В начало

БИБЛИОГРАФИЯ

Часть V. ГРАНИЦЫ ПРИСПОСОБЛЯЕМОСТИ

Глава 15. ФУТУРОШОК: ФИЗИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ

Тысячелетия назад отступающие моря выбросили на сушу миллионы обитателей моря. Лишенные привычной среды, они погибали, задыхаясь и ловя каждый дополнительный момент вечности. Только немногие счастливцы, лучше других подготовленные к существованию в качестве амфибий, пережили шок перемен. Сегодня, как говорит социолог Лоренс Сам из Висконсинского Университета: «Мы проходим через стадию, такую же травматическую, как эволюция предшественников человека, выходящих из моря на сушу... Те, кто сможет адаптироваться, сделают это; те, кто не сможет, либо перейдут на какой-либо более низкий уровень развития, либо погибнут - выброшенные на берег».

Утверждение, что человек должен адаптироваться, кажется излишним. Он уже доказал, что представляет собой одну из наиболее адаптируемых жизненных форм. Он пережил экваториальное лето и антарктические зимы. Пережил Дахау и Воркуту. Он ходил по лунной поверхности. Такие достижения убеждают нас в том, что его адаптационные способности «бесконечны». Однако, нет ничего более далекого от истины, чем это убеждение. Несмотря на весь героизм и выдержку, человек остается «биологическим организмом», «биосистемой», а все подобные системы существуют внутри жестких границ. Температура, давление, поглощение теплоты, уровень содержания в воздухе кислорода и карбондиоксида - все это определяет объективные границы, за пределами которых человек не может действовать. Когда, например, мы отправляем человека в околоземное пространство, он бывает окружен микросредой, позволяющей поддерживать все жизненные процессы. Поэтому кажется очень странным, что когда мы отправляем человека в будущее, мы берем с собой только несколько болезненных ощущений для того, чтобы защитить его от шока перемен. Это все равно как если бы НАСА выбросил Армстронга и Алдрин в космос голыми.

Тезисом этой книги является утверждение, что существует некий лимит изменений, которые может вынести человеческий организм. При бесконечном увеличении изменений без соблюдения этих границ мы можем начать требовать от масс того, чего они не смогут вынести. Мы находимся под угрозой постановить их в такое положение, которое я называю шоком будущего.

Мы можем определять шок будущего как стрессовую ситуацию, одновременно физическую и психологическую, которая возникает из-за перегрузки человеческого организма, его физической адаптивной системы и тех механизмов, которые ответственны за принятие решений. Говоря более простым языком, футурошок является реакцией человеческого организма на перестимуляцию. У различных людей футурошок проявляется разными способами. Его симптомы также различаются в соответствии со стадией и интенсивностью заболевания. Подобные симптомы различаются широко - от беспамятной враждебности до благожелательной властности, от кажущегося бессмысленным зверства до физического заболевания, депрессии и апатии. Зачастую проявляются блуждающие всполохи заинтересованности в модернизации жизни, сопровождаемые попыткой «заползти в убежище» посредством социального, интеллектуального или эмоционального ухода. Люди чувствуют себя постоянно «подслушиваемыми» или утомленными, и отчаянно жаждут сократить количество необходимых решений.

Для того, чтобы понять этот синдром, мы должны привлечь такие отдельные области науки, как физиология, психология, теория коммуникаций, эндокринология и любые другие, которые изучают закономерности человеческой адаптации.

Наука об адаптации как таковая все еще практически отсутствует. Также нет никакого систематического перечня заболеваний, связанных с адаптацией. Тем не менее, очевидность настоящего предоставляет нам обилие дисциплин, делающих возможным уловить грубые выводы теории адаптации. Пока исследователи в этих областях игнорируют результаты работы друг друга, но их работа может быть прекрасно совмещена. Формируя особую и захватывающую систему, она предоставляет нам твердую поддержку концепции шока будущего.

ИЗМЕНЕНИЯ ЖИЗНИ И БОЛЕЗНЬ

Что фактически происходит с людьми, от которых требуют изменяться снова и снова? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны начать с тела, с самого физического организма, К счастью, серией потрясающих, но все еще не описанных в специальных изданиях экспериментов недавно удалось пролить свет на взаимоотношение перемен и физического здоровья.

Эти эксперименты представляют собой последние работы доктора Гарольда Дж. Вульфа в Корнелльском Медицинском Центре в Нью-Йорке. Вульф настойчиво подчеркивал, что здоровье индивидуума неразрывно связано с адаптационными требованиями, предъявляемыми к нему окружающей средой. Один из последователей Вульфа, доктор Лоренс Е. Хинкл, назвал это «экологией человека» и доказал, что заболевание может быть не только результатом воздействия на организм какого-то простого специфического вещества, вируса, но последствием влияния многих факторов, включая общую природу веществ, окружающих тело. Хинкл работал многие годы для того, чтобы доказать медикам важность факторов окружающей среды в медицинеⁱ.

Сегодня в связи с нарастающим шумом по поводу загрязнения воздуха и воды, урбанистического скопления и влияния других факторов все большее и большее количество людей, уполномоченных решать проблемы защиты окружающей среды, приходят к пониманию экологической закономерности, состоящей в том, что индивидуальные нужды должны рассматриваться как часть общей системы, и что здоровье каждого зависит от множества едва различимых личных факторов.

Другой коллега Вульфа, доктор Томас X. Холмс, который выдвинул идею влияния перемен самих по себе - не специфических новшеств, но общих изменений жизни личности выступил с идеей особенной важности одного из факторов окружающей среды. Работавший первоначально в Корнелле, Холмс сейчас в университете Вашингтонской Медицинской Школы с помощью молодого психиатра Ричарда Рейха создал потрясающий исследовательский прибор, названный Шкалой Единиц Жизненных Изменений. Это было устройство для измерения того количества изменений, который индивидуум испытал в заданный отрезок времени. Его разработка стала важным методологическим шагом вперед, позволившим впервые, хотя бы грубо, квалифицировать норму изменений в индивидуальной жизни.

Принимая во внимание то, что различные виды жизненных изменений сталкивают нас с различными силами, Холмс и Рейх начали с составления медицинского списка такого количества изменений, которое они только могли предположить. Развод, женитьба, переезд в новый дом подобные события различным образом на нас влияют. Более того, некоторые из них оказывают большее воздействие на нас, чем другие. Каникулярное путешествие, например, может представлять приятное разнообразие в повседневной жизни. Тем не менее, оно вряд ли может быть сопоставлено с воздействием, скажем, смерти родителя.

Холмс и Рейх затем предложили свой список жизненных перемен тысяче мужчин и женщин в различных жизненных ситуациях и опробовали его в Соединенных Штатах и Японии. Они попросили проставить очередность специфических событий в списке в соответствии со значением каждого события в жизни конкретного человека. Какие изменения требовали большего участия или более сложного решения? Какие были менее важными?

К удивлению экспериментаторов, оказалось, что между людьми существует взаимная договоренность по поводу того, какие изменения в их жизни требуют адаптационных усилий, а какие сравнительно неважно. Это соглашение о «плотности» разнообразных жизненных событий шире национальных и языковых барьеров.^* Люди склонны знать и договариваться о том, какие изменения считать более важными.

Учитывая эту информацию, Холмс и Рейх классифицировали типы жизненных изменений. Каждому пункту их списка была присвоена соответствующая категория, в зависимости от важности и количества набранных очков. Если смерть одного супруга оценивается в сто очков, то переезд в другой дом считается большинством людей за двадцать очков, а отдых за тринадцать. (Смерть супруга почти всегда рассматривается как наиболее влиятельное происшествие из всех, которые могут случиться с человеком при нормальном течении его жизни).

Теперь Холмс и Рейх были готовы к следующему этапу работы. Вооруженные Шкалой Жизненных Изменений, они могли спрашивать людей о действительных видах изменений в их жизни, имея возможность сравнить «насыщенность изменениями» какой-либо конкретной жизни по сравнению с другой. Благодаря изучению количества изменений в жизни одной личности, можем ли мы что-то узнать о влиянии различных изменений на здоровье?

Чтобы выяснить истину, Холмс, Рейх и другие исследователи составили «счет жизненных изменений» тысяч индивидуумов и начали лабораторные исследования по сравнению этих изменений с историями болезни этих же самых людей. До этого никогда не было подобной детализированной базы данных образцов изменений в личной жизни. И редко результаты экспериментов бывали менее двусмысленными. В США и Японии среди гражданских лиц и работников спецслужб, среди беременных женщин и семей страдающих лейкемией, среди школьников-спортсменов и людей, уже ушедших на покой, присутствовал один и тот же сценарий: люди, в чьей жизни произошли крупные изменения, скорее всего были склонны заболеть в последующий год. У них было больше шансов для этого, чем у прочих их знакомых. Таким образом, впервые в столь впечатляющей форме было сделано открытие, что скорость изменений личной жизни человека, его темп жизни, вплотную связаны с состоянием его здоровьяⁱⁱ.

«Результаты были настолько захватывающими, - говорит доктор Холмс, - что сначала мы не осмеливались их публиковать. Мы не публиковали наши выводы до 1967 года».

С тех пор Шкала и Вопросник Жизненных Изменений применялись ко множеству разнообразных групп - от безработных черных в Оттсе до морских офицеров. В каждом случае взаимосвязь между изменением и болезнью сохранялась. Было установлено, что «изменения жизненного стиля», которые требуют и регулирования, и копирования, находятся в определенном соотношении с болезнью - вне зависимости от того, происходили эти изменения под прямым контролем индивидуума и были ли они желательны. Более того, чем выше степень жизненного изменения, тем больше риск того, что болезнь окажется серьезной. Это правило так верно, что становится возможным посредством изучения жизненных изменений предсказать уровень заболеваемости разных популяций.

Например, в августе 1967 г. Рэнсом Дж. Артур, глава Американского Морского Нейрохирургического Исследовательского Центра в Сан-Диего, и Ричард Рейх, ныне капитан в команде Артура, предсказали заболевания в группе из трех тысяч моряков. Доктор Артур и Рейх начали с распространения опросника жизненных изменений среди моряков трех крейсеров в Сан-Диего. Корабли были уже готовы к отплытию и намеревались пробыть в море приблизительно шесть месяцев каждый. В течение этого времени была возможность вести точные медицинские записи о каждом члене команды. Может ли информация об образце изменения в жизни человека сообщить нам заранее его предрасположенность к заболеванию в течение путешествия?

Каждого члена команды попросили сообщить, какие изменения произошли в его жизни в течение года, предшествующего плаванию. Этот вопросник охватывал необыкновенно широкий спектр тем. Например, он содержал вопрос о том, испытывал ли человек какие-либо существенные затруднения в общении с начальством за последние двенадцать месяцев. Спрашивалось о переменах в еде и привычках при отходе ко сну. Об изменениях в круге друзей, в одежде и формах отдыха. О количестве наблюдаемых изменений в социальной деятельности, в семейных взаимоотношениях, в финансовой ситуации. Испытывал ли человек большие или меньшие затруднения со своей родней со стороны жены (мужа)? Увеличилось ли количество разногласий с женой? Родился ли у него ребенок или был сделан аборт? Пережил ли он смерть своей жены, друга или родственника?

Вопросник исследовал такие моменты, как количество перемен места жительства, наличие конфликтов с законом по вопросу транспортных или каких-либо других мелких нарушений. Проводил ли человек значительное время вдали от жены в результате сложностей семейной жизни или проблем с работой? Был ли он наказан или награжден? Его жилищные условия изменились в результате перестройки дома или ухудшения взаимоотношений с соседями? Начала ли его жена работать или прекратила свою работу? Взял ли он заем или ссуду? Как много раз он отдыхал? Произошло ли какое-то коренное изменение в его отношениях с родителями в результате чьей-то смерти, развода, новой женитьбы и т. д.?

Короче говоря, вопросник старался предусмотреть любой вид жизненных изменений, являющихся частью нормального существования, не интересуясь оценкой этой перемены и не рассматривая ее как «хорошую» или «плохую».

