В начало

БИБЛИОГРАФИЯ

Часть III. НОВШЕСТВА

ГЛАВА 9. НАУЧНАЯ ТРАЕКТОРИЯ

Мы создаем новое общество - не изменяемое общество, не продолженную, больше-чем-жизнь версию нашего современного общества, а новое общество.

Эта простая посылка еще не стала фоном нашего сознания. Пока мы не поймем этого, мы будем уничтожать себя, пытаясь совладать с завтрашним днем.

Революция разрушила институты и многочисленные связи. Это именно то, что произошло во всех технически развитых странах. Студенты в Берлине и Нью-Йорке, в Турине и Токио захватывали силой своих деканов и президентов университетов, наполовину превративших образование в зубрежку, и даже угрожали свергнуть правительства. Полиция держалась в стороне от этих студенческих волнений в Нью-Йорке, Вашингтоне и Чикаго, как бутафория старой, открыто попираемой законности. Сексуальные нормы были опрокинуты. Крупные города были парализованы забастовками, многочисленными повреждениями, нарушениями общественного порядка. Национальные союзы были потрясены. Финансовые и политические лидеры тайно опасались - не того, что коммунистические (или капиталистические) революционеры займут их место, а того, что целая система выйдет из-под контроля.

Это неоспоримые приметы нездоровой социальной структуры, общества, которое не может больше выполнять даже основные свои функции в привычных условиях. Общество билось в агонии революционных преобразований. В 1920-х 1930-х гг. коммунисты заявили о «всеобщем кризисе капитализма». Но, как это становится ясно теперь, они думали не совсем верно. То, что происходит сейчас, это не кризис капитализма, а кризис самого индустриального общества, невзирая на его политическую форму. Мы одновременно испытываем молодежную, сексуальную, колониальную, экономическую революции и более быструю и уходящую корнями в историю техническую революцию. Мы переживаем основной кризис индустриализма. Словом, мы находимся в центре супериндустриальной революции.

Неспособность осознать этот факт означает слабое понимание современности, и она приводит многих образованных людей к абсолютной невежественности, когда они говорят о будущем. Она позволяет им мыслить с простодушной прямолинейностью. Замечая признаки бюрократизма сегодня, они наивно предполагают, что будущее будет более бюрократичным. Такая прямолинейная проекция характеризует их больше, чем то что они говорят или пишут о будущем. И это заставляет нас беспокоиться совершенно не о тех вещах, которые этого заслуживают.

Чтобы смотреть в лицо революции, нужна творческая фантазия. Революция не развивается исключительно прямолинейно. Это резкие движения, повороты и возвраты. Она состоит из суммы скачков и диалектических изменений. Только соглашаясь с предпосылкой, что мы устремляемся к совершенно новому этапу экотехнологического развития - супериндустриальному этапу - мы можем осмыслить нашу эпоху. Только соглашаясь с этой революционной предпосылкой, мы можем легко представить себе будущее.

Революция заключает в себе новизну. Она приносит изобилие новшеств в жизнь несчетного числа людей, принуждая их сталкиваться с незнакомыми институтами и непривычными ситуациями. Глубоко проникая в нашу личную жизнь, грандиозные изменения преобразуют традиционные структуры семьи и сексуальные отношения. Они разрушают привычные связи между старым и новым. Они ниспровергают наши ценности и отношение к деньгам и успеху. Они меняют нашу работу, развлечения и образование до неузнаваемости. И делают они это на фоне захватывающего, но все же пугающего научного прогресса.

Если первым ключом к пониманию нового общества служит быстротечность, то, следовательно, вторым будет новизна. Будущее представляется бесконечным, непрерывным рядом странных событий, сенсационных открытий, невероятных противоречий и новых дилемм. Это значит, что многие члены супериндустриального общества никогда не будут в нем «чувствовать себя как дома». Они будут подобны путнику, поселившемуся в чужой стране, которую он едва успевает найти и обустроить, как снова должен переселяться в другую, а затем еще в одну. Мы придем к ощущению «чужой среди чужих».

Супериндустриальная революция может уничтожить голод, болезни, невежество, жестокость. Кроме того, несмотря на пессимистические пророчества прямолинейных мыслителей, супериндустриализм не будет ограничивать человека, не будет подавлять его возможности и навязывать тягостное единообразие. Напротив, он будет предоставлять благоприятные возможности для личного роста, смелых предприятий и удовольствий. Он будет ярко-красочным и удивительно открытым индивидуальности. Проблема не в том, может ли человек выдерживать строгую регламентацию жизни и стандартизацию. Проблема, как мы можем заметить, состоит в том, может ли он выдержать свободу.

Кроме всего прочего, человек никогда прежде не жил в наполненной новизной внешней среде. Жить в ускоряющемся мире - это одно, когда жизненные ситуации более или менее хорошо знакомы. Но когда сталкиваешься с непривычными, незнакомыми и беспрецедентными ситуациями - это определенно другое. Допуская действие новизны, мы вновь бросаем человека в неопределенность и непредсказуемость. Делая это, мы обостряем проблемы адаптации на новом и рискованном уровне.

Быстротечность и новизна - это взрывчатая смесь. Если все это вызывает сомнения, подумаем немного о той новизне, которую несет для нас буря. Сочетая рациональный ум с воображением, мы можем владеть собой и действенно планировать наше будущее. Поступая так, мы можем не бояться случайной ошибки - воображение свободно только тогда, когда страх временно отброшен. Более того, представляя себе будущее, лучше смело заблуждаться, чем опасаться его.

Понятно, почему момент начинает подчиняться тем людям, которые уже сейчас творят будущее. Послушаем, как они описывают некоторые разработки, ждущие, чтобы вырваться из их лабораторий и фабрик.

НОВАЯ АТЛАНТИДА

«На протяжении пятидесяти лет, - сообщает доктор Ф. Н. Списс, возглавляющий Морскую физическую лабораторию в Институте Океанографии, - человек стремится на море и в море, завоевывая и эксплуатируя его, как свою неотъемлемую собственность, использует его для отдыха, добывает из него полезные ископаемые, еду, осуществляет военные действия и перевозки и, по мере роста населения, использует его как жизненное пространство».

Более 2/3 планеты покрыты водой - и только ничтожные 5% этой территории нанесены на карту. Тем не менее, эта подводная земля известна как богатая нефтью, газом, углем, алмазами, серой, кобальтом, урановыми рудами, оловом, фосфатами и другими полезными ископаемыми. Она изобилует рыбой и растительной жизньюⁱ.

Эти огромные богатства были настолько обширны, что не было нужды бороться за них и вести их строгий учет. Сегодня только в Соединенных Штатах более 600 компаний, включая такие крупные как Standard Oil и Union Carbide, готовятся к необычайной конкурирующей борьбе за моря.

Это соперничество будет увеличиваться год от года, оказывая сильное воздействие на общество. Кто «владеет» океанскими глубинами и подводной жизнью? Насколько подводная разработка месторождений полезных ископаемых становится осуществимой и экономически выгодной, мы можем судить по изменившемуся ресурсному равновесию между странами. Япония извлекает из подводных скважин 10000000 тонн угля ежегодно; уже существуют подводные разработки олова, принадлежащие Малайзии, Индонезии и Таиланду. Вскоре страны могут дойти до войны за право владения клочками океанского дна. Мы можем также заметить, что ускорение индустриализации привело к истощению ресурсов стран.

Технически, появятся новые отрасли промышленности для обработки продукции морей. Другие будут выпускать сложное и очень дорогостоящее оборудование для морских работ - исследовательские батискафы, спасательные подводные лодки, электронное оборудование для приманивания рыбы и прочее. Скорость морального износа в этих областях будет быстрой. Конкуренция будет стимулировать постоянно ускоряющиеся нововведения.

В области культуры мы можем ожидать новых слов, которые быстро вольются в язык. «Аквакультура» - термин для культивирования морских продовольственных ресурсов будет употребляться наравне с «агрокультурой». Само слово «вода», получив символическую и эмоциональную нагрузку, приобретет абсолютно новое значение. Вместе с новой лексикой появятся новые символы в поэзии, живописи, кино и других видах искусства. Образы подводных форм жизни найдут отражение, как в изобразительных, так и промышленных проектах. Океан будет диктовать свои моды. Будут открыты новые ткани, пластмасса и другие материалы. Будут найдены новые лекарства для лечения болезней и изменения психического состояния.

Наиболее важно, что возрастающее доверие к океанской пище изменит питание миллионов - изменение, которое само в себе несет неизведанное. Что произойдет с энергетическим уровнем людей, их желаниями, требующими выполнения, не говоря уже об их биохимии, их среднем росте и весе, о скорости их созревания, о продолжительности их жизни, об их характерных болезнях, даже об их психологических реакциях, когда их общество сделает упор с агро- на аквакультуру?

Открытие моря может также принести с собой расширение духовных границ - образ жизни, который предлагает риск, опасность, быстрое обогащение и известность первым исследователям. Позднее человек начнет заселять континентальные отмели, а, возможно, доберется и до глубин; может быть, появятся пионеры-поселенцы, которые построят искусственные города под водой - рабочие, научные, медицинские, игровые города, укомплектованные больницами, отелями и жилыми домами.

Если все это звучит так неправдоподобно, то приводит в чувство замечание, что доктор Вальтер Л. Робб, ученый из General Electric, держал под водой живого хомяка, помещенного в коробку, в которой имелись, фактически, искусственные жабры - искусственную мембрану, которая извлекает воздух из воды, до тех пор пока она есть вокруг. Такие мембраны были встроены в верх, в дно и с двух сторон коробки, в которой хомяк был помещен в воду. Без этих жабр зверек бы задохнулся. С ними он был способен дышать под водой. Такие мембраны, утверждает General Electric, могут несколько дней снабжать воздухом обитателей экспериментальных подводных станций. Со временем они могли бы быть встроены в стены подводных жилых домов, отелей и других строений или даже - кто знает? - в само человеческое тело.

В самом деле, старая научно-фантастическая теория о человеке с вживленными жабрами не кажется больше до такой степени невероятно искусственной, как когда-то думали. Мы могли бы готовить (возможно, даже воспитывать) специалистов, которые бы не только психологически, но и физически были подготовлены для работы, отдыха, любви и секса под водой. Даже если мы не прибегнем поспешно к покорению подводных пространств в таких масштабах, кажется вероятным, что открытие океана вызовет появление не только профессиональных специалистов, но повлечет за собой новый стиль жизни, новую, ориентированную на океан субкультуру, и даже, возможно, новые религиозные секты или мистические культы, прославляющие океан.

Однако не нужно так долго развивать это предположение, чтобы осознать, что новая среда, которой будет окружен человек, по необходимости вызовет изменения перцепции, принесет новые ощущения, новую восприимчивость красок и форм, новый метод мышления и чувствования. Кроме того, вторжение моря, первую волну которого мы увидим задолго до 2000 г. н. э., является только первым в ряду тесно связанных научно-технических направлений, которые сейчас стремятся вперед и наполнены новым социальным и психологическим смыслом.

СОЛНЕЧНЫЙ СВЕТ И ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ

Покорение океана непосредственно связано с прогрессом в точном прогнозе погоды и, в конечном счете, с прогрессом климатического контроля. Мы считаем погоду в значительной степени следствием взаимодействия солнца, воздуха и воды. Проверяя морские течения, соленость и другие факторы, ведя метеорологические наблюдения со спутников, мы значительно увеличим нашу способность точно предсказывать погоду. Соглашусь с доктором Вальтером Орром Робертсом, бывшим президентом Американской Ассоциации по распространению науки: «Мы знаем заранее ведущиеся на всем земном шаре непрерывные наблюдения с середины 1970-х гг. - и с приемлемыми затратами. Мы представляем себе, благодаря этому намного улучшенному прогнозу, штормы, заморозки, засухи, периодические смоги и имеем благоприятную возможность предотвратить бедствие. Но мы также можем увидеть остающийся незамеченным сегодня устрашающий потенциал орудия войны - взвешивая манипуляции погодой для собственной небольшой или значительной пользы, в ущерб противнику и, может быть, также наблюдателю»ⁱⁱ.

В научно-фантастическом рассказе Теодора Л. Томаса, называющемся «Человек Погоды», описан мир, в котором основным политическим институтом был «Синоптический Совет». Его представители сформировали метеорологическую полицию и управляли нациями, регулируя климат, облагали засухой здесь или бурей там, чтобы оказывать давление на эдикты местных властей. Мы, возможно, все же далеки от такого тщательно выверенного контроля. Но, несомненно и другое - закончились те времена, когда человек вымаливал погоду у неба. Согласно утверждению Американского Метеорологического Общества: «Модификация погоды сегодня вполне реальна»ⁱⁱⁱ.

Это символизирует один из поворотных пунктов в истории и обеспечивает человека средством, которое может радикально повлиять на сельское хозяйство, транспорт, коммуникацию, отдых. Однако, нужно обладать крайней осторожностью и талантом управлять погодой, чтобы это не привело к гибели человечества. Земная метеорологическая система составляет одно целое; мгновенное изменение в одной точке может повлечь крупные изменения где-нибудь в другом месте. Даже без агрессивного намерения существует опасность, что попытки предотвратить засуху в каком-либо одном месте могут вызвать смерч в другом.

Кроме того, неизвестны социально-психологические последствия погодных манипуляций, могущие стать чудовищными. Миллионы из нас, например, жаждут солнечного света, как показывают наши массовые миграции во Флориду, Калифорнию или на побережье Средиземного моря. Мы также, весьма вероятно, способны вызывать солнечный свет - или воспроизвести его. Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства рассматривает идею гигантского орбитального космического зеркала, способного отражать солнечный свет на находящиеся под покровом ночи части земли. Один из представителей НАСА, Джордж И. Мюллер, торжественно заявил перед Конгрессом, что Соединенные Штаты будут иметь возможность запускать огромные солнцеотражающие спутники уже к середине 1970 г. (В дополнение, разве невозможно было бы запустить в космос спутники, которые бы задерживали солнечный свет над выбранными регионами, погружая их в полумрак.)

Существующий природный световой цикл связан с биологическими ритмами человека, особенности которых до сих пор не исследованы. В пользу орбитальных солнечных зеркал, меняющих световые часы, можно привести сельскохозяйственные, промышленные и даже психологические основания. Например, увеличение долготы дня в Скандинавии могло бы оказать сильное влияние на культуру и характерные в настоящее время типы личности в этом регионе. Можно только полушутливо задать вопрос, что произойдет с искусством Ингмара Бергмана, когда рассеется стокгольмская тьма? Можно ли представить «Седьмую печать» или «Зимний свет» в иной атмосфере?

Возрастающее умение изменять погоду, разработка новых источников энергии, новых материалов (некоторые из которых почти сюрреалистические по их свойствам), новых транспортных средств, новых продуктов питания (не только из моря, но и из огромных гидропонных фабрик) все это дает лишь представление о характере ускоряющихся изменений, которые еще впереди.

ГОЛОС ДЕЛЬФИНА

В «Войне с саламандрами», удивительном, но малоизвестном романе Карела Чапека, человек едва не принес гибель цивилизации, пытаясь разводить одну из разновидностей саламандр^iv. Сегодня, среди всего прочего, человек научился использовать животных и рыб такими способами, которые могли бы вызвать у Чапека недоверчивую улыбку. Обученные голуби использовались, чтобы определять и устранять поврежденные пилюли с конвейера фармацевтической фабрики. На Украине советские ученые применяли отдельный вид рыб для очищения от морских водорослей фильтров насосных станций. Дельфины были обучены приносить рабочие инструменты «акванавтам», работавшим под водой у побережья Калифорнии, и охранять их от акул, приближавшихся к рабочей зоне. Другие были обучены таранить подводные мины, таким образом, взрывая их и погибая ради человека - использование, которое вызывало легкий фурор в межвидовой этике^v.

Исследование общения между человеком и дельфином доказывает, что дельфины могут быть чрезвычайно полезными, если (и когда) человек установит контакт с внеземной жизнью - перспектива, которую многие почтенные астрономы считают почти неминуемой. Между тем, изучение дельфина приносит новые сведения о сферах, в которых человеческий сенсорный аппарат отличается от сенсорного аппарата других животных. Это говорит о некоторых физических границах, в пределах которых действует человеческий организм - чувствах, настроениях, восприятиях, непригодных для человека, так как его собственный биологический характер может быть, по крайней мере, проанализирован и описан^vi.

Однако не все существующие виды животных пригодны для нашей с ними работы. Некоторые писатели говорят о том, что будут выведены новые виды животных для специальных целей. Господин Джордж Томсон заявляет, что «при развивающемся знании генетики, несомненно, дикие виды животных могут быть значительно видоизменены»^vii. Артур К. Кларк писал о возможности «увеличить понятливость наших домашних животных или развить их новые способности до более высокого уровня, чем существует сейчас»^viii. Мы также совершенствуем возможность управлять поведением животного с помощью дистанционного управления. Доктор Джозеф М. Р. Дельгадо в ряде экспериментов, пугающих потенциалом человеческих возможностей, вживлял электроды в череп быка. Размахивая красной накидкой, Дельгадо побуждал животное к нападению. Затем сигналом из крошечного ручного радиопередатчика заставил животное повернуть на половине пути и покорно уйти прочь^ix.

Вырастим ли мы животных, приспособленных служить нам, или разработаем домашних роботов - зависит, в частности, от неравномерности развития общественных и физических наук. Биологические науки совершенствуются так быстро, что чаша весов может ощутимо сместиться в их сторону в пределах нашей жизни. Действительно, возможно даже наступит день, когда мы начнем создавать подобные машины.

БИОЛОГИЧЕСКАЯ ФАБРИКА

Выращивание и обучение животных может оказаться дорогостоящим, но что выясняется, когда мы спускаемся по эволюционным ступеням до уровня бактерий, вирусов и других микроорганизмов? Мы можем использовать примитивные формы жизни, как когда-то использовали лошадь. Сегодня новая наука, основанная на этом принципе, развивается очень быстро, и это обещает значительно изменить характер той индустрии, которую мы знаем.

