[an error occurred while processing this directive] | |
ДЖОН ЛОКК И ЕГО ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА КНИГА ПЕРВАЯ Глава вторая. В ДУШЕ НЕТ ВРОЖДЕННЫХ ПРИНЦИПОВ Глава третья. НЕТ ВРОЖДЕННЫХ ПРАКТИЧЕСКИХ ПРИНЦИПОВ Глава четвертая. ДАЛЬНЕЙШИЕ СООБРАЖЕНИЯ О ВРОЖДЕННЫХ ПРИНЦИПАХ КАК УМОЗРИТЕЛЬНЫХ, ТАК И ПРАКТИЧЕСКИХ КНИГА ВТОРАЯ Глава первая. ОБ ИДЕЯХ ВООБЩЕ И ИХ ПРОИСХОЖДЕНИИ Глава третья. ОБ ИДЕЯХ ОДНОГО ЧУВСТВА Глава пятая. О ПРОСТЫХ ИДЕЯХ ОТ РАЗНЫХ ЧУВСТВ Глава шестая. О ПРОСТЫХ ИДЕЯХ РЕФЛЕКСИИ Глава седьмая. О ПРОСТЫХ ИДЕЯХ КАК ОЩУЩЕНИЯ, ТАК И РЕФЛЕКСИИ Глава восьмая. ДАЛЬНЕЙШИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О НАШИХ ПРОСТЫХ ИДЕЯХ Глава десятая. ОБ УДЕРЖАНИИ [ПРОСТЫХ ИДЕЙ] Глава одиннадцатая. О РАЗЛИЧЕНИИ И ДРУГИХ ДЕЙСТВИЯХ УМА (MIND) Глава двенадцатая. О СЛОЖНЫХ ИДЕЯХ Глава тринадцатая. О ПРОСТЫХ МОДУСАХ, И ПРЕЖДЕ ВСЕГО О ПРОСТЫХ МОДУСАХ ПРОСТРАНСТВА Глава четырнадцатая. О ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТИ И ЕЕ ПРОСТЫХ МОДУСАХ Глава пятнадцатая. О ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВЕ, РАССМАТРИВАЕМЫХ ВМЕСТЕ Глава семнадцатая. О БЕСКОНЕЧНОСТИ Глава восемнадцатая. О ДРУГИХ ПРОСТЫХ МОДУСАХ Глава девятнадцатая. О МОДУСАХ МЫШЛЕНИЯ Глава двадцатая. О МОДУСАХ УДОВОЛЬСТВИЯ И СТРАДАНИЯ Глава двадцать первая. О СИЛАХ [И СПОСОБНОСТЯХ] (OF POWER) Глава двадцать вторая. О СМЕШАННЫХ МОДУСАХ Глава двадцать третья. О НАШИХ СЛОЖНЫХ ИДЕЯХ СУБСТАНЦИЙ Глава двадцать четвертая. О СОБИРАТЕЛЬНЫХ ИДЕЯХ СУБСТАНЦИЙ Глава двадцать пятая. ОБ ОТНОШЕНИИ Глава двадцать шестая. О ПРИЧИНЕ И СЛЕДСТВИИ И ДРУГИХ ОТНОШЕНИЯХ Глава двадцать седьмая. О ТОЖДЕСТВЕ И РАЗЛИЧИИ Глава двадцать восьмая. О ДРУГИХ ОТНОШЕНИЯХ Глава двадцать девятая. О ЯСНЫХ И СМУТНЫХ, ОТЧЕТЛИВЫХ И ПУТАНЫХ ИДЕЯХ Глава тридцатая. ОБ ИДЕЯХ РЕАЛЬНЫХ И ФАНТАСТИЧЕСКИХ Глава тридцать первая. ОБ ИДЕЯХ АДЕКВАТНЫХ И НЕАДЕКВАТНЫХ Глава тридцать вторая. ОБ ИДЕЯХ ИСТИННЫХ И ЛОЖНЫХ Глава тридцать третья. ОБ АССОЦИАЦИИ ИДЕЙ КНИГА ТРЕТЬЯ Глава первая. О СЛОВАХ, ИЛИ О ЯЗЫКЕ ВООБЩЕ Глава третья. ОБ ОБЩИХ ТЕРМИНАХ Глава четвертая. ОБ ИМЕНАХ ПРОСТЫХ ИДЕЙ Глава пятая. ОБ ИМЕНАХ СМЕШАННЫХ МОДУСОВ И ОТНОШЕНИЙ Глава шестая. ОБ ИМЕНАХ СУБСТАНЦИЙ Глава седьмая. О СЛОВАХ-ЧАСТИЦАХ Глава восьмая. ОБ ОТВЛЕЧЕННЫХ И КОНКРЕТНЫХ ТЕРМИНАХ Глава девятая. О НЕСОВЕРШЕНСТВЕ СЛОВ Глава десятая. О ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИИ СЛОВАМИ Глава одиннадцатая. О СРЕДСТВАХ ПРОТИВ УПОМЯНУТЫХ НЕСОВЕРШЕНСТВ И ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЙ КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ Глава первая. О ПОЗНАНИИ ВООБЩЕ Глава вторая. О СТЕПЕНЯХ НАШЕГО ПОЗНАНИЯ Глава третья. О СФЕРЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ Глава четвертая. О РЕАЛЬНОСТИ НАШЕГО ПОЗНАНИЯ Глава шестая. ОБ ОБЩИХ ПОЛОЖЕНИЯХ, ИХ ИСТИННОСТИ И ДОСТОВЕРНОСТИ Глава седьмая. О НЕСОМНЕННЫХ ПОЛОЖЕНИЯХ (MAXIMS) Глава восьмая. О ПОЛОЖЕНИЯХ С НИЧТОЖНЫМ СОДЕРЖАНИЕМ Глава девятая. О НАШЕМ ПОЗНАНИИ СУЩЕСТВОВАНИЯ Глава десятая. О НАШЕМ ПОЗНАНИИ БЫТИЯ БОГА Глава одиннадцатая. О НАШЕМ ПОЗНАНИИ СУЩЕСТВОВАНИЯ ДРУГИХ ВЕЩЕЙ Глава двенадцатая. ОБ УСОВЕРШЕНСТВОВАНИИ НАШЕГО ПОЗНАНИЯ Глава тринадцатая. НЕСКОЛЬКО ДАЛЬНЕЙШИХ СООБРАЖЕНИЙ ОТНОСИТЕЛЬНО НАШЕГО ПОЗНАНИЯ Глава четырнадцатая. О СУЖДЕНИИ Глава пятнадцатая. О ВЕРОЯТНОСТИ Глава шестнадцатая. О СТЕПЕНЯХ СОГЛАСИЯ Глава семнадцатая. О РАЗУМЕ (OF REASON) Глава восемнадцатая. О ВЕРЕ И РАЗУМЕ И ИХ РАЗЛИЧНЫХ ОБЛАСТЯХ Глава девятнадцатая. О [РЕЛИГИОЗНОМ] ИССТУПЛЕНИИ (OF ENTHUSIASM) |