В течение шести месяцев три корабля оставались в море. Накануне их возвращения Артур и Рейх переслали новые исследовательские команды на сами суда. Команды должны были провести исследование состояния зубов, опираясь на судовые медицинские записи. Кто заболел? Какие болезни были зарегистрированы? Сколько дней продолжалось заболевание?

Когда была закончена компьютерная обработка данных, связь жизненных перемен и болезней была установлена еще более жестким образом. Те десять процентов людей, которые испытали наибольшее число жизненных изменений в предшествующий год, страдали от болезней в полтора раза чаще, чем те десять процентов, чьи изменения были наименьшими. Более того, чем выше был уровень жизненных изменений, тем серьезнее были заболевания. Изучение образцов жизненных изменений - или изменений как фактора окружающей среды - внесло значительный вклад в успешное предсказание частоты и серьезности заболеваний в широких группах населения.

«В первое время, - говорит доктор Артур, оценивая исследование жизненных изменений, - у нас был индекс изменения. Если в течение малого временного отрезка в вашей жизни произошло большое количество перемен, это накладывает отпечаток на ваш организм... Значительное количество изменений за короткое время может перегрузить копирующие механизмы».

«Ясно, - продолжает он, - что существует связь между защитой организма и требованиями изменений, которые производит общество. Мы находимся в постоянном динамическом равновесии... Разнообразные «пагубные» элементы, как внешние, так и внутренние, всегда присутствуют и всегда стремятся вызвать заболевание. Например, определенные вирусы постоянно живут в организме и вызывают болезнь лишь тогда, когда защитные силы ослаблены. Может показаться, что общая защитная система организма может быть не в состоянии справиться с потоком требований изменения, которые приходят из нервной и эндокринной системы».

Главное, что было выяснено в процессе исследования жизненных изменений, это то, что не только болезнь, но даже смерть может быть связана с жесткостью адаптационных требований, предъявляемых к организму. Отчет Артура, Рейха и их коллеги, доктора Джозефа Д. МакКина, начинается с цитаты из литературной автобиографии Сомерсета Моэма, The Summing Up:

«Мой отец... поехал в Париж и стал юристом в Британском посольстве... После смерти моей матери ее прислуга стала моей няней... Я думаю, что мой отец имел романтический склад ума. Он задумал построить летний дом. Он купил участок земли на вершине горы в Саренсесе... Это должна была быть вилла на Босфоре с лоджиями на втором этаже... Это был белый дом с красными ставнями и садом. Комнаты уже были обставлены, когда мой отец умер».

«Смерть отца Сомерсета Моэма, - писали они, — видится сначала неожиданным, внезапным событием. Тем не менее, критическое развитие событий за год или два до того, вызывает изменения в месте жительства, занятиях, личностных привычках и семейном положении». Эти изменения, как предполагают исследователи, могли поторопить события. Подобное утверждение соотносится с данными о том, что уровень смертей среди вдов и вдовцов в течение первого года после этой утраты превышает обычный. Ряд британских исследований предполагает, что шок вдовства ослабляет сопротивляемость заболеваниям и ускоряет старение. Это справедливо и для мужчин, и для женщин. Ученые Института Общественных Наук в Лондоне после изучения событий жизни четырех тысяч четыреста восьмидесяти шести вдовцов провозгласили, что «избыток смертности в первые шесть месяцев действительно реален... [Вдовство] приносит с собой внезапное увеличение смертности примерно до 40% в первые шесть месяцев».

Чем это оправдано? Установлено, что горе само по себе ведет к патологии. Однако причина может заключаться не только в самом состоянии горя, но и в том сильном влиянии, которое оказывает потеря супруга, заставляя производить необыкновенно большое число жизненных изменений в самое короткое время после его смертиⁱⁱⁱ.

Хинкл, Холмс, Рейх, Артур, МакКин и другие сейчас исследуют связь между изменениями и болезнями на ранних стадиях. Но один урок уже ясно виден: изменение влечет за собой психологические жертвы. И чем радикальнее изменения, тем выше цена.

РЕАКЦИЯ НА НОВИЗНУ

«Жизнь, - говорит доктор Хинкл, - требует постоянного взаимодействия между организмом и окружающей средой». Когда мы говорим об изменениях, привнесенных разводом или смертью в семье, переменой работы, или даже каникулами, мы говорим о главном жизненном событии. Хотя, как знает каждый, жизнь состоит также и из крошечных событий, целый поток которых содержит наш опыт. Каждое главное жизненное событие является главным лишь постольку, поскольку заставляет нас производить множество небольших изменений, состоящих каждое из еще меньших. Для того, чтобы ухватить значение жизни в постоянно изменяющемся мире, нам необходимо посмотреть, что происходит на уровне этих минутных «микроизменений».

Что происходит, когда изменяется что-то в окружающей нас среде? Все мы постоянно погружены в поток сигналов, приходящих из окружающей среды - визуальных, осязательных, слуховых и так далее. Большинство этих сигналов приходит привычным повторяющимся способом. Что-то изменяется в воздействии на наши ощущения, образцы сигналов, проходящих по чувствительным каналам в нервную систему, изменяются. Рутина, повторяющиеся образцы исчезают - на это прерывание мы отвечаем преимущественно интенсивно. Тем не менее, когда нас потрясает новый набор стимулов, одновременно и тело и рассудок почти моментально узнают, что они действительно новые. Это изменение может быть не более, чем всплеском цвета, замеченным краем глаза; может быть, любимый, легко касающийся вас кончиками пальцев, мгновение колеблется. Каким бы ни было изменение, громадное количество физических механизмов вступает в игру.

Когда собака слышит странный звук, ее уши поднимаются и голова поворачивается. Мы делаем то же самое. Изменение является стимулом, нажимающим на спусковой крючок, называемый в экспериментальной психологии «ориентационным ответом». Ориентационный ответ или ОО^iv является комплексом многих, в том числе крупных, операций организма. Зрачки глаз расширяются. Фотохимические изменения происходят и в сетчатке глаза. Наш слух становится более чутким. Мы невольно используем мускулы, чтобы направить наши органы чувств в направлении стимула - мы наклоняемся в направлении звука или прищуриваем глаза, чтобы лучше видеть. Наш общий мускульный фон повышается. Существуют и изменения, происходящие в наших мозговых блоках. Пальцы на руках и ногах холодеют, поскольку вены и артерии сжимаются. Наши ладони потеют. Кровь устремляется в голову. Наши легкие и сердце работают в измененном ритме. При определенных обстоятельствах мы можем делать все это и даже более, в крайне очевидной манере проявляя то, что было названо «реакцией испуга». Но даже если мы и не понимаем, что происходит, подобные изменения имеют место каждый раз, когда мы замечаем что-то новое в окружающей среде.

Причина этому такова, что у нас есть уже встроенный в мозг специальный детектор новизны, который только недавно привлек внимание неврологов. Советский ученый Е. Н. Соколов, который выдвинул наиболее сложное объяснение того, каким образом работает Ориентационный ответ, предположил, что нервные ячейки мозга хранят информацию об интенсивности, продолжительности, качестве и последовательности приходящих стимулов. Когда появляется очередной стимул, для него подбирается подходящая «нервная модель» коры головного мозга. Если стимул новый, он не подходит ни под одну существующую модель, и происходит ОО. Но все же механизм подбора выявляет подобие по отношению к уже хранящимся моделям, кора головного мозга посылает сигналы в систему активации сетчатки, побуждая ее притушить огонь.

На этом пути уровень новизны в нашем окружении имеет прямые физические последствия. Но важно понимать, что ОО не является чем-то необычным. Он действует буквально тысячи раз в течение обыкновенного дня, по мере того, как в окружающей среде наступают разнообразные изменения. ОО происходят даже во сне.

«ОО - важная вещь!, - говорит исследователь психологии Арди Любин, изучающий механизмы сна. - Организм в целом сложен. И когда вы привносите новшества в окружающую среду - ибо это то, что подразумевается под изменением - вы получаете соответствующий ОО. Предположительно все это является серьезным стрессом для организма. Это адский груз для него»^v.

«Если вы перегружаете окружающий мир новшествами, вы получаете эквивалент возбужденного невротика - человека, обладающего системой, в которую постоянно поступает адреналин, сердце постоянно перегружено, присутствует повышенный мышечный тонус и дрожь - это все характерные признаки ОО.

Ориентационный ответ не случаен. ОО имеет функцию поощрения организма для сбора большего количества информации, например - видеть или слышать лучше. Он готовит мускулы для внезапного усилия по мере необходимости. Он готовит организм для борьбы или бегства. Тем не менее, каждый ОО, как подчеркивает Любин, берет свое в «раздевании и одевании организма», ибо требует энергии для того, чтобы себя поддерживать. Таким образом, одним из результатов ОО является поднятие волны дополнительной энергии в организме. Запас энергии существует в мускулах и потных железах. По мере пульсации нервной системы в ответ на новшества, ее синоптические пузырьки выделяют небольшое количество адреналина и норадреналина. Это, в свою очередь, обеспечивает частичное освобождение хранящейся в организме энергии, короче говоря, ОО работает не только на ограниченном запасе мгновенной энергии тела, но и на еще более ограниченном запасе освобожденной энергии. Необходимо подчеркнуть, что ОО происходит не просто в ответ на ввод раздражителя. Он начинается, когда мы получаем новую идею или информацию, также как новые цвета или звуки. Свежая порция офисной болтовни, новая концепция, новая шутка, даже оригинальный поворот фразы может являться спусковым крючком.

ОО преимущественно появляется, когда очередное событие или факт представляется новым для чьего-то общего представления о мире. Например, приняв выбранную идеологию - католицизм, марксизм или любую другую, мы быстро узнаем (или подумаем, что узнаем) подобные элементы в других новых стимулах, и это сделает нашу жизнь легче. В самом деле, идеологии могут рассматриваться как громадные ментальные архивы, с пустыми карточками, ожидающими своего заполнения. По этой причине идеологии отказываются признавать интенсивность и частоту ОО.

Когда появляется новый факт, который заполняет свой файл, появляется ОО. И пример этому - верующий человек, который воспитывался в вере в доброту Господа, и который встречает нечто, поразившее и перегружающее его явно выраженным злом. До той поры, когда новый факт сможет быть примирен с его взглядом на мир, он переживает возбуждение.

ОО обладает настолько большой стрессовой силой, что мы испытываем обширное чувство освобождения, когда он завершается. На уровне идей или познания, это «Ага!»-реакция, в ходе которой мы испытываем освобождение, когда наконец понимаем, что нас беспокоило. Мы можем распознать «Ага!»-реакцию, но ОО и «Ага!» постоянно происходят на уровне подсознания.

Поэтому новшество - любое заметное новшество - связано с огромной активностью организма, особенно нервной системы. ОО зависит от того, что происходит вне нас. Человек и окружающая среда находятся в постоянном неустойчивом равновесии.

РЕАКЦИЯ АДАПТАЦИИ

В то время как новшества в окружающей среде повышают или понижают скорость ОО, некоторые условия новшества могут вызвать еще более могущественные реакции^vi. Мы проезжаем вдоль однообразных застав, слушая радио и начиная задремывать. Внезапно, по мере увеличения скорости, мы вынуждены изменить свое поведение. Мы автоматически реагируем - почти немедленно, и ОО возникает. Мы чувствуем, как скачет наше сердце и дрожат руки. До того времени, как напряжение убывает.

Но что если оно не убывает? Что случается, когда мы помещены в ситуацию, требующую целого комплекса физических и психических реакций, во время которых напряжение поддерживается? Что случается, например, если шеф дышит нам в воротник изо дня в день? Что происходит, когда один из наших детей серьезно болен? Или когда, с другой стороны, мы с нетерпением ждем «крупной даты» или достижения важного делового соглашения?

Подобные ситуации не могут быть улажены быстрым выбросом энергии, доставляемой ОО, и поэтому мы наблюдаем то, что может быть названо «реакцией адаптации». Она теснейшим образом связана с ОО. В самом деле, эти два процесса настолько переплетены, что ОО может рассматриваться как часть или фаза инициации более сложной реакции адаптации. Но в то время как ОО основан на деятельности нервной системы, реакция адаптации прежде всего связана с эндокринными железами и гормонами, которые они выбрасывают в кровь. Первая линия обороны нервная, вторая - гормональная.