«Наши предки в доисторические времена культивировали и приручали различные виды растений и животных», - говорит Марвин Дж. Джонсон из Висконсинского Университета. Но «микроорганизмы не культивировались до недавнего времени прежде всего потому, что человек не знал об их существовании»^x. Сегодня они известны, и уже используются в широкомасштабном производстве витаминов, ферментов, антибиотиков, лимонной кислоты и других полезных соединений. К 2000 году, если увеличатся проблемы с продуктами питания, биологи будут разводить микроорганизмы для питания животных, а со временем - и для человека.

В Упсальском Университете в Швеции мне представилась возможность обсудить это с Арне Тиселиусом, лауреатом Нобелевской премии, который в настоящее время является президентом самого Нобелевского Фонда. «Возможно ли, спросил я, - что однажды мы создадим в действительности биологические механизмы - устройства, которые мы сможем продуктивно использовать для разных целей и которые будут состоять не из пластика и металла, а из живых клеток?» Его ответ был иносказательным, но ясным: «Мы это уже делаем. Биология откроет великое будущее для промышленности. Фактически, одним из наиболее поразительных проявлений высочайшего технического развития Японии после войны является не только ее кораблестроение, но и ее микробиология. Япония сейчас - величайшая держава в мире по промышленности, базирующейся на микробиологии... Многие продукты и изготовление продуктов основано на процессах, в которых участвуют бактерии. Сейчас так производят все виды полезных вещей, например, аминокислоты. В Швеции все теперь говорят о необходимости укреплять наши позиции в микробиологии.

Вы понимаете, не стоит думать исключительно о бактериях или вирусах... Промышленность, в основном, базируется на искусственных процессах. Вы производите сталь из железной руды и угля. Мнение синтетической промышленности искусственные продукты сделаны первоначально из нефти. Еще было замечено, что даже сегодня при потрясающем развитии химии и химической технологии нет ни одного пищевого продукта, изготовленного промышленным способом, который бы мог конкурировать с теми, которые выращиваются фермерами. В этой области и во многих других областях природа сильно превосходит человека, даже наиболее передовых химических инженеров и исследователей.

Какое заключение из этого можно сделать? Когда мы постепенно узнаем, как природа создает эти вещи, и когда мы сможем имитировать природу, тогда эти процессы приобретут совершенно иное качество. Это будет образец новой индустриальной базы - вид биотехнической фабрики, биологической технологии.

Зеленые растения вырабатывают крахмал с помощью углекислого газа, получаемого из атмосферы под воздействием солнца. Это чрезвычайно продуктивная машина... Зеленый лист - удивительный механизм. Сегодня мы знаем об это гораздо больше, чем два или три года назад. Но еще недостаточно, чтобы имитировать природу. В природе есть много таких «машин». Подобные процессы, - продолжал Тиселиус, - мы положим в основу нашей работы. Вернее, вместо попыток синтезировать продукты химически, мы будем выращивать их по инструкции».

Можно даже задумывать биологические компоненты в машинах - компьютерах, например. «Совершенно очевидно, - продолжал Тиселиус, - что компьютеры пока очень плохо имитируют наш мозг. Раз мы знаем, как работает мозг, я бы очень удивился, если бы мы не смогли создать что-то вроде биологического компьютера... Такой компьютер сможет моделировать электрические компоненты подобно тому, как в реальном мозгу моделируются биологические компоненты. И в отдаленном будущем, вполне возможно, что сами биологические элементы могут стать частями машины»^xi.

Те же самые идеи излагает Жан Фурастье, французский экономист и проектировщик: «Человек находится на пути к интегрированию живой ткани в процессах физических механизмов... Мы уже в недалеком будущем будем иметь машины, состоящие одновременно из металла и живой материи...» В свете этого он добавляет: «Само человеческое тело приобретет новое значение»^xii.

ЗАРАНЕЕ СПРОЕКТИРОВАННОЕ ТЕЛО

Подобно географии земли, человеческое тело до настоящего времени было отражено в человеческом опыте как неизменное, «данное». Сегодня мы быстро приближаемся к моменту, когда тело не сможет больше рассматриваться как неизменное. В течение довольно короткого периода человек будет способен переосмыслить не только собственное тело, но и весь человеческий род.

В 1962 году доктор Дж. Д. Ватсон и доктор Ф. X. К. Крик получили Нобелевскую премию за открытие молекулы ДНК. С того времени генетика начала быстро и успешно развиваться. Молекулярная биология сейчас близка к тому, чтобы выйти за пределы лаборатории. Новые знания в генетике позволят нам преобразовывать наследственность и воздействовать на гены, чтобы создать всецело новую модификацию человека.

Одной из наиболее фантастических возможностей является та, что человек будет способен биологически воспроизвести самого себя. С помощью процесса, известного как «вегетативное размножение», будет возможно из ядра вырастить взрослую клетку нового организма, который будет иметь те же самые генетические характеристики особи, что и ядро клетки. Получающаяся в результате человеческая «копия» может начать жизнь с генетическим вкладом, тождественным донору, однако искусственно выращенная отличается тем, что впоследствии может изменять личные свойства или физическое развитие клона.

Вегетативное размножение могло бы сделать возможным для людей увидеть себя рожденными заново, заполнить мир своими двойниками. Вегетативное размножение могло бы, кроме всего прочего, обеспечить нас эмпирическими данными, чтобы решить раз и навсегда древний спор: «природа выше воспитания» или «наследственность выше окружающей среды». Решение этой проблемы через определение роли каждой из составляющих могло бы стать одной из великих вех в человеческом интеллектуальном развитии. Все собрания философской теории единым взмахом перейдут в разряд неуместных. Ответ на этот вопрос мог бы открыть путь быстрым, качественным успехам в психологии, этической философии и в дюжине других областей.

Но вегетативное размножение могло бы также создать невообразимую путаницу с происхождением. Несомненно, есть очарование в идее Альберта Эйнштейна передавать потомству копии самого себя. Но как же Адольф Гитлер? Были бы при этом законы, регулирующие вегетативное размножение? Нобелевский лауреат Джошуа Ледерберг, ученый, который говорит о своей социальной ответственности, очень серьезно полагает, что вероятнее всего воспроизводить себя будут наиболее самовлюбленные, и что они произведут клоны таких же самовлюбленных.

Однако, даже если самовлюбленность, искусственно выращенная, правильнее, чем биологически переданная, имеются другие сверхъестественные затруднения. Так, Ледерберг поднимает вопрос о том, что могло бы сделать человеческое вегетативное размножение, если предположить, что оно не «будет критическим»? «Я использовал это выражение, - рассказывал он мне, - почти в том же самом смысле, который предполагается относительно ядерной энергии. Оно будет критическим, если будет достаточно определенная выгода это делать... Это достигается эффективностью сообщения, особенно в образовательном направлении, и увеличивается как между идентичными генотипами, так и между разными. Сходство неврологического аппаратного оснащения может облегчить для идентичных копий возможность передавать по наследству технические и другие способности от одного поколения к другому».

Насколько реально вегетативное размножение? «Оно уже было опробовано на земноводных, - говорит Ледерберг, и, может быть, кто-то сейчас проводит подобные эксперименты с млекопитающими. Я не был бы удивлен, если бы узнал об этом сейчас. Когда кто-нибудь отважится испытать его на человеке, мне не покажется невразумительной эта идея. Я полагаю, что на это понадобится где-нибудь от нуля до пятнадцати лет с настоящего момента. В пределах пятнадцати лет».

В течение указанных пятнадцати лет ученые будут также изучать, как развиваются различные органы тела; они, без сомнения, начнут экспериментировать с различными средствами их модификации. Ледерберг говорит: «Такие вещи, как размер мозга и его определенные сенсорные особенности будут подчинены полному эволюционному контролю... Я думаю, что это произойдет уже очень скоро»^xiii.

Неспециалисту важно понять, что Ледерберг представляет собой не единственного беспокойного человека в научном кругу. Его опасения по поводу революции в биологии разделяют многие из его коллег. Этические, моральные и политические вопросы, встающие перед новой биологией, просто пугают. Кто выживет и кто умрет? Что есть человек? Кто будет руководить исследованиями в этих областях? Как будут применяться новые полученные данные? Сможем ли мы не допустить тех ужасов, к которым человек абсолютно не готов? По мнению многих ведущих ученых мира, приближается время «биологической Хиросимы».

Представьте себе, например, скрытый смысл биологических достижений в той области, что может быть названа «техникой рождения». Доктор И. С. И. Хэфиз, всемирно уважаемый биолог из Вашингтонского Университета, открыто говорил, ссылаясь на свою собственную блестящую работу о воспроизведении, что в пределах срока, ограниченного не более чем 10-15 годами, женщина сможет купить крошечный замороженный эмбрион, пойти с ним к своему врачу, внедрить его в свою матку и вынашивать девять месяцев, а затем родить его, как если бы он был зачат в ее собственном теле. Эмбрион, в действительности, мог бы продаваться с гарантией, что родившийся в результате ребенок будет свободен от генетических дефектов. Покупателю также могли бы предварительно описать цвет глаз и волос ребенка, его пол, его предполагаемый рост и вес, когда он родится, а также его предполагаемый коэффициент умственного развития (IQ).

Возможно, женская матка, в некотором смысле, станет не нужна. Дети будут зачинаться, вынашиваться и рождаться вне человеческого тела. Несомненно, это вопрос времени, чтобы работа, начатая Дэниелом Петрасси в Болонье и другими учеными в Соединенных Штатах и Советском Союзе, создала для женщин возможность иметь детей, не испытывая дискомфорта беременности.

Возможность применения такого рода открытий воскрешает в памяти Прекрасный Новый Мир и Поразительный Научный Вымысел. Так, доктор Хэфиз, в полете воображения, говорит, что оплодотворенное человеческое яйцо может быть полезным для колонизации других планет. Вместо того, чтобы перевозить на Марс взрослых людей, мы могли бы отправлять туда инкубатор с такими клетками и выращивать их в целиком заполненном жителями Земли городе. «Когда вы посчитаете, сколько стоит топливо для запуска ракеты, - замечает доктор Хэфиз, - вы спросите, зачем отправлять на борту космических кораблей взрослых мужчин и женщин? Почему бы вместо этого не отправить корабль с крошечными эмбрионами под присмотром компетентного биолога... Мы миниатюризируем другие компоненты космического корабля. Почему бы не сделать того же самого с пассажирами?»^xiv.

Вскоре такие события будут происходить в открытом космосе, однако влияние новой техники рождения распространится по всей земле, разбивая наши традиционные представления о материнстве, любви, воспитании детей и образовании. Дискуссии о будущем семьи, которая имеет дело только с противозачаточными средствами, упускают из виду биологический колдовской напиток, бурлящий сейчас в лабораториях. Моральный и эмоциональный выбор, перед которым мы будем поставлены в ближайшие десятилетия, будет ошеломляющим.

Неистовая полемика относительно этих вопросов и этических проблем, являющихся результатом евгеники, уже бушует сегодня среди биологов. Будем ли мы стараться выводить лучшую расу? Если да, то какая является «лучшей»? И кто это будет решать? Такие вопросы не являются совершенно новыми. Эти вопросы все же преждевременны, чтобы действительно выйти за рамки традиционной дискуссии. Теперь мы можем представить себе воссоздание человеческого рода не как фермер, медленно и утомительно «разводящий» свое стадо, но как художник, использующий блестящий ряд неведомых красок, образов и форм.

Недалеко от Дороги-80, за пределами маленького города Хейзард, штат Кентукки, есть место, живописно называющееся Долина Беспокойной Реки. В этом крошечном глухом уголке живет семья, члены которой из поколения в поколение отмечены странным отклонением: голубой кожей. Соглашаясь с доктором Мадисоном Кавейном из Медицинского Университета в Кентукки, который наблюдал эту семью и прослеживал ее историю, можно подтвердить, что голубокожие люди во всех других отношениях казались вполне нормальными. Их необычный цвет кожи вызван исключительно дефицитом энзима, который передается из поколение в поколение^xv.

Располагая новыми, быстро пополняющимися знаниями в генетике, мы будем способны вывести совершенно новую голубую расу людей - или, коли на то пошло, зеленую, пурпурную или оранжевую. В мире, все еще страдающем изъяном расизма, эта мысль имела бы влияние. Должны ли мы стремиться к миру, в котором все люди имеют одинаковый цвет кожи? Если мы захотим этого, мы несомненно будем иметь средства для осуществления данной идеи. Или же, наоборот, мы должны желать еще большего разнообразия, чем существующее сейчас? Что произойдет со всей концепцией расы? С критериями физической красоты? С понятиями превосходства или неполноценности?

Мы быстро приближаемся к тому времени, когда сможем выводить как супер-, так и субрасы. Как говорит в «Будущем» Теодор Дж. Гордон: «Хотел бы я знать, обладая умением изменять расы, мы бы «сделали их одинаковыми» или предпочли бы устроить апартеид? Может, расы будущего будут: превосходящей группой, контролерами ДНК; смиренными слугами; своего рода атлетами для «игр»; учеными, занимающимися исследованиями, с 200 IQ и миниатюрными телами...»^xvi. Мы будем иметь возможность произвести расы либо идиотов, либо математических гениев.

Мы также сможем выводить детей со сверхнормальными зрением или слухом, способностями обнаруживать изменения запахов, с мускульной ловкостью или музыкальным мастерством. Мы сможем создавать сексуальных суперспортсменов, девушек с супергрудями (и, возможно, с большим или меньшим их числом, чем стандартные две) и другие неисчислимые виды изначально мономорфного человеческого существа.

В конечном счете, это проблемы не только научные или технические, но также этические и политические. Отбор - и критерий отбора - будут критическими. Знаменитый писатель-фантаст Уильям Тенн однажды задумался о возможности генетических манипуляций и трудностях отбора. «Допускаю на миг надежду, что не диктатор, самодовольно планирующий свое правление, или всемогущий черный ящик намереваются совершить селекцию будущего поколения; тогда кто или что это? Не родители, конечно,.. - говорил он, они переложат эту проблему на дружественного местного Проверенного Генного Архитектора»^xvii.

«Мне кажется неизбежным, что также будут конкурирующие школы генетической архитектуры... Функционалисты будут убеждать родителей производить детей, приспособленных для современных нужд общества; Футуристы будут внушать детям, кто займет надлежащее место в культуре через 20 лет; Романтики будут настаивать, что каждый ребенок будет рожден с одним, по меньшей мере, выдающимся талантом; а Натуралисты будут рекомендовать изготовление индивидуумов, сбалансированных генетически, чтобы пребывать в почти безукоризненном равновесии... Типы человеческих тел, как и стили одежды человека, станут outre или a la mode, как генетические кутюрье, которые конструируют их по моде».

За этой ироничной речью кроются серьезные проблемы, которые неограниченность возможностей делает более глубокими - некоторые из новых моделей столь гротескны, что кажутся сошедшими с полотен Иеронима Босха. Упоминание об этом появилось задолго до самой идеи создания людей с жабрами или вживления им жабр для эффективной деятельности подводной среде. На заседании всемирно известных биологов в Лондоне Дж. Б. С. Хэлден начал разглагольствовать о возможности создания новых замечательных типов человека для использования их в космосе. «Наиболее явные отклонения во внеземной среде, - заметил Хэлден, - это различия в гравитации, температуре, атмосферном давлении, составе атмосферы и в радиации... Очевидно, что гиббон лучше, чем человек, заново адаптируется для жизни в слабом гравитационном поле, таком как на космическом корабле, астероиде или, возможно, даже на Луне. Животное с цепким хвостом делает это еще лучше. Пересаженные гены могут дать возможность объединить подобные особенности в человеке».

Все ученые на этом заседании уделили много внимания этическим последствиям и опасностям биологической революции, многие подвергли сомнению утверждение Хэлдена, что мы в один день создадим людей с хвостами, если захотим этого. Действительно, Ледерберг только заметил, что могут быть использованы и не генетические способы, чтобы гораздо легче достичь тех же результатов. «Мы приближаемся к тому, чтобы опытным путем видоизменять человека с помощью психологической и эмбриологической реорганизации, - заявил Ледерберг. - Если мы хотим человека без ног, мы не можем его создать без них, мы можем только отрезать их; если мы хотим человека с хвостом, мы будем искать способ, чтобы привить его»^xviii.

На другом собрании ученых и естествоиспытателей Доктор Роберт Синшеймер, биофизик, открыто изложил эту сложную проблему: «Как вы решитесь вмешаться в древнюю природу человека? Вы бы хотели контролировать пол вашего отпрыска? Будет так, как вы пожелаете. Вы бы хотели, чтобы у вашего сына было шесть ног, больше - семь ног? Восемь ног? Что вас беспокоит - аллергия; ожирение, подагра? Этим будет легко управлять. Для лечения рака, диабетов, фенилкетонурии будет применяться генетическая терапия. Соответствующая ДНК будет даваться в соответствующей дозе. Вирусная и микробная болезнь будет встречена легко. Даже вечные модели роста, зрелости и старения станут предметом нашего замысла. Мы не знаем границ жизненного периода. Как долго вы бы хотели жить?»

Чтобы публика не поняла его неправильно, Синшеймер спросил: «Не кажутся ли эти проекты ЛСД-фантазиями или отражением в кривом зеркале? Никто не переступает пределы ни одной из известных нам сейчас возможностей. Они могут не проявляться никаким образом, ожидая своего часа, но они осуществимы, они могут стать реальными, и скорее раньше, чем позже»^xix.