Глава третья. ОБ ОБЩИХ ТЕРМИНАХ1. Слова в большинстве своем носят общий характер. Так как все существующие вещи единичны, то могло бы казаться разумным, что такими будут также и слова (я имею в виду их значение), которые должны быть сообразны вещам; однако мы видим совершенно противоположное. Наибольшая часть слов, составляющих все языки, - общие термины; и это результат не небрежности или случая, а здравого смысла и необходимости. 2. Каждая отдельная вещь не может иметь свое название. Во-первых, невозможно, чтобы каждая отдельная вещь имела свое особое название. Значение и употребление слов зависит от создаваемой умом связи между идеями и звуками, употребляемыми в качестве их знаков; поэтому необходимо, чтобы ум, давая названия вещам, имел отличные друг от друга идеи вещей, а также удерживал в памяти особое название, относящееся к каждой идее, с его особым применением для данной идеи. Между тем образовать и удержать в памяти отличные друг от друга идеи всех отдельных вещей, с которыми мы сталкиваемся, - это выше человеческих сил: каждая птица и каждое животное, увиденные человеком, каждое дерево и растение, оказавшие воздействие на наши чувства, не могут найти места в самом обширном уме. Хотя рассматривают как пример поразительной памяти способность некоторых полководцев называть по имени каждого солдата в своем войске, однако нам легко понять, почему люди никогда не пытались дать имя каждой овце в своем стаде или каждой вороне, пролетающей над их головами, тем более дать особое название каждому листу растения или каждой песчинке на дороге. 3. Это было бы бесполезно. Во-вторых, если бы даже это было возможно, это было бы бесполезно, ибо расходилось бы с главной целью языка. Люди напрасно накопляли бы названия отдельных вещей, они не были бы им полезны для передачи их мыслей- Люди обучаются словам и употребляют их в разговоре с другими только для того, чтобы их поняли; а достигается это лишь тогда, когда благодаря употреблению или соглашению звук, который я произношу своими органами речи, вызывает в уме слушателя идею, к которой я отношу его в моем уме, когда говорю. Этого нельзя достигнуть при помощи названий, относимых к единичным вещам, идеи которых имеются лишь в моем уме, так что названия их не могли бы иметь значение или быть понятными для других людей, незнакомых со всеми теми отдельными вещами, которые попались мне на глаза. 4. В-третьих, если даже и это признать возможным (а я этого не думаю), все же особое название для каждой отдельной вещи не принесло бы большой пользы совершенствованию знания, которое хотя и основано на единичных вещах, но расширяется благодаря общим воззрениям, чему прямо содействует сведение вещей в виды под общими названиями. Такие виды вместе с относящимися к ним названиями держатся в известных границах и не увеличиваются каждое мгновение, [переходя] за пределы того, что может охватить ум или чего требует практика. Поэтому люди по большей части останавливаются на этом, однако не настолько, чтобы мешать себе различать особыми именами отдельные вещи, где этого требует удобство. Поэтому люди пользуются именами собственными для своего вида [живых существ], с которым у них всего больше дела и применительно к которому им часто бывает необходимо говорить об отдельных лицах; здесь отдельные индивидуумы имеют отдельные имена. 5. Какие вещи имеют собственные имена? Помимо лиц особые названия по той же самой причине есть обычно и у стран, городов, рек, гор и других подобных определенных мест, ибо людям часто необходимо отмечать их в отдельности и, так сказать, представлять их перед другими в своих разговорах с ними. Я не сомневаюсь, что, будь у нас основание говорить об отдельных лошадях так же часто, как про отдельных людей, собственные имена первых были бы так же обычны для нас, как имена вторых: «Буцефал»i было бы таким же употребляемым словом, как и «Александр». Вот почему мы видим, что у жокеев лошади имеют собственные имена, по которым они их узнают и различают так же, как обычно своих слуг, ибо им часто бывает нужно упоминать ту или другую лошадь, когда ее нет перед глазами. 