Когда индивидуума неоднократно заставляют привычным образом адаптироваться к новшествам, особенно когда он вынужден привыкать к определенным ситуациям, включающим в себя элемент конфликта и неуверенности, железы размером с горошину заставляют работать насосы слизистой на целом ряде тканей. Один из продуктов этого процесса, АСТН, поступает в надпочечники. Они, в свою очередь, начинают производить определенные химические соединения кортикостероиды. Освобождаясь, они ускоряют метаболизм в организме. Они повышают кровяное давление. Они выделяют в кровь антивозбуждающие вещества для борьбы с инфекцией на зараженных участках. И они начинают превращать жир и протеин в расщепленную энергию, таким образом удовлетворяя энергетические потребности организма. Реакции адаптации представляют собой гораздо более сдержанный прилив энергии, чем ОО^vii.

Как и ОО, реакция адаптации нередка. Ее возникновение занимает больше времени, она длится дольше, но она происходит бесконечное количество раз в течение дня, отвечая на изменение нашего психического и социального состояния. Реакция адаптации, более известная под драматическим названием «стресс», может быть связана с изменениями в психологическом климате. Беспокойство, обиды, конфликты, даже счастливое ожидание и веселье, все они включают факторы АСТН. Сама мечта об изменении может спустить крючок реакции адаптации. Необходимость изменить какой-то один путь в жизни, поменять работу, социальное положение, статус, модифицировать жизненный стиль, на самом деле, все что угодно заставляет нас вступать в конфронтацию с неизвестным и может запустить реакцию адаптации.

Доктор Леннарт Леви, директор Клиники Стресса Лаборатории Госпиталя Каролинка в Стокгольме, доказал, например, что даже крайне небольшие изменения эмоционального климата или внутриличностных отношений могут продуцировать заметные изменения в химической структуре организма. Стресс зачастую измеряется количеством кортикостероидов и катехоламинов (адреналин и норадреналин, например), содержащихся в крови и моче. В серии экспериментов Леви использовал кинофильмы для того, чтобы подстегнуть эмоции и спровоцировать результативные химические изменения^viii.

Группе шведских студентов-медиков был показан фильм об убийствах, борьбе, экзекуциях и жестокости к животным. Адреналиновый компонент в их моче поднялся в сравнении с его уровнем до эксперимента на 70%. Количество норадреналина поднялось на 35%. Группе молодых девушек, работников офиса, были показаны четыре разных фильма в четыре следующие друг за другом ночи. Первый фильм был успокаивающей лекцией о путешествиях. Они реагировали чувствами спокойствия и хладнокровия, уровень катехоламинов упал. В следующую ночь они смотрели Paths of Glory Стенли Кубрика, и возникшее чувство квалифицировалось как крайне сильное возмущение и гнев. Выброс адреналина резко повысился. На третью ночь они смотрели Charley's Aunt и заливались смехом в течение всей комедии. Несмотря на приятные чувства и отсутствие каких-либо сцен агрессии или зверства, их катехоламины значительно возросли. На четвертую ночь они смотрели The Devil's Mask, триллер, во время которого они кричали от страха. Подъем уровня катехоламинов не был неожиданностью. Короче говоря, эмоциональный ответ фактически не зависел от характера человека и сопровождался (или, на самом деле, отражал её) активностью надпочечников.

Подобные же реакции многократно проявлялись при изучении разных мужчин и женщин, не говоря уже о крысах, собаках, оленях и других экспериментальных животных, вовлеченных в «реальные», удаленные от «замещающих» эксперименты. Моряки во время учений по уничтожению подводных целей, мужчины, запертые на отдаленных антарктических станциях, астронавты, работники фабрик, должностные лица - все проявляли одинаковые химические реакции на изменение окружающей обстановки.

Смысл этого только-только начинает проясняться, и тем не менее увеличивается число фактов, говорящих о том, что повторяющаяся стимуляция реакции адаптации может быть чрезвычайно опасна; что нарастающая активация эндокринной системы ведет к необратимым процессам. Таким образом, мы предупреждены доктором Рене Дюбосом, автором «Человеческой адаптации», что такие изменяющиеся обстоятельства, как «ситуация конкуренции, действие внутри крайне загруженной окружающей среды серьезным образом изменяют секрецию гормонов. Любой человек может убедиться в этом по анализу крови или урины. Сам контакт с комплексом человеческих ситуаций уже почти автоматически означает стимуляцию всей эндокринной системы».

Что с того? «Не существует, - провозглашает Дюбос, сомнения в том, что можно перегрузить эндокринную систему стимуляцией, и что это будет иметь физиологические последствия, которые будут проявляться в течение всей жизни органа»^ix.

Несколько лет назад доктор Ганс Селье, пионер-исследователь адаптивных реакций организма, сообщил, что «у животных напряжение и продолжительный стресс имели результатом несомненное страдание от сексуальных или психических расстройств... Клинические исследования подтвердили, что люди, подверженные стрессу, в значительной степени реагируют так же, как экспериментальные животные в подобных отношениях. У женщин месячные циклы становятся нерегулярными или совсем прекращаются, а во время лактации выделение молока может быть недостаточным для ребенка. У мужчин как сексуальное возбуждение, так и спермовыделение становится минимальным»^x.

С тех пор эксперты по вопросам популяций и экологии собрали впечатляющий материал о том, что находящиеся под воздействием тяжелого стресса популяции крыс, оленей - и людей - проявляют сниженную способность к воспроизводству по сравнению с контрольными группами, подверженными меньшим стрессам. Вытеснение, например - условие, которое требует высокого уровня внутриличностного взаимодействия и заставляет индивидуума проявлять крайне частые адаптивные реакции - провоцирует, по крайней мере у животных, увеличение надпочечников и приводит к значительному снижению способности к воспроизведению.

Повторяющееся возбуждение ОО и адаптивные реакции, перегружающие нервную и эндокринную системы, связаны с другими заболеваниями и физическими проблемами. Быстрые изменения в окружающейся среде продуцируют повторяющиеся обращения к энергетическому запасу организма^xi. Это ведет к ускорению жирового метаболизма. Что, в свою очередь, создает серьезные сложности для некоторых диабетиков. Обычная простуда может быть результатом изменений в окружающей среде. В ходе исследования доктора Хинкла обнаружилось, что частота респираторных заболеваний среди работающих женщин Нью-Йорка связывается с «изменениями в настроении и образцах поведения этих женщин как реакции на изменения их взаимоотношений с окружающими и на происходящие вокруг них события»^xii.

Короче говоря, если мы осознали связь между биологическими событиями и усилиями по адаптации к изменениям и новшествам, мы можем приблизиться к пониманию того, почему здоровье и изменения кажутся настолько тесно связанными. Находки Холмса, Роше, Артура и других, вовлеченных в исследование жизненных изменений, полностью совместимы с результатами исследований, проводимых в эндокринологии и экспериментальной психологии. Совершенно невозможно увеличить скорость изменений в обществе без запуска специфических изменений в химическом строении организмов членов популяции. Устанавливая темп научного, технологического и социального изменения, мы затрагиваем химическую и биологическую стабильность человеческой расы.

Однако, как можно добавить, это не однозначно плохо. «Есть вещи похуже, чем болезнь», - напоминает нам доктор Холмс. «Никто не может прожить без некоторого уровня постоянного стресса»^xiii, - пишет доктор Селье. Чтобы исключить ОО и адаптивные реакции, пришлось бы избавиться от всех изменений, включая рост, саморазвитие и взросление. Это предполагает абсолютную статичность. Изменения не есть нечто, необходимое для жизни. Они являются жизнью. Я думаю, жизнь - это адаптация.

Конечно же, существуют пределы адаптации. Когда мы изменяем жизненный стиль, разрываем отношения с людьми, вещами или местами, когда мы бесконечно движемся через организационную географию общества, когда мы знакомимся с новой информацией и воспринимаем новые идеи - мы адаптируемся; мы живем. Хотя существуют и ограничения; мы не бесконечно эластичны. Каждый ОО, каждая реакция адаптации имеют цену и изнашивают постепенно механизмы тела до тех пор, пока эта чувствительная паутина не приведет к удручающим результатам.

Таким образом, человек остается тем, чем был всегда: биосистемой с ограниченными способностями к изменениям. Когда эти возможности превышаются, последствием становится шок будущего.

Глава 16. ФУТУРОШОК: ПСИХОИЗМЕРЕНИЕ

Если бы футурошок являлся результатом только физического заболевания, было бы легче предотвратить его и с ним справиться. Но шок будущего атакует и душу. Точно так, как тело сдается под напором чрезмерной стимуляции, исходящей из окружающей среды, «рассудок» с его механизмом принятия решений тоже странным образом ведет себя при перегрузке. Постоянной перегрузкой механизмов изменения мы можем подорвать не только здоровье наименее приспособленных к адаптации индивидуумов, но и их способность рационально действовать от своего собственного лица.

Убедительные признаки внезапного упадка сил мы видим повсюду - в распространяющемся потреблении наркотиков, росте мистицизма, периодических проявлениях вандализма и духовного зверства, политике нигилизма и тоске по прошлому, в апатии миллионов - это все можно лучше понять, анализируя их отношение к шоку будущего. Эти формы социальной иррациональности могут быть отражением ослабления индивидуального механизма принятия решений в условиях чрезмерной стимуляции окружающей среды.

Психофизиологии, изучающие влияние изменений на различные организмы, продемонстрировали, что удачная адаптация может происходить только при условии, что уровень стимуляции - количество изменений и новшеств в окружающей среде - не слишком низок, и не слишком высок. «Центральная нервная система высших животных, - говорит Д. Е. Берлин, профессор университета в Торонто, создана для того, чтобы справляться с окружающей средой, производящей определенное количество... стимулов... По своей природе, она не будет работать оптимально в условиях, которые перегружают ее или задают ей чрезмерный стресс». Он делает такую же поправку относительно окружающей обстановки, создающей недостаточно стимулов. Эксперименты с оленями, собаками, мышами и людьми подчеркивают существование того, что может быть названо «адаптивным рядом», ниже которого способность индивидуума справляться с ситуацией просто пропадает^xiv.

Футурошок - это реакция на чрезмерную стимуляцию. Он проявляется, когда индивидуума заставляют действовать за пределами своего адаптивного ряда. Солидные исследования были посвящены изучению воздействия неадекватных изменений и новшеств на человеческие действия. Изучение людей, изолированных на антарктических станциях, эксперименты по сенсорному подавлению, исследования рабочей деятельности на фабриках - все это показывает угнетение умственных и физических функций как реагирование на недостимуляцию. У нас меньше прямых данных по поводу воздействия перестимуляции, но подобные факты все-таки существуют в своем драматическом выражении.

ЧРЕЗМЕРНО СТИМУЛИРОВАННЫЙ ИНДИВИДУУМ

В сражениях солдаты зачастую обнаруживают себя заключенными в окружающую среду, которая чрезвычайно быстро изменяется, не является родственной им и непредсказуема. Солдатам приходится двигаться сразу в нескольких направлениях. Укрытия взрываются на каждой стороне. Со свистом пролетают пули. Сигнальные ракеты бороздят небо. Крики и грохот разрывов заполняют уши. Обстоятельства изменяются каждое мгновение. В подобной среде с чрезмерной стимуляцией солдат должен действовать на высшем пределе его адаптивного ряда. Иногда он оказывается вытолкнутым за свои пределы.

Во время Второй Мировой Войны опытный солдат Шиндит, сражавшийся с силами генерала Вингата на японских линиях в Бирме, действительно заснул в то время, как вокруг него бушевала лавина пуль. Последующее исследование показало, что этот солдат не просто реагировал на физическое изнурение или недостаток сна, но и впал в некую разновидность всепобеждающей апатии^xv.