Они не только могут каким-то чудом стать реальными, но есть шансы, что они будут таковыми. Несмотря на неизбежность сложных этических вопросов, остается фактом, что сама научная любознательность является одной из самых мощных движущих сил нашей науки. По словам доктора Роллина Д. Хочкисса из Рокфеллер Института: «Многие из нас испытывают инстинктивное отвращение к вмешивающимся в наши дела случайностям, особенно люди с хорошо уравновешенной нервной системой. Я полагаю, что это непременно будет сделано или будут предприняты попытки сделать. Путь будет проложен через сочетание альтруизма, личной выгоды и невежества». К этому перечню, что ещё хуже, он мог бы добавить политические противоречия и вежливое безразличие. Так, доктор А. Нейфах, руководитель научно-исследовательской лаборатории Института развития биологии при Советской Академии Наук, предсказывает с пугающим отсутствием каких-либо опасений, что мир вскоре увидит генетический эквивалент гонки вооружений. Он основывает свой аргумент на представлении о том, что капиталистические державы заинтересованы в «борьбе за мозги». Чтобы возместить утечку мозгов, то или иное «реакционное правительство» будет «принуждать» использовать генную инженерию для увеличения выпуска гениев и одаренных индивидуумов. Так как утечка так или иначе будет происходить «вне зависимости от их намерений», интернациональная генетическая гонка неминуема. И потому, полагает он. Советский Союз должен быть готов овладеть этим оружием.

Нейфах критикует советского философа А. Петропавловского за его кажущуюся готовность, и даже энтузиазм, по поводу участия в подобной гонке, но игнорирует ужасы, которые могут осуществиться при необдуманном применении новой биологии; он лишь отмечает, что научный прогресс не стоит и не должен стоять на месте. Если политическая логика Нейфаха более-менее приемлема, то его призыв к развязыванию холодной войны в качестве оправдания генетического моделирования вселяет ужас^xx.

Итак, можно с уверенностью сказать, что пока не приняты определенные контрмеры, если что-то может быть сделано, кто-то где-то непременно сделает это. Характер этого явления может и будет превосходить все, к чему человек до сих пор был психологически и морально подготовлен.

ВРЕМЕННЫЙ ОРГАН

Мы решительно отказываемся смотреть в лицо таким фактам. Мы избегаем их, упрямо отказываясь осознать быстроту изменения. Мы чувствуем себя лучше, откладывая это на будущее. Даже те, кто более внимателен к острым граням научных исследований, едва могут доверять реальности. Даже они обычно недооценивают той быстроты, с которой будущее разрушает наши опоры. Так, доктор Ричард Дж. Клевелэнд, перед конференцией специалистов по трансплантации органов, проходившей в январе 1967 г., говорил о том, что первая операция по пересадке сердца человеку будет осуществлена «не позже, чем через пять лет». Однако в том же году доктор Кристиан Барнард прооперировал 55-летнего бакалейщика, которого звали Луис Вашкански, и стаккато пересаженного сердца отозвалось в мировом сознании. Между тем процент удачных случаев пересадки почек постоянно возрастает. Также успешно проводились пересадки печени, поджелудочной железы, яичника.

Эти растущие успехи в медицине должны были вызвать глубокие изменения в нашем образе мышления, так же, как и в нашем отношении к болезням. Результатом явились потрясающие новые правовые, этические и философские спорные вопросы. Что, например, есть смерть? Происходит ли смерть, когда перестает биться сердце, как мы это обычно представляем? Или она происходит, когда перестает функционировать мозг? Благодаря успешным медицинским методикам, в больницах становится все более и более повседневной ситуацией сохранение жизни пациентов, обреченных вести бессознательное, растительное существование. Этично ли обречь такого человека на смерть и тем самым добыть здоровый орган, необходимый для пересадки, чтобы спасти человека с более оптимистичным прогнозом?

Не имея руководств или прецедентов, мы спотыкаемся на этих моральных и правовых вопросах. Отвратительные слухи распространяются о медицинских работниках. The New York Times и «Комсомольская правда» делали предположения относительно возможности «появления в будущем круга хирургов, поставляющих здоровые органы на черный рынок, хирургов, которые убивают пациентов, не дожидаясь естественного исхода, для получения нужных им сердца, почки или поджелудочной железы». В Вашингтоне Национальная Академия Наук, поддерживаемая дотацией Рассел Сейдж Фонда, начала изучать социальную политику проблем, проистекающих из прогресса научных достижений. В Стэнфорде симпозиум, также финансируемый Рассел Сейдж, рассмотрел метод организации банка пересадки органов, экономику рынка органов и признаки качества или радикальное умение разбираться в пригодности органов^xxi.

Вероятность расчленения тел или трупов, сама по себе вызывающая ужас, кроме того, послужит ускоряющим фактором безотлагательности исследований в области создания искусственных органов - пластиковых или электронных заменителей сердца, почки или селезенки. (Со временем даже это может стать ненужным, когда мы научимся регенерировать новые органы, как сейчас ящерица отращивает хвост.)

Тенденция к разработке запасных частей человеческого тела вместо вышедших из строя будет возрастать по мере того, как будет возникать потребность в них. В разработке искусственного сердца, говорит профессор Ледерберг, «имеется только несколько временных неудач»^xxii. Профессор Р. М. Кеннеди, из биоинженерной группы Стратклидского Университета в Глазго, полагает, что «к 1984 году искусственная замена тканей и органов может стать общим местом»^xxiii. В отношении некоторых органов эта дата, на самом деле, занижена. Уже более чем 13000 сердечных больных - включая судью Верховного суда - остались живы, потому что они носят вшитый в полость грудной клетки крошечный «пейсмекер» (электронный стимулятор сердца) - прибор, передающий электрические импульсы, чтобы активизировать работу сердца.^*

Еще 10000 людей стали первыми, кому были установлены искусственные сердечные клапаны, сделанные из волокон дакрона. Вставные слуховые приспособления, искусственные почки, артерии, суставы, легкие, глаза и другие органы - все в различных стадиях разработки. Немного десятилетий пройдет прежде, чем мы будем внедрять в тело крошечные, размером с таблетку, датчики, чтобы контролировать давление крови, пульс, дыхание и другие функции, и такие же крошечные передатчики, чтобы подавать сигнал, когда кое-что функционирует неправильно. Такие сигналы будут поступать в огромный диагностический компьютер, на базе данных которого будет основана медицина будущего. Некоторые из нас будут также носить крошечную платиновую пластину и «стимулятор» размером с гривенник, прикрепленный к позвоночнику. Включая и выключая миниатюрное «радио», мы сможем активизировать стимулятор и снять боль. Начальная разработка этих механизмов, контролирующих боль, уже проводится в Институте прикладных наук. Кнопка болеснимателей уже используется некоторыми пациентами-сердечниками.

Такие достижения приведут к обширной новой биоинженерной отрасли промышленности, к появлению цепи электронно-медицинских восстановительных пунктов, новых технических профессий и полной реорганизации системы здравоохранения. Они изменят среднюю продолжительность жизни, лишат страховые компании средств к существованию и внесут важные изменения в человеческие перспективы. Хирургия станет менее пугающей для среднего человека; имплантация органов станет обычной. Человеческое тело будет рассматриваться как модульное.

Благодаря применению модульного принципа - сохранение целого через систематическое перераспределение переменных компонентов - мы можем увеличить среднюю продолжительность жизни населения на двадцать-тридцать лет. Однако, пока мы не продвинемся дальше в понимании деятельности мозга, это может привести к одной из величайших насмешек в истории. Сэр Джордж Пикеринг, профессор медицины в Оксфорде, предупреждает, что если мы не будем осторожны, «на Земле будет постоянно возрастать количество людей с одряхлевшими мозгами. Я считаю это, добавляет он, - ужасающей перспективой»^xxiv. Только подобные, вызывающие ужас перспективы приведут нас к ускорению исследований мозга, и они, в свою очередь, произведут дальнейшие радикальные изменения в обществе.

Сегодня мы прилагаем усилия, чтобы сделать искусственные сердечные клапаны, имитирующие настоящие и предназначенные заменить их. Мы боремся за функциональную эквивалентность. Когда-то мы решили основные проблемы, однако мы будем не просто устанавливать пластиковые аорты людям, потому что их собственная аорта близка к тому, чтобы перестать действовать. Мы будем устанавливать специально разработанные органы, которые будут лучше, чем первоначальные, и тогда мы продолжим устанавливать органы, обеспечивающие пользователя возможностями, которые раньше у него отсутствовали.

В то время как генная инженерия обещает создавать «суперлюдей», технология органа также предлагает возможность звездного пути с дополнительными способностями легких или сердца; скульпторы с нервным прибором, который усиливает чувствительность к фактуре ткани; любовники с нервным механизмом, усиливающим чувственность. Короче говоря, в дальнейшем мы будем делать имплантацию, не только чтобы спасти жизнь, но и чтобы продлить ее - чтобы делать возможным достижение настроений, ощущений, состояний или экстазов, которые сейчас являются для нас недостижимыми.

При данных обстоятельствах, что происходит с нашим вековым определением «человечности»? Как она будет себя чувствовать, будучи частью протоплазмой, а частью транзистором? Какие именно возможности будут для нее открыты? Какие ограничения будут для нее установлены в работе, развлечениях, в сексе, в интеллектуальных или эстетических откликах? Что случается с разумом, когда тело изменено? Вопросы, подобные этим, не могут быть отложены надолго, т. к. успешные слияния человека и машины названные «киборгами» - более близки к появлению, чем подозревает большинство людей.

КИБОРГИ СРЕДИ НАС

Сегодня человек с пейсмекером или с искусственной аортой еще узнаваем. Неживые части его тела еще сравнительно незначимы в пределах его индивидуальности и сознания. Но как только количество механических компонентов возрастает, что случается с его самосознанием, с внутренними переживаниями? Если мы предположим, что мозг — это то место, где располагаются сознание и интеллект, и что именно эта часть тела воздействует на личность и на самого человека, тогда возможно представить себе мозг, отделенный от тела - мозг без рук, ног, позвоночника или других частей тела - как Я, личность, воплощение сознания. Может быть, тогда станет возможно объединить человеческий мозг со всем комплексом искусственных датчиков, рецепторов и эффекторов, и считать это сплетение проводов- и пластика человеческим существом.

Все это может показаться похожим на средневековое размышление о том, сколько ангелов может поместиться на булавочной головке, но все же первые маленькие шаги к некоему виду симбиоза человека и машины уже сделаны. Кроме того, они предприняты не единственным сумасшедшим ученым, а тысячами высокообразованных инженеров, математиков, биологов, хирургов, химиков, неврологов и психологов.

Механические «черепахи» доктора В. Г. Вальтера - это машины, которые ведут себя так, как будто их действия психологически обусловлены. Эти черепахи, будучи ранними образцами созданного поколения роботов, относящихся к числу «познающих», которые могли учиться (и даже обобщать), сменились более новым «Wanderer» («странником») - роботом, могущим исследовать пространство, благодаря встроенному в его память «образу» местности, и способным содействовать в определенных операциях, сравнимых в некотором отношении, по меньшей мере, с «созерцательным размышлением» и «игрой воображения». Эксперименты Росса Эшби, X. Д. Блока, Франка Розенблатта и других показали, что машины могут учиться на своих ошибках, совершенствовать свои характеристики и в некоторых ограниченных видах обучения превосходить студентов. Блок, профессор прикладной математики в Корнелльском Университете, говорит: «Я не думаю, что в принципе существует задача, которую не могла бы выполнить машина. Если вы можете определить какую-либо задачу и человек может ее выполнить, то машина, по крайней мере теоретически, тоже может ее осуществить. Хотя обратное утверждение неверно»^xxv. Интеллект и творчество перестанут быть монополией человека.

Несмотря на неудачи и трудности, робототехника движется вперед. Еще недавно она подвергалась насмешкам со стороны одного из ведущих критиков роботостроительства, создателя «Рэнд» (научно-исследовательской корпорации), специалиста в области вычислительной техники, Хьюберта Л. Дрейфуза. Доказывая, что компьютер никогда не сможет соответствовать человеческому интеллекту, Дрейфуз написал очень длинную статью, переполненную едкими насмешками над теми, кто расходился с ним во взглядах. Среди всего прочего, он заявлял: «Шахматная программа не может обыграть даже дилетанта». Спустя меньше чем два года выпускником Массачусетского технологического института была написана шахматная программа, опровергающая заявление Дрейфуза, к полнейшему удовлетворению исследователей «искусственного интеллекта»^xxvi.

Также имеются успехи в совершенно разных областях роботологии. Специалисты в Диснейленде создают гуманоидов очень похожих на живых, управляемых с помощью компьютера, могущих двигать руками и ногами, гримасничающих, улыбающихся, смотрящих сердито, имитирующих страх, радость и целый ряд других эмоций. Сделанные из чистого пластика, по словам одного корреспондента, «делающие все, за исключением того, что не истекают кровью», роботы преследуют девушек, играют музыку, палят из пистолета и так похожи на людей, что посетители обычно пронзительно кричат от страха, вздрагивают или реагируют как-либо по-другому, как будто они видят реальных людей. Цели, которым служат эти роботы, могут показаться тривиальными, хотя технология, лежащая в их основе, очень сложна. Она сильно зависит от многих знаний, и эти знания быстро накапливаются.

Возникает, в принципе, резонный вопрос, почему мы не можем на основе современных примитивных и тривиальных роботов создавать более совершенных, способных на разнообразное поведение, способных даже на «человеческие» ошибки и случайный на вид выбор - короче, создавать их поведенчески неразличимыми с человеком, если не принимать во внимание чрезвычайно сложные и специально разработанные тесты. Здесь мы можем оказаться лицом к лицу с неизвестным ощущением, пытаясь определить, является улыбающийся, уверенный гуманоид за стойкой авиакомпании хорошенькой девушкой или тщательно скрепленным проволокой роботом.^* Есть вероятность, конечно, что она может оказаться как тем, так и другим.

Толчком к некоторому виду симбиоза человека с машиной послужило наше возрастающее мастерство в общении с машинами. Было приложено много усилий, содействующих взаимодействию людей и компьютеров. И русские, и американские ученые, хотя и совершенно отдельно друг от друга, проводили эксперименты с размещением или внедрением детекторов, которые передают сигналы от нервных окончаний в корешке ампутированной конечности. Эти сигналы потом обрабатывались и использовались для функционирования искусственной конечности, таким образом создавался механизм, непосредственно и чутко реагирующий на нервную систему человека. Человеку не нужно «обдумывать» свои желания; будут переданы даже непроизвольные импульсы. Ответное поведение этого механизма так же машинально, как и поведение собственной руки, ноги или глаза^xxvii.

В «Ночном полете» Антуан де Сент-Экзюпери, писатель, поэт и авиатор, описывал себя в кабине самолета-истребителя во время Второй Мировой войны. «Вся эта запутанность кислородных трубок, раскаленная арматура; эти выразительные трубки, разновидности «интеркома», распределенные между членами экипажа. Эта маска, через которую я дышал. Я был прикреплен к самолету резиновой трубкой, такой же необходимой, как пуповина. К моему телу будто бы добавилось органов, и они, казалось, находятся между мной и моим сердцем...» Мы уже далеки от этих дней. Космическая биология неуклонно приближается к тому дню, когда астронавт будет не только прикреплен ремнями в кабине, но он станет частью ее, в полном смысле слова.

Одна из целей состоит в том, чтобы сделать сам космический корабль полностью самостоятельным миром, в котором бы выращивались для еды морские водоросли, пополнялся запас воды, воздух рециркулировал, очищаясь от аммиака, поступающего в атмосферу из мочи, и т. д. В этом абсолютно замкнутом, полностью восстанавливающемся мире человек станет неотъемлемой частью непрерывного микроэкологического процесса, происходящего в безбрежных пространствах. Так, Теодор Гордон, автор «Будущего» и сам ведущий космический инженер, пишет: «Вероятно, было бы проще обеспечить поддержание жизни в форме механизма, встроенного в космонавта. Он мог бы питаться внутривенно, используя жидкую пищу, компактно хранящуюся в отдаленном герметизированном отсеке. Возможно постоянное восстановление теряемой телом жидкости и превращение ее в воду, которое может быть достигнуто с помощью нового типа искусственной почки, служащей частью космического корабля. Есть вероятность, что сон можно было бы вызывать электронным способом, чтобы снизить обмен веществ...»^xxviii. И так далее. Одна за другой функции тела человека будут переплетены с функциями механизма кабины корабля, станут зависимы от них и станут их частью.

Однако такие разработки не обязательно могут найти применение только в отдаленных сферах космоса; они могут стать привычной частью каждодневной жизни здесь, на Земле. Это - непосредственное соединение человеческого мозга, лишенного поддерживающих его физических структур, с компьютером. На самом деле, вполне возможно, что биологический компонент суперкомпьютеров будущего объединит в себе человеческие умы. Возможность повышения человеческого (и машинного) интеллекта путем их органического соединения открывает такие огромные и захватывающие возможности, что доктор Р. М. Пейдж, руководитель морской исследовательской лаборатории в Вашингтоне, публично обсуждал возможность системы, в которой человеческие мысли автоматически сохраняются функциональным устройством компьютера в виде базы для принимающей решения машины^xxix. Сотрудников «Рэнда», проводивших несколько лет назад исследования, спросили, когда может произойти это событие. Ответы были: вскоре, к 1990 году, «никогда». Но все же средней датой был назван 2020 год - вполне в пределах жизни сегодняшних подростков.

Между тем, изучение бесчисленных источников способствует возможности такого симбиоза. В одном из наиболее завораживающих, пугающих и интеллектуально-соблазнительных экспериментов, когда-либо отмеченных, профессор Роберт Уайт, заведующий нейрохирургией в Метрополитен Дженерал госпитале в Кливленде доказал, что мозг может быть изолированным от тела и продолжать жить после «смерти» остального организма. В блестящей статье Орианы Фолласи описан эксперимент, в котором группа нейрохирургов, отделив мозг от тела одной обезьяны, с помощью головных сонных артерий соединила его с другой обезьяной, чья кровь продолжала омывать отделенный от тела орган, поддерживая в нем жизнь.