6. Как образовались общие термины? Затем следует рассмотреть вопрос о том, как образовались общие термины. Ведь все вещи существуют только в отдельности; как же мы приходим к общим терминам или где находим те общие сущности вещей, которые, как полагают, обозначаются ими? Слова приобретают общий характер оттого, что их делают знаками общих идей. А идеи становятся общими оттого, что от них отделяют обстоятельства времени и места и все другие идеи, которые могут быть отнесены лишь к тому или другому отдельному предмету. Посредством такого абстрагирования идеи становятся способными представлять более одного индивида, и каждый индивид, имея в себе сообразность с такой отвлеченной идеей, принадлежит (как мы говорим) к этому виду. 7. Но чтобы сделать немного более определенные выводы относительно этого, быть может, будет кстати проследить наши понятия и имена с их начала и изучить, как мы постепенно продвигаемся и как мы шаг за шагом расширяем свои идеи с раннего детства. Совершенно очевидно, что у детей идеи лиц, с которыми они разговаривают (возьмем в пример только их), подобно самим лицам, только единичны. Идеи кормилицы и матери хорошо обозначены в их уме и, как изображения их там, представляют только данные индивидуумы. Имена, которые они дали впервые этим идеям, ограничены этими индивидами; слова «кормилица» и «мама», употребляемые ребенком, относятся лишь к данным лицам. Впоследствии, когда время и более широкое знакомство дадут детям возможность заметить, что на свете есть очень много других предметов, которые, имея нечто общее во внешнем облике и разных других качествах, похожи на их отца и мать и других общавшихся с ними лиц, они составляют идею, которая, как они находят, охватывает эти многочисленные личности; и такой идее вместе с другими они дают, например, имя «человек». Так они приходят к общему имени и общей идее. При этом они не образуют ничего нового; они лишь исключают из своей сложной идеи Петра и Якова, Марьи и Анны то, что было особенного в каждом из них, и удерживают только то, что у них всех есть общего. 8. Таким же путем, каким они приходят к общему имени и идее «человек», люди легко приобретают более общие имена и понятия. Замечая, что разные вещи, которые отличаются от их идеи «человек» и потому не подходят под это имя, тем не менее имеют некоторые сходные с человеком качества, они удерживают только эти качества, соединяют их в одну идею и снова, таким образом, получают другую и более общую идею; а дав ей имя, они получают термин с более широким объемом. Эта новая идея образуется не от прибавления чего-то нового, но, как и прежде, только посредством исключения внешнего облика некоторых других свойств, обозначаемых словом «человек», причем удерживаются только тело с жизнью, чувствами и самопроизвольным движением; все это охватывается словом «животное». 9. Общая природа вещей есть не что иное, как отвлеченная идея. Что именно таким путем люди впервые образовали общие идеи и общие имена для них, это, по моему мнению, настолько очевидно, что не нуждается в каких-либо других доказательствах помимо наблюдения над собою или над другими и над обычными действиями ума при познании. И тот, кто считает общую природу вещей или общие понятия чем-либо иным, а не отвлеченными или частичными идеями, составляющими часть более сложных идей и взятыми первоначально от отдельных предметов, я боюсь, не в состоянии будет найти их где-нибудь. В самом деле, пусть всякий подумает и скажет мне, чем идея «человек» отличается от идеи «Петр» и «Павел» или идея «лошадь» от идеи «Буцефал», как не тем, что исключает то, что свойственно только каждой особи и удерживает из этих отдельных сложных идей различных отдельных предметов лишь то, в чем они сходятся? Если из сложных идей, обозначаемых словами «человек» и «лошадь», исключить лишь особенности, которыми они различаются, удержать только то, в чем они сходятся, образовать из этого новую, отличную от других сложную идею и дать ей имя «животное», то получится более общий термин, обнимающий собой вместе с человеком различные другие существа. Исключите из идеи «животное» чувство и самопроизвольное движение, и получаемая в остатке сложная идея, состоящая из остающихся простых идей «тело, жизнь и питание», становится более общей под более широким термином vivensii. И чтобы не останавливаться дальше на этих столь очевидных обстоятельствах, скажем, что тем же самым путем ум приходит к понятиям «тело», «субстанция» и в конце концов к понятиям «сущее», «вещь» и к таким общим терминам, которыми обозначают любую из наших идей. Итак, вся тайна родов и видов, которая производит столько шума в университетах, а вне их вполне справедливо обращает на себя так мало внимания, - это лишь более или менее обширные отвлеченные идеи, снабженные именами. При всем этом постоянно и неизменно здесь лишь то, что каждый более общий термин обозначает такую идею, которая составляет лишь часть какой-нибудь из идей, им объемлемых. 