Презирающая смерть апатия была настолько всеобъемлющим явлением, в частности, среди партизанских войск, которые находились за линией фронта, что британские военные дали ей имя. Они назвали ее Длительной Всеохватной Деформацией. Солдат, который страдал этим, становился, говоря их словами, «неспособным выполнять простейшие действия по самообслуживанию и обладающим рассудком ребенка». Эта глухая летаргия наблюдалась не только в партизанских войсках. Через год после инцидента с Шиндитом подобные же симптомы массово проявились в войсках Альянса, которые завоевали Нормандию, и британские исследователи, рассмотрев пять тысяч случаев заболеваний среди англичан и американцев, пришли к выводу, что это явление было конечной стадией общего процесса психологического разрушения.

Ослабление рассудка часто начиналось с усталости. За ней следовали замешательство и нервная раздражительность. Человек становился сверхчувствительным к малейшим стимулам вокруг него. Он «поднимал муть» при малейшей провокации. Он выказывал признаки замешательства. Он оказывался не в состоянии отличить звуки вражеских выстрелов от других, менее пугающих звуков. Он становился напряженным, нервным, гневным, раздражительным. Его товарищи никогда не знали, когда он разразится очередным гневным и даже зверским выпадом в ответ на незначительное неудобство.

Затем наступала финальная стадия эмоционального истощения. Солдат, казалось, терял волю к жизни. Переставал бороться за то, чтобы выжить, рационально провести себя через битву. Он становился, по словам Р. Л. Сванка, который возглавлял британское исследование, «глупым и вялым,.. с задержкой умственной и физической деятельности, озабоченным». Даже его лицо казалось тупым и апатичным. Борьба за адаптацию закончилась поражением. Достигнута последняя стадия отстранения. Эти люди вели себя иррационально, шли против своих собственных интересов; будучи помещены в условия невероятного количества изменений и новшеств, они не выдерживали испытания человеческого поведения в условиях пожаров, наводнений, землетрясений и других кризисов. Даже более стабильные и «нормальные» люди, физически здоровые, могут оказаться в антиадаптивном положении. Отрицая тотальное замешательство и умопомрачение, они кажутся неспособными принять наиболее простые рациональные решения^xvi.

В исследовании реакций на торнадо в Техасе X. Е. Мур писал, что «первая реакция... может быть изумленным недоумением, может иногда проистекать из неверия или, в конечном счете, отказа принять происходящее. Это, как нам кажется, является здравым объяснением поведения людей и групп в Уэко, разоренном в 1953... На личностном уровне это объясняет, почему девочка залезает в музыкальный магазин через разбитое окно, выбирает пластинку, и вылезает обратно, несмотря на то, что стеклянный фасад здания взорван и бумаги летают по всему зданию»^xvii.

Исследования торнадо в Удалле, Канзас, цитируют высказывание домохозяйки: «После того, как все закончилось, мы с мужем просто выпрыгнули из окна и побежали. Я не знала, куда мы бежим, но... Мне это было безразлично. Я только хотела бежать»^xviii. Фотография классического бедствия показывает мать, держащую на руках мертвого или тяжелораненого ребенка, ее лицо пусто и онемело, как будто она больше не в состоянии выдержать реальность окружающего мира. Иногда она сидит на крыльце, держа в руках вместо ребенка куклу.

Во время бедствия, таким образом, как в боевых условиях, может наступить психологическая перегрузка. Первопричина может заключаться в высоком уровне стимуляции окружающей среды. Жертвы катастроф неожиданно обнаруживают себя вовлеченными в ситуации, когда знакомые объекты и отношения трансформированы. Там, где стоял их дом, может ничего не остаться, кроме груды дымящихся валунов. Они могут неожиданно встретиться с хижиной, которую несет наводнение, или с резиновой лодкой, летящей по воздуху. Окружающая среда наполнена изменениями и новшествами. И еще раз ответ отмечен замешательством, возбуждением, раздражительностью и уходом в апатию.

Культурный шок, наиболее общая дезориентация, которую переживает путешественник, без должной подготовки оказавшийся в чуждой культуре, предоставляет нам третий образец адаптационной поломки механизма^xix. Здесь мы не находим ни одного привычного элемента войны или разрухи. Вся обстановка может быть совершенно мирной, лишенной какого бы то ни было риска. Тем не менее ситуация требует все повторяющейся адаптации к новым условиям. Культурный шок, согласно психологу Свену Лундстеду, является «формой личностного неумения приспособиться, являющейся реакцией на временно безуспешные попытки привести в систему новые условия и новых людей»^xx.

Человек при культурном шоке так же, как солдат или жертвы бедствий, поставлен в не близкие ему, непредсказуемые условия, взаимоотношения и систему объектов. Его привычные способы распознавания вещей - даже решения задач, таких как ответ на телефонный звонок - более не годятся. Странное общество может само по себе изменяться очень медленно, но, вопреки этому, все для данного человека будет новым. Знаки, звуки и другие психологические сигналы проносятся мимо, поскольку он не может уловить их значение. Сам опыт вступает в область сюрреалистического. Каждое слово, каждое действие наполнены неуверенностью.

В такой обстановке усталость проявляется быстрее, чем обычно. Вместе с тем, этот путешественник в чуждой культуре испытывает зачастую то, что Лундстед описал как «субъективное чувство потери и чувство изоляции и одиночества».

Фактор непрогнозируемости, возникающей из новшеств, подрывает чувство реальности. Поэтому человек страстно желает, как формулирует профессор Лундстед, «окружающей обстановки, в которой удовлетворение важных психологических и физических нужд можно предугадать, и в нем можно будет быть уверенным». Он становится «раздражительным, сконфуженным, озабоченным, и зачастую кажется апатичным». В действительности, как заключает Лунстед, «культурный шок может рассматриваться как реакция на стресс, эмоциональный и интеллектуальный отказ».

Трудно прочесть этот (и многие другие) отчеты о поведенческих провалах при разнообразии стрессов и не заинтересоваться тем, что явилось их стимулами. Пока существуют различия, солдат в бою, жертва стихийного бедствия и культурно не адаптированный путешественник встречаются с быстрыми изменениями или высоким уровнем новшеств, или с тем и другим вместе. Они нуждаются в способности быстро приспосабливаться и привычке к непредсказуемым стимулам. В их реакции на чрезмерную стимуляцию существуют явные параллели.

Во-первых, мы найдем одинаковое замешательство, дезориентацию, или искажение реальности. Во-вторых, наблюдаются сходные признаки усталости, возбуждения, напряжения или чрезмерной раздражительности. В-третьих, во всех этих случаях они проявляются как односторонние явления - те, при которых возникает апатия и эмоциональный отказ.

Короче говоря, доступные нам факты заставляют предположить, что чрезмерная стимуляция может вести к антиадаптивному поведению и беспорядку.

БОМБАРДИРОВКА ОЩУЩЕНИЙ

Мы все еще мало знаем об этом феномене, чтобы авторитетно объяснить, почему чрезмерная стимуляция вызывает неадаптированное поведение.

Тем не менее очень важно понимать, что чрезмерная стимуляция возможна по крайней мере на трех различных уровнях: сенсорном, когнитивном и разрешающем.^*

Легче всего понять сенсорный уровень. Эксперименты по сенсорному угнетению, в ходе которых добровольцы были отрезаны от нормальной стимуляции своих органов чувств, показали, что отсутствие новых ощущений приводит к замешательству и нарушению функционирования сознания. В то же время следствием слишком дезорганизованной или хаотичной сенсорной стимуляции может явиться то же самое. По этой причине деятели, практикующие политическое и религиозное промывание мозгов, используют не только сенсорную депривацию (одиночная камера, например), но и хаотическую сенсорную перестимуляцию - мигающий свет, быстро мелькающие цвета, беспорядочные звуковые эффекты - весь арсенал психоделического калейдоскопа.

Иррациональное, беспорядочное поведение отдельных последователей хиппи может возникнуть не только из-за употребления наркотиков, но и вследствие групповых экспериментов с использованием сенсорной депривации и бомбардировки. Распевание монотонных мантр, направленных на фокусировку внимания индивидуума на внутренней стороне существования, отсутствие наружной стимуляции организма однозначно являются попытками вызвать совершенно четко заданные, иногда галлюцинаторные эффекты недостимуляции^xxi.

При этом мы замечаем тускнеющие стеклянные взгляды и пустые, лишенные выражения лица молодых танцоров в больших рок аудиториях, где цветомузыка, мозаичные экраны, вопли на высоких децибелах, крики и стоны, гротескные костюмы и надписи, раскрашенные тела создают чувствительную обстановку, характеризующуюся сочетанием завышения количества информации на входе с ее крайней непредсказуемостью и новизной.

Способность организма справляться с завышением количества сенсорной информации на входе зависит от его физиологической структуры. Природа этих сенситивных органов и скорость, с которой импульсы проходят через нервную систему, ставят биологические ограничения количества сенсорных данных, которые возможно воспринять. Если мы изучим скорость передачи сигналов различными организмами, мы обнаружим, что чем ниже эволюционный уровень, тем сложнее это движение. Например, у яйца морского ежа отсутствует нервная система как таковая. Импульс движется вдоль мембраны со скоростью один символ в час. С такой скоростью, естественно, организм может реагировать только на крайне ограниченную часть своего окружения. К тому моменту, когда мы дойдем до медузы, уже имеющей примитивную нервную систему, сигнал будет путешествовать в тридцать шесть тысяч раз быстрее: десять символов в секунду. У червя эта скорость возрастает до ста символов в секунду. У насекомых эта скорость - тысяча символов в секунду. У человекообразных обезьян - десять тысяч символов в секунду. Эти цифры грубы, но они помогают объяснить, почему человек, вне всяких сомнений, является одним из наиболее приспосабливаемых созданий^xxii.

Тем не менее даже у человека с его скоростью передачи нервного сигнала - около тридцати тысяч символов в секунду, существуют границы этих возможностей (электрические сигналы в компьютере, для сравнения, путешествуют в биллионы раз быстрее). Ограничения чувствительности органов и нервной системы означают, что многие из событий окружающей среды происходят слишком быстро, чтобы мы могли за этим уследить, и мы, в лучшем случае, отказываемся воспринимать этот опыт. Когда сигналы, достигающие нас, являются постоянными и повторяющимися, эти процессы дают хорошее ментальное представление о реальности. Но когда они дезорганизованы, новы и непредсказуемы, точность наших образов значительно уменьшается. Наше представление о реальности искажается. Это может объяснить, почему испытывая сенсорное перенапряжение, мы чувствуем замешательство и находимся на грани между иллюзией и реальностью.

ИНФОРМАЦИОННАЯ ПЕРЕГРУЗКА

Если чрезмерная стимуляция на сенсорном уровне вызывает искажение восприятия реальности, то информационная перегрузка ослабляет способность «думать». Некоторые человеческие реакции на новшества являются заданными, прочие проникнуты сознательной мыслью и это зависит от нашей способности отбирать, оценивать и сохранять информацию.

В частности, рациональное поведение зависит от непрерывного поступления данных из окружающей среды. Оно зависит от мощности, с которой индивидуум может предсказать с наибольшей вероятностью результат своих конкретных действий. Чтобы это сделать, он должен быть в состоянии предсказывать реакцию окружающей среды на его действия. Здравомыслие само по себе, таким образом, держится на человеческой способности проектировать свое непосредственное личностное будущее на базе информации, поступающей извне^xxiii.

Когда индивидуум помещен в быстро и нерегулярно изменяющуюся ситуацию, или соприкасается с новшеством - это определяет точность его предположений. Он не может делать достаточно правильные заключения, на которых основывается рациональное поведение.

Для того, чтобы это компенсировать и вернуть точность на нормальный уровень, он должен почерпнуть и переработать гораздо больше информации, чем до того. И он должен делать это крайне быстро. Короче говоря, чем больше амплитуда изменений и чем более нова окружающая среда, тем больше информации нужно индивидууму переработать для принятия эффективных рациональных решений.