Нейропсихолог доктор Лео Массопуст сказал: «Такой мозг работает гораздо лучше, чем когда он имеет тело... Это несомненно. Я даже предполагаю, что, лишенный органов чувств, он может думать быстрее. Какого рода эти размышления, я не знаю. По моим предположениям, он прежде всего заполняет память, вместилище информации, когда она свободна; он не может развиваться дальше, так как лишен поддержки опыта. Однако это тоже является новым опытом»^xxx.

Мозг прожил только пять часов. Это могло бы продолжаться гораздо дольше, если бы входило в цели исследования. Профессор Уайт успешно сохранял в живых другие мозговые структуры в течение нескольких дней, используя аппараты для смывания их кровью. Они функционировали лучше, чем у живых обезьян. «Я не думаю, что мы дошли до той стадии, - говорил он мисс Фолласи, - когда ты можешь превратить людей в роботов, послушных баранов. Все же... это может случиться, это не является невозможным. Вы полагаете, что мы можем пересадить голову одного человека на туловище другого, вы считаете, что мы можем изолировать мозг человека и заставить его работать без его тела... Для меня это значит не более, чем любое глубокое расхождение между научным вымыслом и наукой... Мы могли бы сохранять живым мозг Эйнштейна и обеспечить ему нормальное функционирование».

Мы можем не только пересадить голову одного человека на плечи другого, предполагает профессор Уайт, не только можем сохранять голову или мозг «живыми» и функциональными, но все это к тому же может быть сделано «существующими методами». Действительно, заявляет он, «Япония будет первой, кто сохранит живой отделенную голову. Я не буду этого делать, потому что я не разрешил пока еще дилеммы: правильно это или нет?» Благочестивый католик, доктор Уайт глубоко обеспокоен философским и моральным значением своей работы.

Поскольку нейрохирурги и неврологи продолжают исследования, биоинженеры и математики, психологи и роботостроители становятся более искушенными, космонавты и их кабины становятся более близкими друг другу, машины начинают реализовывать биологические компоненты и появляются люди с датчиками и механическими органами, окончательный симбиоз уже недалек. Работа приближается. Все же самое большое чудо из всех - не пересадка органа или симбиоз, или подводная разработка. Это - не технология и не непосредственно наука.

Самое большое и наиболее опасное чудо - самодовольная ориентация на прошлое, нежелание смотреть в лицо действительности ускорения. Таким образом, человек быстро перемещается в неисследованной вселенной, в абсолютно новой сфере экотехнологического развития, твердо убежденный в том, что «человеческая природа неизменна» или что «стабильность будет восстановлена». Он спотыкается посреди наиболее яростной революции в человеческой истории, бормоча, по словам одного известного, хотя и близорукого социолога, что «процессы модернизации... более или менее «закончены»». Он просто отказывается представлять будущее.

ОТРИЦАНИЕ ИЗМЕНЕНИЯ

В 1865 году редактор одной газеты сказал своим читателям следующее: «Хорошо информированные люди знают, что невозможно передать голос по проводам, и что, будь это возможно, это была бы практически неоценимая вещь». Лишь десятилетием позже телефон вырвался из лаборатории мистера Белла, и мир изменился.

В тот день, когда полетели братья Райт, газеты отказались сообщать об этом событии, потому что их трезвые, почтенные, приземленные редакторы просто не могли заставить себя поверить, что это случилось^xxxi. Все же известный американский астроном Симон Ньюком незадолго до этого уверял мир, что «никакая возможная комбинация известных веществ, известных видов машин и известных форм силы не может объединиться в практической машине, с помощью которой человек будет летать на длинные расстояния»^xxxii.

Немногим позже другой специалист объявил публично, что было «просто-напросто слабоумием ожидать чего-нибудь, что приведет в движение безлошадный экипаж». Шестью годами позже миллионный Форд сошел со сборочной линии^xxxiii. А затем был сам великий Резерфорд, открыватель атома, который в 1933 году сказал, что энергия атомного ядра никогда не будет освобождена. Девятью годами позже: первая цепная реакция^xxxiv.

Снова и снова человеческие умы - включая наилучшие научные умы - ослепляли себя новыми возможностями будущего, сужали области своих интересов, добиваясь материального благополучия, только для того, чтобы быть грубо потрясенными ускоряющим толчком.

Это не означает, что все научные или технологические проекты, столь широко обсуждавшиеся, обязательно осуществлены. Еще менее это означает, что они все будут реализованы между настоящим и следующим столетиями. Некоторые, несомненно, исчезнут едва появившись. Некоторые будут представляться глухими тупиками. Другие, успешно проведенные в лаборатории, забудутся, будучи непригодными по той или иной причине. Хотя все это неважно. Даже если ни одно из этих достижений не осуществляется, появятся другие, возможно, даже более неуправляемые.

Мы едва коснулись компьютерной революции и широко разветвляющихся изменений, которые должны следовать во вспененном кильватере. Мы только упомянули значение выхода в космос, рискованного предприятия, которое может на пороге нового тысячелетия изменить всю нашу жизнь и отношения радикальным и пока еще непредсказуемым образом. (Что бы случилось, если бы космонавт или космический корабль вернулись на Землю, зараженные неким быстро размножающимся смертоносным микроорганизмом?)

Мы не сказали ничего относительно лазера, голографии; ничего - о новых мощных приборах персональной и массовой коммуникации, новых технологиях преступления и шпионажа, новых видах транспорта и строительства, ужасающих химических и бактериологических приемах ведения войны, источниках многообещающей солнечной энергии, об открытии жизни в пробирке, о потрясающих новых приборах и методиках образования, и можно до бесконечности перечислять другие области, в которых активные изменения только впереди.

В предстоящие десятилетия успехи во всех этих областях будут взмывать вверх, подобно ряду ракет, уносящих нас из прошлого, погружая нас глубже в новое общество. Это новое общество не скоро придет в устойчивое состояние. Оно также будет дрожать и трещать, и реветь, поскольку оно будет испытывать толчок за толчком со стороны энергичных изменений. Для индивидуума, который желает жить в своем времени, быть частью будущего, супериндустриальная революция не предлагает прекращения изменений. Она не предлагает никакого возврата к знакомому прошлому. Она предлагает только легковоспламеняющуюся смесь быстротечности и новизны.

Это мощное впрыскивание скорости и новизны в ткань общества будет вынуждать нас не просто стремительнее ориентироваться в знакомых ситуациях, событиях и моральных дилеммах, но и ориентироваться с прогрессирующей скоростью в ситуациях, которые для нас решительно незнакомы, происходят в первый раз, представляются странными, нестандартными, непредсказуемыми.

Это значительно изменит равновесие, которое существует в любом обществе между знакомыми и незнакомыми элементами в повседневной жизни людей, между заведенным порядком и еще неопределенным, предсказуемым и непредсказуемым. Отношение между этими двумя видами ежедневных элементов может быть названо «коэффициентом новизны» общества, и так как уровень новизны или нововведений повышается, все меньшее и меньшее число сфер жизни кажется подчиненным нашим обычным формам поведения. Все больше и больше нарастают усталость и осторожность, опускается пелена пессимизма, уменьшается наша воля к власти. Все более внешняя среда начинает представляться нам хаотической, вышедшей из под человеческого контроля.

Таким образом, сталкиваются две великие социальные силы: неустанное стремление к быстротечности усиливается, а коэффициент новизны делается все в большей степени потенциально опасным. Как мы потом увидим, эта новизна будет проявляться не только в технологических мероприятиях общественного бытия. В его социальных мероприятиях мы также можем ожидать беспрецедентного, незнакомого, причудливого.

Глава 10. ТВОРЦЫ ОПЫТА

2000 год более близок к нам по времени, чем Великий Кризис, и все же экономисты всего мира еще испытывают травматический шок от этого исторического бедствия, последствия которого уже в прошлом. Экономисты, даже те, кто говорит на языке революции, самые консервативные люди. Если бы можно было заглянуть в их умы и подсмотреть их совокупный образ экономики, скажем, года так 2025, то он выглядел бы очень похожим на таковой 1970 года - только более значительным.

Вынужденные мыслить прямолинейно, экономисты с большим трудом могут представить себе альтернативы коммунизму и капитализму. Они не видят в росте крупномасштабной организации ничего кроме линейной экспансии традиционной бюрократии. Они видят технологический прогресс как простое, нереволюционное продолжение известного хода вещей. Обладая этим недостатком, обученные мышлению в ограниченных пределах, они едва ли могут представить себе общество, в котором основные Материальные потребности человека были бы удовлетворены.

Одна из причин недостатка их воображения заключается в том, что когда они думают о технологическом прогрессе, они концентрируются исключительно на средствах экономической деятельности. Но супериндустриальная революция также подвергает сомнению эти аспекты. Она угрожает изменить не только «как» производства, но и «почему». Короче говоря, она преобразует само назначение экономической деятельности.

Перед таким переворотом да самые сложные инструменты сегодняшних экономистов беспомощны. Инвестиционные итоговые таблицы, эконометрические модели - все пособия для анализа, используемые экономистами, просто не достигают соответствия с внешними силами - политической, социальной и этической которые преобразуют экономическую жизнь в последующие десятилетия. Что означают «продуктивность» или «эффективность» в обществе, которое придает большое значение психическому осуществлению замыслов? Что происходит с экономикой, когда, что вероятно, совершенная концепция собственности доведена до минимального значения? Насколько вероятны экономики, влияющие на повышение сверхнационального планирования, на налоговые, а также контролирующие органы или на вид диалектического возврата к «индустрии коттеджа», основанной на наиболее продвинутых кибернетических технологиях? Что происходит, и это наиболее важно, когда «отсутствие роста» заменяет собой «рост» как экономическую цель, когда валовой национальный продукт перестает быть Святым Граалем?

Только выйдя за рамки ортодоксальной экономической мысли и исследуя эти возможности, мы можем начать готовиться к завтрашнему дню. И среди них нет ни одной более важной, чем смена ценностей, которая, вероятно, будет сопровождать супериндустриальную революцию. В условиях дефицита люди вынуждены бороться за удовлетворение своих насущных материальных потребностей. Сегодня, в условиях большего изобилия, мы реорганизуем экономику, чтобы иметь дело с новым уровнем человеческих потребностей. Из системы, разработанной, чтобы обеспечить материальное удовлетворение, мы быстро создаем экономику, обеспечивающую психическое удовлетворение. Этот процесс «психологизации», являющийся одной из центральных линий супериндустриальной революции, почти не замечен экономистами. Все же результатом этого процесса будет новая, удивительная экономика, непохожая на ту, которую человек когда-либо знал по опыту. Разрешив многие проблемы, она ослабит великое противоречие двадцатого века - противоречие между капитализмом и коммунизмом, сведя его почти к нулю. Эти проблемы выходят далеко за пределы экономической или политической догмы. Они затрагивают просто-напросто здравомыслие, способность организма человека отличать иллюзию от действительности.

ПСИХИЧЕСКИЙ ПОРОШОК ДЛЯ КЕКСА

Большими волнениями сопровождалось открытие, что техническое общество однажды достигнет определенной стадии промышленного развития, когда производство услуг начнет опережать производство товаров. Многие специалисты волну будущего видят в сервисе. Они утверждают, что скоро во всех индустриальных нациях деятельность сервиса будет опережать производство - пророчество, уже близкое к исполнению.

Что, однако, должны сделать экономисты, как не задать очевидный вопрос: где потом окажется экономика? Что будет после сервиса?

Высокотехнологические нации должны в ближайшие годы направить обширные ресурсы на восстановление природной окружающей среды и на улучшение так называемого «качества жизни». На борьбу с загрязнением, эстетическим упадком, толкотней и шумом, несомненно, будут затрачены огромные силы. Но, в дополнение к этим общественно полезным вещам, мы можем также ожидать едва уловимого изменения в характере производства для частного использования.

Само волнение, вызванное быстрым разрастанием сектора обслуживания, отвлекло профессиональное внимание от еще одного изменения, которое в будущем глубоко затронет и товары, и услуги. Это то изменение, которое приведет к последующему прогрессивному движению экономики, к росту непривычного, нового сектора, основанного на том, что может быть названо «индустрией опыта». Ключ к постсервисной экономике находится в психологизации всего производства.

Из всех фактов, касающихся производства в современных технических обществах, и особенно в Соединенных Штатах, одним из самых любопытных является тот, что товары становятся все более и более разработанными, принося психологические «дополнительные расходы» потребителю. Изготовитель добавляет некую «психическую нагрузку» к своему основному продукту, а потребитель с удовольствием платит за эту неосязаемую выгоду.

Классический пример - корпус электроприбора, или кнопки, ручки или диски, добавленные к приборной панели или к щитку управления автомобиля, даже тогда, когда они не имеют, по-видимому, никакого значения. Изготовитель понял, что предельное увеличение числа приспособлений дает оператору машины сознание, что он управляет более сложным устройством, чем есть на самом деле, и, следовательно, чувство высокого мастерства. Это психологическое вознаграждение заложено в изделие.

Напротив, прилагаются усилия, чтобы не лишить потребителя существующей психологической выгоды. Так, крупная американская продовольственная компания с гордостью начала выпускать экономящий труд «добавь только воду» (add-water-only) порошок для кекса. Компания была поражена, когда женщины предпочли этому продукту смеси, которые требуют дополнительного труда - добавления яйца наряду с водой. Добавляя яичный порошок на фабрике, компания упрощала задачу домохозяйки, лишая ее чувства творческого участия в процессе выпекания кекса. Осознав это, она поспешно перестала добавлять яйцо, и женщины благополучно стали сами вбивать яйца в порошок. Таким образом, продукт был еще раз изменен для обеспечения психологического удовлетворения.

Подобных примеров существует множество почти в любой специфической области промышленности, от производства мыла и сигарет до посудомоечных машин и колы. По словам доктора Эммануила Дэмби, президента Motivational Programmers Incorporated, исследования которой используются в Соединенных Штатах и Европе такими престижными корпорациями, как General Electric, Caltex и IBM, «добавление психологического фактора к производимым товарам не только к потребительским товарам, но и к промышленной аппаратуре - будет отличительным признаком производства в будущем.

Даже большие подъемные краны и деррик-краны, построенные сегодня, реализуют этот принцип. Их кабины модернизированы, блестящи, похожи на что-то из двадцать первого века. Caterpiller (гусеничный трактор). International Harvester (уборочная машина), Ferguson - все оборудованы такими кабинами. Почему? Эти механические монстры не начинают рыть или поднимать грузы лучше оттого, что их кабины оформлены более эстетично. Но поставщику, который их покупает, это больше нравится. Люди, которые работают на них, тоже считают это более привлекательным. И клиентам поставщиков это нравится больше. Таким образом, даже изготовитель такого оборудования начинает обращать внимание на неутилитарные - то есть психологические факторы»^xxxv.

Вслед за этим, утверждает Дэмби, изготовители уделяют больше внимания устранению второстепенных помех, которые сопровождают использование некоторых видов продукции. Изготовители гигиенических салфеток, например, знают, что женщины опасаются засорить туалет, когда пользуются ими. «Было разработано новое изделие, - говорит он, - которое при контакте с водой немедленно распадается. От этого оно не выполняет свою основную функцию лучше. Но это снимает некоторое беспокойство, связанное с его использованием. Это - психологическое дополнение, весьма важное для любого продукта!»

Многочисленные потребители желают видеть такие дополнения и способны платить за них. Так как их доход повышается, они постепенно станут меньше заботиться о цене, обращая больше внимания на то, что они называют «качеством». Для многих изделий качество все еще может измеряться в традиционных пределах: техническая сложность, прочность и материалы. Но для быстро расширяющегося класса изделий такие различия практически незаметны. Закрыв глаза, потребитель не может отличать Марку А от Марки В. Тем не менее, он очень часто горячо доказывает, что одна лучше другой.

Этот парадокс исчезает, когда принимается во внимание психический компонент продукции. Даже если изделия во многих отношениях идентичны, они могут быть отмечены психологическими различиями. Рекламодатель старается отпечатать каждое изделие со своим собственным, отличным от всех прочих, изображением. Эти изображения функциональны: они удовлетворяют запросы потребителя. Требования эти, однако, в большей степени психологические, чем утилитарные в обычном смысле. Так, мы видим, что термин «качество» все более и более относится к окружению, к статусу обществ - в сущности, к психологическим коннотациям изделия.

Так как большее количество основных материальных потребностей клиента выполнимо и во многом предсказуемо, то больше экономической энергии будет направлено на удовлетворение утонченных, разнообразных и весьма личностных потребностей: в красоте, престиже, индивидуальности и восхищении. Производственный сектор всегда будет сознательно вкладывать большие средства в проект психологических дифференциации и вознаграждений. Существенность психического компонента производства товаров увеличится.

«СЛУЖАНКИ» В НЕБЕ

Это, однако, только первый шаг к психологизации экономики. Следующим, будет расширение психического компонента услуг. Здесь мы уже снова движемся в предсказуемом направлении, и доказательством этого служит беглый взгляд на воздушное путешествие. Когда-то полет был просто средством перемещения из одной точки в другую. Вскоре авиакомпании стали конкурировать на основе наличия симпатичных бортпроводниц, каких-либо продуктов, роскошных салонов и кино в воздухе. Trans World Airlines недавно продвинули этот процесс на еще один шаг вперед, предлагая так называемый «иностранный акцент», осуществляемый при полетах между главными американскими городами.

Пассажир TWA может теперь выбрать реактивный самолет, на котором продукты, музыка, журналы, кино и стюардессы - все французское. Он может выбрать «римский» рейс, где девушки носят тоги. Он может также выбрать «Манхеттен Пентхауз» рейс. Или же - «староанглийский» рейс, где девушки называются «служанками», и оформление которого напоминает английский паб.

Ясно, что TWA продает не только транспортирование, как таковое, но также тщательно разработанный психологический блок. Мы можем ожидать, что авиалинии вскоре будут использовать световые и мультимедиа проекты, чтобы создать для пассажира абсолютную, хотя и временную, обстановку, приближающуюся к театральной.