10. Почему в определениях обыкновенно употребляют [слово] «род»? Это может показать нам причину того, почему при определении слов, представляющем собой лишь разъяснение их значения, мы пользуемся [словом] «род», или ближайшим общим словом, которое объемлет собою определяемое слово. Делается это не потому, что иначе невозможно, а только чтобы избавиться от перечисления различных простых идей, обозначаемых ближайшим общим словом, или родом, а иногда, может быть, и от того, что стыдно сознаться в неспособности сделать это. Но хотя определение через genus и differentiaiii (прошу разрешения употребить эти технические термины, хотя они и латинские по происхождению, потому что они наиболее точно соответствуют понятиям, для которых употребляются), хотя, говорю я, определение через genus есть кратчайший путь, однако, на мой взгляд, можно сомневаться, является ли он наилучшим. Уверен я в одном, что это не единственный и потому не безусловно необходимый путь, ибо дать определение - значит лишь дать другому понять при помощи слов, какую идею обозначает определяемый термин. А потому определение всего лучше делать через перечисление тех простых идей, сочетание которых содержится в значении определяемого термина. Если же вместо подобного перечисления люди привыкли к употреблению ближайшего общего термина, то сделали это ради быстроты и удобства, а не по необходимости и не для большей ясности. Положим, кто-нибудь желал узнать, какую идею обозначает слово «человек». Если бы ему сказали, что человек - это твердая, протяженная субстанция, имеющая жизнь, чувство, самопроизвольное движение и способность рассуждать, то, несомненно, он понял бы значение слова «человек» столь же хорошо и ознакомился бы с обозначаемой им идеей по меньшей мере столь же ясно, как и тогда, когда человека определили бы как «разумное животное»; данное выражение посредством последовательно друг за другом высказываемых определений слов «животное», «живое существо» и «тело» разлагается на эти перечисленные идеи. При объяснении слова «человек» я следовал здесь обычному философскому определению, которое, хотя и не является, быть может, самым точным, в достаточной мере служит моей настоящей цели. На этом примере можно видеть, что привело к правилу, что определение должно состоять из genus и differentia; этот же пример в достаточной степени показывает нам, что нет большой необходимости в таком правиле или выгоды от его строгого соблюдения, ибо, как было сказано, определения представляют собой лишь объяснение одного слова несколькими другими, с тем чтобы можно было узнать с несомненностью его значение, или обозначаемую им идею. Языки не всегда образовывались в таком согласии с правилами логики, чтобы значение каждого термина можно было точно и ясно выразить двумя другими. Опыт достаточно убеждает нас в противном, а установившие это правило поступили дурно, что дали нам так мало сообразных с ним определений. Но подробнее об определениях в следующей главе. 11. Общее и всеобщее - это создания разума. Вернемся к общим словам. Из сказанного выше ясно, что общее и всеобщее не относятся к действительному существованию вещей, а изобретены и созданы разумом для его собственного употребления и касаются только знаков - слов или идей. Слова бывают общими, как было сказано, когда употребляются в качестве знаков общих идей и потому применимы одинаково ко многим отдельным вещам; идеи же бывают общими, когда выступают как представители многих отдельных вещей. Но всеобщность не относится к самим вещам, которые по своему существованию все единичны, не исключая тех слов и идей, которые являются общими по своему значению. Поэтому, когда мы отбрасываем единичное, то общее, которое остается, есть лишь то, что мы сами создали, ибо его общая природа есть не что иное, как данная ему разумением способность обозначать или представлять много отдельных предметов; значение его есть лишь прибавленное к нему человеческим разумом отношениеiv. 