Точно так же, как мы принимаем факт, что существуют ограничения на ввод сенсорной информации, мы принимаем встроенные ограничения нашей способности эту информацию переработать. По словам психолога Джорджа А. Миллера из Института Рокфеллера, существуют «серьезные ограничения на количество информации, которое мы в состоянии получить, переработать и запомнить». Классифицируя информацию, абстрагируя и «кодируя» ее разнообразными способами, мы умудряемся растягивать эти границы, но факты говорят о том, что наши способности конечны^xxiv.

Для того, чтобы как-то очертить эти границы, психологи и теоретики коммуникаций используют тест на так называемую «канальную вместимость» человеческого организма. В целях этих экспериментов они рассматривали человека как «канал». Информация поступает снаружи. Она перерабатывается. Она существует в форме действий, основанных на решениях. Скорость и точность переработки информации может быть измерена сравнением скорости ввода информации со скоростью и точностью выхода.

Информация была технически отобрана и измерена в единицах, называемых «битами».^* К настоящему моменту эксперименты установили скорость переработки информации при различных видах деятельности - чтении, печатании, игре на пианино, операциях с циферблатами и устном счете. В то время как исследователи расходятся во мнениях относительно точных цифр, они соглашаются в основных принципах: человек обладает ограниченными возможностями; перегрузка системы ведет к серьезным функциональным нарушениям. Представьте, например, рабочего на конвейере завода, производящего детские кубики. Его действия заключаются в нажатии кнопки каждый раз, когда на ленте конвейера перед ним появляется красный кубик. Поэтому в течение всего времени, когда лента движется с разумной скоростью, он не будет испытывать больших сложностей. Его действия будут иметь стопроцентную точность. Мы знаем, что если скорость будет слишком медленной, его мысли начнут блуждать и эффективность действий уменьшится. Мы также знаем, что если лента будет двигаться слишком быстро, он будет ошибаться, наступят замешательство и дискоординация. Он, скорее всего, станет нервным и раздражительным. Он будет способен ударить машину из чувства отчаяния. И, с другой стороны, он будет пытаться сохранить темп.

Требуемая здесь информация проста, но картина мира представляет собой более сложную задачу. Сейчас на ленте конвейера движутся кубики самых разнообразных цветов, и задача рабочего в том, чтобы нажимать кнопку, когда появляется только конкретный цвет - желтый кубик, например, следующий за двумя красными и зеленым. В этом случае он должен воспринять и переработать гораздо больше информации, чтобы решить, нажимать или не нажимать кнопку. Даже при том, что все остальные вещи сохранятся на своих местах, он будет испытывать большую сложность сохранения темпа по мере ускорения движения конвейера.

В еще более сложной задаче мы не только заставляем рабочего исследовать большое количество информации до принятия решения нужно ли нажимать кнопку, но заставляем решать, какую из нескольких кнопок нужно нажать, а также сколько нажатий на какую кнопку нужно произвести. Сейчас его инструкция звучит так: при цветовом наборе желто-красный красный-зеленый нужно нажать вторую кнопку один раз; при наборе зелено-голубой желто-зеленый, нужно нажать шестую кнопку три раза; и так далее. Таким образом, эта задача требует восприятия большого объема информации для выполнения необходимых функций. Ускорение конвейера сейчас разрушит точность выполнения им задачи еще быстрее^xxv.

Эксперименты такого типа были построены по принципу увеличения сложности до ужасающих пределов. Тесты использовали вспыхивающие лампы, музыкальные звуки, буквы, символы, произносимые слова и широкий спектр других символов. А испытуемые, в соответствии с барабанным постукиванием пальцев, говорили целые фразы, составляли разрезные картинки и выполняли целый набор других заданий, которые доводились до степени законченной глупости.

Результаты, вне всякого сомнения, показали, что несмотря на то, какова была задача, существует скорость, выше которой не подняться - и не только вследствие неадекватной мускульной сноровки. Верхний предел скорости зачастую определяется рассудочными, а не мускульными ограничениями. Эти эксперименты также выявляют тот факт, что чем выше количество альтернативных действий, доступных субъекту, тем большее время занимает принятие решения и его выполнение.

Очевидно, что эти открытия помогают нам в осознании определенных форм психологических расстройств. Менеджеры, обеспокоенные принципами ускорения, непрерывными и комплексными решениями; ученики, затопляемые большим количеством разнообразных фактов и повторяющихся тестов; хозяйки, сталкивающиеся с вопящими детьми, надрывающимися телефонами, сломанными стиральными машинами, рок-н-роллом из комнат подростков и информацией, поступающей из телевизора, могут обнаружить, что их способность к размышлению и действию крайне ослаблена этими волнами информации^xxvi.

Более чем вероятно, что некоторые из этих симптомов, обнаруженных у подверженных стрессу солдат, жертв стихийных бедствий и путешественников, столкнувшихся с культурным шоком, относятся к виду информационной перегрузки.

Один из людей, являвшихся пионерами в изучении информатики, доктор Джеймс Дж. Миллер, директор Института исследований психического здоровья Мичиганского Университета, подчеркивает, что «насыщение человека большей информацией, чем он может переварить, приводит к разбалансировке». Он предполагает, что информационная перегрузка может быть связана с разнообразными формами психических заболеваний.

Одним из наиболее ярких признаков шизофрении, например, является «неправильный ассоциативный ответ». Идеи и слова, которые должны связываться с субъектами, не связываются с ними. Шизофреник склонен мыслить произвольными или высокоиндивидуальными категориями. Противостоящий набору определенных кубов, трапеций, углов и так далее, человек скорее всего представит их категорию в терминах геометрической формы. Шизофреник, которого попросят их классифицировать, скорее всего скажет: «Все они солдаты» или «Они меня огорчают».

В своем труде «Нарушения общения» Миллер описывает эксперименты, использующие распространенные во всем мире тесты для сравнения нормальных людей и шизофреников. Нормальные субъекты были поделены на две группы. Их попросили построить ассоциативный ряд слов и связать слова из него по ассоциации же с другими словами или понятиями. Одна группа работала в своем собственном темпе, а другая работала под временным прессингом - в условиях ускоренного ввода информации на вход. Субъекты, испытывавшие временное давление, пришли к результатам, которые больше напоминали реакции шизофреников, чем те, которые задавали себе темп сами.

Похожий эксперимент был осуществлен Дж.Уздански и Л. Дж. Чарменом; он сделал возможным более чистый анализ типов заблуждений, продемонстрированных субъектами, работавшими в ускоренном темпе. Ученые также заключили, что повышение скорости ответа приносит среди нормальных людей образцы ответов, характерные для шизофреников.

«Кто-то может предположить, - считает Миллер, - что шизофрения (по какой-то еще неизвестной, возможно, по метаболической причине, повышающей воздействие нейтрального «шума») снижает активность каналов, вовлеченных в познавательную переработку информации. Шизофреники постоянно... испытывают затруднения при вводе информации со стандартной скоростью в такой же степени, как нормальные люди испытывают сложности с ускоренным вводом этой информации. В результате, шизофреники делают такие же ошибки со стандартным допущением, как нормальные люди при быстром вводе информации»^xxvii.

Короче говоря, говорит Миллер, поломка механизма человеческих действий при информационной перегрузке может рассматриваться в психопатологии как область, пути изучения которой еще не исследованы. Хотя и без понимания их потенциального воздействия, мы повышаем общий уровень изменений в обществе. Заставляем людей принимать более высокий жизненный темп, сталкиваться с новыми ситуациями и справляться с ними в более короткие сроки. Мы заставляем людей выбирать между быстро меняющимися возможностями. Мы, другими словами, заставляем их перерабатывать информацию в гораздо более быстром темпе, чем это было в доиндустриальных обществах. Может быть лишь небольшое сомнение в справедливости того, что мы относим по меньшей мере часть всего этого к чрезмерной познавательной стимуляции. Какие последствия это будет иметь для умственного здоровья в технологических обществах, еще не было определено.

СТРЕСС ПРИНЯТИЯ РЕШЕНИЙ

Подвергаем мы массы людей информационной перегрузке или нет, мы негативно влияем на их поведение, воздействуя на них третьей формой перестимуляции - стрессом принятия решений. Многие индивидуумы, пойманные в клетку медленно изменяющейся окружающей среды, стремятся попробовать новые работы или новые роли, которые требуют от них более быстрых и более комплексных решений. Для людей будущего эта проблема повернута в противоположном направлении. «Решения, решения,..» - бормочут они в ходе возбужденного переключения от одной задачи к другой. Причина, по которой они чувствуют спешку и расстройство, такова, что разнообразие, новшества и процесс переключения выдвигают противоположные требования. Это ставит людей в странное двойственное положение. Толчок ускорения и его психологический двойник - быстротечность - заставляют нас ускорить ритм личностных и общественных механизмов принятия решений. Новые нужды, новые задачи и кризисы требуют более быстрой реакции. Тем не менее, сама новизна обстоятельств приносит с собой революционные изменения в природе необходимых решений. Быстрое вливание новшеств в окружающую среду нарушает деликатный баланс «запрограммированных» и «незапрограммированных» решений в наших организациях и в частной жизни.

Запрограммированное решение является рутинным, повторяющимся и легко принимаемым. Человек садится в поезд, который отправляется в 8.05. Он заходит в поезд, как он это делал каждый день в течение месяцев или лет. Поскольку уже давно решено, что 8.05 - самое удобное время для отъезда, само решение сесть в поезд становится запрограммированным. Это оказывается скорее рефлексом, чем решением. Немедленный критерий, на котором основано решение, очень прост и ясен, и поскольку обстоятельства неизменны, пассажир едва ли думает о принятии решения. Ему не нужно перерабатывать значительное количество информации, и с этой точки зрения запрограммированное решение имеет очень небольшой балл по шкале психических затрат.

Сравните это с тем типом решений, которые тот же самый пассажир принимает по мере продвижения в город. Должен ли он перейти на работу в Корпорацию X, что ему только что предложили? Должен ли он купить новый дом? Заводить ли ему роман со своей секретаршей? Каким образом он заставит Комитет Управления принять его предложение по поводу новой компании? Подобные вопросы требуют не рутинных ответов. Они заставляют человека принимать единовременные или первоначальные решения, которые затем устанавливают новые привычки и поведенческие процедуры. Многие факторы должны быть изучены и взвешены. Обширное количество информации должно быть переработано. Подобные решения не запрограммированы. Они характеризуются большой психической энергоемкостью^xxviii.

Для каждого из нас жизнь, любой процесс функционирования, представляет собой смешение двух типов реакций. Если в этом смешении запрограммированные решения занимают очень значительное место, мы не испытываем ощущения вызова и обнаруживаем, что жизнь скучна. Мы ищем, даже бессознательно, способ внести новизну в нашу жизнь. Но если слишком много незапрограммированных решений, если есть излишек ситуаций, которые нельзя запрограммировать, жизнь становится слишком дезорганизованной, утомительной и раздражающей. Конечным пунктом этого процесса является психоз.

«Рациональное поведение пишет организационный теоретик Бертрам М. Гросс, - всегда включает интригующую комбинацию рутины и творчества. Рутина важна... [поскольку она] освобождает созидательную энергию для создания более трудного набора новых проблем, для которых рутинизация является иррациональным подходом»^xxix.

Когда мы не в состоянии запрограммировать значительную часть нашей жизни, мы страдаем. «Нет более несчастного человека, - пишет Вильям Джеймс, - чем тот, для которого... прикуривание каждой сигареты, выпивание каждой чашки, начало каждого этапа работы является предметом обдумывания». Если мы не можем полностью запрограммировать наше поведение, мы теряем значительное количество нашей способности перерабатывать информацию о реальных вещах.

Это причина формирования привычек. Наблюдая перерыв на обед и возвращение в офис, мы видим, что работники, фактически без вариантов, усаживались на те же самые места, которые они занимали раньше. Некоторые антропологи выводят из этого теорию «территориальности» для объяснения подобного поведения - утверждение того, что человек всегда пытается создать себе безопасную «территорию». Более простое объяснение заключается в факте, что программирование сохраняет способность перерабатывать информацию. Выбор того же самого места сохраняет нас от необходимости думать о других возможностях.