Опыт, фактически, скоро сможет выйти за пределы театра. Недавно британская авиатранспортная компания ВТА предвосхитила будущее, объявив свой план - предоставлять неженатым пассажирам-мужчинам в Лондоне «выбранных с научной точки зрения» незнакомок. В случае, когда отобранная компьютером кандидатура не подходила, обеспечивалась бы альтернатива. Кроме того, собиралась бы компания, в которую были бы приглашены «еще несколько лондонцев разного пола и возраста» так, чтобы путешественник, которому давали бы тур также по дискотекам и ресторанам, ни в коем случае не оставался один. Программа, названная «Прекрасные холостяки Лондона», была быстро отменена, когда государственная авиалиния подверглась парламентской критике. Однако мы можем предвидеть и далее красочные попытки придать психологический оттенок многим областям, обслуживающим потребителя, включая самые распространенные^xxxvi.

На любого, кто прогуливался по центру Ньюпорта, посещая невероятное количество новых магазинов на площади Ньюпортского Взморья в Калифорнии, не могла не произвести впечатления забота их проектировщиков об эстетическом и психологическом факторах. Высокие белые своды и колонны, выделяющиеся на синем небе, фонтаны, статуи, тщательно продуманное освещение, поп-арт площадка для отдыха и огромный японский купол - используется все, чтобы создать у покупателя впечатление непреднамеренной утонченности. Не только изобилие магазинов, но и их запрограммированная приятность делают посещение их действительно незабываемым событием. В будущем можно ожидать фантастических изменений и разработок тех же самых принципов в планировании розничных магазинов. Мы выйдем за пределы любой «функциональной» потребности, будь то потребность сделать покупки, пообедать или подстричь волосы, превращая обслуживание в исключительное мастерство.

Мы будем смотреть фильм или слушать камерную музыку, пока нам будут стричь волосы, а шарообразный механический фен, которым пользуется женщина в парикмахерской, будет делать больше, чем просто сушить ее волосы. Направляя электронные волны к ее мозгу, он может, в буквальном смысле, щекотать ее воображение.

Банкиры и маклеры, агентства недвижимости и страховые компании будут использовать наиболее тщательно выбранную обстановку, музыку, определенный набор телевизионных программ, продуманные стили и запахи, наравне с наиболее современным оборудованием, подключающим несколько средств информации сразу, чтобы снизить (или нейтрализовать) психологическую нагрузку, которая сопровождает даже самую обычную сделку. Даже самое незначительное обслуживание будет предоставляться потребителю не раньше, чем оно будет проанализировано группой бихевиоральных инженеров, чтобы улучшить его психический заряд.

ЭМПИРИЧЕСКАЯ ИНДУСТРИЯ

Идя дальше этих существующих простых разработок, мы также явимся свидетелями революционного расширения некоторых отраслей промышленности, единственной целью которых будет производство не товаров, и даже не обычных услуг, а «заранее запрограммированных опытов». Индустрия опытов может стать одним из столпов супериндустриализма и даже основой постсервисной экономики.

Поскольку возрастающее богатство и быстротечность безжалостно ослабляют древнее стремление обладать, потребители начинают коллекционировать опыты так же сознательно и увлеченно, как они когда-то коллекционировали вещи. Сегодня, как показывает пример авиалинии, опыты продаются как дополнение к более традиционному сервису. Опыт - это, так сказать, глазурь на кексе. В будущем, однако, возрастающее количество опытов будет продаваться исключительно за их собственные достоинства, как если бы они были просто вещами.

В действительности, именно это и начинает происходить. Это принимают за высокую степень развития, наблюдающегося в некоторых отраслях промышленности, которые всегда, по крайней мере частично, занимались производством опытов для себя. Искусство - хороший тому пример. Многое из «индустрии культуры» посвящено созданию или организации специализированных психологических опытов. Сегодня мы видим основанные на искусстве «индустрии опыта», быстро растущие фактически во всех технических обществах. То же самое верно и для отдыха, массовых развлечений, образования и для некоторых психиатрических услуг, которые участвуют в том, что могло бы быть названо эмпирическим производством.

Когда Средиземноморский Клуб продает молодой французской секретарше неделю или две солнца и секса на Таити или в Израиле, он производит для нее опыт, точно так же тщательно и систематически, как «Рено» производит автомобили. Их реклама подтверждает это. Так, двухстраничный разворот в The New York Times Magazine начинается с заголовка: «Возьмите 300 мужчин и женщин. Выбросите их на берег экзотического острова. И освободите каждого из них от социального давления». Основанный во Франции, Средиземноморский Клуб теперь работает с тридцатью четырьмя «деревнями» во всем мире.

Также, когда Institute Esalen в Большом Суре, в Калифорнии, предлагает уик-эндовые семинары «Сознание тела» и «Невербальная коммуникация» за семьдесят долларов на человека или пятидневные симпозиумы за $180, он обещает не просто преподавать, но и окунуть своих многочисленных клиентов в «радостные» новые межличностные опыты - фраза, которая для некоторых читателей означает сексуальные приключения или употребление ЛСД. Занятия групповой терапией или тренингом чувствительности пакетированы опытами. Так, студия Артура Маррея или Фреда Астейра, обучая новейшему танцу, может дать студенту навык, который принесет ему удовольствие в будущем, а также обеспечить приятным здесь и сейчас опытом одинокого бакалавра или старую деву. Сама возможность получения такого опыта является главным привлекательным моментом для клиента.

Все это, однако, дает только очень бледное представление о природе индустрии опыта будущего и о больших психологических корпорациях, или психокорпусах, которые приобретут большое влияние.

ФАЛЬШИВАЯ СРЕДА

Одна из важных категорий эмпирических продуктов будет основана на поддельной окружающей среде, которая будет предлагать потребителю приключение, опасность, сексуальное возбуждение или другие удовольствия без риска для его реальной жизни или репутации. Так, специалисты в области вычислительной техники, роботостроители, конструкторы, историки и музейные работники объединятся, чтобы создать экспериментальные анклавы, которые будут воспроизводить настолько искусно, насколько позволит уровень технологии, величие Древнего Рима, пышность двора королевы Елизаветы, «сексуализм» японского Дома Гейши восемнадцатого столетия и тому подобное. Клиенты, входящие в эти величественные здания, будут оставлять за порогом свою ежедневную одежду (и заботы), надевать соответствующие костюмы и проходить через определенный ряд действий, предназначенных для того, чтобы проникнуться непосредственным духом той первоначальной - т. е. неподдельной - реальности, которая должна казаться почти неотличимой от настоящей. Они будут приглашены, в сущности, чтобы жить в прошлом или, возможно, даже в будущем.

Производство таких опытов не столь далеко от нас, как можно подумать. Это было ясно предсказано с помощью техник, ставших ведущими в искусстве. Таким образом, «случаи», в которых отдельные зрители принимают участие, могут считаться первыми неуверенными шагами к таким моделированием в будущем. То же самое верно и для более формальных работ. Когда в Нью-Йорке в 1969 году был поставлен «Дионис», некий критик резюмировал замыслы его драматурга, Ричарда Скечнера, в следующих словах. «Сядьте, и я расскажу вам историю». Почему нельзя также сказать: «Встаньте, и мы сыграем вместе?» Постановка Скечнера, являясь вольным переложением Еврипида, говорит именно это, и публика буквально приглашалась присоединиться к пляске, прославляющей культ Диониса.

Художники тоже начали создавать целые «миры» - произведения искусства, в которых зритель может фактически гулять, и внутри которых с ним могут происходить разные события.

В Швеции Moderna Museet экспонировал огромную леди из папье-маше, называвшуюся «Хон» («Она»), в чьи внутренности зрители могли проникать через влагалищный проход. Внутри были трапы, лестничные марши, сверкающие огни, разрозненные звуки и нечто, называемое «машина, разбивающая бутылки»^xxxvii. Множество музеев и галерей всюду в Соединенных Штатах и в Европе выставляют теперь такие «миры». Критик-искусствовед из журнала Time говорит, что их идея - засыпать зрителя «эксцентричными зрелищами, странными звуками, потусторонними ощущениями, психоделическими галлюцинациями, внушить неустойчивое чувство невесомости.» Художники, которые создают это, действительно являются «эмпирическими инженерами».

На Нижней Манхэттенской улице, которая вводит в заблуждение своими убогими фасадами, и вдоль которой тянутся заводы и товарные склады, я посетил Серебрем, «электронную студию участия», где за почасовую плату принимают гостей в комнате с потрясающе белым высоким потолком. Там они снимают свои одежды, надевают полупрозрачные одеяния и удобно располагаются на роскошных обитых белым платформах.

Привлекательные мужчина и женщина - «гиды», также обнаженные под их покрывалами, предлагают каждому гостю стереофонические наушники и, время от времени - воздушные шары, калейдоскопы, тамбурины, пластиковые подушки, зеркала, кусочки кристаллов, зефир, слайды и слайдовые прожекторы. Фолк- и рок-музыка, разговоры, лекция Маршалла МакЛюэна или о нем закладывают уши. Музыка становится все более возбуждающей, гости и гиды начинают танцевать на платформах и устланных коврами белых дорожках, которые соединяют эти платформы. Официантки, фланируя среди них, распыляют в воздухе множество благовоний. Освещение постоянно меняет цвета, и случайные изображения скользят по стенам, по фигурам гостей и гидов. Настроение меняется от прохладного в начале до разгоряченного, дружелюбного и слегка эротического в конце^xxxviii.

Все же примитивный как с артистической, так и с технологической точки зрения Серебрем является бледным предшественником «$ 25000000 «супер» Environmental Entertainment Complex», устроители которого с восторгом говорили о нем некоторое время.

Все артистические достоинства и эксперименты таких клубов служат отправной точкой для более изощренных анклавов будущего. Сегодняшние молодые артисты и предприниматели делают исследования и разработку психокорпораций завтрашнего дня.

ЖИЗНЕННАЯ СРЕДА

Знание, получаемое в результате этого исследования, позволит конструировать фантастические модели. Но оно также приведет к формированию комплексных жизненных окружений, которые подвергают клиента значительному риску и вознаграждают за него. Африканское сафари является ярким примером. Будущие конструкторы опытов будут создавать, например, азартные казино, в которых клиент играет не на деньги, а за эмпирические вознаграждения свидание с привлекательной и на все согласной леди, если он выигрывает, или, возможно, одиночное заключение на день, если он остается в проигрыше. Так как ставки поднимаются, будут изобретаться все более изощренные вознаграждения и наказания.

Проигравший (по добровольному предварительному договору) может несколько дней как «раб» прислуживать победителю. Победитель может быть вознагражден десятью минутами электронного воздействия на его мозг, доставляющего удовольствие. Игрок может рисковать получить телесное наказание или его психологический эквивалент - участие в длящейся целый день сессии, в течение которой победитель получает возможность освободиться от агрессивности и враждебности насмехаясь, крича, браня или иным образом нападая на Эго проигравшего.

Можно будет играть, чтобы выиграть бесплатную пересадку сердца или легкого на будущее, если в этом возникнет необходимость. Проигравшие будут лишены такой возможности. Такие вознаграждения и наказания могут повышать интенсивность и варьироваться до бесконечности. Эмпирические конструкторы будут изучать страницы Краффт-Эбинга или идеи маркиза де Сада. Воображение, технологические возможности и принуждение обычно расшатывают мораль, ограничивающую возможности. Будут подниматься эмпирические игорные города, затмевая Лас-Вегас или Деувилл, объединяя в одном месте несколько характерных черт Диснейлэнда, Всемирной Выставки, Мыса Кеннеди, Мэйо Клиники и притонов Макао.

Еще раз настоящие события заслоняют будущее. Так, некоторые американские телевизионные программы, такие как The Dating Game, всегда дают игрокам награды, что вызвало недавно инцидент, обсуждавшийся в Шведском Парламенте. Он состоял в следующем: порнографический журнал наградил одного из своих читателей неделей на Майорке с одной из своих «полуголых» моделей. Один консервативный член парламента подверг сомнению пристойность такого поступка. По-видимому, он почувствовал себя лучше, когда убедил министра финансов Гуннара Странга обложить это дело налогом^xxxix.

Поддельные и неподдельные опыты будут также комбинироваться способами, противоречащими человеческому пониманию реальности. В яркой повести Рея Брэдбери «451° по Фаренгейту» провинциальная чета отчаянно экономила деньги, чтобы купить трех- или четырехстенную видеосистему, которая позволила бы им проникнуть в некий вид телевизионной психодрамы. Их участие в этих историях очень запутано. Мы, фактически, начинаем приближаться к действительной разработке таких «интерактивных» фильмов, благодаря успехам коммуникативных технологий. Сочетание моделирования и «реальностей» значительно увеличит число и разнообразие эмпирических продуктов.

Но крупные психокорпорации будущего будут продавать не только индивидуальные, разрозненные опыты. Они будут предлагать ряд опытов, так организованных, что их близкое соприкосновение друг с другом будет увеличивать колорит, гармонию и контраст жизни, в которой не хватает этих качеств. Красота, волнение, опасность или приятная чувственность будут запрограммированы так, чтобы усиливать друг друга. Предлагая такие эмпирические цепочки или ряды, психокорпорации (вне всякого сомнения, тесно сотрудничая с общественными психическими центрами здоровья) будут предоставлять частные наборы тем, чья жизнь в противном случае является слишком хаотичной или нестройной. В сущности, они будут говорить: «Пусть наш план (или часть его) станет твоей жизнью». В быстротечном, чувствительном к изменениям мире будущего такие предложения будут пользоваться большим спросом.

Хорошо оформленные опыты, которые будут предложены в будущем, далеко превзойдут воображение среднего клиента, позволив ему ощутить мир в бесконечной новизне. Компании будут соперничать друг с другом в создании более диковинных, доставляющих наибольшее удовольствие опытов. В действительности некоторые из этих опытов как в случае с полунагими шведскими моделями - будут даже превосходить завтрашние расширенные границы социальной приемлемости. Они могут быть предложены публике тайно нелицензионными, подпольными психокорпорациями. Это будет только добавлять чувства «запретности» самому опыту. (Одна очень древняя эмпирическая индустрия по традиции действует тайно: проституция. Многие другие нелегальные виды деятельности также входят в понятие индустрии опыта. Большая их часть, однако, обнаруживает недостаток воображения и отсутствие технических возможностей, которые будут исправлены в будущем. Они выглядят тривиальными по сравнению с возможностями общества, которое появится в 2000 году или раньше, и которое будет оснащено роботами, сложными компьютерами, персонально подобранными лекарствами, приятно стимулирующими мозг приборами и тому подобными конфетками.)

Многообразие незнакомых опытов, выстраивающихся перед клиентом, будет работой конструкторов опыта, вышедших из категории наиболее творческих людей в обществе. Рабочим девизом этой профессии будет: «Если ты не можешь служить этой действительности, найди замещающий ее суррогат. Если ты искусен, клиент никогда не узнает разницы между ними!» Эта предполагаемая размытая грань между реальным и нереальным поставит общество лицом к лицу с серьезными проблемами, но это не предотвратит и даже не замедлит появление «индустрии психо-сервиса» и «психо-корпорации». Крупные всеохватывающие синдикаты будут создавать супер-Диснейлэнды такого разнообразия, размера, простора и эмоциональной силы, которые трудно себе представить.

Мы можем только набросать расплывчатый контур супериндустриальной экономики, постсервисной экономики будущего. Сельское хозяйство и производство товаров станут тихими экономическими заводями, где будет задействовано все меньшее и меньшее число людей. Благодаря высокому уровню автоматизации, производство и увеличение объема товаров станут сравнительно простыми. Разработка новых товаров и процесс изготовления их с более сильными, более яркими, более эмоционально насыщенными психологическими коннотациями потребует мастерства от завтрашних лучших и наиболее изобретательных предпринимателей.

Обслуживающий сектор, как он обозначен сегодня, будет в значительной степени расширен, и еще раз стремление к психологическим вознаграждениям завладеет возрастающим количеством корпоративного времени, энергии и денег. Инвестиция сервиса, такая, как общие фонды, например, может применять элементы эмпирических азартных игр, чтобы обеспечить дополнительное переживание и неэкономические вознаграждения их акционерам. Страховые компании могут предлагать не только купить компенсацию в случае смерти, но заботиться о вдове или вдовце в течение нескольких месяцев после тяжелой утраты, обеспечив им медицинских сестер, дающих психологические советы, и другое содействие. Основанные на банках подробной информации об их клиентах, они могут предлагать оставшимся в живых новое место в жизни. Сервис, короче говоря, может стать весьма развитым. Забота будет окуплена психологическим подтекстом каждого шага или компонента этого продукта.

В конечном счете, мы увидим неудержимый рост компаний уже в эмпирической области и образование совершенно новых предприятий, полезных и бесполезных, целью которых будет комплектование и распространение запланированных и запрограммированных опытов. Искусство будет развиваться, становясь, как могли бы сказать Рёскин или Моррис, служанкой индустрии.

Психо-корпорации и другие коммерческие предприятия будут нанимать актеров, режиссеров, музыкантов и проектировщиков в огромном количестве. Индустрия развлечений будет расти, тип досуга целиком изменится в эмпирических пределах. Образование станет одной из главных индустрии опыта, потому что оно будет использовать эмпирические методы для передачи знаний и ценностей студентам. Коммуникационная и компьютерная индустрии найдут большой рынок сбыта своей эмпирической продукции машин, а также программного обеспечения. Короче говоря, те индустрии, которые тем или иным образом связаны с поведенческими технологиями, которые выходят за рамки производства материальных вещей и традиционного сервиса, будут расширяться быстрее всего. В конце концов, создатели опыта сформируют весьма значительный - если не основной - сектор экономики. Процесс психологизации будет завершен.

ЭКОНОМИКА ЗДРАВОМЫСЛИЯ

Завтрашняя экономика, заявляет Стэнфордский Исследовательский Институт в докладе его Long Range Planning Service, будет акцентирована на внутренних потребностях как отдельных индивидуумов, так и групп. Этот новый акцент, говорит СИИ, возникнет не только из запросов потребителей, но и из самой необходимости выжить для экономики. «В стране, где все насущные материальные потребности могут быть удовлетворены, возможно, не более чем тремя четвертыми или даже половиной производственной мощности, необходима кардинальная регулировка, чтобы сохранять жизнеспособность экономики»^xl.

