach, p.47.
134 Boberach, pp.114-15.
135 SD Auss. Bielefeld, May 2, 1941, N.A. T-175/272/2768670-675.
136 Quoted by Leiser, p.159. (Leiser's italics).
137 Boberach, p.207. См. также Cadars и Courtade, p.142; Leiser, p.146.
138 Gauleitung Hannover/Ost to PK, January 10, 1942; Bayr. Ostmark to PK, February 17; both in N.A. T-81/674/5482986-989.
139 Quoted by Leiser, pp.158-59 (italics in original). Cf. Leiser, p.62, and Hauptmann, p.536.
140 Такая честь была не единственной для The Great King, вопреки причастности Ernest К. Bramsted, Goebbels and National Socialist Propaganda, 1925-1945 (1965), p.279. Как Die Entlassung (1942), так и Kolberg (1945), например, были удостоены такой чести. Cf. Alfred Bauer, Deutscher Spielfilm Almanach 1929-1950: Das Standardwerk des deutschen Films herausgegeben aus Anlass des 20. jahrigen deutschen Tonfilm-Jubilaums (West Berlin: 1950), pp.559, 562, 662.
141 «The Catalogue of Forbidden German Feature and Short Film Productions Held in Zonal Film Archives of Film Section, Information Services Division, Control Commission for Germany» (mimeographed by the British authorities), p.27. Cf. Herzstein, «Goebbels et le mythe historique par le film, 1942-1945», pp.45-51, 62.
142 Быстрый успех фильма вдохновил Main Cultural Office of the RPL the film: KPMB, #9, May 1, 1942, B.A.
143 NS Lehrerbund to NSLB Bayr. Ostmark, N.A. T-81/675/5484063-064.
144 N.A. T-580/682 (16 октября, 1944, за два дня до провозглашения Volkssturm).
145 N.A. Т-580/983, Letter Film to Goebbels, November 24, 1944. В том же месяце «Бисмарк» демонстрировался в Уормсе в течение трех дней: Johanna Mueller to Promi, November 26, N.A. T-580/947.
146 «Bericht zur welthanschaulichen Lage», August 6, 1943, p.26.
147 Grunberger, Social History, p.418.
148 Cf. SD Bielefeld, October 26, 1942, N.A. T-175/271/2767131-132.
149 Ханс Фриче вспомнил эти слова через четырнадцать месяцев, после того как Геббельс. Он пришел в бешенство на Нюрнбергском процессе, когда говорил, что осознал тот факт, что Гитлер и Геббельс «намеренно лгали своему народу...» IMT, XVII, 187.
процедура огонь и лед для лица
Пользователь, раз уж ты добрался до этой строки, ты нашёл тут что-то интересное или полезное для себя. Надеюсь, ты просматривал сайт в браузере Firefox, который один правильно отражает формулы, встречающиеся на страницах. Если тебе понравился контент, помоги сайту материально. Отключи, пожалуйста, блокираторы рекламы и нажми на пару баннеров вверху страницы. Это тебе ничего не будет стоить, увидишь ты только то, что уже искал или ищешь, а сайту ты поможешь оставаться на плаву.