В подобных же условиях мы оказываемся в состоянии решать многие наши жизненные проблемы, используя запрограммированные решения, имеющие меньшую для нас ценность. Изменения и новшества повышают психическую ценность принятия решения. Когда мы переезжаем на новое место, например, мы вынуждены прекращать старые взаимоотношения и устанавливать новые, приобретать новые привычки. Это не может быть сделано без отбрасывания первоначальных тысяч формально запрограммированных решений и принятия целой серии новых первоначальных незапрограммированных решений. В конце концов, мы вынуждены перепрограммировать нас самих. То же самое будет касаться неподготовленного визитера в чужой стране и . будет одинаково справедливо по отношению к человеку, который, находясь все еще в своем собственном обществе, помещается внезапно в будущее без предварительного предупреждения. Появление будущего в форме новшества и изменения превращает всю совокупность его поведенческой рутины в устарелую. К своему ужасу, он внезапно обнаруживает, что эта прежняя рутина вместо того, чтобы разрешать его проблемы, их просто интенсифицирует. Требуются новые и еще незапрограммированные решения. Короче говоря, новизна смешивает равновесие решений, нарушая баланс в сторону наиболее трудной, наиболее дорогостоящей формы принятия решения.

Правда в том, что некоторые люди могут допускать большую степень новизны вокруг себя, чем другие.

Верно, что некоторые люди могут выдерживать большее разнообразие, чем другие. Оптимальное сочетание является разным для каждого из нас. Однако выбор того или иного типа решения не находится под нашим автоматическим контролем. По существу, смешение решений обусловлено обществом. Сейчас скрытый конфликт нашей жизни разворачивается между давлением ускорения и новшествами. Одно побуждает нас принимать решения быстро, в то время как другое заставляет искать сильнейшего, требующего наибольших временных затрат типа решения.

Озабоченность, которая производится этим развивающимся столкновением, обостряется расширяющимся разнообразием. С возрастанием количества возможных для индивидуума выборов, возрастает количество необходимой информации. Лабораторные исследования людей и животных показали, что с увеличением количества выборов увеличивается и время реакции.

Именно фронтальное столкновение этих несовместимых требований приводит к кризису принятия решением технообществах. Взятые вместе, эти давления оправдывают термин «перестимуляция решений» и помогают объяснить», почему множество людей в этих обществах чувствуют себя загнанными и неспособны, выработать стратегию своего собственного будущего. Убеждение, что ставки слишком высоки, является неизбежным следствием столкновения сил, неконтролируемое ускорение научных, технических и социальных изменений разрушает возможность для индивидуума принимать разумные решения по поводу своего будущего.

ЖЕРТВА ФУТУРОШОКА

Когда мы присоединяем эффект стресса принятия решений к сенсорной и когнитивной перестимуляции имеем комплексную форму дезадаптации. Первая из распространенных реакций на избыток перемен - открытое отрицание. Стратегия Дениера состоит в блокировании нежелательной реальности. Подобно жертве стихийного бедствием неверием и недоумением на лице, Дениер не может понять, что говорят ему органы чувств. Он находит успокоение в таких клише, как «молодежь всегда была мятежно, «ничто не вечно под луной» и так далее.

Неосведомленная жертва шока будущего, Дениер готовится к личной катастрофе. Выбранное им произведение увеличивает вероятность того, что при необходимости адаптироваться его ждет скорее всеобъемлющий кризис, чем последовательное решение проблем.

Вторая стратегия жертвы футурошока - специализм. Человек, выбравший такой путь, не блокирует все новые идеи. Он пытается удержаться на гребне событий, но это касается только одной специализированной области. Врач-новатор, например, активно интересуется всеми новшествами медицины, охотно использует самые новые методики и первым осваивает аппаратуру нового поколения – но он закрыт для изменений в социальной, политической экономической сфере. Чем сильнее бушует волна протеста в университетах, чем чаще пожары в гетто - тем меньше он хочет об этом слышать.

Внешне он справляется очень хорошо, но он тоже играет в игры с самим собой. Он рискует проснуться однажды утром и обнаружить, что его специальность морально устарела или изменилась - под влиянием событий, недоступных его пониманию.

Третий общий ответ на шок будущего - это возврат к привычным, успешным адаптивным приемам, которые сейчас стали неподходящими. Атавист привязан к своим прежним запрограммированным решениям и привычкам с догматическим отчаянием. Чем больше изменений, пугающих его, приходят из окружающего мира, тем более методично он использует модели, оставшиеся от прошлого. Его социальный кругозор регрессивен. Тем, кого шокируют явления будущего, он предлагает истерическую поддержку, или требует в той или иной завуалированной форме возвращения к достижениям ушедшего года.

Барри Голдуолтерс и Джордж Валласез обращаются к пошатнувшемуся мужеству посредством политики ностальгии. Полиция поддерживала порядок в прошлом; следовательно, и для того, чтобы поддерживать порядок сейчас, нам просто нужно побольше полиции. Авторитарное воспитание детей работало в прошлом, поэтому сегодняшние проблемы явно от вседозволенности. Правые атависты среднего возраста стоят за простое общество с хорошо налаженным порядком и общество маленького городка - за социальные условия с медленным ритмом, в которых работают старые законы. Вместо принятия новых закономерностей, они продолжают автоматически прикладывать старые решения, все более и более расходясь с реальностью по мере течения времени.

Если более старшие атависты мечтают о восстановлении прошлого небольших городков, то молодые атависты левого крыла мечтают о воскрешении даже более старой социальной системы. Они очарованы сельскими коммунами, буколическим романтизмом, для них характерна любовь к открыткам и поэзии субкультур хиппи и пост-хиппи, обожествление Че Гевары (идентифицированное с горами и джунглями, а не с урбанистическим или постурбанистическим окружением), чрезмерное почитание дотехнологических обществ и чрезмерное неуважение к науке и технологии. В результате всех их пламенных требований перемен, в конце концов, некоторые левые разделяют с Голдуолтерсом тайную страсть к прошлому.

Их идеи являются точно такими же, как их индийские повязки на голове, их эдвардианские накидки, их рюмки с золотым ободком, представляющие различные эры прошлого. Приступы терроризма, гигантская анархия Черного Флага внезапно опять входят в моду. Культ благородного дикаря опять появляется. Древние марксистские идеи, в лучшем случае применимые ко вчерашнему индустриализму, приняты как универсальные способы решения проблем завтрашнего постиндустриализма. Атавизм маскируется под революцию^xxx.

В конце концов, у нас есть Супер-Упроститель. Когда опрокидываются старые герои и институты, посредством забастовок, беспорядков и демонстраций, отражающихся в его сознании, он ищет четкого уравнения, которое бы объяснило все сложные нововведения, угрожающие ему поглощением. Хватаясь то за одну идею, то за другую, он везде становится временным неофитом.

Сложно понять его неистовые интеллектуальные причуды, которые уже угрожают превзойти скорость изменения моды. МакЛюэн? Пророк электрического века! Леви-Стросс? Здорово! Маркузе? Наконец-то я это вижу! Махараджа из Вотшамакалит? Фантастика! Астрология? Интуиция века!

Супер-Упроститель, идя наощупь, облекает саму идею, к которой он приходит, универсальной уместностью, зачастую даже к неудобству ее автора. Увы, ни идея, ни даже разделение на мое и твое не присутствует. Но для Супер-Упростителя нет ничего менее значимого, чем общая уместность удовлетворения. Максимизация прибыли объясняет Америку. Коммунистическая секретность объясняет расовые беспорядки. Демократия является решением. Вседозволенность (или доктор Спок) - корень всех зол.

Этот поиск универсального решения на интеллектуальном уровне имеет свои параллели в действии. Таким образом, сбитый с толку возбужденный студент, на которого давят родители, сомневающийся в своем статусе, к которому придирается образовательная система, моральный износ коей с каждым днем все заметнее, принуждаемый принимать решения по поводу своей карьеры, набора ценностей, достойного жизненного стиля, ведет широкий поиск путей упрощения своего существования. Обращаясь к ЛСД или героину, он демонстрирует неофициальное действие, которое по крайней мере является достоинством консолидированных с ним ничтожеств. Заменяя цепь болезненных и кажущихся неразрешимыми проблем одной большой проблемой, он таким образом радикально, хотя и временно, упрощает свое существование.

Девочка подросткового возраста, которая не в состоянии справиться с нарастающей неразберихой дня и стрессами, может выбрать другое драматическое действие суперупрощения: беременность. Увлечение наркотиками, беременность, могут сильно усложнить ее жизнь позднее, но они прикрывают все ее сегодняшние проблемы, превращая их во что-то незначительное.

Жестокость тоже предлагает «простой» способ упрощения выбора и снижения общей чрезмерной стимуляции. Для старшего поколения, для политического аппарата, для дубинок полиции и военных штыков это привлекательное лекарство, способ подобающим образом закончить все и навсегда. Черные экстремисты и белые дружинники используют жестокость для сужения выбора и внесения ясности в свои жизни. Для тех, кто испытывает недостаток в умной и всесторонней программе, кто не может справиться с новшествами и сложностями ослепляющих перемен, терроризм замещает размышления. Терроризм может и не опрокидывать режимы, но он уносит сомнения^xxxi.

Большинство из нас может быстро увидеть эти образцы поведения в других - даже в нас самих - без понимания причин. Все же ученые мгновенно распознали бы отрицание, специализацию, атавизм и суперупрощение как техники борьбы с перегрузкой.

Все они опасно избегают богатого набора сложностей реальной жизни. Они производят искривленные образы реальности. Чем долее индивидуум отрицает, тем более он специализируется в расходах на все более широкие интересы, тем более, чисто механически, он возвращается к прошлым привычкам и политикам, тем более отчаянно он упрощает, тем более инертны его ответы на новшества и выборы, входящие в его жизнь. Чем больше он полагается на эти стратегии, тем больше его поведение демонстрирует разболтанные и беспорядочные Движения и общую нестабильность.

Каждый специалист по информации распознает, что из этих стратегий может действительно быть необходимым в ситуации перегрузки. Тем не менее, если индивидуум не начинает четко воспринимать истинную реальность и определять интересы и приоритеты, его склонность к подобным техникам только углубит его адаптационные сложности.

Эти предварительные условия, однако, очень трудно выполнить. Например, жертва футурошока, которая использует эти стратегии, испытывает углубляющееся чувство замешательства и неуверенности. Захваченная нарастающим потоком перемен, призываемая принять значительные и быстрые жизненные решения, она испытывает не просто интеллектуальное замешательство, но дезориентацию на уровне личностных ценностей. По мере того как темп изменений нарастает, замешательство пополняется сомнением в себе, возбуждением и страхом. Страх вырастает в напряжение, легко наступает утомляемость. Жертва может почувствовать себя больной. По мере нарастания давления усталость переходит в раздражительность, гнев, иногда в бессмысленную жестокость. Маленькие события являются причиной непропорциональных ответов; большие события вызывают неадекватные ответы.

Много лет тому назад Павлов назвал этот феномен «парадоксальной фазой» полного упадка сил у собак, на которых он ставил свои эксперименты^xxxii. Тщательное исследование показало, что люди также проходят через эти стадии под влиянием чрезмерной стимуляции; это может объяснить, почему беспорядки иногда начинаются даже без серьезной провокации и являются причиной внезапного буйства тысяч подростков, которые крушат стекла и машины тяжелыми камнями и бутылками. Поэтому бессмысленный вандализм является проблемой всех технообществ, такой серьезной, что журналист Japan Times пишет корявым, но очень выразительным английским языком: «Мы никогда до того не видели ничего наподобие этого экстенсивного размаха, который проявляют сегодня подобные психопатические действия»^xxxiii.

И в конце концов, замешательство и неуверенность, вызванные быстротечностью, новизной и разнообразием, могут вызвать глубокую апатию, которая десоциализирует миллионы старых и молодых людей. Это не запрограммированное временное отрицание, присущее разумному человеку, которому нужно расслабиться и замедлить темп перед разрешением каких-то своих новых проблем. Это общее отрицание перед цепью необходимых решений в условиях неуверенности и перевыбора.