12. Отвлеченные идеи составляют сущность родов и видов. Ближайшим предметом исследования должен быть поэтому вопрос: какого рода значение имеют общие слова? Ведь ясно, что они не обозначают просто отдельную вещь, ибо тогда они были бы не общими терминами, а именами собственными. С другой стороны, очевидно, что они не обозначают и множества, ибо в таком случае слова «человек» и «люди» обозначали бы одно и то же, а различие [единственного и множественного] «чисел» (как их называют грамматики) было бы излишним и бесполезным. Значит, общие названия обозначают виды вещей; и каждое из таких слов достигает этого благодаря тому, что оно есть знак отвлеченной в уме идеи; и, поскольку существующие вещи оказываются соответствующими этой идее, постольку их ставят под ее имя, или, что то же самое, [говорят, что] они принадлежат к этому виду. Отсюда очевидно, что сущности видов, или (если больше нравится латинское слово) species вещей, суть не что иное, как эти отвлеченные идеи. Так как вещь становится принадлежащею к данному виду оттого, что обладает сущностью этого вида, и так как право называться этим видом дает сообразность с идеей, с которой связано это имя, то обладание этой сущностью и обладание этой сообразностью необходимо должно быть одним и тем же, ибо одно и то же - принадлежать к какому-то виду и иметь право называться этим видом. Так, например, одно и то же: быть человеком или принадлежать к виду «человек» и иметь право называться человеком. Опять-таки одно и то же: быть человеком или принадлежать к виду «человек» и обладать сущностью человека. И так как быть человеком или иметь право называться человеком может только то, что сообразно с отвлеченной идеей, обозначаемой словом «человек», и так как быть человеком или иметь право принадлежать к виду «человек» может только тот, кто обладает сущностью этого вида, то из этого следует, что обозначаемая названием отвлеченная идея и сущность вида - одно и то же. Отсюда легко заметить, что сущности видов вещей и, следовательно, деление вещей на виды есть работа разума, абстрагирующего и составляющего эти общие идеи. 13. Отвлеченные идеи суть продукт разума, но имеют своим основанием сходство вещей. Мне не хотелось бы, чтобы думали, будто я здесь забываю и тем более отрицаю то обстоятельство, что природа, производя вещи, многие из них делает сходными; нет ничего очевиднее этого, в особенности у пород животных и всего, что размножается от семени. Тем не менее, мне думается, мы можем сказать, что деление вещей на виды и обозначение их по ним есть работа разума, который использует наблюдаемое между вещами сходство для образования отвлеченных общих идей и устанавливает их в уме вместе с относящимися к ним именами в качестве образцов или форм. Именно в этом смысле слово «форма» имеет очень подходящее значение: когда отдельные существующие вещи оказываются соответствующими [данной] форме, их относят к данному виду, они получают его наименование или причисляются к данному классу. Когда мы говорим, что это человек, а то лошадь, это справедливость, а то жестокость, это часы, а то кружка, мы только размещаем вещи под различные видовые имена, поскольку они соответствуют тем отвлеченным идеям, знаками которых мы сделали эти имена. И что такое сущности этих объявленных и обозначенных именами видов, как не те отвлеченные идеи в уме, которые являются как бы связью между отдельными существующими вещами и именами, под которыми эти вещи следует разместить? Когда у общих имен есть некоторая связь с отдельными предметами, то это получается посредством этих отвлеченных идей, соединяющих их, так что сущности видов, которые мы различаем и которым даем имена, не являются и не могут быть чем-либо