Это та конвергенция давления - от потребителя и от тех, кто хочет поддерживать экономику развивающейся - которая будет побуждать технообщества к эмпирическому производству будущего.

Движение в этом направлении может быть замедлено. Бедствующее большинство в мире не может оставаться праздным, подобно привилегированному меньшинству, идущему путем психологического потворства своим желаниям. Есть что-то возмутительное с моральной точки зрения в том, что одна группа стремится удовлетворить себя психологически, преследуя новые, утонченные удовольствия, тогда как большинство людей живет в нищете или голоде. Технологические общества могут отсрочить наступление эмпиризма, могут сохранить более ординарную экономику до времени предельного увеличения традиционного производства, перекинув ресурсы на контроль над окружающей средой, а затем пустить в ход программы, направленные против бедности.

Сняв «излишек» выработки и, в сущности, устранив источник его, фабрики могли бы продолжать работать, сельскохозяйственные излишки были бы израсходованы, и общество могло бы продолжать сосредотачиваться на удовлетворении материальных потребностей. Пятидесятилетняя кампания, избавившая бы мир от голода, например, имела бы не только высокое моральное значение, но и обеспечила бы тем самым техническим обществам более легкий переход к экономике будущего.

Такая пауза могла бы дать нам время обдумать психологическое и философское влияние эмпирического производства. Если клиенты не могут больше провести четкого различия между действительным и смоделированным миром, если все периоды жизни могут быть коммерчески запрограммированы, мы вступаем в круг психо-экономических проблем, от сложности которых перехватывает дыхание. Эти проблемы подвергают сомнению наши самые фундаментальные убеждения, касающиеся не только демократии или экономики, но затрагивающие саму природу рациональности и здравомыслия.

Одна из значительных нерешенных проблем нашего времени балансирует между замещающим и не замещающим опытом в нашей жизни. Предшествующее поколение не подвергалось действию и одной десятой той суммы замещающих опытов, которые мы расточаем на себя и своих детей сегодня, и никто вообще, хоть сколько-нибудь, не задумывается о влиянии этого монументального изменения на личность. Наши дети созревают психически быстрее, чем делали это мы^xli. Население вскоре возрастет невероятно. Ясно, что многих из наших молодых людей продукция телевидения и мгновенный доступ к морю информации сделают интеллектуально не по годам развитыми. Но что происходит с эмоциональным развитием, когда коэффициент замещающего опыта по отношению к «реальному» возрастает? Способствует ли повышающаяся замещаемость эмоциональному созреванию? Или это делает его, фактически, заторможенным?

И что происходит тогда, когда экономика в поисках новых целей начинает глубоко проникать в индустрию опытов ради своих собственных целей, - опытов, которые делают нечетким различие между замещающим и не замещающим, поддельным и реальным? Одним из определений здравомыслия является способность отличать реальное от вымышленного. Мы нуждаемся в новом определении?

Мы должны начать размышлять над этими проблемами, пока мы не допустили, - и, возможно, даже если уже допустили - чтобы сервис окончательно восторжествовал над производством, а эмпирическое производство - над сервисом. Рост эмпирического сектора может как раз быть неминуемым следствием изобилия. Удовлетворение основных материальных потребностей человека открывает путь для более изысканных удовольствий. Мы движемся от экономики «инстинкта» к экономике «души».

Кроме того, мы также быстро приближаемся к обществу, в котором предметы, вещи, физические конструкции будут становиться все более преходящими. Не только взаимоотношения человека с ними, но и сами эти вещи. Возможно, такие опыты - только продукты, которые, будучи однажды приобретены клиентом, не могут быть отняты у него, не могут быть выброшены, подобно не подлежащим возврату бутылкам из-под шипучих напитков, или порезаны бритвенным лезвием.

Для древней японской родовой знати всякий цветок, всякий используемый кубок или оба несли дополнительную смысловую нагрузку; каждый предмет нес на себе тяжелый груз закодированного смысла и ритуального значения. Движение к психологизации производимых товаров увлекло нас в эту сферу, но она пришла в столкновение с быстротечностью, которая делает недолговечными сами предметы. Таким образом, нам будет казаться, что легче украшать символическим значением наш сервис, чем наши изделия. И, в конечном итоге, мы выйдем за пределы сервисной экономики, за пределы фантазии сегодняшних экономистов; мы станем первой культурой в истории, использующей высокую технологию для изготовления наиболее скоротечного, но прочного продукта: человеческого опыта.

Глава 11. ЛОМАЮЩАЯСЯ СЕМЬЯ

Поток новизны, хлынувший на нас, распространится из университетов и исследовательских центров на фабрики и в офисы, с рыночной площади, из средств массовой информации - в наши социальные взаимоотношения, из общества - в наш дом. Глубоко проникая в нашу частную жизнь, он придаст совершенно беспрецедентные черты самой семье.

Семья, называемая «гигантским шокопоглотителем» общества - место, куда помятый и побитый индивидуум возвращается после схватки с миром,— единственная стабильная точка во все больше и больше наполняющейся изменениями окружающей среде. Так как супериндустриальная революция разворачивается, сам этот «шокопоглотитель» будет претерпевать некоторые потрясения.

Социальные критики переживают напряженный период споров, размышляя о семье. Семья «приближается к моменту полного исчезновения», - говорит Фердинанд Ландберг, автор «Приближающегося всемирного преобразования»^xlii. «Семья является безжизненной, за исключением первого года или двух воспитания ребенка, - по словам психоаналитика Вильяма Вольфа. -Только это и будет ее функцией»^xliii. Пессимисты уверяют нас, что семья будет предана забвению, но редко говорят нам, что займет ее место.

Оптимисты, напротив, утверждают, что семья, как она есть сейчас, будет существовать и дальше. Некоторые заходят настолько далеко, что пророчат семье Золотой Век. Так как досуг будет увеличиваться, теоретизируют они, семьи будут проводить больше времени вместе и получать огромное удовольствие от совместной деятельности. «Семья, которая отдыхает вместе, где все поддерживают друг друга», и т. д.^xliv.

Существует и такой взгляд, что бурный характер завтрашнего дня загонит людей глубже в их семьи. «Люди будут жениться для создания устойчивой структуры», - говорит доктор Ирвин Гринберг, профессор психиатрии Колледжа медицины Альберта Эйнштейна. Согласно этой точке зрения, семья служит чем-то вроде «переносных корней», позволяющих удерживаться вопреки буре перемен. Короче говоря, чем более быстротечной и незнакомой становится окружающая нас среда, тем более значимой будет становиться семья^xlv.

Возможно, что обе спорящие стороны ошибаются. Будущее более очевидно, чем это могло бы показаться. Семья, может, и не исчезнет, но и не вступит в новый Золотой Век. Она может - и это вероятнее всего - сломаться, разбиться вдребезги только для того, чтобы появиться вновь в непривычном и новом виде.

ТАИНСТВО МАТЕРИНСТВА

Наиболее очевидной силой, вероятно, могущей разрушить семью в ближайшие десятилетия, будет влияние новой технологии рождения. Способность заранее установить пол ребенка и даже «запрограммировать» его IQ, наружность и черты характера должна рассматриваться теперь как реально возможная. Имплантация эмбриона, выращивание детей in vitro, возможность проглотить пилюлю и обеспечить себе двойню или тройню или даже более того, возможность пойти в «бэбиториум» и купить эмбрионы - все это так далеко простирается за пределы личного опыта любого человека, что требует взглянуть на будущее глазами поэта или художника, а не глазами социолога или традиционного философа.

Эти вопросы считаются почему-то ненаучными, даже пустыми, и не подлежащими обсуждению. Все же успехи науки и технологии или одной лишь воспроизводительной биологии способны в пределах короткого времени сокрушить все ортодоксальные убеждения относительно семьи и ее предназначения. Когда появится возможность выращивать детей в лабораторной пробирке, что произойдет с понятием материнства? И что произойдет с самим образом женщины в обществе, которое с древнейших времен учило ее, что ее основное призвание - продолжение рода и воспитание детей?

Пока еще немногие ученые начали заниматься этими вопросами. Одним из этих немногих является психиатр Химэн Дж. Вейцен, директор Психоневрологической Службы больничной поликлиники в Нью-Йорке. Цикл рождения [роды], по словам доктора Вейцена, «у многих женщин удовлетворяет творческую потребность... Подавляющее большинство женщин гордится своей способностью рожать детей... Особая аура, окружающая беременную женщину, выразительно отображена в искусстве и литературе как Востока, так и Запада».

Что произойдет с культом материнства, спрашивает Вейцен, если «ее отпрыск может не быть, в буквальном смысле слова, ее собственным, а генетически «лучшее» яйцо имплантировано в ее матку от другой женщины или даже выращено в чашке Петри»? Если для женщин это вообще важно, говорит он, то это не сможет продолжаться долго, потому что они сами могут рожать детей. Иначе мы уничтожим таинство материнства^xlvi.

Не только материнство, но и концепция отцовства может быть радикально пересмотрена. Действительно, вскоре может наступить день, когда у ребенка, возможно, будет больше, чем два биологических родителя. Доктор Беатриса Минц, биолог Института Изучения рака в Филадельфии, выращивает так называемых «мультимышей» - мышат, каждый из которых имеет большее, чем обычно, число родителей. Эмбрионы берутся от двух беременных мышей. Эти эмбрионы помещаются в лабораторную посуду и выращиваются до тех пор, пока они не образуют одну растущую массу. Затем они имплантируются в матку третьей самки мыши. Родившийся мышонок имеет генетические характеристики обоих пар доноров. Так, типичная мультимышь, рожденная от двух пар родителей, имеет белую шерсть и усы на одной стороне морды, черную шерсть и усы - на другой стороне и перемежающиеся черные и белые полосы шерсти, покрывающие все остальное тело. Около 700 мультимышей, выращенных таким образом, произвели уже более 35000 своих потомков. Если мультимышь уже есть, далеко ли до «мультичеловека»^xlvii?

Что или кто при подобных обстоятельствах является родителем? Когда женщина вынашивает в своем лоне эмбрион, зачатый в другой женском лоне, кто мать? И кто именно отец?

Если пара сможет на самом деле купить эмбрион, то отцовство станет юридическим, а не биологическим вопросом. Пока это не получило широкого распространения, можно ли представить более гротескную ситуацию, чем та, когда пара покупает один эмбрион, выращивает его in vitro, затем покупает другой как бы от имени первого. В этом случае они могут считаться «бабушкой и дедушкой» прежде, чем их первый ребенок выйдет из младенчества. Мы нуждаемся в новом запасе слов, чтобы описать такие родственные связи.

Кроме того, если эмбрионы продаются, может ли купить одного корпорация? Может ли она купить 10000? Может ли она перепродавать их? И если не корпорация, то как насчет исследовательской лаборатории? Если мы будем покупать и продавать живые эмбрионы, не придем ли мы к новой форме рабства? Такие кошмарные вопросы нам предстоит вскоре рассматривать. Поэтому, чтобы продолжать размышлять о семье только в традиционных границах, нужно пренебречь всяким разумом.

Сталкиваясь с быстрыми социальными изменениями и с ошеломляющим подтекстом научной революции, супериндустриальный человек, возможно, будет вынужден экспериментировать с новыми формами семьи. Склонное к нововведениям меньшинство может рассчитывать испробовать красочное разнообразие устройств семьи. И начнут они с починки существующих форм.

МОДЕРНИЗИРОВАННАЯ СЕМЬЯ

Они сделают одну простую вещь - модернизируют семью. Типичная доиндустриальная семья имела не только много детей, но и других многочисленных иждивенцев - бабушек и дедушек, дядей, теток и кузенов. Такие «обширные» семьи были хорошо приспособлены для выживания в медленно развивающихся сельскохозяйственных обществах. Но таким семьям было тяжело перемещаться и переселяться. Они были неподвижны.

Индустриализм потребовал массы рабочих, готовых и способных оставлять землю в погоне за работой и перемещаться снова всякий раз, когда это было необходимо. Так, обширная семья мало-помалу теряла свой избыток тяжести и возник так называемый «ядерный» - очищенный, передвижной блок семьи, состоящий только из родителей и небольшого количества детей. Эта семья нового типа, намного более мобильная, чем традиционная обширная семья, стала стандартной моделью во всех промышленных странах.

Однако супериндустриализм, следующая стадия экотехнологического развития, нуждается даже в более высокой мобильности. Так, мы можем предположить, что многие из людей будущего, чтобы перенести следующую ступень модернизирующего процесса, останутся бездетными, сократив семью до ее изначальных компонентов, мужчины и женщины. Два человека, возможно, с соответствующими друг другу профессиями, окажутся более подготовленными для прохождения через образовательные и социальные мели, перемены работы и географические передислокации, чем обычная семья, обремененная ребенком. Действительно, антрополог Маргарет Мид подчеркнула, что мы, может быть, уже движемся к системе, при которой ««родительство» могло бы быть ограничено наименьшим числом семей, чья основная функция состояла бы в воспитании детей», предоставляя остальному населению «свободу проявлять себя в первый раз за всю историю - как личностям»^xlviii.

Компромиссом может быть отсрочка рождения детей, что лучше, чем бездетность. Мужчины и женщины сегодня часто разрываются между карьерой и детьми. В будущем многие пары избавятся от этой проблемы, отложив задачу воспитания детей до выхода на пенсию.

Это может показаться современным людям очень странным. Все же рождение ребенка в любом возрасте ничуть не в большей степени нарушает биологические основы, чем внушенное традицией рождение детей в раннем возрасте. Почему не подождать и не купить эмбрионов после того, как карьера сделана? Таким образом, бездетность, вероятно, станет распространенной среди молодых и средневозрастных пар; шестидесятилетние, воспитывающие младенцев, станут обычным явлением. Постпенсионные семьи могли бы стать признанным социальным институтом.

БИО-РОДИТЕЛИ И ПРО-РОДИТЕЛИ

Однако если наименьшее число семей воспитывает детей, почему это должны быть только их собственные дети? Почему не ввести систему, при которой «профессиональные родители» возьмут на себя функцию воспитания детей за других?

Воспитание детей, кроме всего прочего, требует искусства, которое не является универсальным. Мы не позволим «кому попало» исполнять функции нейрохирурга или, коли на то пошло, продавать акции и облигации. Даже гражданский служащий, занимающий самое низкое положение, должен пройти тесты, подтверждающие его компетентность. Все же мы позволяем фактически любому, почти не глядя на интеллектуальную и моральную характеристики, воспитывать юные человеческие существа. Несмотря на возрастающую сложность задачи, «родительство» по-прежнему остается самой обширной дилетантской областью.

По мере того, как современная система рушится, а супериндустриальная революция накатывает на нас; по мере того, как количество юных преступников возрастает, как сотни тысяч мальчишек сбегают из дома и студенты неистовствуют в университетах во всех технообществах, мы можем ожидать громогласных требований прекращения родительского дилетантизма.

Существуют гораздо лучшие способы справиться с проблемами молодежи, но профессиональные родители являются самым надежным из предложенных, хотя бы только потому, что это вполне соответствует стремлению общества к узкой специализации. Кроме того, есть сильная скрытая потребность такого социального нововведения. Даже сейчас миллионам родителей предоставляется благоприятная возможность успешно отказаться от своих родительских обязанностей - и не обязательно из безответственности или от недостатка любви. Нервные, озабоченные, сталкивающиеся с рядом проблем, они осознают, что не отвечают требованиям поставленных перед ними задач. Наличие и изобилие специально подготовленных и дипломированных профессиональных родителей не только позволило бы многим сегодняшним биологическим родителям охотно передать им своих детей, но и рассматривать это как проявление любви, а не наоборот.

Профессиональными родителями будут не врачи, а реальные семьи, которым будет поручено (и хорошо оплачено) воспитание детей. Такие семьи могли бы включать в себя несколько поколений, давая детям в них возможность учиться на разнообразных моделях взрослого поведения, как это было при старом фермерском укладе. При том, что взрослые получали бы плату за выполнение родительских обязанностей, такие семьи были бы избавлены от необходимости периодически переезжать с места на место вследствие рода занятий. По мере «выпуска» одних, такие семьи принимали бы других детей, так что возрастная сегрегация была бы сведена к минимуму.

Так, газеты будущего могли бы помещать объявления, обращенные к молодым женатым парам: «Почему родители должны себя связывать? Позвольте воспитывать вашего ребенка ответственным и преуспевающим взрослым. Категория А профессиональной семьи предлагает: папа 39 лет, мама 36, бабушка 67. Дядя и тетя, 30 лет, живущие по месту работы, заняты неполный рабочий день в местной службе. Число детей - от одного до четырех, 6-8 лет. Выверенная диета превосходит установленные стандарты. Все взрослые ручаются за развитие ребенка и умение обращаться с ним. Био-родителям предоставляется возможность часто посещать детей. Контактный телефон приводится ниже. Ребенок может проводить летние каникулы с био-родителями. Поощряемые религия, искусство, музыка специально оговариваются. Минимальный контракт - 5 лет. .Подробности почтой».

«Действительные» или «био-родители», как гласит реклама, теперь могли бы исполнять роль заинтересованных крестных, то есть дружественных и полезных посторонних. Таким образом, общество могло бы вырабатывать большое разнообразие генетических типов, переложив заботу о детях на группы пап и мам, хорошо подготовленных и интеллектуально, и эмоционально для воспитания малышей.