Изобилие делает возможным впервые в истории для множества людей превратить свое отрицание во временное явление. Человек, который проводит вечер за мартини и позволяет телевизионным фантазиям его очаровать, по крайней мере работает в течение всего дня, выполняя социальные функции, важные для окружающих. Отказ временный. Но для некоторых (не для всех), ведущих жизнь хиппи, для множества серфингистов и пожирателей лотоса, он является полным и занимает все время. Проверка снисходительного родителя может быть единственной остающейся связью с более крупным обществом.

На побережье возле Маталы, маленькой солнечной деревни на Крите, есть сорок или пятьдесят пещер, занятых американскими троглодитами - молодыми мужчинами и женщинами, которые отчасти сдались перед какими-либо будущими усилиями идти в ногу с ускоряющимися сложностями жизни. Там, где они живут, нужно принимать очень немного решений и есть куча свободного времени. Выборы сужены. Нет перестимуляции. Нет необходимости постигать или даже чувствовать. Журналист, посетивший их в 1968 году, привез им новости об убийстве Роберта Ф. Кеннеди. Их ответ - молчание. «Ни шока, ни слез, ни гнева. Является ли это новым феноменом? Убегать от Америки и убегать от эмоций? Я понимаю невмешательство и даже отсутствие обязательств, но куда ушли все чувства?»^xxxiv.

Журналист, может быть, и понял бы, куда ушли все чувства, если бы понял влияние чрезмерной стимуляции, апатию партизан Шиндитов, пустое лицо жертвы стихийного бедствия, интеллектуальное и эмоциональное отрицание жертвы культурного шока. У этих молодых людей, и миллионов других - запутавшихся, жестоких и апатичных - уже проступили симптомы футурошока. Это ранние жертвы.

ОБЩЕСТВО, ШОКИРОВАННОЕ БУДУЩИМ

Невозможно вызвать шок будущего у большого количества индивидуумов без влияния на рациональность общества в целом. Сегодня, согласно Дэниелу П. Мойнихэну, главному советнику Белого Дома по урбанизации, США «проявляют качества индивидуума, проходящего через нервный упадок». Ибо совместное воздействие сенсорной, познавательной и разрешающей перестимуляции, не говоря уже о физических эффектах нервных или эндокринных перегрузок, создает слабость посреди нас.

Слабость соответственно отражается в нашей культуре, нашей философии, нашем отношении к реальности. Не случайно, что такое большое количество обычных людей относятся к миру как к «сумасшедшему дому», а тема умопомешательства стала популярной в литературе, искусстве, драме и кино. Петер Вейс в своем представлении Mortal Sade рисует портрет бурного мира глазами человека, заключенного в психиатрической лечебнице Харентон. В фильмах наподобие Morgan жизнь внутри психбольниц рисуется как лучшая, по сравнению с внешним миром. В Blow-Up кульминационный момент настает, когда герой присоединяется к игре, в которой игроки бросают несуществующий мяч через сетку. Это символическое восприятие нереальности и иррациональности - осознание, что он больше не разделяет иллюзию и реальность. Зрители идентифицировались в этот момент с героем.

Впечатление, что весь мир «сошел с ума», этот лозунг граффити, что «реальность - это раздвоенность», интерес к галлюциногенным наркотикам, энтузиазм в астрологии и оккультных науках, поиск правды в сенсациях, экстазе и «переживании кульминации», движение к наивысшему субъективизму, апатичное отношение к науке, нарастающая вера в то, что рассудок погубил человека, обнаруживаются в ежедневном опыте массы людей, которые внезапно открывают, что они больше не в состоянии рационально справляться с переменами.

Миллионы ощущают витающую в воздухе патологию, но они не понимают ее корней. Они скрыты не в политической доктрине или, тем более, в мистическом отчаянии или изоляции, «присущей человеческому существованию»; патология эта также не имеет отношения к науке, технологии и законодательным требованиям социальных изменений. Причины прослеживаются вместо этого в неконтролируемой, неизбирательной природе нашего бега в будущее, в провале нашей попытки сознательно направлять стремление к супериндустриализму.

Поэтому, несмотря на высочайшие достижения в искусстве и науке, интеллектуальной, моральной и политической жизни, США - страна, в которой десятки тысяч молодых людей бросаются в вызываемую наркотиками усталость; нация, в которой миллионы родителей погружены в видеоступор или психологический туман; нация, в которой легионы более старых людей живут растительной жизнью и умирают в одиночестве; в которой борьба между семейными и должностными обязанностями стала массовой; в которой массы смягчают свои свирепствующие страсти мелтоном, либриумом, экванилом или еще множеством транквилизаторов и физических заместителей. Подобная нация, знает она об этом или нет, страдает от шока будущего.

«Я не возвращаюсь в Америку, - говорит Рональд Бейрл, молодой репатриант из Турции, - если вы можете основать ваше новое здравомыслие, вы не должны волноваться о здравомыслии других людей. Так много американцев с нездоровой психикой»^xxxv. Миллионы разделяют этот взгляд на американскую реальность. Чтобы европейцы, японцы или русские спокойно отдыхали, сохранив свое психическое здоровье, хорошо было бы спросить, есть ли уже и у них подобные симптомы. Уникальны ли американцы в этом отношении, или они просто страдают от зародышевой формы атаки на душу, которая вскоре охватит и другие нации?

Социальная рациональность предполагает индивидуальную рациональность, что, в свою очередь, зависит не только от определенных биологических задатков, но от постоянства, порядка и регулярности окружения. Она зависит от взаимоотношений между темпом и сложностью изменений и способностью человека принимать решения. Слепо наращивая скорость изменений, уровень новшеств и интенсивность выбора, мы бездумно вмешиваемся в рациональные предпосылки окружающей среды. Приговариваем бесконечные миллионы к футурошоку.

*Работа в США и Японии дополняется исследованиями во Франции, Бельгии и Нидерландах.

*Разделение между этими тремя областями не абсолютно четко даже для психологов, но здравый смысл выделяет сенсорный уровень как чувствующий, когнитивный как думающий и разрешающий как ответственный за принятие решения.

*Бит - количество информации, необходимой для принятия решения при выборе между двумя сходными положениями. Количество необходимых битов сводится к одному, тогда как альтернативы дублируются.

iПриближение «экологии человека» к медицине обсуждается в «Врач, пациент и окружение» Лоренса И. Хинкли-младшего, в The American Journal of Public Health, январь 1964,с. 11.

iiМатериал об исследованиях жизненных изменений основан частично на интервью с доктором Томасом X. Холмсом из Вашингтонского Университета, Факультета Медицины; и доктором Рэнсомом Дж. Артуром и И. К. Эриком Гундерсоном из Морского Медицинского Центра нейропсихиатрических исследований США, Сан-Диего.

См. следующие статьи в Journal of Psychosomatic Research:

«Лонгитюдное исследование изменений в жизни человека и паттернов болезни» Ричарда X. Рейха, Джозефа Д. МакКина, младшего, и Рэнсома Дж. Артура (vol. 10, 1967. pp. 355-366).

«Рейтинговая шкала социальной приспособляемости» Томаса X. Холмса и Ричарда X. Рейха, (vol. 11, 1967, pp. 213-218).

«Важность оценки социальной приспособляемости» Минору Мэсада и Томаса X. Холмса, (vol.. 11,1967, pp. 219-225).

«Рейтинговая шкала социальной приспособляемости: исследования японцев и американцев» Минору Мэсада и Томаса X. Холмса, (vol. 11,1967, pp. 227-237).

«Количественное исследование отпечатков прошедших жизненных событий» Роберта Л. Кэси, Минору Мэсада и Томаса X. Холмса, (vol. 11,1967, pp. 239-247).

«Значимость рейтинговой шкалы болезни» Алана Р. Вилера, Минору Мэсада и Томаса X. Холмса, (vol. 11, 1968. сс. 363-374).

И: «Социальные и инвайроментальные факторы возникновения болезни» И. К. Эрика Гундерсона, Ричарда X. Рейха и Рэнсома Дж. Артура. Бумага, представленная на Ежегодном заседании Западной Психологической Ассоциации, Сан-Диего, Калифорния, март 1968.

«Жизненный кризис и натиск болезни - I. Количественное и качественное определение жизненного кризиса и его связь с изменениями здоровья; II. Перспективное исследование жизненного кризиса и изменений здоровья» Ричарда X. Рейха и Томаса X. Холмса. (Отпечатана на мимеографе) Отделение Психиатрии, Вашингтонского Университета Факультета Медицины, Сиэтл, Вашингтон. Общий характер этих исследований подкреплен полученными данными Джорджа Грея и Дж. Л. Т. Бирли из Центра Социальной Психиатрии, Модслей Госпиталь, Лондон. Грей и Бирли изучали случаи шизофренического рецидива и установили связь их с изменением жизненной истории. См.: Journal of Health and Social Behavior, вып. 9,№ 3 (1968), с. 263.

iiiПоказатель смертности супругов рассматривается в «Смертности среди овдовевших» Майклом Юнгом, Бернардом и Крисом Уоллисом в Lancet, 31 августа, 1963, сс. 454-456.

ivКраткое, но исчерпывающее резюме об ориентационном ответе, см. [211].

Также:

«Нейрофозиологические последствия человеческого общения» Мэри А. Б. Брезье в [7, р.63].

«Нервные модели» И. Н. Соколова в Brazier, M. А. Б. (изд.). The Central Nervous System and Behavior, New York: J.Macy, 1960, pp. 187-276.

«Высшие нервные функции: условный рефлекс» И. Н. Соколова, Ежегодный обзор физиологии, 1963, т. 3,cc.545-580.

«Нервная модель стимула: I. Формирование нервной модели частым повторением стимула», И. Н. Соколова Докл. Акад. Педагог. Наук, СССР (1959), сс. 93-96.

vЛюбин цитируется из интервью с автором.

viНикакое обсуждение адаптивной реакции и стресса не может упустить из виду доктора Ганса Селье, чья работа легла в основу многих исследований, проводимых в последние годы. Его книга [26] стала классической.

viiЧасть резюме о АСТН и его зависимости от стресса содержится в [10, р. 306]. См. также [12, pp. 330-334].

viiiРабота Левиса обсуждается в [20]; в работе «Жизненный стресс и экскреция адреналина и норадреналина с мочой» Леннарта Леви в [24]; и в докладе «Условия труда и их влияние на психологические и эндокринные стрессовые реакции» Дж. Фроберга, К. Карлссона, Л. Леви, Л. Лидберга и К. Симана, Доклад # 8, Лаборатория Клинического Исследования Стресса, Karolinska Sjukhuset, Стокгольм, октябрь 1969.

ixДюбос цитируется из его речи на Нобелевской Конференции, Густавус Адольфус Колледж, 1966, называвшейся «Приспособление к окружающей среде и люди будущего».

xСелье цитируется из [26, р. 176].

xiДанные о плотности населения можно найти в [343]. См. также «Плотность населения и социальная патология» Джона Кейлуна в [241]; и The New York Times, 28 декабря, 1966.

xiiИсследования Хинкла описываются в его статье «Исследование экологии человека в отношении здоровья и поведения», Bio-Science, август 1965, ее. 517-520.

xiiiСелье: [26 р. VII].

xivГраницы нервной системы обсуждаются в «Любознательность и исследование» Д.И. Берлином, Science, 1 июля, 1966, с. 26.

См. также очень важную статью Брюса Л. Велча, озаглавленную «Психофизиологическая реакция на основной уровень инвайроментальной стимуляции. К теории инвайроментальной интеграции». Она издана в [32]. Велч положил в основу своих доводов общий уровень стимуляции, который он назвал СУСС (Средний Уровень Стимуляции окружающей Среды), и показал, как колебания этого уровня могут производить особые психологические и поведенческие изменения у человека и животных.

Результаты недостаточной стимуляции рассмотрены в «Адаптации малых групп к экстремальным ситуациям» И. К. Эриком Гундерсоном и Паулом Д. Нельсоном, Aerospace Medicine, декабрь 1963, с. 1114.