иным, кроме таких именно отвлеченных идей в нашем уме. Поэтому если предполагаемые реальные сущности субстанций отличаются от наших отвлеченных идей, то они не могут быть сущностями видов, на которые мы разделяем вещи. Два вида могут быть одним на таком же основании, как и две разные сущности - сущностью одного вида. И я спрашиваю, какие изменения могут или не могут происходить в лошади или свинце, не делая того или другого принадлежащим к другому виду? Если определять виды вещей при посредстве наших отвлеченных идей, то вопрос этот разрешить нетрудно. Но мне кажется, в затруднении будет тот, кто станет руководствоваться в данном случае предполагаемыми реальными сущностями: он никогда не будет в состоянии решить, когда именно вещь перестает принадлежать к виду лошади или свинца. 14. Каждая отличная от других отвлеченная идея есть отдельная сущность. Если я говорю, что эти сущности, или отвлеченные идеи (представляющие собой меры названий и пределы видов), есть работа разума, этому не удивится тот, кто подумает, что по крайней мере сложные идеи у разных людей часто представляют собой различные совокупности простых идей; поэтому для одного алчность не то, что для другого. Более того, даже отвлеченные идеи субстанций, которые кажутся полученными от самих вещей, не всегда бывают одинаковыми. Не одинакова бывает даже идея самого близкого к нам вида, с которым мы имеем самое близкое знакомство: относительно произведенного на свет женщиной существа бывало не раз сомневались, человек это или нет, даже в такой степени, что спорили, нужно или не нужно кормить и крестить его. Этого не могло бы быть, если бы отвлеченная идея или сущность, к которой относится слово «человек», была делом природы, а не неопределенной и разнообразной совокупностью простых идей, которые разум соединяет вместе, а затем путем абстрагирования этой совокупности дает ей какое-то имя. Так в действительности каждая отдельная отвлеченная идея есть отдельная сущность, а имена, обозначающие такие отдельные идеи, представляют собой имена вещей, существенно различных. Так и круг по своей сущности отличается от овала, как овца от козы, а дождь так же по своей сущности отличается от снега, как вода от земли, ибо отвлеченную идею, которая есть сущность одной вещи, нельзя сообщить другой. И таким образом, всякие две отвлеченные идеи, чем-нибудь отличающиеся друг от друга, со своими особыми именами образуют два отдельных вида, или, если угодно, species, так же различных по своей сущности, как две самые далекие или противоположные вещи на свете. 15. Реальные и номинальные сущности. Но так как некоторые (и не без основания) считают сущности вещей совершенно неизвестными, то не лишним будет рассмотреть различные значения слова «сущность». Во-первых, сущностью можно считать бытие какой-либо вещи, благодаря чему она есть то, что она есть. Так, сущностью вещей можно называть их реальное внутреннее строение (обычно неизвестное в субстанциях), от которого зависят их обнаруживаемые качества. Это и есть собственное, первоначальное значение слова, как видно из его образования: essentia в своем первичном смысле обозначает собственно «бытие». В этом смысле оно еще употребляется тогда, когда мы говорим о сущности отдельных вещей, не давая им никакого названия. Во-вторых, вследствие того, что в университетских научных занятиях и диспутах много толковали о родах и видах, слово «сущность» почти потеряло свое первичное значение и вместо реального строения вещей почти целиком применялось к искусственному строению рода и вида. Правда, обычно предполагают, что существует реальное строение разрядов вещей, и нет сомнения, что должно быть некоторое реальное строение, от которого зависит всякая совокупность совместно существующих простых идей. Но так как вещи явно причисляются под определенным именем к разряду, или виду лишь постольку, поскольку они соответствуют определенной отвлеченной идее, которой мы дали это имя, сущностью каждого рода, или разряда является, оказывается, не что иное, как отвлеченная идея, которая обозначается родовым, или разрядным (если можно сказать так от слова «разряд», как говорят «родовой», от слова «род») названием. И мы найдем, что в этом значении [слово] «сущность» употребляется всего чаще. Эти два разряда сущностей, на мой взгляд, можно кстати назвать: один - реальною, другой - номинальною сущностью. 