КОММУНЫ И ГОМОСЕКСУАЛЬНЫЕ ПАПЫ

Весьма необычной альтернативой представляется коммунальная семья. Так как быстротечность увеличивает одиночество и отчуждение в обществе, мы можем ожидать экспериментов с различными формами группового брака. Объединение нескольких взрослых и детей в одну «семью» обеспечивает им некий вид страхования от изоляции. Даже если один или два члена семьи уходят, другие не остаются одиноки. Возникающие коммуны создаются по образцу описанных психологом Б. Ф. Скиннером в «Уолден Два» и писателем Робертом Риммером в «Хэрэд Эксперимент и Проект 31». В последнем из названных произведений Риммер серьезно предлагает узаконить «корпоративную семью», в которой от трех до шести взрослых носят одну фамилию, живут и воспитывают детей в коммуне, и юридически ее оформить, чтобы получить определенную экономическую и налоговую выгоду^xlix.

Согласно некоторым обозревателям, в Америке существуют уже сотни известных и скрытых коммун. Отнюдь не все они состоят из молодых людей или хиппи. Некоторые организованы со специфическими целями - подобная группа спокойно занималась финансовыми операциями с тремя колледжами Восточного Побережья: она брала на себя заботу о рекомендованных колледжем первокурсниках, помогая им ориентироваться в университетской жизни. Цели могут быть социальными, религиозными, политическими, и даже развлекательными. Так, вскоре мы увидим коммунальные семьи серфингистов на пляжах Калифорнии и Южной Франции, если они уже не появились. Мы увидим появление коммун, основанных на политических доктринах или религиозной вере. В Дании законопроект о легализации групповых браков передан на рассмотрение в Folketing (Парламент). Несмотря на это, утверждение его не близко, однако сам факт передачи его на рассмотрение является многозначительным символом перемен.

В Чикаго 250 взрослых и детей уже живут вместе в «семье монашеского типа» под покровительством новой, быстро выросшей религиозной организации - Всемирного Общества. Все они живут в одном доме, готовят пищу и едят вместе, ходят в церковь и заботятся о детях в коммуне, а свои доходы вкладывают в общий фонд. Самое меньшее 60 000 человек уже взяли направление «ВО», и подобные ей коммуны начинают появляются в Атланте, Бостоне, Лос-Анжелесе и других городах. «Возник мир нового типа, - говорит профессор Джозеф У. Мэтеус, лидер Всемирного Общества, - но люди по-прежнему действуют в старых границах. Мы стремимся перевоспитать людей и дать им инструменты для строительства нового социального контекста»^l.

Все же другой тип семейного блока, который, вероятно, завоюет в будущем сторонников, может быть назван «гериатрической коммуной» - группа тесно связанных между собой людей, тянущихся друг к другу в поисках общения и помощи. Свободные от производственной структуры, которая создает вынужденное непостоянство, они будут селиться на одном месте, собираться, создавать общие фонды, совместно нанимать домашнюю прислугу или няньку и продлевать - в определенных пределах - «годы своей жизни». Коммунализм быстро распространяется, несмотря на большую, чем когда-либо географическую и социальную изменчивость, порождая толчок к супериндустриализму. Это предполагает группы людей, которые «остаются неподвижными». По этой причине коммунальные эксперименты будут в первую очередь распространяться в обществе среди тех, кто свободен от промышленной дисциплины ушедших на пенсию жителей, молодежи, людей без определенных занятий, студентов, также как среди людей свободных профессий и людей техники. Позднее коммунализм станет осуществим для большего числа людей, благодаря установке в домах компьютерной и теле-связи, когда развитие передовых технологических и информационных систем сделает это доступным людям различных профессий.

Однако, мы также будем наблюдать еще больше семейных блоков, состоящих из неженатых взрослых и одного или более детей. Также не все эти взрослые будут женщинами. Уже сейчас в некоторых местах неженатые мужчины могут усыновлять детей. В 1965 году в Орегоне, например, тридцативосьмилетний музыкант Тони Пиацца стал первым неженатым мужчиной в штате и, возможно, во всех Соединенных Штатах, получившим право усыновить ребенка. Судьи также более охотно предоставляют опеку разведенным отцам. В Лондоне фотограф Мишель Купер, который женился в двадцать лет и вскоре после этого развелся, получив право воспитывать своего маленького сына, выражал интерес к усыновлению и других детей. Заметив, что он очень не хочет жениться, но очень любит детей, Купер задумчиво произнес: «Я хотел бы, чтоб ты просто мог попросить красивую женщину иметь детей для тебя. Или любую женщину, тебе понравившуюся, или ту, в которой тебя что-то восхитило. Идеально, я бы хотел иметь дом, наполненный детьми - любого возраста, пола и цвета кожи». Романтик? Немужественный? Может быть. Все же подобное отношение к этому вопросу будет широко владеть мужчинами будущего.

Есть два обстоятельства, даже сейчас затрагивающих культуру, готовящих ее к приятию идеи воспитания ребенка мужчиной. Во-первых, подходящие дети в избытке есть во многих местах. Так, в Калифорнии диктор, ведущий коммерческие программы, выкликает: «У нас есть много чудесных детей всех рас и национальностей, ждущих, чтобы принести любовь и счастье в здоровые семьи... Посетите Комитет по Усыновлению Лос-Анжелесского округа!» В то же время средства массовой информации, не сговариваясь, совместно пришли к заключению, что мужчины, воспитывающие детей, вызывают особый интерес у публики. Особенно популярные телевизионные спектакли в последнее время зачаровывали зрителей семьями без женщин, в которых мужчины мыли полы, готовили еду и, что наиболее важно, воспитывали детей. «Мой третий сын», «Стрелок», «Процветание» и «Папа-холостяк» - вот четыре примера.

Так как гомосексуализм становится более социально приемлемым, чем раньше, мы можем вскоре увидеть семьи, основанные на гомосексуальных «браках», с партнерами, усыновляющими детей. Будут ли эти дети того же пола или противоположного, остается только предполагать. Но быстрота, с которой гомосексуализм обретает респектабельность в технообществах, определенно свидетельствует об этом направлении. В Голландии недавно католический священник «женил» двух гомосексуалистов, объясняя критикам, что «они верующие и заслуживают того, чтобы им помогали». Англия переработала существующее законодательство; гомосексуальные связи между добровольно соглашающимися на это взрослыми людьми не считаются больше преступлением^li. И в Соединенных Штатах на собрании священников англиканской церкви было открыто заявлено, что гомосексуализм может, при определенных обстоятельствах, быть признан «целесообразным». Может также наступить день, когда суд решит, что пара устойчивых, хорошо образованных гомосексуалистов могут стать хорошими «родителями».

Мы также сможем увидеть постепенное ослабление запретов на полигамию. Полигамные семьи даже сейчас распространены в «нормальном» обществе более широко, чем обычно думают. Писатель Бен Мерсон после посещения нескольких таких семей в Юте, где полигамия все еще считается неотъемлемой частью мировоззрения фундаменталистов-мормонов, приблизительно подсчитал, что в Соединенных Штатах существует около 30000 людей, живущих в нелегальных семейных блоках такого типа. В то время как сексуальные отношения ослабляются, а имущественные права становятся менее важными по причине растущего изобилия, социальную репрессию полигамии нельзя рассматривать как разумную. Это изменение может быть вызвано предельным непостоянством, которое заставляет людей проводить значительную часть времени вне дома. Фантазия старого мужчины из «Капитанского рая» может стать реальностью, хотя и возможно, что при таких обстоятельствах оставленные жены потребуют внебрачных сексуальных прав. Вчерашний «капитан» мог с трудом предположить эту возможность. Завтрашний может ощутить ее повсюду и совершенно по-разному.

Сейчас у нас появилась еще одна форма семьи, новый воспитывающий детей блок, который я называю «совокупная семья» - семья, основанная на взаимоотношениях между разведенными и неженатыми парами, в которой все дети являются частью «одной большой семьи». Но несмотря на то, что социологи все еще мало обращают внимание на этот феномен, он уже так широко распространен, что послужил основой для веселого сюжета нового комедийного фильма «Развод по-американски». Мы можем предположить, что в последующие десятилетия совокупные семьи приобретут большее значение.

Бездетные браки, профессиональное родительство, послепенсионное воспитание детей, корпоративные семьи, коммуны, гериатрические групповые браки, гомосексуальные семейные блоки, многоженство - вот те несколько семейных форм и практик, с которыми вводящее новшества меньшинство будет экспериментировать в последующие десятилетия. Однако не все мы будем готовы участвовать в таких экспериментах. Кто будет представлять большинство?

У ЛЮБВИ НЕТ ШАНСОВ

Меньшинство экспериментирует; большинство придерживается старых форм. Это позволяет с уверенностью утверждать, что огромное количество людей откажется отбросить традиционные представления о браке или отказаться от привычных форм семьи. Они, несомненно, будут продолжать искать счастья в пределах ортодоксальных форм. Но даже они будут вынуждены в конечном счете произвести какие-либо перемены, хотя шансов на удачу может оказаться потрясающе мало.

Ортодоксальная форма предполагает, что два молодых человека «найдут» друг друга и поженятся. Она предполагает, что две личности будут совершенствоваться в течение лет, более или менее в тандеме, так что они будут продолжать удовлетворять потребности друг друга. И далее предполагается, что этот процесс будет продолжаться «пока смерть не разлучит нас».

Эти стереотипы глубоко заложены в основание нашей культуры. Теперь жениться по какой-либо причине, кроме любви, как это было когда-то, считается неприемлемым. Любовь, имевшая второстепенное значение для семьи, является теперь основным ее оправданием. Действительно, стремление к любви в семейной жизни становится для многих целью самой жизни.

Любовь, однако, определяется в рамках этого понятия как совместное развитие. Оно кажется красивой ловушкой дополнительных потребностей, вытекающих одна из другой, удовлетворяющей потребность в любви и порождающей чувства тепла, нежности и преданности. Несчастные мужья часто жалуются, что, достигнув определенного социального, образовательного или интеллектуального уровня развития, жены «бросают их». Супруги в удачных браках «развиваются вместе».

Эта теория «параллельного развития» любви находит поддержку у брачных адвокатов, психологов и социологов. Так, говорит социолог Нельсон Фут, специалист по семье, особенность взаимоотношений между мужем и женой зависит от «степени сочетания их уровней отличного, но сопоставимого развития»^lii.

Если любовь является результатом совместного роста, и мы определяем, удачен ли брак, по степени сочетания уровней развития, это позволяет сделать ясный и угрожающий прогноз будущего.

Это показывает, что даже в сравнительно инертном обществе это математическое неравенство грозно оборачивается против любой пары, добивающейся идеала параллельного роста. Это неравенство, несомненно, еще более осложняет успех, когда скорость изменения в обществе повышается, как это происходит теперь. В быстро движущемся обществе, в котором многие вещи изменяются не однажды, а неоднократно, в котором муж перемещается вверх и вниз по экономической и социальной лестнице, в котором семья оказывается снова и снова оторванной от дома, в котором люди отдаляются от своих родителей, отдаляются от источника религии и от традиционных ценностей, было бы почти удивительно, если бы развитие двоих людей происходило с одинаковой скоростью.

Если, одновременно с этим, средняя продолжительность жизни увеличится, скажем, с пятидесяти лет до семидесяти, таким образом удлиняя срок, в течение которого совершается этот акробатически виртуозный подвиг согласованного развития, шансы на успех станут абсолютно ничтожными. Так, Нельсон Фут сдержанно пишет: «Ожидать от брака, что он будет длиться неопределенно долго в современных условиях, значит ожидать слишком многого». Требовать от любви, чтобы она длилась вечно,— значит ожидать даже большего. Быстротечность и новизна объединились в союзе против этого.

ВРЕМЕННЫЙ БРАК

Это - то изменение в статистическом перевесе против любви, которым объясняется высокий процент разводов и раздельной жизни супругов в большинстве технообществ. Более высокий коэффициент изменения и большая продолжительность жизни увеличивают этот перевес. Что-то раскалывается.

Фактически, конечно, что-то уже раскололось, а именно старая приверженность неизменности. Миллионы мужчин и женщин сейчас принимают то, что они считают благоразумной и консервативной стратегией. Не выбирая из несколько непривычного разнообразия форм семьи, они предпочитают жениться традиционно, они пытаются сделать это «работой», и тогда, когда отношения между партнерами перестают их устраивать, они разводятся или перестают жить вместе. Большинство из них начинает искать нового партнера, чей уровень развития на тот момент соответствует их собственному.

Поскольку человеческие отношения становятся более недолговечными и модульными, погоня за любовью становится, пожалуй, более бешеной. Но это только временные надежды на изменение. Так как обычный брак оказывается все менее и менее способным гарантировать пожизненную любовь, мы можем ожидать открытого одобрения временных браков. Вместо женитьбы «только смерть нас разлучит», пары будут вступать в брак, зная, в отличие от первого случая, что отношения могут оказаться недолгими. Они будут знать также, что когда пути мужа и жены разойдутся, когда появится слишком большое несоответствие в уровнях развития, они могут предложить друг другу расстаться без потрясения или затруднения, возможно, даже без той боли, которая сегодня сопровождает развод. И когда будет представляться возможность, они будут жениться снова... и снова... и снова.

Последовательный брак - модель следующих один за другим временных браков - скроен по заказу Века Быстротечности, в котором продолжительность всех взаимоотношений человека, всех его связей с окружающей средой сократилась. Он является естественным, неизбежным результатом социального порядка, при котором автомобили сдаются в аренду, куклы отдаются в счет покупки новых, а одежда выбрасывается после одноразового использования. Это основное направление завтрашней модели брака.

В некотором смысле, последовательный брак уже является самой непостигаемой тайной семьи технообществ. По словам профессора Джесси Бернард, всемирно известного социолога, «многократные браки сегодня более распространены в нашем обществе, чем в обществах, которые разрешают многобрачие - главное различие заключается в том, что мы институциализировали многократные браки как серийные или последовательные, а не как одновременные». Вступление в новый брак уже настолько распространенная практика, что почти каждый четвертый жених в Америке был перед алтарем прежде.

Это настолько распространено, что один служащий IBM сообщает о пикантном случае с разведенной женщиной, которая, заполняя заявление на работу, остановилась, когда дошла до вопроса о семейном положении. Она покусала карандаш, раздумывая минуту, затем написала: «Не вступившая в новый брак».

Быстротечность неизбежно влияет на долгие ожидания, с которыми люди подходят к новым ситуациям. В то время, как они могут тосковать о постоянных отношениях, какой-то внутренний голос подсказывает им, что это является все более и более невероятной роскошью.

Даже молодые люди, которые наиболее пылко добиваются участия, глубокой причастности к людям и делам, осознают силу стремления к быстротечности. Послушайте, например, молодую черную американку, рабочую, имеющую гражданские права. Она описывает свое отношение ко времени и браку: «В белом мире брак всегда объявляется «концом» - как в голливудском фильме. Это не по мне. Я не могу представить себя обещающей посвятить кому-то всю свою жизнь. Я могу хотеть вступить в брак сейчас, но что будет через год? Это - не неуважение к институту [брака], но самое глубокое уважение. В Движении за гражданские права у вас должно быть ощущение временного - делания чего-то так хорошо, как вы можете, пока это продолжается. В традиционных отношениях время - тюрьма»^liii.

Такие убеждения будут разделять не только молодые, меньшинство или политически активные. Они охватят нации, как новизна, хлынут потоком в общество и воспламенят его, так как уровень быстротечности поднимется еще выше. И наряду с этим произойдет резкое увеличение числа временных - затем последовательных - браков.

Эта идея ярко резюмирована шведским журналом Svensk Damtidning, который взял интервью у некоторых ведущих шведских социологов, юристов и других специалистов о будущем взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Он представил полученные данные в пяти фотографиях. На них была показана одна и та же красивая невеста, несомая через порог пять раз - пятью различными женихами^liv.

ТРАЕКТОРИИ БРАКА

Поскольку последовательные браки станут более распространенными, мы начнем характеризовать людей не по их существующему семейному положению, но по их брачной карьере или «траектории». Эта траектория будет зависеть от решений, которые они примут в поворотные моменты их жизни.

Для большинства людей первый такой момент наступает в молодости, когда они вступают в «пробный брак». Даже сейчас многие молодые люди Соединенных Штатов и Европы проводят эксперимент с испытательным браком, с пользой или без от этой церемонии. Солиднейшие университеты Соединенных Штатов начинают смотреть сквозь пальцы на практику совместного ведения домашнего хозяйства среди их студентов. Принятие пробного брака возрастает даже среди некоторых религиозных философов. Так, мы слышим, что Зигфрид Кейл, немецкий богослов из Марбургского университета, настоятельно рекомендует то, что он называет «осознанным предварительным браком». В Канаде отец Жак Лазюр открыто предложил «испытательный брак» от трех до восемнадцати месяцев^lv.

В прошлом социальное давление и недостаток денег сводили экспериментирование с пробным браком почти к нулю. В будущем обе эти ограничивающие силы исчезнут. Пробный брак будет первым шагом в последовательных брачных «карьерах», которых добиваются миллионы.

Второй критический жизненный момент для людей будущего наступит, когда пробный брак закончится. В этот момент пары могут оформить свои отношения и продолжать жить вместе. Или они могут прекратить их и искать новых партнеров, В любом случае они окажутся перед несколькими альтернативами. Они могут предпочесть остаться бездетными. Они могут выбрать: иметь, усыновить или «купить» одного или большее количество детей. Они могут решить, воспитывать этих детей самостоятельно или отдать их на воспитание профессиональным родителям. Такие решения будут приняты, в общем, в возрасте двадцати с небольшим - возрасте, к которому многие молодые люди будут уже состоять в их вторых браках.

Третий существенный поворотный момент в брачной карьере наступит, как это происходит сегодня, когда дети наконец оставят дом. Конец «родительства» оказывается мучительным для многих, особенно для женщин, которые после отделения детей не находят для себя raison d’etre. Даже сегодня разводы являются следствием неспособности пары адаптироваться к этому травматическому перерыву в целостности.