Также:

«Влияние биографических факторов на действия в экстремальных ситуациях» И. К. Эрика Гундерсона и Паула Д. Нельсона в Journal of Psychology, 1965, # 61, pp. 59-67.

«Эмоциональное здоровье в экстремальных и нормальных условиях» И. К. Эрика Гундерсона. Статья представлена на Интернациональном Конгрессе, посвященном профессиональному здоровью, Вена, 19-24 сентября, 1966.

«Оценка поведения добровольцев в Антарктике» И. К. Эрика Гундерсона. Доклад # 64-19, Морского Медицинского Центра нейропсихиатрических исследований США, Сан-Диего, Калифорния.

xvСлучай с солдатом Шиндитом описан в The Daily Telegraph, (Лондон) 30 августа, 1966.

xviИсследования Норманди описаны в «Военные неврозы: Развитие военного истощения» Р. Л. Сванком и И. Марчендом в Arhives of Neurolgy and Psychiatry, LV, 236; 1946. Более ранний доклад см. в «Описании симптоматики военных неврозов» Р. Л. Сванка и Б. Коэна в War Medicine, VIII, 143; 1945.

xviiСванк цитируется в [25, pp. 38-39].

xviiiБедствие в Узко описывается в [23, р. 311].

xixО случае в Удалле даны материалы в [16]. Более общее изучение последствий бедствия см. [54].

xxО культурном шоке: см. «Детерминанты личности и их оценка» Свена Лундстеда, Journal of Social Issues, июль 1963, с. З.

xxiЭксперименты с потерей чувствительности описаны в «Сенсорной и перцептивной депривации» Томасом И. Миэрсом в [32].

Также:

«Эффекты экспериментальной депривации в поведении животных» Джона Фуллера. Доклад прочитан на Третьем Всемирном Конгрессе по психиатрии, Монреаль, 1961. Сокращенный вариант можно найти в [31].

«Эмоциональные последствия чрезмерной изоляции в группах» И. К. Эрика Гундерсона, Archives of General Psychiatry, октябрь 1963, сс. 362-368.

«Резюме исследований сенсорной депривации и социальной изоляции» Говарда X. Макфанна, NATO Symposium on Defense Psychology, август 1961.

xxiiСкорости нервной передачи приведены в «Биологических моделях и эмпирических случаях роста организмов» Мейсона Хейра в [37, р. 375] и в [279, р. 107].

xxiiiДоступное введение в теорию информации можно найти в «Способах справляться с информационной перегрузкой» Джеймса Г. Миллера, Исследовательский Институт психического здоровья. Мичиганский Университет. Статья издана Медицинским школьным министерством Первого Института, Ассоциация Медицинских Колледжей в Атланте, Джорджия, октябрь 1963.

xxivОграниченность информационно-обрабатывающей возможности человека обсуждается в [22, pp. 41-42].

xxvАнализ действий рабочего приводится в [6, pp. 47-53].

Также:

«Автоматизация: некоторые основные психологические процессы» И. Д. Пултона, Transaction (Journal of the Association of Industrial Medical Officers) 15 (3) 96-99, 1965.

Психические ограничения освещены лучше, чем физические в «Составляющих результативных навыков» Мишелем Познером, Science, 24 июня, 1966,ос. 1712-1718.

xxviПресыщение информацией обсуждается в «Теоретическом обзоре индивидуальных и групповых реакций на стресс» Джеймсом Г. Миллером и др., [14, р. 14].

xxviiВозможность влияния перегрузки на психические заболевания рассматривается в «Нарушениях коммуникации», т. XLII, Исследовательские публикации. Ассоциация Исследования нервных и психических болезней, 1964, ее. 98-99.

Также:

«Шизоидные реакции у нормальных субъектов» Г. Уздански и Л. Дж. Чапмен, Journal of Abnormal and Social Psyhology, [60, pp. 143-146, 1960].

xxviiiВоздействие времени отмечается в работе «Информационные процессы в нервной системе» Д. И. Бродбента, Science, 22 октября, 1965, с. 460.

xxixГросс цитируется из его статьи «Государство и нация: Социальные системы оценки» в [313, р. 250].

xxxОстрая дискуссия о видах реакций организма на состояние перегрузки см. «Информационная перегрузка: Особенности роста коммуникативно ориентированных институтов» Ричарда Л. Мейера в [41, pp. 233-273].

Также:

«Некоторые социологические аспекты информационной перегрузки» Линдсея Черчилля в [41, pp. 274-284].

Стратегии отказа, специализация, атавизм, сверхупрощение, аналогичные некоторым знакомым реакциям организма, обсуждаются в этих статьях.

xxxiНасилие как ответная реакция на стресс обсуждается в: «Насилие и борьба за выживание» Маршаллом Ф. Гилулом и Дэвидом Н. Дэниелсом, Science, 25 апреля, 1969, с. 404.

xxxiiО «парадоксальном периоде» см. [25, pp. 30-32, 44].

xxxiiiJapan Times, 3 июля, 1966.

xxxivИстория о Крите рассказана в статье Томаса Томпсона «Крит: Остановка в новой одиссее». Life, 19 июля, 1968, с. 23.

xxxvБирл цитируется по рассказу Томпсона в Life, 19 июля, 1968,с. 28.

Примечания о недостаточной стимуляции:

В этой главе акцент был сделан на проблемах чрезмерной стимуляции. Каждого, кто регулярно читает научную литературу, поражает сходство человеческой реакции как на избыточную, так и на недостаточную стимуляцию. Очевидно, когда люди выталкиваются вверх или вниз за пределы адаптивного ряда, они проявляют некоторые схожие симптомы неблагополучия. Так, психологи недавно закончили углубленное изучение людей, которые живут на семи американских антарктических станциях. Являясь наиболее неблагоприятной средой для обитания человека, Антарктика подвергает этих людей усиленной монотонности и недостимуляции. Станция Амундсена-Скотта на Южном полюсе буквально изолирована от остального мира, за исключением нерегулярных переговоров по радио, десять месяцев в году. На всех этих станциях небольшие группы людей вынуждены жить взаперти в крайне тесных помещениях в течение длительного времени. Вероятно, жизнь внутри этих станций является такой же «не изменяющейся» как и любая социальная среда, в которой пребывают современные люди.

В своей вышеупомянутой статье И. К. Эрик Гундерсон и Пол Д. Нельсон говорят: «В условиях ограниченной стимуляции и активности в течение длительного времени участники отмечали увеличение числа неблагоприятных эмоциональных и соматических симптомов, особенно проблемы нарушения сна, депрессии, ранимости и возбудимости». Люди ощущали тяжесть и утомление. Некоторые страдали от одиночества и подавленности. Многие проявляли несдержанность, легко впадая в ярость.

Хроники полярных исследований подтверждают картину психологического истощения. Там имеются повторяющиеся упоминания «полярной тоски», частых симптомов ухода в себя и полной апатии. Например, адмирал Берд после пяти месяцев на отдаленной полярной метеорологической станции пережил психологический срыв, последствия которого проявлялись еще несколько месяцев спустя. В своем дневнике Берд писал: «По утрам трудно заставить себя вылезти из спального мешка. Я чувствую себя как под наркозом. Но я снова и снова говорю себе, что если я сдамся - если я позволю этому оцепенению завладеть собой - я могу не проснуться никогда... К чему беспокоиться?... Почему не пустить все на самотек?... Это направление вечного мира. Так зачем сопротивляться?» (Берд Р. Э., «Один», New-York, Putnam, 1938).

Примечательно, что одним из худших наказаний, известных человеку, является одиночное заключение - ситуация, в которой индивид не только отрезан от социального взаимодействия, но и лишен каких бы то ни было перемен и новизны. По этой причине оно используется следователями и психологами в целях «смягчения» заключенных, которым они хотят «промыть мозги». Именно успешное промывание мозгов пленных американских военнослужащих красными китайцами и северными корейцами во время корейского конфликта направило исследования в область «сенсорной депривации».

Психолог Д. О. Хебб, пионер в этой области, обнаружил, что монотонная сенсорная стимуляция порождает запутанность - нарушение способности мыслить ясно. Его коллеги Херон, Скотт, Бегстон и Доуни подтверждают, что лишенным стимуляции субъектам трудно сосредоточиться. Добровольцы отмечали возбудимость, соматические жалобы, периодические галлюцинации и сложности в определении временных промежутков.

Американский исследователь Майерс подвел итог десятилетних исследований в области сенсорной депривации: «Большинство субъектов с трудом выдерживали сенсорную изоляцию, имели склонность к уходу в себя и мало желания повторять опыт... У субъектов были необычные вынужденные реакции. Они испытывали тягостное утомление, беспокойство, возбудимость, трудности мысленной концентрации, размывание границ сна, бодрствования и реальности... Выполнение заданий, требующих умственного напряжения, стремилось к упадку...» Одним словом, согласно Майерсу «сенсорная депривация явно увеличивает потребность в информативной стимуляции, но не обязательно. в относительно излишней и бессмысленной стимуляции». («Сенсорная и перцептивная депривация» Томас И. Майерс в [32]).

Вне лаборатории мы обнаруживаем, что некоторые служащие передовых автоматизированных заводов часто проявляют сходные симптомы недостимуляции. Эти рабочие вынуждены проводить много часов в одиночестве, наблюдая за разнообразными шкалами и экранами в целях обнаружения неисправности оборудования. И хотя они наблюдают за множеством сигналов, эти сигналы являются повторяющимися и предсказуемыми. Очень редко появляется «ненормальный» или новый сигнал. Когда новизны слишком мало, активность рабочего снижается он все больше пропускает или не успевает выявить отклонения от нормы. Накапливается утомление, уверенность в себе исчезает, он начинает сомневаться в своей собственной способности отличить нормальный сигнал от ненормального. (См. [6]).

Кроме того, существует убедительное доказательство того, что будучи лишены необходимой стимуляции, мы предпримем действия по ее созданию. Как лабораторная обезьяна, которая по сто раз в час нажимает на рычаг только ради возможности выглянуть в окно, человек проявляет глубоко сидящую в нем потребность в новизне, когда его окружающая среда становится слишком неизменной. Он пытается изменить свое окружение, создать изменения, таким образом возвращая уровень стимуляции в «адаптивный ряд».

Потребность человека оставаться в адаптивном ряду так сильна, что когда внешняя Среда не в состоянии обеспечить необходимое возбуждение, иногда включаются внутренние механизмы. Последние научные исследования предполагают, что сновидения являются способом поддержания уровня возбуждения мозга и тела в то время, когда они в основном отрезаны от необходимых внешних стимулов. Нечто аналогичное сновидениям проявляется даже, кажется, у еще не родившихся младенцев. Действительно, «стадия быстрого сна», связанная со сновидениями, чаще наблюдается у детей, чем у взрослых и гораздо чаще в период внутриутробного развития.

Это предполагает, что в материнском лоне, наименее внешне стимулирующей среде из всех существующих, внутренняя стимуляция поддерживает мозг, нервную и эндокринную системы. По мере того, как ребенок превращается во взрослого, по мере того, как уровни внешней стимуляции поднимаются и индивидуум приобретает больший контроль над внешней средой, наблюдается тенденция снижения частоты сновидений и фазы быстрого сна.

В итоге: когда уровень стимуляции среды или изменений падает ниже определенной точки, индивидуум вытесняется вниз из своего адаптивного ряда, он испытывает явный дискомфорт и предпринимает действия для повышения уровня стимуляции. Когда уровень стимуляции среды вытесняет его из адаптивного ряда вверх, он обнаруживает множество сходных симптомов - возбудимость, замешательство, ранимость и периодическую апатию. В этой ситуации, как мы видели в главе 17, индивидуум стремится уменьшить стимуляцию. Короче говоря, все мы, начиная с пребывания в материнском лоне и до самого смертного одра, ведем постоянную, порой безнадежную, порой весьма созидательную борьбу за поддержание уровня стимуляции и против выталкивания нас вниз или вверх из нашего адаптивного ряда.