16. Постоянная связь между именем и номинальною сущностью. Между номинальною сущностью и именем существует столь тесная связь, что имя какого-нибудь разряда вещей можно приписать лишь такому отдельному предмету, который обладает этой сущностью и потому соответствует отвлеченной идее, знаком которой является данное имя. 17. Предположение, что виды различаются своими реальными сущностями, бесполезно. О реальной сущности телесных субстанций (ограничимся ими), если я не ошибаюсь, существуют два мненияv. Одни, употребляя слово «сущность» вместо неизвестно чего, предполагают, что есть некоторое число таких сущностей, по которым созданы все естественные вещи и к которым точным образом причастна каждая вещь, отчего вещи и принадлежат к тому или другому виду. Другого, и более разумного, мнения придерживаются те, кто считает, что все естественные вещи имеют реальное, но неизвестное нам строение своих незаметных частей, из которого проистекают чувственные качества, позволяющие нам отличать вещи друг от друга сообразно с имеющейся у нас возможностью причислять их к разрядам под общими наименованиями. Первое из этих мнений, согласно которому сущность есть определенное число форм, или образцов, в которых отлиты и к которым в равной мере причастны все существующие естественные вещи, на мой взгляд, очень много затрудняло познание естественных вещей. Частое появление уродов у всех видов животных, а также идиотов и других странных порождений в [роде] человеческом представляет собой трудности, не согласующиеся с этой гипотезой; ибо существование различных свойств у двух вещей, точно причастных одной и той же реальной сущности, невозможно, как невозможно существование различных свойств у двух фигур, причастных одной и той же реальной сущности окружности. Но если бы даже не было других доводов против этого мнения, предположение о непознаваемых сущностях, которые тем не менее представляют как то, что различает виды вещей, столь совершенно бесполезно и непригодно для любой части нашего познания, что этого одного достаточно, чтобы отвергнуть это предположение и довольствоваться такими сущностями разрядов или видов вещей, которые находятся в пределах нашего познания. А такими сущностями, как я говорил выше, при серьезном рассмотрении окажутся те отвлеченные сложные идеи, которым дают особые общие названия. 18. В простых идеях и модусах реальная и номинальная сущности тождественны, в субстанциях - различны. Разделив, таким образом, сущности на номинальные и реальные, мы можем далее заметить, что в простых идеях и модусах разных видов те и другие всегда тождественны, в субстанциях же всегда совершенно различны. Так, фигура, в которой пространство ограничено тремя линиями, есть и реальная и номинальная сущность треугольника; это не только отвлеченная идея, с которой связано общее имя, но также истинная essentia, или «бытие» самой вещи, основа, из которой вытекают все ее свойства и с которой все они неразрывно связаны. Совсем не то с кусочком материи, составляющим кольцо на моем пальце, у которого эти две сущности очевидно различны. От реального строения его незаметных частиц зависят все те свойства - цвет, вес, плавкость, [химическая] устойчивость, - которые мы в нем находим. Этого строения мы не знаем и, не имея отдельной идеи его, не имеем и названия, которое было бы его знаком. Но именно его цвет, вес, плавкость, [химическая] устойчивость и т. д. делают кольцо золотом или дают ему право так называться, в чем и состоит его номинальная сущность, ибо золотом может быть названо только то, что по своим качествам сообразно с отвлеченной сложной идеей, с которой связано это имя. Но это различение сущностей, относящееся специально к субстанциям, мы будем иметь случай разобрать подробнее, когда дойдем до рассмотрения имен субстанций. 