Для более традиционных пар завтрашнего дня, которые решат воспитывать своих собственных детей в освященном веками стиле, этот период будет особенно болезненным. Он, однако, будет наступать раньше. Молодые люди сегодня покидают дом раньше, чем поколение назад. Но завтра, вероятно, это будет происходить еще раньше, чем сегодня. Массы юношей будут уходить, вступая или не вступая в пробный брак, в среднем в 12-19 лет. Так, мы можем ожидать, что между двадцатью и тридцатью и после тридцати будет наступать следующая важная контрольная точка в брачной карьере миллионов. Многие в тот момент вступят в свой третий брак.

Этот третий брак, соединяющий двух людей, вполне может стать самым длинным непрерывным периодом супружества в их жизни - от, скажем, сорока лет до смерти одного из партнеров. Этот брак, фактически, может оказаться единственным «реальным» браком, основанным на истинно прочных брачных отношениях. В течение этого времени два созревших человека, возможно, с хорошо согласованными интересами и дополнительными психологическими потребностями, а также с сознанием существующих сопоставимых уровней индивидуального развития, будут способны смотреть в будущее их взаимоотношений, обещающих быть прочными.

Однако не все эти браки будут продолжать существовать до смерти одного из партнеров, семья еще может оказаться перед четвертой точкой кризиса. Этот кризис будет наступать, как это происходит сейчас со многими, когда один или оба партнера увольняются с работы. Резкое изменение в распорядке дня, вызванное этим обстоятельством, создает большое напряжение для пары. Некоторые пары будут продолжать жить вместе и после выхода семьи на пенсию, используя этот момент, чтобы приступить к воспитанию детей. Это может заполнить тот вакуум, с которым сталкиваются столь многие пары после завершения их профессиональной жизни. (Сегодня многие женщины идут работать, когда они заканчивают воспитание детей; завтра многие изменят эту модель на прямо противоположную: сначала работа, потом воспитание детей.) Другие пары будут преодолевать кризис выхода на пенсию другими способами, вместе формируя новые привычки, интересы и деятельность. Однако некоторые будут находить этот переходный период слишком трудным и будут просто порывать отношения и входить в прослойку «промежуточных» - изменчивый резерв временно неженатых людей.

Конечно, будут немногие, кто благодаря удаче, личной ловкости и высокому интеллекту найдет возможность сделать долго длящиеся моногамные браки действующими. Некоторые достигнут цели, как они поступают и сегодня, женившись, чтоб жить вместе, и обретя долговременную любовь и привязанность. Все же другие потерпят неудачу, пытаясь сделать длительными даже последовательные браки. Так, некоторые будут пробовать сменить двух или даже трех партнеров в течение, скажем, последнего этапа брака. Среднее число браков per capita будет возрастать - медленно, но неустанно.

Наибольшее количество людей, вероятно, будет двигаться дальше в этой прогрессии, вступая в один «традиционный» брак за другим. Но в обществе с широко распространенным семейным экспериментированием более смелые или отчаявшиеся будут также совершать пробные набеги на менее общепринятые устройства, возможно, экспериментируя в некотором смысле с коммунальной жизнью или самостоятельно воспитывая ребенка. Прямым результатом будет изобилие вариантов брачных траекторий, которые люди будут создавать, более широкий выбор моделей жизни, возможностей для нового опыта. Некоторые модели будут более простыми, чем другие. Но временные браки станут общепринятой особенностью, а возможно, и доминантной особенностью семейной жизни в будущем.

ТРЕБОВАНИЯ СВОБОДЫ

Мир, в котором временный брак является более предпочтительным, чем постоянный, в котором семейные устройства разнообразны я красочны, в котором гомосексуалисты могут быть приемлемыми родителями и отставники начинают воспитывать детей - такой мир сильно отличается от того, в котором мы существуем. Сегодня все мальчики и девочки надеются обрести родителей на всю жизнь. В завтрашнем мире быть одному не будет преступлением. Никто не будет заставлять пары оставаться в браке, который исчерпал себя, как это пока происходит сегодня. Развод будет происходить легко, как только будет принято важное решение, касающееся детей. Фактически, само введение профессионального родительства могло бы увеличить волну разводов путем облегчения взрослым их родительской ответственности без необходимости оставаться в клетке ненавистного брака. Под давлением этих внешних изменений вместе будут оставаться только те, кто хочет оставаться вместе, те, кого брак действительно удовлетворяет - короче говоря, те, кто влюблен.

Мы также, вероятно, увидим при этой свободной, более разнообразной семейной системе намного больше браков, заключенных между партнерами различного возраста. Старый мужчина женится на молодой девушке, и наоборот. Будут иметь значение не возрастные категории, а совпадение ценностей и интересов, более того, уровней индивидуального развития. Иначе говоря, партнеров будет интересовать не возраст, а уровень.

Дети в этом супериндустриальном обществе будут пополнять постоянно увеличивающийся круг, который может быть назван «полуродные» - целый клан мальчиков и девочек, рожденных от разных родителей. Такие «совокупные» семьи будут интересны для проведения научных наблюдений. Сегодня полуродные братья и сестры могут оказаться похожими на кузенов. Они могут помогать друг другу профессионально или по мере необходимости. Но они также принесут в общество новые проблемы. Например, могут ли полуродные брат и сестра жениться друг на друге?

Конечно, в целом, взаимоотношение ребенка с семьей будет значительно изменено. Исключением, возможно, будут коммунальные группировки, где семьи будут тратить последние силы, чтобы передать ценности более молодому поколению. Это будет дальнейшим увеличением скорости изменения и усиления проблем, сопутствующих этому.

За всеми этими изменениями неясно вырисовывается и даже, на первый взгляд, уменьшает их значительность что-то более неуловимое. Редко обсуждаемым является скрытый ритм в человеческих отношениях, который до сих пор служил одним из факторов, стабилизирующих силы в обществе: семейный цикл.

Мы начинаем как дети; мы становимся зрелыми; мы покидаем родительское гнездо; мы рождаем детей, которые, точно также, растут, уходят и начинают весь процесс заново. Этот цикл действует так долго, так автоматически и с такой неизменной регулярностью, что люди принимают его как должное. Это часть человеческого ландшафта. Задолго до достижения половой зрелости наши дети узнают о роли, которую им полагается играть для поддержания этого великого цикла. Эта предсказанная последовательность семейных событий дана всем людям, любого клана или общества, вместе с чувством непрерывности, положения во временной системе вещей. Семейный цикл является одной из сохраняющих здравый смысл констант в человеческом существовании.

В настоящее время этот цикл является ускоренным. Мы растем быстрее, быстрее покидаем дом, быстрее женимся, быстрее заводим детей. Мы рожаем их через меньшие промежутки времени, буквально друг за другом, тем самым быстрее завершаем период родительства. Говоря словами доктора Бернайса Ньюгартена, специалиста по развитию семьи из Чикагского Университета: «Существует тенденция к более быстрому ритму событий через большее количество семейных циклов»^lvi.

Но если индустриализм, с его более быстрым темпом жизни, ускорил семейный цикл, то супериндустриализм теперь грозит уничтожить его вовсе. С фантазиями, порожденными учеными и пробивающимися в реальность, с красочными семейными экспериментами, которые будет осуществлять меньшинство, с развитием таких институтов, как профессиональное родительство, с ускорением движения к временному и серийному браку мы не только будем проходить цикл более стремительно, мы внесем нерегулярность, беспокойство, непредсказуемость - словом, новизну - в то, что было так же регулярно и обязательно, как время года.

Когда «мать» может сократить процесс рождения до короткого посещения магазина, где продаются эмбрионы, когда путем перемещения эмбриона из чрева в чрево мы можем сломать даже старую истину, что вынашивание ребенка занимает девять месяцев, ребенок вырастет в мире, в котором семейный цикл, когда-то плавный и уверенный, будет неритмичным и толчкообразным. Еще один решающий стабилизатор будет уничтожен вместе с крушением всего старого порядка, будет разрушен еще один оплот здравомыслия.

Нет, конечно, ничего неизбежного в развитии, прослеженном на предыдущих страницах. В наших силах производить изменения. Мы можем выбрать то или иное будущее. Но мы не можем, однако, изменить прошлое. В наших семейных формах, так же как в нашей экономике, науке, технологии и социальных отношениях, мы будем вынуждены иметь дело с новым.

Супериндустриальная революция освободит людей от огромного количества варварства, которое неудержимо растет, варварства, связанного с отсутствием выбора семейных моделей в прошлом и настоящем. Она коснется каждого уровня свободы, до сих пор неизвестного. Но это будет слишком высокая цена за эту свободу.

В то время как мы устремляемся в завтра, миллионы обычных мужчин и женщин будут сталкиваться лицом к лицу с такими незнакомыми, неиспытанными, наполненными эмоциями выборами, что их прошлый опыт почти не сможет предложить им здравого решения. В их семейных связях, как и во всех других аспектах их жизни, они будут вынуждены справляться не только с быстротечностью, но также и с дополнительной проблемой новизны.

Таким образом, в обоих вопросах, общем и частном: в большинстве общественных конфликтов и в большинстве частных обстоятельств - равновесие между рутиной и не-рутиной, предсказуемым и непредсказуемым, известным и неизвестным будет нарушено. Коэффициент новизны вырастет. В такой среде, быстроизменяющейся и незнакомой, мы будем вынуждены, так как мы идем своим жизненным путем, сделать собственный выбор из множества различных возможностей. Разнообразие - третья, определяющая, черта завтрашнего дня, которую мы должны рассмотреть. Именно окончательная конвергенция трех факторов - быстротечности, новизны и разнообразия определяет стадию исторического кризиса адаптации и предмет этой книги - шок будущего.

*В главную Мидвестскую больницу недавно в середине ночи поступил пациент в очень тяжелом состоянии. Он сильно икал по 60 раз в минуту. Пациент, как оказалось, был владельцем пейсмекера. Ординатор понял, что произошло: провод пейсмекера, вместо того чтобы стимулировать сердце, высвободился и застрял в диафрагме. Эти электрические толчки были причиной икоты. Быстро действуя, ординатор ввел иглу в грудную клетку пациента около пейсмекера, зацепил провод иглой и заземлил его. Икота прекратилась, что дало возможность врачам переместить неправильно расположенный провод. Предвкушение завтрашней медицины?

*Это порождает массу забавных, полусерьезных проблем взаимоотношений людей и машин, включая эмоциональные и даже сексуальные отношения. Профессор Блок из Корнелла предполагает, что до сексуальных взаимоотношений человека и машины не так уж далеко. Подчеркивая, что люди часто проявляют эмоциональные привязанности к машинам, он говорит о том, что нам придется уделять внимание "этическим" вопросам, которые будут возникать из нашего общения с "этими объектами внимания и страсти". Серьезное рассмотрение этих проблем вы найдете в статье Роланда Рассетти в Британском "Журнале философии науки", 18 (1967), с. 39-51.

iО подводной добыче руды и Списсе см. The New York Times, 17 июля, 1966; «Притяжение затерянного мира» в Kaiser Aluminium News, # 2, 1966; и «Взаимосвязь технологии и стоимости» Т. Дж. Гордона в [131, pp. 167-169]. См. также: «Аквакультуру» Джона Бардэса, Science, 13 сентября, 1968, сс. 1098-1106. Данные о мировой рыбной промышленности можно найти в [130, р. 43].

iiДоктор Вальтер Орр Робертс цитируется из его статьи «Наука - источник нашей неудовлетворенности» в Space Digest, июнь 1967, с. 78.

iiiЗаявление Американского Метеорологического Общества - из статьи «Предсказание: метеоролог в небе» в Time, 29 июля, 1966, с. 18. см. также: «Изменение погоды» Гордона Дж. Ф. МакДональда в Science Journal, январь 1968, с. 39.

ivЧапек, см. [271].

vИспользование рыб и дельфинов описано в различных изданиях Центра изучения основных факторов открытия новых технологий. См. особенно # 32, июнь 1965; # 33, август - сентябрь 1965; и # 35, январь 1966.

viДанные об общении человека и дельфина, см. [294] и последующие работы Лилли.

viiТомсон о животных: [175, р. 125].

viiiЦитата из Кларка по [137, р. 24].

ixЗнаменитый эксперимент Дельгадо популярно резюмирован в Science Digest, август 1965, с. 38. См. его книгу: [257].

xДжонсон цитируется из его статьи «Перспективы индустриальной микробиологии» в Impact, т. XVII, # 3. В качестве превосходного нетехнического введения в микробиологию см. также: «Живые химические фабрики» Роберта К. Финна и Виктора X. Эдвардса в Engineering, Корнелльский университетский журнал, зима 1968, вып. 2.

xiТиселиус цитируется из его интервью с автором.

xiiФурастье цитируется по [78, р. 17].

xiiiИнформация о клонах получена из «Экспериментальной генетики и эволюции человека» Джошуа Ледерберга, отпечатанной на мимеографе статьи. Отделение генетики, Медицинская школа Стэнфордского Университета, и из авторского интервью с Ледербергом.

xivРабота Хэфиза и Петрасси описана в статьях «На передовых рубежах медицины». Life, 10 сентября, 1965, и «Новый человек - что ему будет нравиться?». Life, 1 октября, 1965.

xvКавейн и его «голубые люди» описаны в Medicine at Work, т. 6, # 4.

xviГордон цитируется по [149, р. 34].

xviiЗамечания о генетической архитектуре Уильяма Тенна из «Плейбой-панорамы - 1984 и далее» Playboy, июль 1963, с. 36.

xviiiХолдан и Ледерберг цитируются по [177, pp. 354, 362].

xixРемарки Синшеймера из его речи «Конец начала на конференции, посвященной 75-летней годовщине Калифорнийского технологического института.

xxО вероятности различных ужасов, доктор Хочкисс цитируется из Science Digest, октябрь 1965, с. 7; полемика между Нейфахом и Петропавловским описана в «Призраке генетической гонки вооружений» Виктора Зорза в Guardian Weekly, 13 декабря, 1969, с. 6.

xxiДоклад Russell Sage Foundation, 1967-68, сс. 13, 15.

xxiiЛедерберг цитируется здесь по его интервью с автором.

xxiiiПрофессор Кеннеди цитируется по [136, р. 204].

xxivПикеринг цитируется из его «Размышлений о научных исследованиях и будущем медицины», в Science, 22 июля, 1966, с. 442.

xxvРазнообразные материалы о роботах взяты частично из интервью с X. Д. Блоком и его статей, включая статьи «Бионика и роботы» в Engineering, Корнелльский университетский журнал, зима 1968; и «Восприятие: О функциональной модели I» в Reviews of Modern Physics, т. 34, # I, cc. 123-135. См. также: «Психология роботов» Генри Блока и Герберта Гинзбурга в Psychology Today, апрель 1968, cc. 50-55.

xxviО полемике по поводу компьютерных шахмат см. Алхимия и искусственный интеллект» Герберта Л. Дрейфуса, статья «Рэнд», С-3244, «Рэнд» Корпорация, Санта Моника, Калифорния, 1964, и SICART Newsletter Ассоциации компьютерной техники, октябрь и декабрь 1967.

xxviiДополнительно о кибернетической медицине см. [285, р. 281].

xxviiiГордон цитируется по [149, р. 170].

xxixПейдж цитируется по [285, р. 282]. Данные «Рэнд» можно найти в [155, рр. 56-57].

xxxЦитаты из доктора Уайта и Массопуста взяты из «Мертвого тела и живого мозга» Орианы Фолласи в Look, 28 ноября, 1967, с. 99.

xxxiИздатель о телефоне и освещение в печати братьев Райт описаны в [162, р. 11].

xxxiiВьюком цитируется по [137, р. 2].

xxxiiiО неосуществимости автомобиля упоминается в [97, р. 177].

xxxivРезерфорд обсуждается в [306, р. 34].

xxxvДемби цитируется из интервью с автором.

xxxviНачинание Британской авиатранспортной компании (ВТА) описано в The New York Times, 13 и 16 сентября, 1969.

xxxvii«Хон» описана в Scandinavian Times, август-сентябрь, 1966. Автор посетил Modema Museet летом 1966 и сам «знает по опыту» это зрелище.

xxxviiiСеребрем: автор одел прозрачный костюм на открытии вечера. Серебрем описан в Village Voice, 7 ноября, 1968, cc. 10-11.

xxxixО случае выигрыша недели с полуобнаженной моделью сообщается в Sweden Now, апрель 1968, с. 6.

xlСсылка на Стэнфордский исследовательский институт взята из «О социальных и культурных структурах - 1975» Эли М. Брандеса и Арнольда Митчелла в [183, р. 172].

xliДанные о раннем развитии детей см. [166, pp. 39-40].

xliiЛандберг цитируется из [163, р. 295].

xliiiРемарки Вольфа из интервью с автором.

xlivО досуге как связующем семью см. [183, р. 7].

xlvГринберг цитируется из интервью с автором.

xlviЗамечания Вейцена из его статьи «Запрограммированный ребенок» в Mademoiselle, январь 1966, cc. 70-71.

xlviiОб экспериментах с «мультимышью» сообщается в The New York Times, 30 мая, 1968.

xlviiiМаргарет Мид о бездетности: из ее статьи «Жизненный цикл и его вариации: Распределение ролей» в [132, р. 872].

xlixРоманы Скиннера и Риммера см. [125], [126] и [328].

lРабота Всемирного Общества описана в The New York Times, 9 ноября, 1968.

liБританское постановление о сексуальных преступлениях стало законом 27 июля, 1967.

liiНельсон Фут цитируется в «Современной американской семье» Рубена Хилла в [109, pp. 93-94].

liiiО гражданских правах черных рабочих цитируется из «... Так как он черный, а я - белый» Элизабет Сатерлэнд в Mademoiselle, апрель 1967, с. 244.

livШведская статья из Svensk Damtidning, 9 ноября, 1965. 4 часть 5-и частной серии, называющейся «Woman '85».

lvКейл и Лазюр цитируются в «Пробном браке». Time, 14 апреля, 1967, с. 112.

lviНьюгартен цитируется из ее неопубликованной статьи «Изменение системы возрастного статуса». О раннем рождении ребенка см. также: [121, р. 68], [118, р. 33].