19. Сущности вещей не рождаются и не разрушаются. Что такие отвлеченные идеи со своими именами, о чем была речь, представляют собой сущности, видно, далее, из того, что нам говорят о сущностях, а именно что все они не рождаются и не разрушаются. Это не может быть верно для реального строения вещей, которое возникает и гибнет вместе с ними. Все существующие вещи, кроме их творца, подвержены изменению, в особенности те вещи, которые мы знаем и распределяем на разряды под различными названиями или знаками. Так, например, то, что сегодня было травою, завтра будет мясом овцы, а еще через несколько дней частью человека. Ясно, что при всех этих и подобных переменах реальная сущность этих различных вещей, т. е. строение, от которого зависят их свойства, разрушается и гибнет вместе с вещами. Но если принимают сущности за идеи, установленные в уме вместе с относящимися к ним названиями, то считают, что они остаются неизменно теми же самыми, каким бы изменениям ни подвергались отдельные субстанции. Что бы ни случилось с Александром и Буцефалом, идеи, связанные с названиями «человек» и «лошадь», тем не менее считаются неизменными; следовательно, сущности этих видов сохраняются целыми и неразрушенными, каким бы изменениям ни подверглись некоторые или все особи этих видов. Поэтому сущность вида остается целой и невредимой, хотя бы не существовало ни одной особи данного сорта. Если бы теперь нигде в мире не было ни одного круга (а, быть может, в точном начертании фигура эта и не существует нигде), связанная с этим названием идея все-таки не перестала бы быть тем, что она есть, и не перестала бы служить образцом для того, чтобы определить, какие встречающиеся нам отдельные фигуры имеют и какие не имеют права называться кругом, и, следовательно, чтобы показать, какие из них принадлежат к этому виду благодаря обладанию его сущностью. Пусть в природе нет и не было такого животного, как единорог, и такой рыбы, как сирена, тем не менее, если мы предположим, что эти слова обозначают сложные отвлеченные идеи, не заключающие в себе никакого противоречия, сущность сирены является столь же понятной, как и сущность человека, а идея единорога столь же определенной, постоянной и неизменной, как идея лошади. Из сказанного очевидно, что, как доказывает учение о неизменности сущностей, последние представляют собой лишь отвлеченные идеи; это учение опирается на [представление об] отношении, установленном между идеями и определенными звуками как их знаками, и будет верным все время, пока одно и то же имя может иметь одно и то же значение. 20. Краткое повторение. В заключение вот что я хотел бы сказать вкратце: весь важный вопрос о родах и видах и об их сущностях сводится лишь к тому, что вследствие образования отвлеченных идей и закрепления их в уме вместе с относящимися к ним именами люди становятся способны рассматривать вещи как бы целыми связками и соответственно говорить о них, стремясь к более легкому и быстрому совершенствованию и сообщению своего познания; последнее подвигалось бы медленно, если бы слова и мысли людей ограничивались лишь отдельными предметами. iБуцефал (или Букефал) - боевой конь Александра Македонского. ii«Живое» (лат.). iii«Род» и «[видовое] различие» (лат.). ivНеточная формулировка Локка может создать впечатление, будто он считает общие понятия продуктом конвенциональных (договорных) или даже совершенно произвольных решений человеческого разума. Однако из общего контекста рассуждений следует, что в основе концептуалистского решения Локком проблемы универсалий лежит убеждение в том, что источником их являются объективно существующие сходства и различия между вещами (и классами вещей). Это решение вопроса существенно отличается от средневекового концептуализма. vДва мнения, излагаемые здесь Локком, - позиция идеалистического «реализма» понятий и противопоставляемое ей учение о реальных сущностях родов вещей, отстаиваемое самим Локком. |
[an error occurred while processing this directive] |